скачать книгу бесплатно
Вовка с Машкой подошли ко мне веселые и шумные. Вовке сегодня удалось избежать столкновения с хулиганами.
– Надюха, привет! – громко крикнула мне Машка, как будто я стояла далеко, и мне надо орать. – А мы сейчас кота пушистого встретили! Рыжего! Такого толстого! Вовка ему свой бутерброд отдал!
Довольный Вовка стоял рядом и улыбался своей приветливой улыбкой на худеньком лице. Из-под его вязаной шапки торчали как всегда лохматые русые волосы. Он был чуть ниже крепкой Машки и в два раза тоньше нее. И вот это вот тощее чудо еще и еду свою раздает всяким жирным котам!
– Лучше б он сам съел этот бутерброд, – проворчала я, – а то тощий, как… как…
– Как Дрищ! – весело помогла мне Машка.
Вовка тут же насупился, я подкатила глаза, а Машка открыла дверь в подростковый клуб. Мы гурьбой зашли внутрь и оказались в широком и пустом холле. Из холла тянулся вглубь коридор со множеством дверей, из которых доносились детские голоса и смех. Мы неуверенно направились по этому коридору. Вдруг из одной из дверей выскочили две веселые девочки с гимнастическими ленточками и обручами. Своими прилизанными головками с шишками на затылках они напоминали балерин.
Мы с любопытством проводили их взглядом, а потом Машка приоткрыла дверь, откуда они вышли, и заглянула внутрь. Нам с Вовкой тоже было любопытно, но Машка большая и высокая загородила собой весь обзор. Мы только слышали на фоне детских голосов взрослый голос их преподавательницы. Я попыталась подпрыгнуть повыше, чтобы хотя бы из-за Машкиного плеча посмотреть, что там такое происходит. Вовка тоже пару раз безуспешно подпрыгнул, а потом догадался просто раскрыть дверь пошире. Теперь мы все втроем смогли заглянуть внутрь. Это была самая обычная раздевалка. Вдоль стен стояли шкафчики, а посредине, на лавках, одевались похожие на балерин девочки. Из раздевалки была еще одна дверь в большой гимнастический зал, и в проеме этой двери стояли две взрослые женщины. Заметив нас, одна из женщин оборвала разговор и направилась к нам. Я испугалась и спряталась за Машкину широкую спину.
– А вы у нас кто? Записываться пришли?
– Мы? – удивилась смелая Машка, никогда не смущающаяся перед взрослыми. – А вообще-то да! Мы записываться!
Женщина оглядела ее большую фигуру, потом, игнорируя Вовку, перевела взгляд на меня.
– А ты там чего прячешься? Ну-ка, выходи!
Я покраснела и вышла из-за Машкиной спины.
– Тоже хочешь заниматься? – ласково спросила меня женщина.
Я испугано посмотрела ей в глаза, потом глянула на Машку, на Вовку… Мысль о том, чтобы записаться на гимнастику мне даже не приходила в голову. Гимнастика, балет, современные танцы – все это было направлено на движение тела, на красоту этих движений, но все телесное вызывало отторжение у православных. В гимназии у нас приветствовалось только пение, да и то только русских народных песен. У нас там даже хор был, который выступал на всех праздниках. Девочки в этом хоре все были в длинных красных сарафанах до пят, под сарафанами белые рубахи с длинными рукавами, на головах кокошники. Мальчики были в широких штанах и подвязанных на поясе кушаками рубахах. Все прилично и никаких открытых ножек и ручек. Когда они пели свои русские народные песни, мне казалось, что я попала на какое-то шумное собрание русских разбитных баб и парней. Их пение казалось мне грубым, топорным. Но зато учителя, директриса, священники и родители, приходившие на эти концерты, были довольны. В гимназии приветствовалось все русское, народное. Моя мама этого не понимала: «Зачем они детей учат таким бабским песням? Как будто в деревенские бабы их готовят», – тихо делилась она своими впечатлениями с папой. Сама она любила все утонченное, изящное, и одеваться старалась красиво. Прошлым летом ее угораздило зайти по каким-то там делам в гимназию в открытом, нежно-голубом сарафане. Так завуч, когда увидела мамины голые плечи, даже разговаривать с ней не стала – выпроводила ее вон из гимназии.
– Да вы что? В таком виде в православную гимназию?! Нельзя! – завуч старалась не смотреть на оголенные мамины плечи, стыдливо опускала глаза и махала на маму руками, чтобы та поскорее вышла вон.
А мама в этом сарафане за год до этого венчалась с папой в храме, и никто ей ничего не сказал.
– Подумаешь руки и плечи голые! – возмущалась потом она дома перед папой. – Ноги-то прикрыты! Меня в храме венчали с тобой в этом сарафане, а тут даже разговаривать не стали!
– Но ты сама на венчании говорила, что чувствуешь себя неуютно с голыми плечами. Да и плечи у тебя, надо сказать, неординарные! Шикарные плечи профессиональной пловчихи. И ты со всей этой соблазнительной роскошью полезла в святые места!
Мама тогда рассмеялась на папины слова. Она действительно много лет занималась плаванием, даже участвовала в соревнованиях, и сейчас раз в неделю она с удовольствием ходила в бассейн, и плечи ее действительно были очень развиты. Однако после инцидента с завучем, она больше не ходила ни в храм, ни в гимназию в открытых майках и сарафанах. Она вообще с недавнего времени словно задрапировалась длинными юбками и наглухо закрытыми блузками и кофточками. От меня же требовалось одеваться в длинное и закрытое только для гимназии и храма. В остальное время я могла спокойно ходить и в джинсах, и в майках. Летом вообще в коротеньких шортиках и юбочках бегала. В гимназии же все ходили прилично прикрытые, и думаю, что если бы там нас и стали обучать танцам, то только каким-нибудь плавным, где все прилично, где не дергаются как раскоряченные эпилептики. И вот теперь, когда эта женщина из подросткового клуба спросила меня, хочу ли я заниматься гимнастикой, я растерялась. Но разве это плохо? Мои мысли невольно обратились к Богородице в моем возрасте. Стала ли бы Дева Мария заниматься гимнастикой?
– Конечно, она хочет! – перебила мои размышления Машка.
– А что ж она сама молчит? Стесняется? – женщина очень ласково смотрела на меня.
Я действительно стеснялась. Я всегда чувствовала себя скованной, когда мне приходилось общаться с взрослыми. Машка же со всеми чувствовала себя свободно, Вовка тоже спокойно разговаривал с мужчинами и женщинами, а я так почему-то не могла. Но сейчас я вдруг почувствовала, что очень, очень сильно хочу заниматься гимнастикой. Даже если бы Дева Мария не стала ею заниматься, то я все равно хочу! Хочу!
– Я очень хочу заниматься! – превозмогая скованность, сказала я. – Но мне надо спросить разрешение у мамы…
– Хорошо, спрашивай. Мы занимаемся по понедельникам, средам и пятницам утром с десяти до двенадцати, и вечером с шести до восьми. Так что, если захочешь, приходи! – сказала она, обращаясь ко мне.
– Алена Анатольевна! Можно мы выйдем! – раздался звонкий голос за спиной женщины, и та посторонилась, пропуская трех худеньких девочек-гимнасток. Мы с Машкой тоже отошли в сторону, с завистью глядя на девочек. Вот бы нам тоже такими стать!
Алена Анатольевна улыбнулась нам на прощанье, и уже хотела скрыться за дверью, как Машка в отчаянии спросила:
– А я? Я тоже могу прийти? А то вы только Надюху пригласили! А я как же?
Женщина посмотрела без особого энтузиазма на Машку:
– Приходи… Да, ты тоже приходи…
– Спасибо! Я приду! Мы вместе придем!
Взбудораженные происшедшим, мы с Машкой совсем забыли о Вовке, и пошли по коридору на улицу, на ходу делясь впечатлениями.
– Я маму попрошу купальник мне купить гимнастический, обруч, ленточку! – мечтала Машка. – Ой, как я хочу быть гимнасткой!
– У меня тоже купальника нет. Интересно, он дорогой? И за гимнастику, наверное, тоже платить надо. Даже не знаю… За меня и так много платят за гимназию, – беспокоилась я.
– Да что тут платить? – махнула рукой Машка. – Какую-нибудь ерунду! А зато, как прикольно заниматься будет!
– Да, наверное…
Мы уже вышли на улицу, и даже прошли несколько метров по дороге, когда заметили, что с нами нет Вовки.
– А Вовка где? – посмотрела я по сторонам.
– И правда, где это он?
Мы хотели вернуться обратно в клуб, но увидели, как оттуда вышел довольный Вовка.
– Ты чего там застрял? – тут же спросила его Машка.
– Я на борьбу записался! – с достоинством произнес он, приближаясь к нам. – Завтра уже пойду заниматься.
– Ой, как хорошо! – обрадовалась я. – А где ж ты там записывался?
– В соседнем зале, – спокойно ответил он. – Пока вы с тетенькой разговаривали, я дальше прошел по коридору, заглянул в одну дверь, в другую, увидел большой зал, а там тренер и большие мальчишки в кимоно. Они там боролись. Тренер увидел меня, подошел, и я сказал, что тоже хочу заниматься. Он похвалил меня, что я сам пришел. А то, говорит, все с родителями приходят, а ты, говорит, сам пришел, самостоятельный.
У Вовки был очень довольный, гордый вид.
– А твоя бабушка сможет платить за твои занятия? – спросила я.
– Сможет. За месяц надо отдавать всего сто пятьдесят рублей.
– И все?! – воскликнула я. – Да это же практически бесплатно! Если и за гимнастику столько же берут, то мама точно согласиться…
– Конечно, согласиться! – уверено заявила Машка, и мы довольные, полные надежд, оправились домой.
Глава 3
Мое желание заниматься гимнастикой мама приняла с энтузиазмом.
– Ой, как хорошо! – воскликнула она. – Конечно, занимайся! А то сидишь часами за уроками, сутулиться стала. Я уж сама подумывала отдать тебя в какие-нибудь танцы.
– Русские народные?
– Почему русские народные? Хотя можно и туда… Но мне больше хореография нравиться. Девочки во всем белом, в коротеньких юбочках, на голове шишечки, как у балерин.
– На гимнастику тоже надо с шишечкой на голове ходить, а еще там все в гимнастических купальниках занимаются.
– Прекрасно! Мы все тебе купим!
В понедельник мы с Машкой, в сопровождении мам отправились на гимнастику.
– Все без мам ходят, а мы придем, как какие-нибудь маленькие… – бурчала под нос Машка, исподлобья оглядываясь на свою маму.
– Но ведь уже темно, страшно, а когда закончим, вообще поздно будет, – увещевала я ее, хотя очень боялась, что мы одни с ней придем в клуб с мамами. Но беспокойство мое оказалось ложным. Вечером, в отличие от дневных часов, все девочки пришли в сопровождении взрослых.
В раздевалке мы переоделись в свои новые купальники и отправились в гимнастический зал. Я была в ярко розовом купальнике, а Машка в ярко голубом. Мы робко сели с ней на лавку у стены и с интересом смотрели на резвящихся, в ожидании занятия девочек. Они гнулись в мостики, тянули шпагаты, складывались пополам назад, выкручивались так, как будто у них совсем не было костей.
Мы с Машкой смотрели на все это, и нам не верилось, что и мы когда-нибудь сможем вот так же, как они.
Пришла тренер, та самая Алена Анатольевна, что пригласила нас сюда, и началось занятие. Мы с Машкой были как коряги по сравнению с другими девочками. На шпагаты мы не садились, мостики делать не умели. У нас ничего не гнулось, не складывалось. Я даже не думала, что окажусь такой неловкой. Мне все было больно и плохо. Но Алена Анатольевна почему-то нас с Машкой хвалила. Это было удивительно. Ей, наверное, просто было нас жалко.
Мамы наши сидели в это время в раздевалке. Они в щелку подглядывали за нами и переживали, что мы отличаемся своей негибкостью от других девочек. Но Алена Анатольевна после занятия успокоила их:
– Неужели вы думали, что они в первый же день научатся всему? Пусть походят хотя бы полгода, и тогда посмотрим.
И мы ходили. Месяц отходили, два, три… Я за это время научилась садиться на все шпагаты, выгибалась в мосты, ловила ногу сзади. Машка тоже гнулась и ломалась, вот только поперечный шпагат ей никак не давался. Она была недостаточно «мягкой», как говорила Алена Анатольевна. Я же оказалось очень «мягкой». Мои мышцы быстро поддавались растяжке.
– Вы за ней смотрите, – сказала как-то Алена Анатольевна маме. – Такие «мягкие» девочки обычно склоны к полноте.
Но пока во мне не было никакой полноты. Я была нормальной. Ни худой, ни толстой. Моя спина от гимнастики выпрямилась, живот подтянулся. А Машка почему-то внешне совсем не менялась, и так и оставалась большой, крупной девочкой с детским лицом и выпирающим животом. Рядом с худенькими девчонками она выглядела как кургузая жужа среди легких мотыльков.
– Машенька нетолстая, – уверяла ее мама других мам. – У нее просто широкая кость.
Загруженная гимнастикой и учебой, я практически не видела Вовку. Его занятия борьбой были в другие дни. Мы с Машкой ходили на гимнастику по понедельникам, средам и пятницам, а он на свою борьбу по вторникам, четвергам и субботам. Машка часто рассказывала мне, что Вовка так же, как и мы с ней, стал ловчее и сильнее, и на физкультуре теперь получает одни пятерки.
– Правда, он что-то не поправляется и его все равно обзывают Дрищем, – сказала она мне как-то. Это было уже весной, и мы заканчивали учебу в третьем классе.
– И драться он, хоть и умеет, но почему-то не может расправиться с обидчиками. Так и ходит с синяками.
– А кто его бьет? Ты знаешь? Вы ведь там всегда вместе.
– В туалете мы не вместе, а бьют его именно там.
– Так пусть он не ходит в этот туалет! Пусть на другой этаж ходит!
– Нам можно ходить только в туалет на первом этаже, где мы учимся. На другие этажи нас дежурные не пускают.
– А как же тогда те хулиганы к вам пробираются?
– Они… Не знаю… Но они достали уже! Да и Вовка меня достал! Ходит с синяками и говорит, что не может почему-то дать отпор. Говорит, что как увидит их, этих хулиганов, так его как будто парализует. Трус!
– Может быть, ему в школе вообще в туалет не ходить? Вы же полдня всего там. Это я целый день в своей гимназии, и не могу без туалета, а ему-то можно и потерпеть.
Я с содроганием вспомнила толстую громкоголосую уборщицу, орущую у туалета на детей. Из-за нее я очень мучилась из-за туалета и шла туда уже в самом критическом случае.
– Да ты не понимаешь… – Машка посмотрела на меня. – У нас в школе вообще всех обижают. У меня, например, деньги несколько раз отнимали.
– Кто?
– Хулиганы из нашего класса.
– Из вашего?
– Да. У нас ведь школа неправославная, у нас если мальчишки разойдутся, то начинают пинать под зад всех девчонок и орать при этом: «Жопой к стенке!» Если ты спиной к стене не успела повернуться, то тебя больно пнут.
Я представила, что меня какой-то мальчишка пинает под зад… Но это же унизительно! Это просто ни в какие рамки не лезет! Я бы, наверное, просто умерла от такого унижения. Как хорошо, что я не учусь в этом кошмаре! Да моя толстая уборщица у туалета просто ангел, по сравнению с этим кошмаром!
– А еще, когда мы переодеваемся на физкультуру, то к нам заходят старшие пацаны, и тех девчонок, которые оказываются в это время в трусах, начинают хватать за письки. Меня раз схватил один придурок, так я ему чуть зубы не выбила. Как дала ему по морде! Я ж большая, сильная! – Машка горделиво приподняла подбородок и выпятила грудь.
– Маша, какой ужас! – только и могла воскликнуть я. Если бы меня кто-то так вот… Я может тоже по морде дала, но такое унижение… Какие-то придурки вламываются к девочкам, цапают их, и никто не приходит на помощь…
– А учителя знают об этом? – спросила я.
– Не-а. Их же нет там.
– А родители? Надо рассказать родителям. Ты говорила об этом маме?
– Маме? – Машка пожала плечами. – Такое маме стыдно говорить. Нет уж… Я сама справляюсь. Я большая и сильная. Это пусть слабенькие жалуются.
В последних числах мая нас отпустили на летние каникулы. Наконец-то мы были свободны! У нас с Машкой остались только занятия гимнастикой, а Вовка продолжал ходить на борьбу. Но заниматься мы должны были только до июля. Дальше все тренера уходили в отпуск.
Мы снова начали вместе гулять во дворе, подолгу сидели у Вовки дома. В его квартире, в зале, висела большая картина Брюллова «Последний день Помпеи». В то лето мы часто замирали перед ней, разглядывая все ее подробности. Там был изображен древний город Помпея в то время, когда возле него начал извергаться вулкан Везувий. Лава из этого вулкана затопила город и сожгла его. Люди на картине были еще живы, они в панике спасались бегством, но все они должны были погибнуть.
Мы втроем подолгу валялись в Вовкином зале на полу на ковре и рассматривали эту картину. Мы могли часами смотреть на нее, и каждый раз видели на ней что-то новое. Люди на картине все были удивительно красивыми, они все хотели жить, и надеялись, что им удастся спастись. Каменные стены домов рушились и люди выбегали на улицу. Кто-то был уже ранен и умирал, как например несчастная женщина, лежащая прямо на дороге. Ее ребенок прижимался к ней, ждал от нее помощи, но она не реагировала. Может быть, она была уже мертва. Парализованного старика родственники несли на руках, а он прикрывался от страшного вида вулкана, изрыгающего огонь и лаву. А в правом углу юноша держал в руках обмякшее тело возлюбленной с белым венком на голове. Наверное, у них в тот день была свадьба, они были счастливы, но счастье было отнято у них. Рушились стены каменного дома, и какой-то сильный мужчина как будто старался удержать эти стены руками. Может быть, это был его дом. Две девушки и женщина стояли на коленях и прижимались друг к другу в страхе, а возле них остановился какой-то бородатый мужчина, который по сравнению со всеми остальными людьми на этой картине был более-менее спокоен. Наверное, это потому, что он уже старик и давно готов к смерти.
Часто после разглядывания этой картины я представляла себя на месте этих людей. Что бы делала я, если бы возле моего города начал извергаться вулкан? Я бы постаралась убежать. Со всех ног бросилась бы вон из разрушающегося города, прочь от всей этой людской паники. Вовка говорил, что потоки лавы двигались на город с очень большой скоростью, и потому убежать от этих потоков было невозможно. И мне представлялось, как огромная кипящая масса наползает на меня с огромной скоростью, а я бегу, бегу очень быстро, но она движется еще быстрее и все сжигает на своем пути и вот она уже у моих ног, мои ноги в лаве, они горят. Я ору от боли, падаю в этот поток и в диких воплях заживо сгораю… Неужели так все и было с теми людьми? За что им такое? Такая страшная смерть! Тем, кто умер еще до того, как лава настигла их город, повезло – они не претерпели ужасных мук, сгорая заживо в раскаленной массе.
В четвертом классе в гимназии у нас с подружками началась мода на свадьбы. Галя «поженилась» с Андреем, я с Данилкой, а Даша с Ваней. К свадьбам мы готовились заранее. Делали из бумаги колечки, подготавливали свидетельства о браке, девочки сооружали себе на головах из обрезков тюли фату. Мальчишки с удовольствием участвовали во всем этом. Они были вроде того, как влюблены каждый в свою невесту, и верили, что эти наши свадьбы настоящие и мы теперь точно будем вместе навсегда. Данилка мне так и сказал, что он по-настоящему собирается стать мне мужем. Я была рада этому, потому что он мне очень нравился. Галя тоже была не прочь навсегда объединиться с Андреем, а Даша была рада стать женой Вани.
Первая свадьба была у Гали с Андреем. Правда, она прошла не так, как мы запланировали, а несколько иначе. Мы собирались играть эту свадьбу на улице, однако наш класс в тот день за что-то наказали и оставили в гимназии. Но мы не растерялись и решили сыграть свадьбу прямо в девчачьем туалете. Мы боялись страшной уборщицы – она не пустила бы мальчишек в туалет к девчонкам, но ее в тот день не было на месте, и все прошло очень гладко. Галя с Андреем были жених невеста, Даша держала сзади конец Галиной фаты, Данилке было поручено хранить их бумажные кольца, а я играла роль работницы загса, и спрашивала их, согласны ли они стать друг другу мужем и женой. Они объявили свое согласие, и тогда Данилка преподнес им кольца. Андрей надел кольцо на палец Гали, а Галя надела кольцо на его палец. Я торжественно объявила их мужем и женой и разрешила им поцеловаться. Они неловко как-то там поцеловались, вытерли губы, и мы все кинулись их поздравлять.
– Галь, ты мне дашь свою фату на завтра? – спросила я подругу, когда мы возвращались в класс. – А то завтра мы с Данилкой женимся.
– Ага, возьми! – счастливая Галя сняла с головы воздушную фату и отдала ее мне. Я ее свернула, скрутила и положила в портфель. На душе моей было торжественно, как будто мы и вправду побывали на бракосочетании.
На следующий день вся эта церемония повторилась. На этот раз невестой была я, женихом Данилка, а бракосочетание наше произошло во время прогулки за усыпанными снегом кустами. Даша с Ваней не захотели ждать следующего дня и поженились сразу же после нас.
После свадеб мы потом целый месяц играли в семьи. Приносили небольшие мягкие игрушки из дома – это были как будто наши народившиеся в браке дети. Я принесла пингвина, Галя кошку, а Даша собачку. Но постепенно нам надоело строить из себя заботливых мамаш и папаш, и мы снова начали играть в свои обычные игры.
