Подружка

– Вы даже для жизни толстые, – говорила она нам почти на каждом занятии, – а уж для балета вообще никуда не годитесь!

И на родительских собраниях она прямо в лицо говорила родителям о тех или иных физических и даже нравственных изъянах их детей. Моя мама как-то пришла с собрания вся взвинченная и сердитая.

– В следующий раз ты пойдешь на собрание! – заявила она папе. – А иначе, я просто в волосы вцеплюсь этой гадюке! В ее красные страшные волосы! Зараза! Ресницы в десять слоев намалевала, кофточка, как елочная игрушка сверкает, в ушах серьги до плеч висят – индюшка, какая-то! И вот эта индюшка смеет еще на мою любимою дочу наезжать!

– Я ее про себя Попугаем зову! – обрадовалась я маминой поддержке.

– Точно! Попугай! И индюшка тоже!

– Попугайская индюшка!

– А что случилось-то? – потребовал подробностей папа.

– Да эта гадюка сказала, что наша Наденька нехорошая девочка, что она вечно насупленная и никогда не улыбается! Про каких-то там девочек говорит: «Вот эта девочка хорошая, всегда улыбается, эта вот тоже!» А про нашу заявила: «А ваша вечно сердитая, смотрит исподлобья! Я ей говорю, сделай нормальное лицо, а она все равно насупленная!»

– Я ее просто боюсь, – жалобно сказала я. – А еще, когда я напрягаюсь, чтобы выполнить все экзерциции, то у меня напряжение на лице отображается, а ей надо, чтоб я улыбалась…

– Да как тут улыбаться, когда эта индюшка издевается? – выпалила мама, с сочувствием посмотрев на меня. – На такую глянешь и испугаешься. Я и то, взрослый человек, чувствую себя неуютно под ее оценивающим взглядом. Как будто я какая-то не такая. А беззащитный ребенок вообще теряется! Мне так и хотелось ей в волосы вцепиться, но я сдержалась. Эта индюшка ведь потом совсем нашу умницу замучает! Но я не ручаюсь, что в следующий раз смогу сдержаться! В следующий раз я точно взорвусь, и тогда индюшке мало не покажется!

– Ой, пап, лучше ты в следующий раз на собрание иди, – посмотрев с опаской на маму, сказала я. – Вдруг мама и правда нападет на Попугая? Этого нельзя допустить. А ты спокойный, ты ничего не сделаешь.

– Ладно, – согласился папа.

Все девочки в моем классе были веселые, живые, и мне казалось, что все они мне подруги. Но все, это значит никто. Мне хотелось дружить с какой-нибудь конкретной девочкой, как я дружила с Машкой и Вовкой, или с Дашей и Галей в православной гимназии, но такой дружбы у меня здесь не получалось. Иногда, поговорив на перемене с какой-нибудь девочкой, я проникалась ею, и думала, что теперь мы подруги, но девочка не останавливалась на мне и на следующей перемене уже общалась с другой «подружкой». Девочки как будто скользили друг по другу, не углубляясь. Никто никого толком не знал. Все шутили, смеялись, иногда ссорились, мирились, строили друг другу козни, но не проникались друг другом. Душа каждой была закрыта и одновременно открыта. Я никак не могла понять, что происходит. Все вроде хорошие, веселые, с каждой можно в отдельности поговорить, но на следующий день та, что вчера говорила с тобой, как будто не узнает тебя, не помнит, и откровенничает уже с кем-то другим. Легкие в общении, и одновременно как будто не помнящие этого общения. Все одновременно друзья и все тут же враги. Никто ни на ком не останавливался, а если и останавливался, то как будто понарошку, в шутку. Например, две девочки у нас с виду были неразлучны, но как только одна выходила из класса, другая тут же в ее адрес сыпала колкостями и, причем, обидными колкостями, но и вторая была такая же. И так вели себя практически все девочки. Мы все как будто дружили, но и все потихоньку высмеивали друг друга. Я чувствовала от всего этого дискомфорт. Мне нравились девочки в моем классе, и одновременно я постоянно чувствовала напряжение среди них. Здесь каждая как будто была со всеми, и в то же время сама по себе. Постепенно и я научилась быть сама по себе.

Вне стен колледжа я продолжала жить своей обычной жизнью. Мама регулярно водила меня в храм на исповедь и причастие, часто рассказывала мне о жизни святых, и я все больше чувствовала, что реальная жизнь это одно, а церковная совсем другое. Обычная жизнь и жизнь веры никак не сочетались между собой. Однако душа моя была полна самых прекрасных верований в загробную жизнь, в ангелов и святых, в то, что над нами всеми Бог, который видит и слышит каждого из нас. Да, реальная жизнь была как будто далека от всего церковного и духовного, но в то же время в этой реальной жизни существовала смерть, и смерть, как мне говорила мама, соединяет все обычное и земное с необычным и непонятным. А еще с духовным миром в этом обычном земном мире меня соединял мой нательный крестик. Он всегда был со мной. И даже когда нам в колледже запретили носить на шее цепочки, а в ушах сережки, я исхитрилась и стала прятать свой крестик в шишке у себя на голове. Другие девочки, не такие щепетильные в вопросах веры, совсем перестали носить на груди кресты, а одна девочка, Софья, постоянно снимала перед занятиями крест, а после снова надевала. Снимет, наденет, снимет, наденет… Как-то, это было уже в самом конце учебного года, весной, ей надоело возиться с крестом, и она запулила его в окно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.