Хроники заблудших Первозданных

– Ты навязала мне ее, расписывая, какой помощницей станет эта бестолковщина! И что? От нее в семье одни убытки! Она не годится ни для чего! Одно осталось – замуж ее пристроить. Вон сосед вдовый на нее заглядывается, пару годков просит подождать. Исполнится двенадцать, и я договорюсь со священником – сбудем ее с рук.

В глазах Кэтрин впервые за время разговора промелькнул интерес.

– И много даст за нее? Или больше приданого с нас стрясет?

– Я возьму с него полной чашей, – усмехнулся мужчина и поднял руки, наглядно демонстрируя, сколько монет он планирует получить за дочь, которая не преминула воспользоваться секундной свободой, метнувшись в сторону двери и ускользнув через небольшую щелку, словно юркая ящерка.

– Вот бесовка! – снова выругался Нэд. – Ну ничего, в животе заурчит и вернется. Бежать ей некуда.

Он собрался пойти проверить, как сын справляется с его заданием, но вдруг зацепился взглядом за округлившуюся фигуру жены. За прошедшие годы он так и не воспылала к ней страстью, считая Кэтрин совершенной дурнушкой, но почему-то во время вынашивания очередного ребенка она становилось для него невероятно привлекательной. Он облизнул губы и грубовато приобнял ее за талию, нетерпеливо подталкивая в комнату.

– Давай, иди в кровать. Быстрее.

– Нэд, так малыш же, – женщина прикрыла руками выступающий живот.

– Вот ленивая же ты баба, – снова подтолкнул он ее, – ничего делать не хочешь! Это раньше ты мне про детей зубы заговаривала, давай-давай. Пошевелись хоть немного.

Кэтрин опустила голову и обреченно направилась в спальню. Прошедшие годы прошли для нее в тяжелых трудах, ежегодных рода и постоянных побоях, что не прибавило женщине красоты. Робкая и едва проклюнувшаяся девичья прелесть так и не успела раскрыться в ней, скукожившись под гнетом судьбы. Кэтрин высохла, осунулась, постарела и совершенно погасла, превратившись в желчную и склочную бабу, не испытывающую никаких чувств ни к мужу, ни к рожденным детям в количестве восьми штук. Как и мечтал Нэд, все последующие их дети были мальчиками, и он чрезвычайно гордился этим. А вот Кэтрин… Кэтрин испытывала к ним странную смесь безразличия и ненависти, но все же больше всего она ненавидела Амели, не оправдавшую ни единой ее надежды и ставшей самым большим разочарованием в ее пустой и беспросветной жизни.

– Блаженная! – бросил с презрением Нэд, когда впервые заметил, что трехлетняя Амели часами просиживает во дворе, любуясь небом, травинками и жучками.

– Так дите же, – попыталась оправдать ее Кэтрин, развешивая выстиранное белье.

– Приладила бы ты ее к хозяйству, а то на сносях уже. Пусть привыкает, – грозно бросил мужчина и скомандовал. – Пусть тарелки хоть на стол расставит, отец пришел домой.

– Дочка, давай скоренько тарелки расставим, – подхватила малышку Кэтрин, но та уперлась и принялась лопотать на своем языке, из которого не было понятно ни слова.

Когда матери все же удалось увести ее со двора и всучить тарелки, Амели выронила их у самого стола, засмотревшись куда-то в сторону. Это был первый раз, когда отец ее высек. Она пищала и отчаянно плакала, зовя мать, но та не решилась заступиться за дочку. Да и вряд ли хотела, ведь разбитая посуда достаточный повод для наказания. В следующий раз будет аккуратнее! Это сработала бы для кого угодно, но… только не для Амели! Казалось, она была совершенно непригодной ни к чему, о чем говорили отец и мать. Отправившись пасти гусей, она забывалась и теряла их. Била посуду, едва соприкоснувшись с ней. Умудрялась испортить белье и еду, пытаясь готовить. А уж о присмотре за младшими братьями и речи не было! Амели могла затеять с ними игру, а потом задуматься и уйти на реку, чтобы послушать, как плещутся рыбы. Ни тумаки, ни крики, ни регулярная порка не приносили толку – девочка была словно не от мира сего.

В итоге все хлопоты по дому падали на плечи Кэтрин, изнемогающей под этим невыносимым гнетом. И виновницей всех своих бед женщина назначила Амели – вредная девчонка просто ленится и капризничает, не уважая родителей. Тоненький росток любви, который едва пробился в душе Кэтрин после рождения дочки, так и не смог укорениться. Ему на смену пришла пустота, которая спустя совсем немного времени до краев заполнилась жгучей ненавистью. Пожалуй, если бы не внешность дочери, она сама выкинула ее из дома.

– Девка обуза еще та, – говорил Нэд, внимательно разглядывая дочь, – но замуж мы ее выдадим удачно. Не в тебя она пошла, много предложений получим, да еще поторгуемся. Хорошо, что не в тебя, пегую.

Понимая, что причиняет жене боль, Нэд еще несколько раз повторил последние слова и хохотнул, наслаждаясь произведенным эффектом. После он завалился спать, а Кэтрин еще долго сидела за штопкой, глотая злые слезы и проклиная тот день, когда она родила Амели. Ничего не понимающая девочка сидела подле нее в надежде на редкую ласку, но мать почему-то только сердито покрикивала и прогоняла прочь, для убедительности подпинывая ребенка ногой.

Дочка действительно уродилась прехорошенькой – пухлые губки, большие светлые глаза, ровная молочная кожа и красивые волосы, которые вместо бледного материного цвета отливали богатой медью. И это был еще один повод ненавидеть кроху. Кэтрин чувствовала, что у той может быть совершенно иная судьба, поэтому с радостью закивала головой, едва сосед намекнул на поиски жены и хозяйки в свой дом. Пожилой вдовец с тремя детьми и огромным хозяйством явно не дал бы Амели спуску и Кэтрин в тайне злорадствовала. Оставалась дождаться пару лет, когда можно будет открыто обсуждать брак. Но судьба распределила по-своему.

Очередная беременность проходила тяжело и Кэтрин неожиданно слегла, не в силах даже пошевелиться. Нэд сперва ругался, требуя от жены подняться и сделать всю работу. Он даже подошел к кровати и стащил с нее бледную и покрывшуюся испариной женщину. Но когда даже это действие не дало результата, он встревожился.

– Смотри за мальчишками, бесовка, – прикрикнул он на испуганную Амели. – А я пойду приведу повитуху, совсем неладно что-то с твоей матерью. Не хватало ей еще помереть и оставить меня с вами.

Он грозно зыркнул на притихший детей и вышел из дома. Амели вздохнула и оглядела ватагу мальчишек, младшему из которых едва исполнился годик. Они жались друг к дружке и от их обычного озорства не осталось и следа.

– Хотите сказку? – поинтересовалась она.

Они так активно закивали головами, что девочка даже испугалась – вот-вот и надломятся грязные тощие шеи братьев.

– Тогда брысь в кровать и без возни там! Сейчас со стола уберу и будет вам сказка.

Пожалуй, единственное, к чему Амели проявляла способности, это к укладыванию братьев спать. Шумные, непослушные мальчишки замолкали в ту же секунду, как сестра заводила очередную историю. А их в ее головенке рождалось немало! И ни одна не повторялась! Даже Кэтрин порой откладывала свои дела и прислушивалась к плавно текущей речи дочери, поражаясь ее странному умению.

– Говорю же – бесовка! – вынес свой вердикт Нэд. – Откуда ей такое знать? С ее-то умишком и придумать не получилось бы! Точно демоны ей нашептывают, а она и слушает вместо того, чтобы хозяйством заниматься.

– Да, что ты, – испуганно отмахивалась Кэтрин, невольно крестясь сама и перекрещивая дочь.

– Попомни мое слово, наведет она беду на весь наш дом! Избавиться от нее надо, а то еще и мальчишек испортит, – тихо сказал мужчина, косясь на увлеченную историей дочь.

Как бы то ни было, но способность Амели сейчас пришлась очень кстати. Еще до конца истории мальчишки, разложенные по двум, грубо сколоченным кроватям, засопели. На всякий случай девочка продолжила сказку и только убедившись в том, что никто из братьев не проснется, встала и подошла к матери. Та так и лежала на полу, скрючившись и периодически вздрагивая всем телом. Амели внимательно смотрела на нее, обдумывая хватит ли ее силенок, чтобы поднять и уложить мать обратно, но нехитрые детские размышления прервал стук двери. Она тут же благоразумно юркнула в темный угол, пропуская вперед злого отца и какую-то старуху, закутанную в шаль и серый плащ. То, что это не повитуха, Амели поняла сразу – местную Нэн тут знали в каждом доме, а эта женщина с пронзительными серыми глазами и плотно сжатыми губами была ей совершенно незнакома.

– На кровать ее! – скомандовала она Нэду и тот, обычно не допускающий даже слова от женщины, послушно поднял жену и уложил ее на постель.

– Вода, чашки и чистые тряпицы, – она внимательно ощупывала Кэтрин, склонив голову и будто прислушиваясь к чему-то.

– Чего стоишь? – взревел отец, намереваясь запустить в девочку тяжелым ботинком. Она засуетилась и хотела броситься в кухню, но окрик старухи пригвоздил ее к месту:

– Иди сюда. Не тяни.

Амели крутнулась на месте и, жалобно взглянув на отца, подошла к старухе. Та развернулась к девочке, а потом резко наклонилась к ее лицу, принюхиваясь к чему-то. В ее глазах отразилось удивление, а на губах заиграла улыбка.

– Ступай, все хорошо будет с твоей матерью.

До утра старуха колдовала над Кэтрин и добилась-таки своего – когда первые рассветные лучи пробрались в дом, женщина села на кровати, намереваясь по многолетней привычке броситься готовить для мужа и детей. Она выглядела совершенно здоровой и даже более, чем была накануне. Нэд удовлетворенно крякнул и вложил в протянутую руку старухи увесистый мешочек с монетами.

– По уговору, – проговорил он, жадно взглянув на монеты, с которыми было жаль расставаться – уж больно много запросила старая ведьма.

Та хитро прищурилась и не убрала упавший на ладонь мешочек.

– Дело у меня к тебе, – наконец, произнесла она, насладившись муками Нэда, взгляд которого не отрывался от монет.

– Говори, – он облизнул губы.

– Я верну тебе плату и даже дам сверху, если ты продашь мне ее, – костлявый палец указал на забившуюся в угол Амели.

Нэд переглянулся с Кэтрин, глаза которой заблестели чуть ли не более, чем у мужа.

– И сколько дашь? – женщина обхватила руками живот и подалась вперед.

– Сколько хотите?

Нэд хищно улыбнулся и назвал сумму, вдвое больше той, что готов был отдать за Амели вдовый сосед. Старуха даже не моргнула, она медленно оправила свое платье и вытащила откуда-то из его складок несколько мешочков, доверху наполненных монетами. Она брезгливо бросила их на стол и по нему покатились блестящие золотые кругляши, при виде которых брови Нэда взметнулись вверх.

– Здесь в 3 раза больше того, что ты назвал, – произнесла старуха. – Забирай, а я уведу ее. Прямо сейчас.

– Договорились, – хрипло проговорил Нэд, не отводя глаз от стола.

– Папа, мама, – пискнула Амели и бросилась к Кэтрин, ухватив ее за подол. – Не отдавайте меня ей, я не хочу. Я буду делать все, что вы скажете! Все-все! Только не отдавайте меня!

– Перестань, – мать оттолкнула рыдающую девочку ногой. – Отец все решил.

Еще не теряющая надежды Амели продолжала ползти к матери, цепляясь за ее подол, но та лишь уворачивалась, продолжая громко браниться. Внимательно наблюдающая за развернувшейся драмой старуха, вдруг повернулась к Нэду:

– Только у меня условие – часть этих денег ты выделишь своей жене. Она мать девочки и тоже должна получить свою долю от сделки.

Нэд чуть не поперхнулся и, сжав кулаки, начал наступать на женщин:

– Ни монеты ей не дам. Эта ленивая тварь и так сидит на моей шее!

– Отдашь! – в голосе старухи прозвучала угроза и Нэд почему-то остановился. Он удивленно поглядывал на приведенную в дом ведьму, не в силах сопротивляться ее власти.

– Отдам, сколько скажешь, – послушно согласился он, наконец.

– А ты возьмёшь? – старуха повернулась к Кэтлин, по щекам которой гулял лихорадочный румянец в предвкушении самого невероятного в ее жизни.

– Да, – не задумываясь, ответила она.

– Сделка совершена, – бесцветным голосом подытожила старуха и, казалось, потеряла всякий интерес к этому дому. – Пойдем.

Ее цепкие пальцы ухватились за плечо парализованной от страха и все еще плачущей Амели, разом отсекая ее от прошлой жизни.

–

Первая жизнь. Не так страшен черт, как его малюют

–

Амели совершенно не помнила дороги, которой ее вела старуха. Последнее, что было в ее маленькой головке – со скрипом закрывшаяся дверь дома ее детства. А потом лишь какой-то туман, сквозь который периодически угадывались очертания знакомых шпилей, улиц и городских ворот, за которыми начинался лес, куда и направилась старуха. Сперва ноги девочки в дырявой обувке ощущали ровную тропку, привычную местным, ходящим сюда за хворостом, да ягодами. Но вскоре путь стал неровным, и она то и дело спотыкалась. Все это время старуха крепко держала ее за руку и не отпускала ни на секунду, словно боясь, что девочка сбежит. Впрочем, ее опасения были совершенно напрасными – Амели брела в самом густом тумане в своей жизни и ощущала, что он полностью заполняет ее изнутри. Картинка немного прояснилась, лишь когда старуха устало произнесла:

– Пришли. Заходи, теперь это и твой дом.

Девочка моргнула, прогоняя тяжелый морок, и отчетливо увидела довольно справный домик под огромным раскидистыми деревом. У него было широкое крыльцо и большие окна, приветливо «глазеющие» на Амели. Она не знала, откуда в голову закралось такое сравнение, но невольно вздрогнула, ступив на первую ступень.

– Заходи, заходи, – поторопила старуха, но в ее голосе девочка не ощутила привычной для отца и матери злобы. Наоборот, что-то в интонациях ее спутницы навевало мысли о вкусном ужине, теплом очаге и мелодичной колыбельной. Она снова моргнула и уверенно переступила порог, решив для себя оглядеться, а потом найти способ сбежать к родителям. Словно услышав ее мысли, старуха остановилась, вздохнула и поманила ее к себе.

– Слушай меня, дитя, – ее некогда красивое лицо склонилось к Амели так близко, что можно было разглядеть каждую точечку и морщинку на удивительно ухоженной коже. Она была такого необычного цвета, что девочка не удержалась и дотронулась пальцами до щеки старухи, оказавшейся на ощупь просто бархатной, что вызвало у ребенка глубокое потрясение – кожа матери напоминала задубевшую кору дерева, растущего в их дворе. Иного Амели и не помнила, а тут… старуха и вдруг такая странность.

– Мягкая, – прошептала она.

– Ох, ты, горюшко, – покачала головой старуха и протянула руку, чтобы погладить девочку по голове, но та невольно сжалась, готовясь к привычному тумаку, и зажмурилась. – Надо же, как тебя…

Ожидание тычка затянулось и Амели в конце концов с опаской приоткрыла один глаз. Старуха так и стояла, опустив руки и смотря на нее со странным выражением, в которым угадывалась жалость и что-то еще… пока неразличимое для ребенка, растерянно наблюдающего, как ее хозяйка развернулась и медленно потопала к глубокому креслу у горящего очага. Она опустилась в него, с наслаждением вытянула ноги к огню и поманила Амели к себе.

– Послушай меня, кроха, и запомни на всю жизнь. Я тебя выкупила у тех, кому ты не нужна, даром, что привели тебя в этот мир. Твоя судьба с ними будет печальнее, чем ты способна осознать. Но назначено тебе иное, и я это отчетливо увидела, когда зашла в ваш дом. Я научу тебя всему, что знаю, но держать силой не стану. Хочешь бежать? Уходи прямо сейчас. Я сделала все, как нужно. С меня спроса нет. Остальное – в твоих руках.

Сказав все, что хотела, она отвернулась от девочки и протянула к огню немного озябшие руки. Амели смотрела на нее во все глаза, не понимая, что здесь происходит. За нее заплатили золотом, и все же она свободна? При этой мысли по сердцу разлилась беспокойная, словно весенний ручей, радость и в тот же момент пришло осознание – она не хочет назад. Там нет свободы!

– А что мне назначено? – робко спросила она.

Старуха скрыла расцветшую на губах улыбку и вновь повернулась к девочке:

– Мне не надо знать, но вот что скажу – у каждого своя судьба на роду написана. Но всегда нам выбор оставлен, как поступить. Я вот долго не могла понять, куда она меня ведет, чего желает и почему держит здесь. А вот, поди-ка, углядела тебя и поняла. Мне назначено тебя спасти и обучить, вот только не спрашивай, зачем оно… Это уж ты сама должна. Своим сердцем… что оно тебе подскажет, так оно и есть.

– А как к тебе обращаться?

– Матильдой меня мать нарекла, но это было так давно, что и не припомню. Все называют меня Мати, так и ты зови. Я привыкла, – старуха хитро прищурилась. – Значит остаешься?

– Остаюсь, – кивнула Амели.

– Вот и ладно, выйди сюда вот, к свету поближе.

Девочка послушно встала туда, куда ей показали. Мати крутила ее туда-сюда, цокая языком, хмурясь и приговаривая:

– Вот же изверги! Не девчонка, а кожа и кости! Кормить, да кормить тебя. И одежка вся оборванная, ботиночки худые. Ладно, после решу, уладим все. Сперва еда. Голодная небось?

Последний вопрос она задала громко и Амели невольно вздрогнула, привыкшая к тому, что за окриком не следует ничего хорошего. Она по привычке втянула голову в плечи и только потом ответила:

– Я последний раз вчера ела.

– Так я и думала, – нахмурилась хозяйка и махнула головой в сторону стола в дальнем конце комнаты. – Садись, что-то у меня тоже живот подвело.

Амели не поняла, как они могут сесть за стол, если старуха ничего не готовила, но пошла за ней и в изумлении открыла рот, увидев не поддающееся объяснение роскошество. На столе с нетерпением ждали едоков миска с ароматным мясным соусом, в котором плавали большие куски мяса, томленый лук-шалот в плошке, свежеиспеченный хлеб, уже нарезанный большими ломтями, копченый окорок и половинка головки янтарного сыра.

– Откуда это? – Амели сглотнула слюну, чувствуя, насколько подвело живот – еще никогда она не видела столько еды одновременно.

– Из погреба и котла, – хмыкнула Мати и отодвинула стул, поудобнее усаживаясь и начав трапезу. Она быстро наложила себе мяса, поливая его соусом, и добавив луковые головки. Секунду посомневавшись, старуха взяла ломоть хлеба и положила на него толстый кусок сыра. Амели смотрела на ее порхающие над столом руки и никак не могла решиться дотронуться до еды. Ей казалось, что в происходящем что-то неправильно – столько всего и для них двоих! Да такого количества их семья не видела и в течение целой недели!

– Ешь, – приказала хозяйка, заметив терзания девочки. – Уж в чем, а в еде я недостатка не испытываю. Голодной ходить не будешь.

И будто в подтверждении своих слов, она с аппетитом принялась за мясо. Выдержать это зрелище голодная девочка была не в силах и набросилась на предложенные блюда. Еда была удивительно вкусной, щедро сдобренной травками и чем-то еще, что невероятно понравилось Амели. Она даже не заметила, как съела полную тарелку и даже вымакала хлебом весь соус, большими глотками запивая все молоком. Видимо, впервые полностью за всю ее недолгую жизнь утоленный голод сыграл с девочкой странную шутку: она расслабилась, обмякла и, уронив голову на грудь, сладко засопела.