Сестренки

Тут тоже прекрасно, конечно. Мы с Кадри все выходные дни проводим у моря, в Кадриорге. Мне кажется, я рассказывала вам, Исаак, что девочкой много бывала здесь: я была как будто бы компаньонкой одной старой дамы. Недавно мы, возвращаясь к трамваю, прошли мимо ее дома, где, конечно, давным-давно живут другие.

Я благодарна вам за список книг. Найти в библиотеке я смогла не все; но те, что нашла, принесла домой и с удовольствием читаю.

Дорогой Марк, большое тебе спасибо за чудесный рисунок! Я сразу поняла, что большая собака, несмотря на оскал, добрая: ведь котенок сидит перед ней и даже не думает убегать! Я в свою очередь нарисовала тебе – впрочем, смотри сам. Рисую я плохо, совсем не так, как ты.

Тетя Лидия и Кадри передают вам горячие приветы.

Буду ждать вашего письма.

Ваша Анна.

Ася, 1931 год.

Любовь – это буржуазно, все эти страсти, сцены, слезы, все это глупо, глупо!

Но и то, что говорят у нас некоторые товарищи, тоже, я бы сказала, мерзко.

В Москве ко мне была приставлена девушка, как-то вечером мы разговарились про дела сердечные, и она сказала, что любовь – буржуазно, вот она ко всему относится просто: понравился товарищ, так и что же? Главное, чтобы не случился ребенок. Очень горячилась, говоря о несправедливости природы: люди равны, но женщина всегда должна думать больше.

А потом начала меня расспрашивать, дура такая.

Словом, все у нас как-то с перекосами, перегибами, смотрю на наших девушек, кто от любви ревет, кто со всеми подряд.

Я пишу об этом потому, что я встретила одного человека.

Я все время влюбляюсь, ветренная дурочка, вот и по этому из интернациональной комиссии сколько сохла.

Но тут у меня другое. Совсем другое!

Мне с ним просто и спокойно. Он уважает меня, всегда спрашивает про мою работу, про общественные поручения. Моим родителям он тоже понравился, мама сказала, что благословит меня.

Старорежимная мама!

– Анюта, тебе письмо! – весело кричала Кадри, врываясь в квартиру, – от твоего страстного венгра.

– Давай скорее!

– Нет уж, – хохотала Кадри, увертываясь и бегая по квартире, – сначала заслужи: станцуй или спой!

– Немедленно отдай письмо, Кадри, – укоризненно сказала тетя Лидия, появляясь из кухни, – не дури… Что он пишет, Анюта? Как малыш?

Анюта жадно бегала глазами по строчкам:

– Все хорошо, – сказала она наконец, – Марк, слава богу, теперь здоров. Исаак очень за него беспокоился.

– Очень хорошо, – спокойно сказала тетя Лидия, – будешь писать ответ – передавай наши горячие приветы.

Анюта кивнула и ушла в комнату. Кадри скользнула за ней:

– Прочитаешь вслух? – попросила она.

– Прочитай сама, если хочешь, – сказала Анюта.

Кадри прочла письмо и разочарованно положила его на столик.

– Он пишет просто как друг.

– Он и есть друг, – вспыхнула Анюта.

– Ну-ну, не притворяйся. Можно подумать, я не знаю, что ты влюблена.

– Перестань! – Анюта кинула в нее подушку. Кадри схватила другую и они, хохоча, стали бегать по комнате.

Тетя Лидия появилась на пороге:

– Девочки, мне казалось, вы уже взрослые.

– Мы взрослые, мама, – сказала Кадри, кидая подушку на кровать.

– Незаметно. Ну, что же пишет Исаак, Анюта, расскажи подробнее? Не собирается ли он в Таллин?

Анюта протянула ей письмо. Никаких секретов от тети Лидии у девочек не было.

Так прошел год. Как-то, возвращаясь домой из магазина, Анюта повернула в их двор и вскрикнула от неожиданности – от стены отделился Исаак.

– Что вы… что вы здесь делаете? – выдавила Анюта, – вы… А где Марк? Боже мой, он здоров?

– Да, да, -поспешно сказал Исаак, – он в порядке.

– Вы приехали вместе? – сказала успокоившаяся Анюта, – и где же он?

– У моих кузин.

– Да? Жаль, что вы его не привели. Ну, пойдемте же к нам! Кадри еще не вернулась, а вот тетя Лидия уже дома.

– Погодите, Анна. Мне хотелось бы поговорить с вами наедине. Вы спешите? Вас ждут дома?

– Нет. Я сегодня закончила работать до срока, а дома меня не ждут раньше шести.

– Тогда, может быть, поедем в Кадриорг?

Сколько раз потом она вспоминала этот весенний вечер, прохладный ветер, белые барашки волн. Они шли вдоль берега, остановились, Исаак неуверенно улыбнулся, и она уже знала, что он скажет, и кивнула, кажется, раньше, чем он он закончил говорить.

Они вернулись домой, и все сказали тете Лидии и Кадри, и Кадри завизжала и бросилась обнимать ее и целовать, а тетя Лидия кивала и улыбалась, но выглядела сильно озадаченной.

На следующий день Исаак приехал снова и привез Марка.

– Папа говорит, ты скоро переедешь к нам? – спросил мальчик, серьезно глядя на Анюту.

Анюта неуверенно улыбнулась. Они, конечно, договорились жениться, но ничего не обсудили. Исаак живет в Венгрии, в Дебрецене – и она должна будет поехать к мужу. Но как? Уехать, когда тут останутся Кадри и тетя Лидия, единственная семья, которая у нее есть?

Она перевела разговор на другое, они снова поехали к морю, гуляли, Исаак бросал на нее счастливые взгляды. Вечером Марка отвезли домой, а сами отправились в маленький ресторан на Ратушной площади.

– Анна, тебя что-то смущает? – спросил Исаак, – мне показалось, когда Марк заговорил о переезде…

– Я как-то не подумала, что придется переезжать, – сказала Анюта, – нет, я хочу, конечно. Просто… впрочем, пустое. Расскажи мне, какой там дом? Как все устроено? Ох, понравлюсь ли я твоей Марице? А Марк!

– Ты все увидишь. Если что-то не понравится, мы поменяем…Марица тебя полюбит, конечно, тебя нельзя не полюбить, моя дорогая! А Марк… мне неловко было писать об этом в первых же письмах, но он с самого начала возомнил, что мы с тобой поженимся и у него будет чудесная молодая мамочка…

– Мамочка! – повторила обалдевшая от счастья Анюта.

– Прошу меня простить, Исаак, но как вы устроитесь? Будете венчаться, или же это будет брак в ратуше? – спросила тетя Лидия вечером.

– В ратуше, – неуверенно сказал он, – я нерелигиозный человек, но при этом не крестился, и значит, в православной церкви жениться не могу.

– Сейчас все стало проще, – кивнула тетя Лидия, – вот в прежние времена вы бы помучились из-за разных религий. А где вы будете праздновать свадьбу?

– У меня никого нет, – сказал Исаак, – вернее, как? Есть много родни, у еврея мало родни не бывает… Но это дальние; отец с матерью давно умерли, умер и брат. Остались кузены, дяди, тети. Но я встречаюсь с ними раз в несколько лет, да и то по случаю. На мою свадьбу они не поедут. Если Анна решит праздновать свадьбу тут, то я бы пригласил только моих кузин из Таллина.

– Прекрасно, – сказала тетя Лидия, – со стороны Анны тоже много народу не ожидается. Полагаю, две-три подруги из гимназии и тетя Марта с семейством?

Анюта скривилась. С тетей Мартой они не виделись после того неудачного визита. Но тетя Лидия права – пригласить их необходимо.

Свадьбу было решено делать через два месяца, в конце лета. На следующий день Исаак уехал, Анюта осталась готовиться.

Теперь, когда все было решено, она начала колебаться. Исаак ей нравился, она была влюблена. Нравился и малыш, веселый, ласковый, очень красивый. Хотелось посмотреть новые страны, города, хотелось стать хозяйкой в своем доме. Но было жаль оставлять тетю Лидию, Кадри, уютную квартиру около моря, старый город, налаженную жизнь. Как-то вечером она расплакалась:

– Как я буду без вас жить?

– Почему без нас? – спокойно сказала тетя Лидия, – мы никуда не денемся.

– Мы, наверное, сможем приехать к вам в гости, – мечтательно сказала Кадри, – мне так хочется посмотреть Будапешт!

– Но я буду жить в Дебрецене.

– И что же? Ты, как молодая дама, конечно, будешь путешествовать. А одной путешествовать как-то неприлично, и я буду тебя сопровождать! Я тут читала один роман, там как раз так и было.

Тетя Лидия собирала Анютино приданое. Кадри смеялась:

– Мама, теперь так никто не делает!

– А мы сделаем, – спокойно говорила мать, – очень хорошо, если молодая жена приедет со своими вещами. Так она будет чувствовать себя в новом доме куда уверенней.

И подрубала полотенца, простыни, пододеяльники, шила для Анюты разные красивые вещи. Сама невеста этим не занималась. Когда до свадьбы остался месяц, она стала часто уезжать на берег моря, сидела там и думала.

Если бы тетя Марта не забрала ее из Петрограда, Анюта никогда не встретила бы тетю Лидию и Кадри, никогда не встретила бы Исаака и Марка. Ее жизнь была бы совсем другой, а какой – бог весть! Они уезжали тогда в маленькую мамину деревню куда-то в северный край, и никогда бы Анюта не увидела Таллина, а уж о Дебрецене и говорить не приходится!

Мама и папа никогда не узнают, где она. Таллин близко от Петрограда, нынче Ленинграда хотя бы по расстоянию; но Дебрецен!

Может быть, и Ася уже вышла замуж. А может быть, у нее есть дети.

И у них с Исааком может быть ребенок. И этот ребенок будет братом или сестрой Марку, а у Марка совсем другая мама. Как странно, как все путается!

Девочкой так любила сестренку Асю, как же получилось, что не помнит даже ее лица? Теперь, пожалуй, можно назвать сестрой Кадри, эстонскую девочку, а мамой – можно назвать тетю Лидию…

А как же мечты поехать в Россию, в Петроград-Ленинград, искать там свой дом и родных? Но их не найти – Петроград огромный, а Анюта не помнит ни улицы, ни номера дома, ничего. Да они ведь и уехали, а уж как называлась мамина деревня – это даже в голову не может прийти.

Теперь все будет совсем новое, еще одна страна, еще одна семья. И ее будущему ребенку родным человеком станет Марк, сын другой женщины, а детей Аси он, скорее всего, никогда не увидит.

В этих сумбурных размышлениях Анюта вдруг поняла, что ничего не знает о первой жене Исаака. Она умерла; кажется, в родах. Но кто она была? Из какой страны? Были ли у нее родственники, может быть, у Марка есть бабушка или дедушка, или тетка? Не будут ли они сразу настроены против Анюты, не будут ли настраивать мальчика против мачехи?

Тетя Лидия тем временем закончила платье – простое, но в то же время очень изящное, белое.

Ася, 1933 год.

Мы поженились!

Вот уже полгода, как мы вместе. Вместе! И у нас все так хорошо, просто на удивление хорошо, отлично просто, и я даже не верю своему счастью – вот как я старорежимно написала, траляля!

На самом деле чему тут не верить? Мы живем в прекрасной стране; мы преданы ей; мы оба комсомольцы. Мы молоды и любим друг друга – отчего же нам не быть счастливыми?

Учительница из нашей школы тоже вышла замуж и все жалуется: так она устает, потому что обед, стирка… Не знаю; поначалу мы с Толей все делали вместе: приготовляли обеды, стирали. Ну, а потом возросла нагрузка на работе и общественной работе, обедать мы стали в столовой, а стирает нам теперь соседка: у нее четверо детей, каждая копейка на счету, получилось, что все довольны.

Толя очень хочет детей, а я бы пока подождала – хочется поработать, поучиться, еще раз поехать в Москву, да и наши края посмотреть. Надо узнать, что делать, чтобы пока с этим делом погодить.

Мы очень хорошо живем, очень, но есть одна вещь, которая меня мучает. Когда мы знакомились, Толя сказал, что сирота, родители были крестьяне, середняки, и они умерли, едва он поступил в сельскохозяйственный техникум. Братьев и сестер у него нет.

Недавно я перекладывала одежду, и кармана Толиных брюк выпало письмо, я развернула и прочитала – дорогой сынок…

Ничего не понимаю. Дальше я читать не стала; письмо свернула и засунула обратно в карман. Спросить у Толи почему-то неловко. Он вообще не любит говорить о родителях, не говорит, почему он приехал сюда, если родился вообще где-то около Казани, вернее, даже не около Казани, а около какого-то городишки в Казанской губернии.

Меня это так мучало, что я не выдержала и рассказала папе.

– Не расспрашивай, – сказал папа, – если он сказал – умерли, значит, умерли.

Неужели Толе есть что скрывать?

Я не дурочка, я вижу, что многие что-то скрывают. Но я же его жена!

Приехал Исаак, и в назначенный день они отправились в ратушу. Исаак обо всем договорился заранее, их записали мужем и женой, из ратуши отправились в ресторан, где уже ждали гости – тетя Лидия, Кадри, несколько подруг по гимназии и две кузины Исаака с мужьями. После ужина Анюта отправилась домой, а Исаак – в дом одной из кузин. Анюту такое его решение немного удивило, но тетя Лидия одобрила:

– Очень правильное решение. Приедете в свой дом и все успеете.

Неделя ушла на оформление документов и получение Анютой заграничного паспорта. Увидев свою новую фамилию – Шпиро, она долго смеялась:

– Госпожа Шпиро! Или – мадам Шпиро!

Это была третья ее фамилия: первую Анюта не помнила, вторую получила, когда тетя Лидия стала ее опекуном – Рауд.

Поезд из Таллина уходил в полдень. Тетя Лидия и Кадри обнимали Анюту, давали советы, просили писать как можно чаще, обнять маленького Марка. Анюта почти ничего не слышала – ее душили слезы.

Наконец они забрались в вагон. Поезд тронулся, Кадри бежала и махала руками. Когда она отстала, Анюта без сил опустилась на диван.

Исаак опустился на колени:

– Анна… Ты же не жалеешь?

– Нет, конечно, – слабо улыбнулась она, – ты знаешь… В Петрограде в девятнадцатом году был голод, мы болели, боялись ходить по улицам… Я попала в Эстонию, в Таллин, тут было спокойнее, сытнее, и я нашла тут родных, любимых людей, мне было тут хорошо, понимаешь? И тут я встретила тебя, и еду в особняк, в старинный город, к любимому мужу, к Марку… Моя жизнь будет лучше, но я снова осталась без людей, которых люблю.

– Но ты их не забудешь, – возразил Исаак, – их ты не потеряешь. Я слышал, что Кадри собиралась приезжать к нам в гости, я буду очень рад ей и тете Лидии тоже…

Анюта махнула рукой:

– Это только разговоры, откуда у них столько денег?

– Но разве мы не оплатим их поездку, ведь это твоя семья?

Анюта улыбнулась сквозь слезы:

– Какой ты хороший, Исаак.

– Я люблю тебя, – серьезно сказал он

Дорога до Дебрецена была долгой. Исаак решил, что у них должно быть свадебное путешествие, и Анюта с восторгом осматривала Ригу, Паланген, Кенигсберг, Варшаву, Берлин.

Дебрецен встретил их ярким солнцем. Исаак нанял такси, ехать оказалось совсем близко. Автомобиль остановился около двухэтажного особняка. С высокого крыльца сбежал Марк:

– Папа!

Увидев Анюту, он смутился и остановился, но она сама бросилась ему навстречу:

– Марк, солнышко! Как я тебе рада!

На крыльце появилась высокая худая женщина. Она сделала книксен и что-то произнесла по-венгерски.

– Марица говорит – добро пожаловать, – перевел Исаак.

– А на немецком она не говорит? – спросила оробевшая Анюта.

– Нет, только по-венгерски.

– Говорят, это очень трудный язык, – сказала Анюта, – как же мы с ней будем управляться?

Исаак повел ее показывать дом. На первом этаже была кухня, гостиная и столовая. в маленькой комнатке спала Марица. На втором располагалась большая детская, спальня и кабинет Исаака. Еще три комнаты были свободны.

– Я предполагал, что ты захочешь отдельную комнату, – сказал Исаак, – а в других будут останавливаться тетя Лидия и Кадри в свои приезды.

В столовой их ждал ужин. Марица, улыбаясь, проговорила что-то на венгерском.

– Она говорит, что приготовила гуляш – венгерское национальное блюдо, – перевел Исаак.

Потекла новая жизнь. Утром Исаак уходил в контору, Анюта провожала его. Марица подавала ей кофе со свежей булочкой. Просыпался Марк, и Анюта возилась с ним – одевала, играла, читала. Мальчик хорошо говорил на немецком и венгерском, и в свою очередь учил Анюту венгерском словам. В хорошую погоду они отправлялись гулять в парк. Дебрецен как раз становился тогда курортом, строилась большая купальня, в парке прогуливались отдыхающие. После обеда дома Анюта оставляла Марка и шла бродить по городу. Ей нравились старые соборы, дома, магазины, рынок. Вечером возвращался Исаак, они ужинали, а потом либо проводили время втроем, либо она с Исааком шла в кинематограф или в театр.

Никаких хлопот по хозяйству у Анюты не было – всем заправляла Марица. Через несколько дней после прибытия Исаак смущенно сказал, что они так привыкли: каждый месяц он дает Марице определенную сумму денег на хозяйство и больше ни о чем не думает.

На следующий день во время ужина к ней обратилась сама Марица. С помощью Исаака она уточнила, как все будет делаться теперь – хочет ли молодая хозяйка сама заниматься домом и финансами или все по-прежнему останется в руках прислуги. Анюта не знала, что сказать, Марица сделала книксен и ушла. С того дня каждое утро она при помощи Марка спрашивала у Анюты, что готовить на обед и ужин, показывала ей необходимые покупки, в конце месяца предъявляла счета. Все они были на венгерском, Анюта ничего не понимала, но важно кивала, чувствуя себя настоящей хозяйкой дома.

Скоро началась осень, пошли дожди, гулять не хотелось, и Анюта стала осматривать дом. Ее комнату они обставили почти сразу после приезда, там было уютно читать или рукодельничать. Исаак заметил ее страсть к рисованию и на месяц со дня свадьбы принес маленький мольберт и краски. В своей комнате Анюта проводила все свободное время.

В их с Исааком спальне на комоде стоял портрет его первой жены. В первый вечер дома Исаак сказал, что не хотел бы его убирать, не против ли Анна?

– Да мне бы и в голову не пришло убрать портрет! – воскликнула Анюта.

Исаак смущенно поблагодарил. Анюте казалось, что он не очень-то хочет говорить про первую жену.

Оставшись одна в спальне, Анюта садилась перед комодом и вглядывалась в портрет. На нее грустно смотрела изящная, красивая молодая женщина. Анюта знала, что ее звали Ирина. Откуда она, где ее семья – ничего этого она не знала, судя по имени, она была русской. Спросить у Исаака ей почему-то показалось неловким. Но все же любопытство пересилило, и в один дождливый день она попросила:

– Расскажи мне о твоей первой жене?

Исаак нахмурился, пожал плечами.

– Ты не хочешь говорить? – смущенно сказала Анюта, – ну извини.

– Да нет, – медленно выговорил он, – я просто не знаю… не знаю, как, что о ней говорить. Она тоже была из России, из Петрограда, как и ты.

– Вот как? – растерялась Анюта, – но…

– Мне немного странно говорить обо всем этом, – задумчиво продолжил Исаак, – о тебе я знаю, кажется, все. Знаю твою историю, знаю твои привычки, любимые блюда, любимые книги. А о ней не знал ничего.

Он помолчал, глядя на портрет.

– Ирина бежала из России в двадцать третьем году. Почему? Не знаю. Знаю, что она училась в университете, что ее, кажется, преследовали за происхождение, но опять же не знаю, каким оно было. Ее путь сюда был долгим, через границы, она упоминала Польшу, кажется. Я шел со службы, увидел ее, почти без сознания, около этого самого дома. С маленькой сумочкой… Я привел ее сюда, она была больна и, кажется, голодна. Я, конечно, предложил ей остаться, спросил, не могу ли чем-то помочь. Она сказала тогда, что беженка, что у нее никого нет, сюда она попала случайно – кондуктор высадил из поезда, потому что она как-то пробралась в поезд без билета. Ну, а дальше…

Он задумчиво смотрел на портрет.

– Я даже не знаю, любил ли я ее. Мне показалось все это таким романтичным, спасение незнакомки… Она была очень красивая. Родители мои умерли один за другим, я был одинок. Я выхлопотал ей паспорт, мы поженились. Кажется, она презирала меня.

– Почему?

– Я еврей, а ты знаешь, что нас не все любят. Потом она забеременела. Мне казалось, она была этому не рада. Она и так не отличалась разговорчивостью, но тут замолчала совсем, мы молчали неделями, если не месяцами. Я старался быть хорошим мужем, очень ждал ребенка. Рожать дома она не захотела, я отвез ее в клинику, к очень хорошему врачу, но что-то пошло не так, она потеряла много крови, потом сепсис… и все. Я привез домой Марка, нанял няню.

– А от нее что-то осталось? – спросила Анюта, – фотокарточки, письма…

– Нет. Если что-то и было в той сумочке, то она потом все выкинула. Или сожгла.

Анюта поежилась. Страшная, ужасная судьба! Без семьи, выйти замуж просто потому, что больше негде жить. Родить ребенка и не растить его самой, оставить его человеку, которого не любила, умереть на чужбине, и все, что осталось – это портрет на комоде.

– Иногда я чувствую себя виноватым, – сказал Исаак, – нам не следовало жениться. Мне надо было помочь ей, может быть, найти службу здесь или отправить в Будапешт – там у меня родственники, как ты знаешь. Ну, или просто дать денег. Но… все случилось так, как случилось. У меня есть Марк, долгое время мне этого хватало. А теперь ты.

Скоро Анюта забеременела. Стояла мягкая зима; Анюта гуляла одна или с Марком, вечерами рисовала, читала или просто смотрела в окно. Приложив руку к животу, она думала о странностях судьбы. Мать Марка была не из простых, как говорит Исаак, да это и видно – вон какое благородное лицо! Сама Анюта из совсем простой семьи, ее мать была неграмотная крестьянка, отец приказчик. Марк, может быть, дворянского рода, и он будет братом ее ребенку! А Исаак и вовсе изначально другой веры, из другой страны. Как все перепуталось!

Ребенку не суждено было родиться – в ветреный февральский день начались боли, Исаак побежал за врачом, когда тот пришел, все было кончено.

Доктор утешал ее:

– Вы молоды, у вас еще будут дети. Такое бывает, не вы первая, не вы последняя.

Анюта рыдала дни напролет. Исаак был внимателен и нежен, приносил пирожные, какие-то мелочи.

Все это, конечно, было ей не нужно.

Исаак вызвал тетю Лидию, и как-то утром Анюта проснулась от знакомого голоса:

– Бедная моя девочка!

Тем же вечером они гуляли по улицам Дебрецена.

– Очень многие теряют первого ребенка, – спокойно говорила тетя Лидия, – но это не значит, что детей больше не будет. Исаак говорит, что летом хотел бы отправить тебя на воды – соглашайся! Поговори с врачами, лучше с разными, чтобы больше такого не повторилось.

– Мне жалко этого, – дрожащим голосом сказала Анюта.

– Понимаю. Но уже ничего не поделать. Ты ни в чем не виновата, запомни.

Удостоверившись, что Анюта взяла себя в руки, тетя Лидия уехала, несмотря на все на все уговоры Анюты и Исаака:

– Мне надо домой, мои дорогие. Кадри там одна.

Жизнь снова потекла своим чередом. Анюта иногда плакала, но скоро обрела утешение: маленький Марк, очень ждавший брата или сестру, стал называть ее мамой. Было непривычно, но приятно, да и Исаак расцвел.

– Я так благодарен тебе, – говорил он, – без тебя мы не были так счастливы.

Летом на воды Анюта не поехала – хотелось в Таллин. Марка она взяла с собой.

Тетя Лидия встречала ее на вокзале.

– Где Кадри? – удивилась Анюта. День был воскресный, – неужели работает сегодня?

– Нет, – сдержанно сказала тетя Лидия, – но придет к вечеру.

На такси они добрались до дому, Марку достали старые игрушки. Тетя Лидия стала накрывать на стол.

– У вас все в порядке? – просила Анюта.

– Да, – не сразу ответила тетя Лидия, – или… В общем, Кадри собралась замуж.

– Но это же прекрасно!

– Не сказала бы. Ты вышла замуж очень удачно и по любви; она выходит по дурости.

– Почему же? Кто он и откуда?

– Из России, бежал сюда с матерью в двадцатом, кажется, году. Совсем молодой, ваш ровесник. Красивый, утонченный юноша, совершенно потерянный и неприспособленный. Пытается где-то служить, что-то делать, но живет в крайней бедности. Его мать сдает комнаты, шьет, гадает на картах и все в этом роде. Он пишет стихи, тоскует по России, хочет бороться за ее освобождение, правда, не очень понимает от чего, да и бороться больше готов на словах. Кадри влюблена как кошка. От немедленной свадьбы их останавливает только то, что им негде и не на что жить.

Анюта улыбнулась. Кадри всегда была влюблена – то в учителя в гимназии, то в приказчика из магазина, то в соседа-студента. С каждым она планировала долгую жизнь и непременно троих детей. Через несколько дней она остывала, но с предметом оставалась в самых дружеских отношениях.

– Я тоже поначалу решила, что это как обычно, – угадала ее мысли тетя Лидия, – но все, кажется, куда серьезнее. Надеюсь, что она передумает, и этот Миша, или Мишель, как его называет мать, перейдет в разряд друзей дома…

– Бабушка! – закричал Марк, вбегая в кухню, – я нашел паровозик, чей это? Неужели в него играли мама или тетя Кадри?