Реальная история. три детектива из серии «Доминика»

– Вот и Фима для меня потерян. Ну, а что ты хотела? – Сказала своему отражению в стекле Анна.

– У него есть вкус, и он еще интересен женщинам-.

Её размышления прервал звонок в дверь, Анна вытерла лицо и открыла. На пороге, кутаясь в пуховую шаль, стояла приехавшая, и где-то за её плечом примостился улыбающийся Шрайдер.

Незнакомка внезапно обняла Анну.

– Я Доминика. Нужно звать Никой. О вас знаю все. Фима писал. Мы с ним друзья.-

Решили собраться с мыслями, и через час провести вечер у Фимочки.

– У него уже и чемодан собран. Идет жить в общагу.-

Ника говорила все и сразу, чтобы не было недомолвок, Анна еще не встречала второго такого легкого человека, и ей это безоговорочно понравилось.

Все затихло с их уходом, и также бесследно исчезла горечь в ее душе.

«Интересно было бы её сыграть».

Анна подмечала нюансы в поведении Ники.

– Все в ней так просто и обыденно, а на сцене сыграть естественность невозможно, зафальшивишь с первого же слова.

Кончилось все тем, что она, вместе с остатками пиршества, очутилась на кухне и впервые рассказала всю историю покушения на её жизнь.

– Представляете, начальник милиции взял мое заявление и утешил, мол «преступник когда-нибудь все равно попадется». Сытый, довольный собой кабан с погонами! Ведь этот «когда-нибудь» уже убил трех женщин, изуродовал девушку, да и я была бы в их числе.

Увидев лицо Доминики, она осеклась.

– Извини меня. К людской черствости надо иметь привычку. Не получается думать плохие они или хорошие, они такие, какие есть. Хорошо будешь думать – получишь пинок в сердце, плохо – сердца вообще не хватит, чтобы просто жить. Ей богу, нужно мужество, чтобы просто жить.

– Я бы так, как ты, не смогла. Из кожи бы вылезла, но наказала на всю им оставшуюся жизнь! – Ника дернула себя за прядь волос.

– Кислотой бы облила, чтоб рожи до скончания века прятали от людей!

Анна, вдруг повеселев, рассказала о своей тайной беседе с ректором института.

Результатом она осталась довольна – ректор дал ей слово, что к концу года выкинет всю компанию из института.

Слово свое он сдержал. Кроме того, имел встречу в отделе пропаганды горкома партии, куда, вскорости, пригласили и Анну.

План мести срабатывал.

Завотделом была женщина, которая, отводя глаза от трости, носимую Анной после операции, долго и вежливо объясняла, что не может сын секретаря парторганизации института быть замешан в криминале. Правда, родители на него в обиде за непослушание и большую трату денег, но это лишь от молодости, и пройдет когда-нибудь. Кстати, он женится и, вместе с папиной «Волгой», переезжает к жене в Черногорск.

– Это городок в двадцати минутах езды до Абакана. Почти ссылка!

В дверях возник Ефим, выставив вперед ногу в раздолбанной шлепке и изображая римского сенатора, вопросил: – Эттт чо? Теперь всегда так будет?

– А между нами, девочками…

– О нет! – Пискнул он и быстро задвинул ногу.– Боже меня упаси! – Донеслось вместе со шлепаньем.

– Мое кредо – мужик должен знать свое место в доме! Иначе будет не дом, а клетка с тиграми! – Удовлетворенно изрекла Доминика.

«Да! Рядом с ней, я из разряда средненькой актрисы попадаю в разряд посредственных женщин. У Ефима есть с кем сравнивать».

ГЛАВА 4

Жизнь Анны распределилась сама собою между этими людьми, больницей и редкими спектаклями, в которых она доигрывала за кем-нибудь, кто на время выпадал из обоймы. «Бесприданницу» она играла, но во втором составе и не часто.

Круглосуточное пребывание Ники в театре, где с приглашенным режиссером Преображенским они хулиганили, работая над «Швейком», обрекло её на положение няни. Она с энтузиазмом взялась за воспитание малышки Ники в плане этики и эстетики. Ребенок, по малолетству, поддавался, но быстро приходил в себя, общаясь с дядей Фимой, в их долгих походах за провиантом.

Ранней и быстрой хакасской весной, Доминика буквально влетела в квартиру Анны. Она уселась на кухне, всем своим видом говоря: ну спроси же меня!

– Что случилось?

– Ты не волнуйся! – Ника опасливо глядела на затянутую в тугой корсет Аню. – Он по-пал-ся!

Анна прислонилась к косяку.

– Ты серьезно? Где ты узнала?

– В гостинице. Забежала к Преображенскому, а там девчонки из парикмахерской рассказывают. Значит так! Вчера вечером, какая-то каратистка ехала домой на окраину в автобусе. Он за ней потащился, туда, где новые дома на летном поле. Напал на неё, от счастья штаны наверно обсикал, гад! А она не только его уделала в хлам, но и в милицию притащила. Он сейчас там, в подвале, а родители в горкоме пороги лижут. Ну что ты, Аня? Все же исключительно справедливо! Теперь этот мент к тебе сам припрется, вот увидишь, и, наверное, скоро. Ты лучше подумай, как с ним разговаривать. Есть сведения, что в Черногорке, зимой, убита женщина и таким же способом. Мы тебя решили не информировать, чтоб не переживала, а сейчас просто в тему. – Она укусила бублик со стола и, с набитым ртом докончила.– Ладно, Нюрок, я через пару часов прибегу. Преображенский макет отсмотрит, своё пф-фэ скажет и я свободна. Лизка с Фимой гуляет? И Фимка-то еще ничего не знает!

Она давно убежала, а Анна пришла в смятение настолько, что задрожали руки.

Прошло два года с события, перевернувшее её жизнь и сделавшее саму эту жизнь нереальной, как нескончаемый сон, от которого никак не проснуться. Она ходила, играла на сцене, превозмогая боль, месяцами пролеживая в хирургиях, но более не жила, не мечтала, а главное – не вспоминала ни о чем.

Ребенок Доминики, с большим именем Елизавета, – это и был сосуд, откуда Аня черпала для себя тревоги и улыбки на день. Кроху не сдали в ясли, и у неё были три няньки, включая Ефима на полставке, по его собственному определению. Весь их тесный мирок вертелся вокруг неё, а теперь прошлая, грубая действительность влезает в старательно выстроенную хрупкую жизнь Анны. Она прошла в комнату и посмотрела на пухлое лицо малявки, ища в ней защиту от начинавшегося раздрайва. Лисенок спал и был несказанно далек от Аниного одиночества.

С этого дня начались обсуждения темы, прежде негласно запрещенной в этом доме, и потому, как горячо говорили Ефим и Ника, Анна поняла, что они и ранее думали об этом, но в её присутствии никогда не позволяли себе высказаться, боясь за неё.

ГЛАВА 5

К директору Анну вызвали на утренней репетиции.

Рычков скромно расположил своё брюшко в угловом кресле. Молодой еврейчик Миша Птичка, чудом попавший на номенклатурную должность из администраторов филармонии, топотил за директорским столом.

Анна держала паузу, подчеркивая ожидание. Легкого разговора явно не получалось. Пришло время назвать вещи своими именами.

– Я был тогда неправ.– Зафальшивил майор.

– Вы дали уйти преступнику. – Сухо поправила Анна.

– Да, я виновен перед Вами. – Склонил голову Рычков.

– Дело не в вине, а в Вашем профессиональном преступлении. – Бесстрастно высказалась она.

Рычков передернул плечом.

– За 20 лет службы в органах, я принес немало пользы. Ему хотелось в свой кабинет, он с бешенством глянул на Птичку.

– Дело о серийном убийце ведет наш отдел, я прошу Вас написать заявление на открытие вновь Вашего… все протоколы сохранены, и Вы будете главным свидетелем обвинения. С нашей стороны будут представлены Вам всяческие гарантии безопасности.

– Это всё? – Она поднялась со стула. – Я подпишу только тот протокол трехлетней давности, где был опознан и назван нападавший на меня. Хочу, чтобы вы ответили за своё пренебрежение к моей безопасности. Я по Вашей вине живу эти годы в постоянном страхе.

– Подождите!

Его голос за спиной изменился. – Вы вправе наказать меня, я готов, но если Вы не согласитесь, убийца будет на свободе. Всё сведется к хулиганству, его адвокат уже работает в этом направлении. Вы, и только Вы, как единственный свидетель, видевший его в лицо, измените ход суда. За тех, убитых и будущих жертв, пожалуйста, согласитесь. Подумайте. Мы спрячем Вас.-

Она обернулась к нему.– Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего. Я устала от такой жизни». —

– У меня в Подмосковье живет теща, на сборы три дня. – Его лицо прочеркнулось улыбкой.

– Представляешь, они будут играть в хакасском костюме итальянскую жизнь!

Эта, шизнутая на национальном вопросе, Альбина, из «Хозяйки гостиницы» хочет сделать политический апофеоз женщин мира! Идут гречанки, итальянки, индуски и хакасски! Типа парада на первое мая, только без портретов и транспарантов. И все с азиатскими физиономиями!… Твою-то мать!

Попыхтев сигаретой, Ника окончательно взорвалась. – Да пол-Абакана нужно собрать баб для эдакой демонстрации! А сколько будет стоить спектакль? На одних костюмах театру хана придет. Я уж не говорю о темпераменте! Итальянцу нужно вьюном крутиться, чтобы сбросить энное количество энергетики, а нам северянам только руку поднять, и мы готовы! В фильме Проклова и Райкин из кожи выпрыгивают, чтобы создать итальянскую динамику движений! А у нас, жирненькие хакассочки неторопливо будут туфту гнать! И чем занимается отдел культуры?

Анна слушала вполуха, проигрывая в голове сцену в директорской.

Больше всего её занимал момент исчезновения директора, не замеченный ею. «Стало быть, накал разговора был таков, что он сбежал на всякий случай, а я и не увидела?»

– Да какие они хакасы, чёрт возьми! Самые, что ни на есть, северные китайцы! Завоевали Хакасию, аборигенов съели, и ассимилировались. Ты в их музее была? Культура двухслойная, как бутерброд. До девятого века один слой, а уж в одиннадцатом совсем другой. И одежда у них уйгурская, эти рубахи с оплечьями….

– Кстати, где Лизка?

Ника махнула рукой, мол все в порядке, и увидев в глазах Ани взбухающее негодование, быстро добавила, – В мастерской дрыхнет. Нормально у меня там, мышей нет, ацетон закрыт, ничего с ней за час не случится. Тебя дождемся и пойдем домой.

– Форточка закрыта? – Скорбно осведомилась Анна.

– Знаю, знаю – на сквозняке даже собака не спит.

– Я бы её взяла с собой, но на сцене дует, – Раздумчиво гнула своё Анна.

– Нет! Ты представляешь? – Обратилась Ника к голове Ефима, что просунулась в гримерку. -Лизку нельзя взять на сцену по одной причине – там сквозняк!

– Но, Никуша, там действительно сквозняк, Анюта права.

– А может Альбина не совсем шизик, а просто зафанатела? – Ника вопросительно смотрела вдаль.

– Что тебе мент говорил? – Ефим прикрыл дверь.– И что собственно преподает мамаша Забелина?

– Читает курс истории Советского Союза досоветского периода.

– Как? – Взвизгнула Ника.

– История Советского Союза досоветского периода.– Поставленным голосом повторила Анна.

– Это еще каким таким Макаром! – Зарыдала от смеха Ника.

– Вы что тут? Анекдоты травите? – Появился в дверях Птичка.

– Ага, про кафедру в Абаканском педе.. досоветский период Советского Союза… – Стонала Ника.

– Ну и что? Нашли смешное, тут плакать надо.

В ответ на печаль директора рассмеялась и Анна.

– Анюта, так ты решилась? – Доминика провожала до кулис подругу.

– Методом шантажа. Нажали на кнопку «совесть», – Под бравурную музыку Анна выпорхнула на сцену. «Дамы и гусары» начались.

Глава 6

Шрайдера, с сердечным приступом, увезли по «скорой» со спектакля.

– Нет! Ты представляешь! Он еще доигрывал! А если бы загнулся в театре?» – Ника собирала ему вещи в больницу. – Умер бы прямо на сцене, а? Это разве лучше, чем отменить спектакль? – Не забудь зубную щетку и элексир положить. Ужасно жаль! Я насмотрелась на сердечников в госпитале, страшное зрелище.-

– А тебе, Аня, нужно перейти сюда жить. Я в театре вру напропалую, что ты уехала. Сиди дома и не высовывайся. Не вовремя Фима свалился! У меня работы перед гастролями невпроворот, когда за продуктами бегать?

– Это ты его довела. Какого принца ждешь? Ведь рядом чудесный человек – внимательный, тонкий на нюансах человек! Мои все поклонники пролетали на нюансах. А у принцев одно только достоинство и есть, – лошадь под ними.

– Вот в мужьях-то его точно доконаю! Фима для меня такой друг, что сама себе завидую. Узнал, что одна с ребенком осталась, немедленно вызвал к себе под крыло. Не заморачивайся на мой счет, я тоже только в друзьях хороша. Я тут покумекала и договорилась с Васей электриком об одной штуке, хочу тебя от ненужных страхов избавить. Он проведет такую проводку от твоей двери, что, когда кто-то попытается открыть, здесь лампочка загорится. Прям сейчас и придет.

– Ты в комнате посиди, не выглядывай. Типа, я сторожу твою квартиру от ворья.

– Хорошо надумала. Вовремя. Я все-таки думаю, как только адвокат Забелиных будет поставлен в известность о новом деле со мною – заявятся.

– Похоже, уже знают. Сам-то сегодня приходил к Мишане. Миша на голубом глазу ответствовал, что ты в московском госпитале лежишь.

– Что ж ты молчала? – Анна разволновалась.-Надо же что-то предпринять для безопасности!

– Здрасте! А сигнализацию поставить кот надумал? И чего тебя волновать? Еще ничего не известно. Я думаю, решили тебе компенсацию выдать. Только где они раньше были, когда все случилось? Ладно – сынок гад, но они-то понимали, каково тебе приходится! Или у них совесть просыпается, когда самих за сраку возьмут?

– Достоевский, изучая проблему преступления, сказал, что все, кто попал в орбиту преступления, все несут на себе печать жертвы. Я недавно встретила Забелину- еще одна жертва своего сына. Горе тоже гнет к земле. Из цветущей, деятельной женщины, она превратилась в блеклое, сильно постаревшее существо, прячущее глаза. Бредет вдоль аллеи с сумками, и не в одну ей норку не спрятаться.

– Не говори мне о ней, только у такой самодовольной сучке мог вырасти такой урод. Ты сама возмущалась, как сыночку выдавалось на день 50 рублей, в то время у неё аспиранты с семьями жили на 100 р в месяц. Ты, актриса с образованием, получаешь 120! Да, у них есть деньги, но не для чванства же ребеночка! Да и мужа себе заполучила со званием, чтоб честолюбие свое тешить, карьеру сделать. Есть бог на свете!.

– Пойду-ка я к Лизе, а то поругаемся, да и Васяня скоро придет.

Васяня провозился минут пятнадцать, Анна слушала их разговор в прихожей, затем пережила чаепитие на кухне, и наконец, Ника возвестила-Выходи, все готово. Сейчас опробуем».

Анна потерла онемевшую спину.

– Система такая – вставляешь ключ, или отмычку, ну, в общем железяку, цепь замыкается и горит лампочка в Фимкиной квартире. Если полезут голой рукой, то еще и током шибанет. Хитрее нам и не нужно. Цель этого сооружения – понять, предпринимают ли что- либо против тебя! Ну, как? Нравится?

Она покрутила ключ в скважине, и замигала яркая лампочка над зеркалом.

– Надо Фиме сказать, чтоб не беспокоился.

Полная, белесая луна просвечивалась пятном через штору, Анне плохо спалось и от луны, и от онемения тела. Она не услышала, она почуяла как бесшумно отворялась дверь подъезда и три темные фигуры поднимались на этаж. Она затаила дыхание, этажом выше глухо зарычала собака

– Ника.. Ника! Они пришли. Ника! – Она шептала, судорожно вставая с дивана.

– Так лампочка не горит же? – Ника подняла голову.

– Они на лестнице стоят.

– Господи, ты, боже мой! По запаху определила?

Ника прошмыгнула к двери.

– В подъезде выключили свет, ничего не видно.

Они шептались у двери, как вдруг над ними вспыхнула лампочка.

Анна вцепилась в Нику, побледнев, и тут же раздался дикий визг «сексбабули» из соседней квартиры.

Гулкий топот убегающих ног, и лай выпущенной собаки, вкупе с старушечьим воем, разбудили Лизу и добавили детский плач ко всеобщей какофонии.

Анна метнулась к кухонному окну. Три темные фигуры скачками пересекали двор, преследуемые соседским ротвейлером.

Обе были бледны, остаток ночи провели за чаем и разговорами. Ника созналась, что была не права, не веря в реальность страхов Анны.

– Больше не сунутся, но ты скажи мне, как их наша «секси» учуяла?

– Так же как и я, своими страхами. Одна ведь живет и, тоже, чего-то боится.

– Само собой, Фимке ни слова об этом. – Анна согласно кивнула.

глава 7

– Так странно, впервые не поехать на гастроли, словно жить другой жизнью. Наша номинальная мамочка увезет Лиску к настоящей бабушке, и мы проведем лето одни. Порепетируем жизнь независимого пенсионера! Станем много гулять, съездим на Саяны в гости к моему приятелю, я буду реализовывать свой кулинарный талант и готовить тебе завтраки.

– Да уж! Два инвалида на ребенка это много. Жизнь превратилась в набор проблем. Думала, что главная проблема – пережить суд, но теперь важнее поднять тебя. И как я позволила себе довести тебя до сердечного приступа? Навязались на твою голову! Теперь будешь лежать, и смотреть сериалы для отупения чувств и понятий.

– Но всё скоро закончится, еще неделя, а там суд, уедет Никуша, и мы в состоянии нирваны. Для меня это счастливые два года, ты была рядом, а проблемы мы переживём. Они не вечны.

Анне было уже трудно вспомнить свою жизнь без него. Когда, в какой момент всё изменилось?

Каким образом, всё, что составляло для неё смысл, отодвинулось в сторону, перестало быть определяющим, а её сердце стало требовать этого человека? Она открыла для себя тонкость чувств переживаний, наслаждение от ночных разговоров, сладость ожиданий его прихода с вечерних спектаклей. Его теплота казалось бесконечной, и она жаждала её каждой клеточкой своего существа.

– Я же детдомовский, Анюта, никаких еврейских традиций еврейской мамы и папы. Все у меня снивилировано межнациональным воспитанием: русский мат, приютский быт, безнадзорная юность, гиблая профессия. Тем не менее, я лучший представитель еврейской нации в городе Абакане по части выживаемости. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Анна приложила к его губам ладонь. – Фима, не балагань, я поняла, что ты мне сейчас скажешь. Я тронута. Но… я не подарок никому.

– Я тоже знаю, что ты мне сейчас скажешь, и тоже прошу этого не говорить. Хочу знать только ответ. Он отстранил её от себя и опустился на колено. – Не поливай мою лысину слезами! —

– Я так счастлива сказать тебе да, что ты даже не представляешь. Будь что будет! Хочу быть счастливой и всё! День, год, два! Мы ведь не застрахованы от того, что случиться завтра.– Она всхлипнула.

Ефим молодо взглянул на неё снизу и, наклонившись, поцеловал её ноги в новых босоножках.

– С прошлых гастролей ношу. В лучших традициях, в завершение нашего сговора, надень. Камень старинный от Ники, а оправу сделали в Бодайбо по её эскизу. Там наши имена сплетены. Шаман заговорил, чтоб согласилась на лысого, толстого, провинциального актера, погрязшего в независимости холостячества.».

– Ах вы, заговорщики! Скажи ей, что шаман классный попался, профи.

– Предлагаю торжественный пикник на природе, заодно и провиант закупим в деревне.

– Я точно выхожу за заботливого еврея!

– Я пробивной, пронырливый и очень нежный. Мне есть для кого таким быть!

– Хватит ползать, достань затырянный коньячок, отметим пока одни, а то придут тут, загукают, зацелуют, замельтешат.. Господи! Лизка же в ванной на горшке!

– Ба-а! – Донесся голос Ефима. – Здесь забытый ребенок расписывает содержимым горшка кафель. На удивление интересно, или уже не прерывать творческий порыв? Этот ребенок еще кому-нибудь нужен, я спрашиваю?

– Если бы не пакостила, давно бы разревелась. Я всегда боюсь, когда она молчит.

– Я забросил её в ванну, пусть отмокает. Ну, чего ты пришла? Сам справлюсь.

глава 8

После бесконечных разбирательств в суде; как, когда и какой рукой он делал то и это, и сотни раз подтвержденное им, Максом, он чувствовал себя отупевшим и раздраженным. Ну, признал он свое нападение, не с целью убийства, а с желанием завязать знакомство с понравившейся ему девочкой. Просто неловко пошутил. Сотню раз показывал милиции! Да не помнит он ничего, девица так его лягнула по мошонке, что все из башки вылетел. А уж пинок в грудь вообще три ребра выломал.

Мать еще, курица безмозглая, старые шмотки притаранила. Он же знал, что весь пед на суд придет, и не собирался выглядеть затюканной мышью.