скачать книгу бесплатно
– А, ну если для благоухания, то пусть лежит, каши ведь не просит.
Завершив первое знакомство со своим новым жилищем, Андрей последовал с Анатолием в редакцию. Она находилась через квартал, пешком минутах в семи от дома. Пока они туда дошли, им встретилось два военных наряда, мерно прогуливавшихся по улицам с автоматами наперевес.
На вершине здания, в котором находилась редакция, красовался фонарь. Он бил ярким белым светом по приближавшимся путникам, как лампа следователя НКВД на допросе.
Андрей поднял голову и тут же зажмурился.
Корпункт располагался в доме 1950-х годов постройки. Андрей с Анатолием вошли. Поднялись на второй этаж.
– Вот наша ставка, – сказал Толя, пройдя вперёд, включил свет. Андрей последовал за ним.
Его взору открылся коридор, направо была маленькая кухонька, откуда на весь корпункт раздавался аромат кофе. Вторая дверь справа вела непосредственно в саму редакцию, где замер в воздухе сизый сигаретный дым. Слева ещё одна дверь.
– А здесь у нас что? – Андрей открыл дверь и увидел абсолютно пустую комнату с окном, выходящим в глухую стену.
– Да ничего. Так. Келья.
– Чего?
– Келья, в которой живут монахи.
– Что ты такое говоришь?
– Да как ещё назвать такую бестолковую комнату?! Когда находишься в ней, и дверь закрыта, кажется, будто ты замурован в замке каком-то средневековом или отрешился совсем ото всего.
Табак с Анатолием вошли в комнату, где непосредственно располагалась редакция. Там стояло два стола и несколько стульев, один из них в углу. Андрей на него уселся и тут же упал.
– Кыркларели![4 - Кыркларели – город во Фракии.] – нараспев воскликнул Табак, больно ударившись об пол.
– Что?
– Это я от нехороших слов пытаюсь так отучиться. Город ни при чём, а обсценной лексики не прозвучало. Какого чёрта здесь делает стул со сломанной ножкой?
– Да, сломался сто лет назад, выкинуть не могу, он стоит на балансе у нас, так вот в сторонку его и поставили.
– В сторонку… Нет бы в эту свою келью отнести. Там ему самое место, – сказал Андрей, вставая.
Входная дверь была не закрыта. На пороге появился франтоватый мужчина в твидовом костюме с блестящей лысиной и озорными глазами.
– Hi guys![5 - Привет, ребята! (англ.)] Merhaba![6 - Здравствуйте! (тур.). (В дальнейшем переводы с турецкого не оговариваются. Здесь и далее все переводы, кроме специально оговоренных, принадлежат автору. – Ред.)] – сказал человек.
– О, Дэрил, привет, selam, – ответил Анатолий. – Это Дэрил Джонсон, наш американский коллега.
Андрей и Дэрил пожали друг другу руку.
– Siz grevi nasil yaziyorsunuz?[7 - Как вы пишете о забастовке?] – спросил Дэрил.
– Daha bilmiyoruz. Belki de yazmayacagiz[8 - Еще не знаем. Может, и не будем писать.], – ответил Анатолий.
– Kahve var mi?[9 - Кофе есть?]
– Обижаешь. Elbett e[10 - Конечно.], – сказал, выпрямившись идеально перпендикулярно полу, Толя и пошёл на кухню.
Андрей и Дэрил последовали за ним. Кухонька была маленькая, рассчитанная всего на одного человека, поэтому Андрей с Дэрилом остановились в коридоре. Из кавалькады кофейных турок Анатолий взял одну побольше и, ловко управляясь, заварил кофе как заправский кофевар из местного кафе. Андрей с Дэрилом переглянулись и улыбнулись. В ухватках Толи было что-то турецкое. То ли мимически он копировал турок, то ли сама окружающая обстановка за годы пребывания в стране несколько сроднила его с собой.
Троица выпила кофе из маленьких чашечек с синим и красным орнаментом. Андрей понимал, что кофе разбередит его головную боль, но отказать себе в удовольствии побыть в новой, предвещавшей любопытный опыт, атмосфере, пропитанной горьким кофейным ароматом, он не мог. Дэрил попрощался, упомянув, что в следующий раз увидятся в клубе.
– Что за клуб? – поинтересовался Андрей, когда Дэрил закрыл за собой дверь. В висках начинало противно пульсировать.
– Да, есть у нас тут местечко, где мы отдыхаем, по профессиональному признаку. В гостинице «Гранд Анкара», по четвергам, лобби в нашем распоряжении.
– В чьём это «в нашем»?
– Собираются иностранные корреспонденты, иногда заходят и местные. Очень душевно пьём виски, – ответил Анатолий.
Андрей живо представил, что скоро ему доведётся побывать в этом весьма любопытном обществе.
Уходя из редакции, Андрей кинул взгляд на свой стол. Завтра предстояло усесться за него с кипой местных газет для изучения и поиска новостей. А пока нужно было вернуться домой, отдохнуть, отогнать головную боль, упорядочить мысли и сделать намётки для романа, ведь впечатления переполняли, ситуация предрасполагала к творчеству, пока Андрей не погрузился в новостную рутину, захватывающую с головой. Добравшись до своего нового пристанища, Табак перекусил хлебом с белым козьим сыром, попытки преодолеть боль силой воли не увенчались успехом. Голову, словно налитую оловом, тянуло к подушке. Его срубил сон. Он заснул прямо на диванчике, набросив на себя мягкий пледик, в зале, не добравшись до кровати в спальне.
VII
– Таня! Таня! Та-а-а-а-ня! – кричал Андрей, надрываясь. На его висках вздувались вены от напряжения. Руки сжались в кулаки так, что ногти оставили следы на тыльной стороне ладоней. Таня удалялась в своём синем плаще, всё шла и шла, не оглядываясь. Андрей почувствовал тяжесть в ногах, он не мог сдвинуть их с места. Весь мир одномоментно стал мокрым, пропитанным всепроникающей влагой. Отовсюду капало, и грохотал гром. Андрей не мог двигаться. Его будто разбил паралич от этой тотальной сырости. Андрей заплакал, из него выливалось горе, которое он держал в себе. Оно лилось в виде чернил. На земле синие струйки оставляли витиеватые рисунки – исписанные круглыми буквами страницы черновика его романа. Он с трудом переставил ноги, чтобы сойти со строк великой литературы, оказавшейся разлитой по земле. Сразу после этого он увидел похоронную процессию. Небо светилось багряным. Люди прошли мимо него, чуть не наступая ему на ноги. Он увидел, что хоронили его. Попытался закричать этим людям, что он жив, что его полёт, вольный и упорный, продолжается. Но из глотки вырывался воздух, лишь царапая горло. Звука не выходило.
Андрей проснулся на влажной подушке. Глаза были сухими. Наверное, они полностью впитались в наволочку. Он поднялся, тряхнул головой, чтобы отогнать этот морок, фантасмагорию сна. Ему стало не по себе. Безмолвие ночи нарушала песня ветра в листве. Андрей пробрался по новой незнакомой квартире, держась за стену, на кухню, выпил залпом стакан воды из-под крана. Это не могло так дальше продолжаться. Завтра он обязан засесть за большой труд, которому суждено будет стать делом его жизни.
VIII
Андрей пришёл в редакцию рано утром, когда солнце мягким светом проникало в комнату. По дороге он купил у уличного торговца местный бублик «симит» с кунжутом (денег у него не было, но, собираясь, он обнаружил на калошнице при входе несколько монет). С кофе, должно быть, он очень вкусен, подумалось ему. Он подошёл к входной двери в редакцию.
Анатолий был тут как тут. Он улыбался, выставляя напоказ все свои геометрически ровные зубы.
– Доброе утро, коллега, – сказал Толя, успев расторопно открыть дверь перед новоиспечённым начальником.
– Благодарю.
При дневном свете редакция выглядела значительно уютнее. Андрей подошёл к своему рабочему столу, обратил внимание, что по его краю бегут муравьи. Удивился. Анатолий проверил на всякий случай крепость стула и уселся на своё рабочее место. Ещё один стол стоял в углу и был завален писчей бумагой. Табак удивился, увидев его. Вечером он этого стола не заметил. Анатолий кивнул в сторону «стола-призрака»:
– Там в выдвижном ящике трофейные ручки с разных мероприятий. Если нужно, пользуйся.
– Спасибо. Мне надо будет мой вопрос с документами решить в ближайшее время. Знаешь, пока не могу распоряжаться кассой. Одолжи мне немного…
– Да, я предполагал, – отозвался Толя, вытащил из заднего кармана брюк бумажник и протянул купюру с изображением «отца турок». – Держи. Потом отдашь.
Андрей и Анатолий погрузились в чтение местной прессы. Сегодня нужно было основательно вчитаться, так как завтра предстояло идти по инстанциям.
Между делом Табак достал свой блокнот. Но в течение дня до него так и не дошли руки. Андрей перечитал все новости, потом переключился на аналитические статьи. Конечно, полёт мысли турецких журналистов разных политических взглядов поражал своим размахом и смелостью. Мысль об экстраполяции такого дискурса на советскую печать казалось крамольной. Он её от себя отгонял. Были свои плюсы в неизменности и предсказуемости, прочерченности линии, которой нужно следовать. Когда нет стихийности мнений, резких движений, можно думать и о чём-то более фундаментальном. Здесь, в командировке, на благодатной почве, сдобренной яркими впечатлениями, точно получится написать книгу. Даже не просто книгу, а Книгу. Он знал это. К концу рабочего дня Андрей открыл блокнот и сделал пару коротких заметок – переложил на бумагу клочки мыслей, роившихся в его голове.
Анатолий взглянул на Андрея, выводившего что-то круглым почерком, и снисходительно улыбнулся.
– Я тоже веду свои записи, что называется, для себя, – отозвался Толя.
– Я не для себя, я для людей, – Андрей интуитивно встал. – Знаешь, есть потребность писать не только и столько сегодняшний день, но больше, шире, – Андрей осёкся. Что Анатолий мог понимать в «широте»? Разве ему были постижимы масштабы Табака?!
– Угу, – поддакнул Анатолий. – У меня есть несколько рассказиков, приеду, отправлю в «Новый мир» или «Дружбу народов».
– Рассказиков… – разочарованно выхватил из тирады Толи Андрей. Его обидела такая постановка вопроса. Ему казалось, что если человек, говоря о своём творчестве, использует уменьшительно-ласкательные суффиксы, это самоуничижает, глушит музыку небесных сфер, которую, как он считал, неизменно слышит человек пишущий, творящий.
– Я писал о местах, где не ступала нога среднестатистического советского человека. Мне довелось побывать, например, в монастыре Сумела на Черноморье, подняться в горы, как люди, строившие его пятнадцать веков назад. Уму непостижимо, как они носили туда эти камни! А знаешь, в чём секрет?
– В чём же?
– Можно путешествовать по стране с делегациями наших министерств и ведомств, когда они приезжают, или самому предоставить ихбарнаме[11 - Ихбарнаме – письменное уведомление.] в полиции и поездить по соседним с Анкарой провинциям.
– Весьма привлекательная перспектива, – повеселел Андрей. – А что только в соседние провинции?
– Даже не просто соседние, а в радиусе сто километров, если быть точным. Судя по всему, это их симметричный ответ, наши ведь тоже не поощряют прогулки их корреспондентов.
Так покатились дни и недели. Андрей писал обо всём, от политических пертурбаций, манёвров Североатлантического альянса до культуры и образа жизни турок. Но информационная машина поглощала с бо?льшим удовольствием и аппетитом землетрясения и другие катастрофы, упавшие самолёты и теракты. Москву интересовали в первую очередь вести о Турции как о капиталистической стране, стране НАТО «в подбрюшье Советского Союза». Заметки о культуре, туристических маршрутах шли лишь в вестник, который читал ограниченный круг специалистов. Андрея это расстраивало.
IX
У Анатолия было странное увлечение. Он коллекционировал информацию о происшествиях, которые по каким бы то ни было причинам (странное стечение обстоятельств, необычные имена участников событий) удивляли его: о землетрясениях, наводнениях, убийствах и самоубийствах, облавах на притоны и грабежах. Делал газетные вырезки, причём некоторые в виду неряшливости оказывались залиты чаем или кофе, где-то прилипали кунжутные семечки. Так он собрал приличную антологию, непонятно было, где и как он собирался её использовать. Табаку это его хобби казалось странным и несколько настораживало.
– Толь, зачем тебе эта дьявольская летопись?
– Знаешь, в жизни столько всего, чего просто невозможно придумать. А из этих сюжетов, кто знает, может, что-то и использую. Почему бы мне не быть советским Конан Дойлем?!
Андрей лишь удивлённо вздёрнул бровями. До чего же любопытные и необъяснимые существа эти люди. Удивительные создания!
У Толи накопилось несколько общих тетрадей с заметками. Ещё штуки три-четыре лежали у него дома в Ленинграде, на полке в кладовке, между старыми коньками и коробкой из-под обуви, в которой хранился лук.
X
Табак положил на брюки марлю, купленную в магазинчике мелочей для хозяйства, набрал в рот воды из стакана и прыснул, затем тяжёлым утюгом стал выглаживать стрелки на брюках. Он собирался пойти на приём в Посольство СССР по случаю годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. По радио играла местная, витиеватая и сложная на русское ухо, музыка «тюркю». Андрей специально слушал эту трудную музыку. Он тренировал свой мозг, как спортсмен мышцы. Ему нравилось это напряжение каждой клеточки серого вещества. Андрей был уверен, что сложное слушание приближает его к написанию своего текста, который осязаемо витал где-то рядом. Он был уверен, что воспринятое одними органами чувств влияет и на другие тоже. Его увлекала идея взаимосвязанности всего сущего, ощущение себя неотъемлемой песчинкой в структуре Вселенной.
Выходной синий костюм, удачно подчёркивавший цвет его белёсых волос, был готов.
Андрей быстро дошёл до улицы Каръягды, проследовал мимо посольства Иордании – терракотового цвета здания, похожего на замок с плоской крышей. После контроля на входе вошёл в ворота дипмиссии СССР. Его холодная архитектура производила на Андрея несколько гнетущее впечатление. Здания в стиле конструктивизма давили своим размером и величием. При их очевидной пользе не чувствовалось в них души. Рядом с этими камнями он ощущал себя маленьким, никчёмным, чем-то несущественным. Лишь светлый травертин отделки давал намёк на теплоту – всё-таки внутри государственной машины работали люди со своими судьбами, слабостями, переживаниями.
Андрей пришёл немного заранее. Гости образовали струйку направлявшихся в здание приёмов. Андрею вспомнились его муравьи на работе, которые неизменно ходили одной и той же дорогой по ножке стола.
Он вошёл, пропустив вперёд какую-то нарядно одетую даму с высокой причёской. На входе стояла посольская чета, к которой тянулся стройный ряд гостей. Андрей присоединился к его хвосту, дождался своей очереди на внимание, пожал руку, поздоровался. Посол улыбнулся в ответ. Табак проследовал дальше, вслед за прочими гостями.
Вычищенные его ботинки особенно блестели на мраморном полу. Блеск вокруг ослеплял и сковывал. Но было в этом и что-то манящее. В сиянии мрамора и хрусталя осознание избранности особенно усиливалось. Чёрточка, достойная найти своё отражение в книге.
Андрей проследовал через зал с хрустальными люстрами, изразцами на стенах и зеркалами (в одно из них он заглянул и увидел свою бесцветную физиономию на фоне всего этого сияния). Зал был обставлен помпезной, отделанной зелёно-золотым шёлком мебелью с витиеватыми ножками и ручками. Оттуда он попал в так называемый «Белый зал». Он, альбинос, особенно органично себя почувствовал в этой обители света и белизны. Помпа и холод импонировали его ощущению уникальности. Такие интерьеры не для всех, для приёма особых гостей. Он тоже был особенным человеком. Человеком, который носил в себе Книгу, которая должна была родиться.
Зал точечно заполняли маленькие круглые столики, накрытые подвязанными у основания белыми скатертями. Уних с бокалами расположились, в парах и тройках по интересам, приглашённые.
Толпа гудела довольно долго. Табак успел рассмотреть практически всех присутствующих и немного освоиться. Вдруг все замолкли, и стали звучать официальные речи. Терпеть их не мог Андрей. Но послушно и даже немного подобострастно внимал.
Когда белый шум официоза притих, возобновился прежний гул. В центре зала разместился посол с женой. И к нему снова потянулись гости на диалог. Дипломаты из дружественных государств, представители предприятий, связанных своим производством с СССР, подходили для беседы, поджидая своей очереди. Подошёл и Андрей. Посол выразил свои соболезнования по поводу ухода Андреевой жены. Это одновременно и зацепило Табака за живое и удивило. Андрей не ожидал, при имевшей место осведомлённости, проявления такой внимательности. В небольшом диалоге собеседники словно «пощупали» друг друга на будущее, им предстояло немало бесед впереди.
Место Табака занял следующий гость. Исполнив все комильфо, Табак нырнул в толпу и придался наблюдениям за происходившим, собравшимися, принялся рассматривать картины на стенах. Живопись ему нравилась. Жаль, что случай не располагал изучить её поближе.
Вышколенные официанты разносили напитки. Андрей взял какой-то разноцветный. Очень хотелось пить. Потянул его из трубочки. Приторно. Минут десять спустя по жжению в желудке он понял, что это было что-то алкогольное, чего раньше ему не доводилось пробовать. Вся эта обстановка, «жужжание» этого великосветского «улья» сами собой возбуждали его. Наверное, поэтому хмель не добрался до головы, замер, обволакивая желудок и застряв в нижней чакре. Он прошёлся по залу, лавируя среди гостей.
Он увидел скромно стоявшую у колонны в одиночестве молодую женщину, одетую в крепдешиновое белое платье. У столика рядом с ней никого не было, и она явно нервничала. Пухленькая, но очень миловидная, она сдувала всё время падавшую на глаза чёлку. Что-то в ней было и забавное, и трогательное одновременно.
– Не возражаете? – спросил Андрей, поставив свой бокал на её столик.
– Нет-нет, не возражаю, конечно, – отозвалась она.
– Андрей, глава корпункта Главагентства, – представился Табак улыбнувшись.
В его ухватках появилась вдруг пробившаяся галантность, которой он сам немало удивился.
– Татьяна, представитель «Аэрофлота», – рекомендовалась она.
Романтический флёр, начинавший спускаться на Андрея впервые за долгое время, быстро улетучился, как только он услышал её имя. Его словно прострелило. «Почему её зовут Татьяна?!» – посетовал он про себя.
– Я никого здесь не знаю, меня прислали недавно, чувствую себя как-то неловко, – призналась она.
– В этом смысле мы с вами находимся в одинаковом положении. Я тоже здесь человек новый.
– Не может быть, – Татьяна разулыбалась и даже хлопнула в ладоши.
Он смотрел на неё, склонив набок голову.
– Итак, она звалась Татьяной… – выскочило у Андрея то ли для поддержания разговора, то ли автоматически, чтобы разграничить ассоциации с именем в своём восприятии.
К нему снова начала подкрадываться какая-то лёгкая истома. Он помнил это чувство. Хотя оно притупилось и оказалось глубоко запрятано в глухо закрытой кладовой пережитых эмоций. Доставать из запылённых закоулков души хрупкие горячечные порывы, дотрагиваться до оголённых проводов душевных струн было ему боязно. Но волей-неволей он дёрнул ручку своей кладовой.
– Всё такое новое и необычное. Я, знаете ли, и турецкого не знаю, – сказала она.
– Это не проблема, я тюрколог. Можете обращаться ко мне по любому вопросу.
В одном научно-исследовательском институте, куда он пришёл однажды к бывшему однокласснику, Андрей видел изобретение, представляющее из себя крутящийся куб, внутри полый, но с расположенными под разными углами зеркалами. Когда крутанёшь и заглянешь в него, твоё отражение вертится в бешеной пляске, многократно повторяя себя. Сейчас с Андреем происходило что-то подобное. Только перед ним был не зеркальный куб, а пухленькая Таня.
Андрей достал из кармана маленькую записную книжку с трофейной серебристой ручкой, круглым почерком вывел телефон редакции, вырвал страничку и дал Татьяне.
– Всегда к вашим услугам.
Она взяла листок за противоположный край. Полсекунды они вдвоём держались за этот листок. Обоим стало неловко, и они одновременно его отпустили. Он упал на пол. Оба нырнули под стол его поднимать. Получилось ещё более нелепое замешательство. Ни одному, ни другому не пришло бы в голову, как выйти из этого конфуза. Ситуацию спас подошедший к ним увалень пресс-атташе Степан Степанов.
– Здравствуйте, Татьяна! Привет, пресса! А вы не возражаете, если я у вас Андрея ненадолго украду? – спросил, прищурившись, дебелый дипломат.
Таня приподняла плечи, мол, «как хотите, дело ваше». Андрей и Степан пожали друг другу руки и отошли в сторону.
