Река, что впадает в море

Узкие улочки старого города, вечное стираное белье на балконах, гомон из квартир и миллионы запахов – Глеб вел носом. В одних квартирах пекли пироги, где-то варили суп, а в третьих наготовились уже вчера, и сейчас плясали под самую разную музыку. Старый город – место, где смешались все национальности и религии, от православных греков до алтайских язычников. Глеб искал ее – цыганку, чья юбка звенела на ходу. Толком не зная, как она выглядит и где живет, он бродил по старому кварталу в надежде, что судьба сама пошлет ее навстречу. Глупо – наверняка были и более надежные средства, но сегодня Глебу нужна была магия.

С одной из улочек донеслось улюлюканье, свист и звяканье. Велосипедный звонок! Глеб быстро зашагал ему навстречу – это должен быть ее велосипед. «Цыганка! Цыганка!» – кричали мальчишки. Глеб перешел на легкий бег. Цыган недолюбливали даже в старых кварталах где, казалось бы, они жили столь давно, что должны были стать своими. Однако удобно было сваливать на цыган свои проблемы – мелкие кражи, болезни, пропажи детей – да что угодно. Судя по рассказам, Баваль не скрывала ни происхождения, ни обрядов. Носила юбки да платки, и бубен при себе, в открытую пела гортанные хриплые песни. Впрочем, Глеб их никогда не слышал сам. Из-за угла выбежала ватага неряшливо одетых пацанов, они вели велосипед и хохотали. «А ну, стой!» – гаркнул Глеб. Мальчишки разбежались, бросив жалобно звякнувший велик.

– Приходи в новолуние. Через два дня. Сюда, на это место, вечером, когда погаснет солнце. Я буду ждать.Через минуту Глеб уже сворачивал в улицу, откуда выскочили мальчишки. У одного из молчаливых зданий с заколоченными окнами, на стесанных тысячами подошв плитах лежала она. Юбка изодрана, руки, всё еще прикрывающие лицо, в ссадинах, платок сбился набок, волосы – сплошной колтун. С каждым шагом она сжималась в комок всё туже, готовая обороняться вновь. – Не бойся, я не с ними. Подбородок ушел к грудине, соболиные брови скрылись за кулаками. Она не видела, как незнакомец нахмурился и протянул ей руку. – Ладно, я пока тут на крыльце посижу. Я искал тебя, но не думал, что помощь нужна будет тебе, а не мне. Он уселся за заднее крыльцо. Дверь была заложена кирпичом, ступени запорошены пылью и щепками. Послышался шорох – он что-то доставал из сумки. Шелест страниц. Она тихонько подглядела через пальцы: мужчина читал книгу так, словно ничто в мире его не волновало. Ничего особенного он из себя не представлял. Телосложение – обычное, рост – средний, цвет волос – мышиный, лицо старательно скроено по инструкции из книги «Шейте с радостью». Аккуратное, совершенно не запоминающееся, увидь ты его хоть один раз, хоть десять. Но его глаза… Ей захотелось посмотреть в них так далеко, насколько хватит взгляда, они отражали в себе и книгу, и улицу, и засаленный клочок серого неба, да не просто отражали – омывали и наполняли светом. – Ты кто? – Она неловко села, натянула юбку до пят, поправила платок. – Меня зовут Глеб. С самым невозмутимым видом он вынул из сумки щетку для одежды, бутылку воды и протянул ей. – А я Баваль. – Знаю. – Откуда? Глеб пожал плечами. – Ты единственная цыганка на велосипеде. По крайней мере, в нашем городе. Кстати, твоего коня я у них отобрал… Поэтому и прибежал не сразу. Вон он стоит. Глеб кивнул головой в сторону прислоненного к стене велосипеда. – Спасибо. Ее голос всё еще был хрипловатым. Она почистила одежду, вымыла руки и плеснула водой на лицо. – Ладно. Зачем ты меня искал? – Говорят, ты можешь запустить сердце в небо. Голос Глеба дрогнул в самом конце фразы, но взгляда он не опустил. – Могу, если ты этого хочешь. – Да. – Ты хочешь освободиться или надеяться? – То есть? Баваль усмехнулась и села на ступень рядом с ним. – Люди вырывают сердце из груди по двум причинам. Либо они отчаянно хотят, чтобы кто-то особенный услышал, как мучительно оно бьется, и присоединился к ритму… Либо они устали ждать, и сами не хотят слышать стука своего сердца. Зачем пришел ты? У Глеба пересохло в горле. – Я… Я хочу надеяться. – Ты понимаешь, что надежда – это всё, что ты получишь? Что как бы ты ни мечтал, ни страдал, ни пел, как бы громко ни заставлял свое сердце биться, она может даже не заметить? И тогда… тебе придется растить новое сердце, а это долго и мучительно больно, в сто раз больнее, чем отправить свое в полет? – Понимаю. Мне всё равно. – Ты готов… – Она положила руку ему на грудь. – Ты готов взять это сердце и отправить его к звездам навсегда? Зная, что можешь ничего не получить взамен? Глеб кивнул. – Оно высоко полетит… Что ж, если ты так просишь… Баваль посмотрела вверх. На заляпанном облаками блюде неба осталась лишь тонкая корочка лунной головки.

– Приходи в новолуние. Через два дня. Сюда, на это место, вечером, когда погаснет солнце. Я буду ждать.

*

Кирилл привез продрогшую Веру домой, простился с ней у двери. «Я завтра позвоню», – обещал он, взяв с нее обещание тут же залезть под горячий душ и выпить чаю с медом. Всучил оставшиеся пирожки – ведь наверняка у нее дома и еды нормальной нет. На разваливавшемся по швам лифте она поднялась на десятый, нацепила шерстяные носки и налила горячую ванну – сейчас вода была. В телефоне пестрели уведомления: запоздалые поздравления, вопросы от тех, кто был в курсе, от мамы, Макса… Она ответила всем односложно, мол, пока всё так же, ничего нового, я позвоню завтра, очень устала. «Целую» – это Максу. «Люблю» – это маме. Налила горячий, обжигающий чай, бахнула туда столовую ложку найденного в холодильнике варенья. Интересно, в стеклянной банке – не сама же она его варила? На вкус похоже на изюм… Или на вишню? Сами ягоды вообще похожи то ли на маленькие шишки, то ли на ежевику-переросток. Вкус… сладкий, и хорошо. Что же дальше?

Свисток Вера положила перед собой. Откуда он взялся? Перед глазами все еще стоял странный старик, но это было слишком невероятно. Наверное, приснилось, сколько она там пролежала, не в силах встать? Колени саднило, лодыжка всё еще ныла. А свисток она, наверное, просто нашла на земле, мало ли кто его потерял. Подобрала, у нее же не было голоса…

Квартира была типичным бабушатником – в комнате стояла старая стенка с полированными дверцами и стеклянной секцией, вмещавшей рюмки и вазочки. Посуда явно была хозяйская, из Сониного там могла быть только заколка для волос с лотосом и несколько разложенных по блюдцам бус. Вера добавила к прочим сокровищам свисток и задумалась: что же дальше? Легла на диван, забилась под плед – разумеется, кровати в такой квартире быть не могло, эти вечные диваны. «Согрелась?» – написал Кирилл. Ответила – и отключила телефон. Ей хотелось подумать, и так, разглядывая оклеенный пластиковой плиткой потолок и узоры на выцветших обоях, она провалилась в сон, полный воя и порывов ветра, полный хохота. «Ты никому об этом не расскажешь!» – напоминал ей страшный старик.

Проснулась Вера с болью в шее. Поворочалась – под подушкой нашлась книга, уголком она впивалась в плечо, оставляя красную вмятину. Название Вере ни о чём не говорило – какой-то мистический детектив, но зато на форзаце виднелся формуляр, а на титульной странице – шифр и печать библиотеки с адресом. Значит, Соня была там оформлена, и значит, надо съездить туда и спросить – вдруг они что-то знают? Вера тут же вскочила с кровати, хотела умыться – но кран недовольно проворчал. Она глянула на часы: без пятнадцати шесть. Интересно, во сколько у них тут начинают купаться? В шесть? В семь? Впрочем, библиотека всё равно закрыта. Повертела в руках книгу – может, есть закладки, пометки? Закладка и правда была – Соня дочитала книгу до середины, заложив тряпичной полоской с бахромистыми краями. На ощупь похоже на шерсть, даже и пахнет шерстью. Вера вспомнила детство, бабушку, сидящую с клубочком у телевизора, спицы мелькают с тонким металлическим стуком…

Через четверть часа кран забулькал, исторгая мутноватую воду. Вера уже поняла, что спешить-то некуда: третье января, вряд ли библиотека работает с шести, нужно подождать хотя бы девяти. Позвонить – новый год, каникулы, там может быть закрыто. Впрочем, она всё равно приняла душ и набрала воды в стоявшую в ванной пятилитровую бутылку – в городе у моря приходилось запасаться.

В библиотеке ее встретила хмурая работница непонятного возраста, зато с фиалковой помадой на губах и крашеными в цвет дегтя волосами. «Надо поискать» – вздохнула та. Вера убедила ее, что подождет, а сама пошла слоняться по залам. Не то чтобы она не любила читать или не любила книги, просто со школьных лет ни разу так и не была в библиотеке. Казалось, что эти здания штампуют где-то, а потом горожане обживают их по своему вкусу. Эту библиотеку, казалось, и любили, и не любили одновременно: относительно современные диваны и столы соседствовали с потрепанными полками и томиками, пахло пожелтевшей бумагой. Центральное место, как это и бывает, занимали детективы и прочие остросюжетные произведения, по краям мостились классика и разная популярная психология.

– Вам подсказать? – по-магазинному спросила ее из ниоткуда возникшая девушка. Вера даже не заметила, что она в зале не одна.

– Нет, я… Я по другому делу.

Собеседница подняла бровь. Она была одета карикатурно-библиотечно: юбка до середины икры, словно снятая с Людмилы Прокофьевны, застиранного цвета блузка и сверху вязаный жилет – пожалуй, лучшая деталь ее гардероба. Полосатый, сам похожий на книжную полку, он переливался оттенками горчицы и песочного пляжа, и сидел точно по фигуре девушки.

– Ну смотрите. Если что, я буду там.

Она махнула рукой куда-то за полки, и тут же там и скрылась. Вера пожала плечами, достала телефон, уже рутинно проверила все входящие. Ничего нового, телефон сыпал вопросами – ей и самой хотелось бы знать на них ответы, но жизнь ими пока не изобиловала, одни вопросы. Вера убрала телефон и снова огляделась. Зал наполняла странная атмосфера: как будто сюда просочился туман с горы, веяло холодом и пахло деревом, хотя ремонт был самый обычный а здание, скорее всего, кирпичное или бетонное, и запаху дерева, даже дров, здесь неоткуда взяться. Еще и щелканье – как будто поленья в камине. Вера встала и пошла по залу вслед за странной библиотекаршей.

– Извините, а что это за звук?

– А, это. Я включаю иногда. Это аудио «звук камина». Для уюта, так успокаивает.

– Понятно. Я сначала подумала, что с ума схожу.

– Извините, этого я не хотела, – улыбнулась та. Вере хотелось обратиться по имени, но бейдж бликовал, она не могла разглядеть надпись.

– Знаете, я подумала, а может, вы знакомы с моей сестрой? Она к вам ходила. Сейчас…

Вера нашла в телефоне Сонино фото и показала библиотекарше. Наконец-то увидела имя – Агата.

– Ее зовут София, Соня. Она… понимаете, пропала. Я ее ищу.

В глазах Агаты мелькнуло то ли понимание, то ли сочувствие.

– К сожалению, не припомню. Но вы оставьте мне эту фотографию, я спрошу коллег… и вообще.

– Да, как вам переслать? Спасибо.

Агата продиктовала номер, Вера переслала ей фотографию и немного о Соне.

– Вы не волнуйтесь. Она наверняка найдется.

– Вы же понимаете, невозможно не волноваться.

– Девушка! – окликнули ее со стойки у входа. Формуляр Сони нашли. В библиотеку она заходила не так уж часто, брала самые разные книги – от сказок Кубани до новых детективов. В последний раз была двадцать первого декабря.

– Солнцестояние… – прошептала Агата – оказывается, она тоже пришла вслед за Верой.

– А это важно?

Вера была готова хвататься за любую информацию, от марки резиновых сапог до языческих ритуалов.

– Да нет, конечно, нет. Просто подумалось. Я увлекаюсь немного такими вещами. Идите домой, отдохните, – с нажимом проговорила Агата. – А мы будем всех спрашивать, знают ли они вашу Софию. Да ведь, Светлана Петровна?

Глава 3

Три дня Вера пролежала с тяжелейшей простудой. Сквозь жаркую толщу то ли сна, то ли реальности, к ней пробивались звонки Макса, сообщения Кирилла, незначащие голоски всех тех, кому она писала сама, обрубавшие тонкие нити надежды: нет, не видели, не знали, не слышали, не попадалась. В полубредовом состоянии она, игнорируя крадущийся к сердцу стыд, читала переписки сестры. Самой интересной ей показалась одна – с неким Глебом Сандляром. Его страница была почти пустой – незначительные записи к праздникам, пара фотографий – узкое лицо, длинный нос, огромные челюсти, такие высокие, что Вера долго не могла оторвать взгляда. То ли красиво, то ли нет. Верхним постом на странице Глеба была ссылка на его же бизнес – ателье «Портной Сандляр». Если верить истории, открыл его еще дед Глеба чуть ли не в середине прошлого века. Разумеется, тогда не было слова «ателье», даже улицы, где оно стояло, еще толком не было – но его отец перенял дело, а затем оно продолжилось в Глебе.

Интересна была фотогалерея: гора Колдун, какие-то развалины, казалось, парень выбирает места по степени их разрушенности, и чем они старее, тем больше ему нравятся. Их беседа с Соней была очень странной. Сначала она написала ему якобы потому, что хотела ушить платье. Вера посмотрела по карте – ехать до этого ателье было не меньше часа, тогда как простой поиск по Двагис выдавал ателье и поближе. Вера покопалась в шкафу – там было всего два платья. Одно – обычное, из Zolla, чехол, бордового цвета. Второе было совершенно не похожим на всё, что когда либо носила Соня, да и сама Вера. Бархатная ткань текла в руках, фиолетовая, похожая на цвет неба перед самым рассветом, оно было мягкое. Ярлыка не было – срезала или сшила на заказ? Зачем Соне такое платье? Вера покопалась в галереях – нет, сестра не сделала в нём хотя бы селфи, чтобы было понятно, по какому случаю она могла его надеть. Оно не было парадным, шелковым или излишне откровенным, скорее всего, летним – ткань тонкая. Но само платье словно говорило: я для особого случая.

Фото нашлось в переписке с Глебом – селфи перед зеркалом тут же, в этой самой комнате. Темное, мутное. Платье сидело на Соне как влитое, и было похоже, что сестра немного похудела. Оно заканчивалось на уровне лодыжек, юбка струилась свободно, наверное, в таком платье удобно танцевать. Вера вчиталась в переписку: что-то об осеннем бале. Здесь проводят балы? Она написала Кириллу.

«Ты знаешь, что за осенний бал у вас тут проходит?»

Кирилл долго мялся с ответом. Он вышел на улицу – свистел ветер, он хохотал. «Ты сам привел ее ко мне, – прошипел в уши Старик. – Сам вызвался ей помогать. Расхлебывай кашу!» Да, но Вера была такой чистой и искренней. Просто взяла сумку и поехала искать сестру, совсем как в детских книжках. И теперь у нее был свисток, и теперь ему придется вести ее в старый город – иначе просто никак. А ведь он еще сам толком не разобрался в той силе, что жила в серых чаячьих районах, где отключали по старинке воду, где рядом с армянской церковью могли разбить табор цыгане. Где бродили духи моряков, искавших своих умерших сто лет назад жен, и казалось, что сами облака сделаны из хамсовой чешуи. Он не был готов втягивать во всё это Веру.

«Это вроде фестиваля. На Зацемесской стороне. Для любителей фольклора или типа того. А зачем тебе?»

Кирил несколько раз вдохнул и выдохнул. Оставлять ее без ответа нельзя: всё равно докопается, сразу видно, упертая. Так хоть немного под присмотром будет.

«Кажется, Соня там была. Надо разузнать».

На поверку ателье оказалось не так уж далеко. Троллейбус высадил ее около старой кирпичной церкви с круглыми арками, совсем как на Ново-Садовой. Дальше следовало пройти вверх к цепи холмов – Вера поежилась, вспомнив, как холодно ей было наверху – и свернуть в маленькую улицу, слегка попетлять – и ты на месте. Над ателье висела самая обычная, весьма потертая вывеска: «Портной Сандляр». Не менялась, наверное лет сто – видимо, так тут понимали наследственность. Сбоку от низенького крылечка дремал длинноухий пес.

Вера потянула дверь, тонко прозвенел колокольчик. Приемная ателье была просторной и светлой, воздух здесь казался желтоватым. Справа – полки с книгами, журналами, еще какими-то бумагами. Прямо – длинная вешалка, на ней просторно распределены плечики с костюмами, платьями, пиджаками. Слева – большое зеркало, пара кресел и круглый столик, на котором низкая ваза с сухоцветами. Справа же, за полками – прилавок, а за ним – зашторенный проход, очевидно, в мастерскую.

– Здравствуйте! – Глеба она узнала. Чуть осунувшееся, острое книзу лицо, небольшая темная борода, усы. Он снял фартук и подошел пожать ей руку. – Хотите кофе или чаю?

– Пожалуй, кофе.

Вере хотелось освоиться и осмотреться здесь.

– Можете пока посмотреть наши вещи на продажу или полистать журналы.

– Я вам писала, я приехала по поводу платья.

Вера указала на зажатый подмышкой пакет.

– Ах да, понял. Платье Софии, так? Подождите минутку, я сделаю кофе.

Он скрылся за шторой, прихватив по пути фартук: видимо, понял, что настоящей работы не предвидится. Вера пробежала глазами по корешкам книг – шитье, крой, модели того, модели сего. Затем принялась перебирать вещи на плечиках. Интересно, почему они продаются? Клиенты остались недовольны и не стали забирать?

– Иногда мы принимаем у людей добротные вещи. Слегка их реставрируем или перешиваем, и продаем. Многие, знаете ли, любят купить что-то этакое.

Этакого на вешалке было в изобилии, словно ателье специализировалось на карнавально-маскарадных вещах или обшивало Леди Гагу.

– А обычные вещи… ну, повседневные. Вы тоже делаете?

– Мы делаем почти всё, – улыбнулся Глеб.

Он снова вышел, а вернулся с подносом, на котором стояли две чашки кофе и лежало печенье. Жестом указал на кресла, и они присели.

– Итак, что именно вы хотели бы сделать с платьем?

– Какая это ткань?

– Бархат.

– Вы шили его для Сони на какое-то мероприятие? Платье такое нарядное.

– Да, на вечерний выход. Она вам не говорила?

Вера поколебалась.

– Просто я удивилась, что нет ни одной ее фотографии с мероприятий, где она была бы в этом платье.

– О… Ну, возможно, это было, так сказать, что-то очень личное?

– Свидание, вы имеете в виду?

– Ну например.

– Может быть. А она вам не уточняла, для какого случая нужно платье?

– Нет. Слушайте, а почему вы спрашиваете? Я думал, может, его нужно ушить или расставить, хотя расставить бархат невозможно. Но для этого нужно было бы присутствие самой Софии.

– Нет, с платьем ничего не надо делать. Видите ли…

Верин взгляд прилип к Глебу. Он врал – он знал о бале, но не собирался ничего рассказывать. С другой стороны, ведь и она не сообщила, зачем спрашивает. Может, он бережет частную информацию?

– Видите ли, Соня пропала четыре дня назад. И я ее ищу. Ищу всех, кто ее знал.

Глеб поставил чашку на поднос.

– Пропала… Это очень грустная новость. Но, может быть, она просто куда-то уехала?

– Да, да, знаю, уехала, переехала, вышла замуж за африканского принца…

– Извините. Наверное, вам уже сто раз всё это говорили.

– Это вы извините. Сорвалась.

– Я понимаю вас. А полиция?

– Знает о ее пропаже. К вам не заходили?

– Пока нет.

– Расскажите мне всё про Соню. Всё, что знаете.

– Да я ничего о ней и не знаю. Она пришла… в сентябре, кажется. Могу посмотреть по журналу. Заказала вечернее платье из бархата. Я предложил ей на выбор несколько оттенков, она выбрала фиолетовый. Приезжала на примерки дважды, через две недели всё было готово.

– И она не сказала, для чего ей платье?

– Сказала, что для какого-то бала, – Глеб снова взял кружку, – но я об этом ничего не знаю. Может, была какая-то вечеринка на Хэллоуин? На работе или еще где?

– Да, это мысль. Надо спросить у коллег. Знаете, я вам оставлю свой номер телефона, и у меня на нем же и телега, и вотсапп… Если вдруг… Я понимаю, шансов мало…

– Если я хоть что-то узнаю или найду или услышу, я вам сообщу, – заверил Глеб. Он записал ее номер в память телефона. – Желаю вам поскорее ее найти.

Вера дежурно поблагодарила, и они попрощались. В атмосфере ателье было что-то неуловимо потустороннее, словно воздух полнился непонятной рябью, того и глядишь, всё растворится, как во сне. Еще до поездки Вера почитала про эту часть города – исторически Новороссийск строили именно отсюда, и здесь когда-то был самый модный район. Вера прошлась по району – серый, печальный, он скорее напоминал обломки чего-то большого, торчащие посреди новой жизни, словно старый куст среди сорняков. Ей хотелось двинуть к морю – порт раскинулся прямо перед ней, но выход к воде был закрыт. Она доехала до набережной и вышла побродить. Сегодня воздух над морем казался пустым, как и весь ее день. Она не знала, чем его заполнить. По сотому разу всем написать? Бежать еще куда-то, но для этого надо знать, куда. Идея ходить по Сониному списку сейчас показалась детским лепетом. Ну не умеет она вести расследование.

На воде качалась стайка черных птиц, похожих на уток. Хорошо им, они тут вместе, а я одна застряла. Ей захотелось пойти куда-то, где ее знают, и ноги сами понесли в библиотеку. Она надеялась, что Агата там, и окажется на смене.

Агата оказалась на месте, опять за книжной полкой. Она выскользнула, снова в старомодных твидовых одежках, с книгой в объятьях. Спросила, как продвигаются поиски, и Вера честно ей всё рассказала – о платье и походе в ателье. Она не знала, нужно ли этим делиться или не стоит, просто почему-то захотелось. Агата кивала, затем задумалась.

– Послушайте…

– Можно на «ты».

– Послушай, Вера… Как ты сама относишься к… ну, к мистике, к гаданиям?

– Я не верю, – виновато выдохнула Вера.

– Понимаю, но… Просто в качестве эксперимента?

– Ты таким увлекаешься?

– Скорее, считаю, что так можно подтолкнуть разум в нужную сторону. Но я не настаиваю… А можно посмотреть платье?

Смущенная внезапной сменой темы разговора, Вера вытащила из пакета платье и протянула Агате. Та восхищенно выдохнула, приложила к своему лицу – ей цвет не шел, Вере он не шёл тоже. На душе было тяжело, Вере казалось, что она предает сестру – такая закрытая, замкнутая, секрет на секрете, Соня никогда бы не показала свое платье первой встречной. Впрочем, с этой Агатой они вроде бы даже были знакомы. Вера тряхнула головой: а вот какое-нибудь таро или руны Соня бы одобрила. Она ведь доверяла всякому оккультному.

– Знаешь, я согласна, – вдруг решилась Вера. – Давай погадаем. Соня в это верила, а вдруг и правда поможет?

Агата улыбнулась.

– Тогда дождись закрытия библиотеки и зайди с черного входа. Я всё приготовлю.

– Ух ты. Интрига.

– А ты как думала?

Агата привела ее в комнатку на втором этаже, в закуток книгохранилища. В хранилище пахло пылью и бумагой. В самой комнатке было прохладно, на столе стояли свечи – около десятка, а за ними предмет – Вера решила, что это зеркало – накрытый тканью. Похоже, это была мини-кухня для сотрудников: на столике у правой стены был чайник и перевернутые вверх дном чашки, виднелся мини-холодильник, как у Вериных родителей на даче, на полках стояли упаковки чая и кофе. Агата жестом показала ей место на стуле.

– Я думала, что в библиотеках огонь запрещен.

– Мне – можно, – пожала плечами Агата.

– А сигнализация?

– У меня всё под контролем.

«Я знаю один фильм ужасов, который начинался с этих слов», – подумала Вера, но промолчала. Агата улыбнулась.

– Ты удивишься, но я – самая старая сотрудница библиотеки. Фактически, здесь мой второй дом, и я не собираюсь его сжигать.

Вера осторожно села на стул, и Агата по одной зажгла свечи.

– Это старое гадание. Думаю, принцип тебе понятен. Смотришь в зеркало, думаешь о сестре. Запоминай всё, что видишь. Можешь называть вслух, если боишься забыть, я запишу.

– А если ничего не увижу?

– Обязательно увидишь. Готова?

Вера кивнула. Агата встала так, чтобы не отражаться в зеркале, и аккуратно сдернула с него покрывало. Зеркало было старым, с потемневшим стеклом, в грубоватой деревянной раме-окладе. Вера смотрела на свое лицо, дрожавшее и плывшее в пламени свечей. В старом стекле она не сразу узнала себя – овал вытянулся, черты лица стали как будто чуть жестче, нос – прямее. На лбу заметнее была морщинка, кожа на щеках натянута сильнее. Зато волосы – она машинально дернулась рукой, чтобы их распустить, и они хлынули водой, у отражения они были гуще, чем Вера помнила, и спадали волнами.

Ее лицо было спокойным, но она уловила на зеркале какое-то движение, и сначала приняла его за отражение пламени. Вера пригляделась, и на полутемной стеклянной канве грубыми стежками проступила алая юбка, пояс с монетами по краю, притороченный к поясу бубен. На месте ее распущенных локонов взвились копной густые черные цыганские косы. Над ее головой крестиками проступили звезды, желтые, бледные, но одна – фиолетовая. И больше ничего, сколько Вера ни смотрела. Она спросила про себя: «Где Соня? Соня?» – и ей показалось что сделанная из стежков и полос цыганка чуть обернулась – и тут же всё пропало, осталось одно мерцание свеч и Верины глаза.