Зов моря. Сборник рассказов

– Буду первой, – я решительно поднялась с кушетки. – Готова продолжить, исправив свои оплошности. Когда у меня новый контрольный день?

– Ты же знаешь, я не имею права назвать тебе дату.

– Ок, док.

Я вышла из лаборатории.

Участие в эксперименте "Жизнь" продолжается.

Маэстро любви

– Вызывали?

– Вызывал, – на Матвеева смотрели из-за очков тусклые, бесцветные глаза директора филармонии.

Сердце замерло, а потом заколотилось тревожно и жалобно.

– Всеволод Григорьевич, сожалею, но нам придется расстаться.

До Матвеева не сразу дошел смысл сказанного.

– То есть… Вы хотите сказать…

– Именно. Ваш испытательный срок подошел к концу. Огорчу, должно быть, но Вы нам не подходите.

– Но почему? – растерянно спросил Матвеев, однако вопрос повис в воздухе…

* * *

Он брел по мартовской снежной каше, не разбирая дороги. Пару раз уронил папку с нотами – свое главное сокровище, Всеволод тщательно упаковал ее, когда уходил из оркестра. Он никому не доверял свои ноты, оберегая папку от чужих рук и глаз.

Теперь нужно снова искать работу. Где и как – он пока не знал.

Многие из тех ребят, с кем он заканчивал консерваторию, "завязали" с музыкой окончательно. Они шли работать куда угодно – хоть на рынке торговать – но не по специальности.

Всеволоду не хотелось стоять на рынке.

Но отчаянные мысли все сильнее не давали покоя.

Вдруг перед глазами мелькнуло слово "оркестр". Матвеев остановился и перечитал:

"В детскую школу искусств требуется дирижер оркестра народных инструментов. Обращаться:…"

* * *

– Баяны, дайте ноту "ля", пожалуйста!

Репетиция школьного оркестра шла своим чередом.

– Лиль, – шепнула тихонько Варя из альтов, – тебе не кажется, что наш маэстро сегодня какой-то не такой?

Лиля-балалаечница внимательнее посмотрела на дирижера.

– Злой, – решительно определила она. – Он всегда злой.

Варя фыркнула:

– Злой маэстро!..

– Тише, пожалуйста, – спокойно сказал Всеволод. – Продолжаем с четвертой цифры. Внимание!

После занятия Лиля-балалаечница нарочно задержалась, чтобы понаблюдать за дирижером. А тот бережно укладывал ноты в свою папку. Но вдруг заметил Лилю.

– У вас какой-то вопрос ко мне?

Лиля покраснела.

– Всеволод Григорьевич, я хотела… Ну… В общем, я всегда переписываю партии для всего оркестра… Я аккуратно, не сомневайтесь, так что, если надо будет…

Внимательный взгляд дирижера остановил ее.

– Надо. Уже сейчас надо.

Он порылся в своей папке и протянул Лиле ноты:

– Вот партитура. Ты успеешь к следующей репетиции?

– Да.

– Спасибо тебе.

Он кивнул ей и ушел, не дожидаясь ответа.

* * *

Переписывать ноты Лиля очень любила. Поэтому, наспех приготовив уроки и толком не поужинав, она пристроилась возле настольной лампы.

На титульном листе – там, где обычно пишут фамилию композитора – было написано "В. Матвеев". А чуть ниже располагалась загадочная надпись: " Памяти Сонечки".

Любопытство атаковало. Матвеев – это однофамилец или же… А кто же такая Сонечка?

Лиля перелистывала страницы партитуры. Вдруг ее пальцы наткнулись на плотный конверт. Изнутри выпало фото – очень худая девушка в очках и абсолютно без волос на голове.

Лиля перевернула фото.

"Милая моя Сонечка!"

Лиля от неожиданности замерла, но глаза уже бежали по строчкам.

"Твоя болезнь не помешает нашей любви. Я пишу эти строки, зная, что надежды на выздоровление больше нет – врачи сказали, что рак неизбежно прогрессирует. И тем не менее – ты мой самый дорогой человечек. Свое новое музыкальное произведение, которое почти уже готово, я посвящаю тебе, моя милая.

Твой Всеволод".

Дальше были разводы – словно кто-то несколько раз капнул чем-то на фотографии. А ниже приписка:

" Произведение готово. Жаль, что на Земле ты его уже не услышишь. Вечная память тебе, Сонечка".

* * *

На следующей репетиции оркестра Лиля раздавала переписанные партии. Варя-альт открыла ноты и хмыкнула:

– Матвеев? Что за композитор такой? Уж не наш ли злой маэстро?

– Не смей его так называть, – тихо ответила Лиля. – Он – маэстро любви…

Сбывшаяся мечта

– Олееег! Олежка!!! Да где тебя носит?!

Мальчик, которого звали с обрыва, сидел в этот момент на берегу и смотрел вдаль. Туда, где солнце уже погружалось в море на горизонте, а небо играло красками заката.

За его спиной раздались хрустящие по гальке шаги. Дед, отдуваясь, крепко взял Олежку за плечо:

– Да что ж это творится-то, а? Эх… Да была б мать живая, ить не позволила бы до заката шлындать невесть где!

Олежка крутнулся под дедовой рукой, ловко уйдя от честно заслуженной оплеухи.

– Я больше не буду… – на всякий случай сказал он негромко.

– Не будет он… – проворчал дед уже миролюбивее. – И чего ты на том берегу не видел?..

Олежка бегал на берег часто. Смотрел на море, небо, чаек. Любил шум прибоя. Но не только ради того, чтоб любоваться природой, он приходил сюда. Были причины поважнее.

Во-первых, он старался запоминать все, что увидит и услышит. Для младшей сестренки Зойки. Да и деду нравились его истории, порой совершенно сказочные, порой более реалистичные, но в целом добрые и светлые.

А вторая причина была Олежкиной тайной. Ее знали лишь волны, ветер и промокшая, просоленная галька под ногами.

Два года назад в море утонул пароход "Смелый", на котором была Олежкина и Зойкина мама. Приходя на берег, Олежка старался в шуме волн найти ответ: где она теперь? Как ей там, хорошо ли? Порой ему казалось, что он слышит ответ…

– Олежек, а ты сегодня будешь рассказывать? – робко спросила Зойка.

– Буду, – важно кивнул он. – После ужина…

В школе Олежка был троечником. Не давались ему науки. А особенно плачевно обстояли дела с русским языком.

На тройки Олежке было, в общем-то наплевать. Он знал, что после школы ему не поступить в вуз – да если б и поступил, учиться не смог бы. Значит, осваивать рабочую профессию. Или быть рыбаком, как дед.

Но Олежка мечтал о другом. Ему хотелось, чтоб его истории узнало как можно больше людей.

А главным желанием было вернуть маму. Трудно двенадцатилетнему мальчишке без мамы. То есть, любому трудно, конечно. Но мальчишке тяжелей.

По ночам Олежка прислушивался к шуму волн и тихонько шептал свои желания ветру: " Хоть бы сбылось…"

Однажды он проснулся раньше всех в доме. Стараясь никого не разбудить, прокрался за ворота и отправился на берег. В то утро ему было как-то особенно тяжело и тоскливо.

Он сидел на привычном месте, как вдруг неожиданно услышал хлопанье крыльев над головой. Большая незнакомая птица кивала ему и, казалось, улыбалась клювом. Она вытащила у себя из крыла большое перо и бросила его мальчику. Тот поймал его:

– Что это значит?

– Ты хочешь другую жизнь? – прошептала громко волна, подкатившая к его ногам. – Жизнь, где у тебя будет мама? Где ты будешь способен к учебе и сможешь стать журналистом – рассказывать многим людям разные истории?

– Хочу… – не совсем уверенно сказал Олежек. – А что для этого нужно?

– Появилась такая возможность… – задумчиво ответила волна. – Есть только одно "но": тебе придется стать девочкой… А твоя сестренка будет твоим братом…

– Девчонкой?!

– Девочкой. Красивой. С такими же, как у тебя, зелеными глазами и курносым носом. Зато твоя мечта сбудется.

Олежка растерянно смотрел на волну, держа в руке перо. Наконец он выдохнул:

– Я согласен.

Волна накатила на берег сильнее. Из нее появилась огромная книга.

Олежка почувствовал, как манят его к себе страницы этой книги. Шагнул. Еще. Еще…

…– Оля, по русскому языку у тебя высший балл!

Выпускница счастливо прижимала к груди свой аттестат. Из зала на нее смотрела мама. Дома ждал братишка.

А через два года она пришла работать в газету. Стала рассказывать свои истории многим людям. Мечта сбылась.

Сказка о самолетике по имени Помогай

Жил на свете самолетик.

Он всегда и всем готов был помочь. Никогда не отказывал, если его о чем-то просят. Никто ни разу не слышал от него слово "нет". Так что не случайно самолетику дали имя Помогай.

– Помогай, – просит его мама-аэробус, – возьми-ка на борт десять лишних пассажиров, а то мне трудновато, в моем возрасте, такую тяжесть тащить.

Улыбнется Помогай в ответ. Крылом качнет – согласен, мол, давай.

– Сынок, а ну, подсоби-ка батьке, – прокряхтит с другой стоянки папа – грузовой Боинг. – У меня груз не вмещается, впихни-ка к себе в багажное отделение!

И опять согласен Помогай. Кивнет спокойно – давай сюда, мол, свой груз.

Казалось, что чем больше Помогая о помощи просят, тем радостней он становится. Улыбается только, кивает да молчит.

Скоро слух о том, что есть такой безотказный самолетик, прошел по всей округе. Стали к Помогаю обращаться и другие за помощью.

А что – удобно ведь так. Не откажет. И взамен ничего не попросит. Прямо палочка-выручалочка.

Однажды Помогаю предстоял длинный и сложный перелет. Механики тщательно готовили его к полету, осматривали-ощупывали.

Уже и посадка почти закончилась. И тут, как всегда, кинулись к Помогаю с просьбами. И мама. И папа. И пассажиры, опоздавшие на предыдущий рейс. А в самую последнюю минутку и начальник аэропорта – большой ценный груз попросил доставить:

– Помогаюшка, ты уж впихни куда-нибудь…

Улыбается Помогай. А сам тревожится. Лететь далеко. А перегруз явный. Да и погода не слишком радостная – тучи, дождик моросит, а то еще гроза на подходе.

Но промолчал Помогай. Вырулил на взлетную полосу, дождался разрешения диспетчера.

Взлет.

А скорости не хватает.

Собрал Помогай все свои силенки, от земли оторвался. Тяжело-тяжело. Вроде и летит, а высота медленно набирается.

А в диспетчерской Старый Диспетчер внимательно следил за его полетом:

– Помогай, все ли в порядке?

– Все хорошо, взлетаем, – отвечает Помогай.

И тут впереди засверкали молнии. Самолетик затрясло.

"Эх, – думает Помогай, – если б не перегруз – легко бы пролетели. А сейчас вот-вот беда случится. Взлететь бы выше, да тяжесть не пускает".

– Помогай, набирай высоту, – тревожно повторял Старый Диспетчер, который чувствовал, что что-то не в порядке.

– Все хорошо, набираю высоту, – отвечает Помогай. А сам еле-еле в воздухе держится. Пассажиры уже к худшему приготовились.

Надо экстренную посадку запрашивать. Помощи просить. Да только не умел Помогай просить, чтоб ему помогли, всегда сам другим помогал.

А ситуация уже критичная. Стал самолетик высоту терять.

– Помогай, ответь, – Старый Диспетчер взглянул на экран радара и все понял. – Помогай, нужна экстренная посадка!

Но самолетик не отвечал. Решил – сам справится. И приземлился в чистом поле. Да неудачно. Шасси отвалились, двигатель задымился. Хорошо, пассажиры не пострадали. Кто-то по телефону спасателей вызвал.

Забрали раненого Помогая в аэропорт. Стоит он, измученный.

– Эх, Помогай, – подошел к нему Старый Диспетчер. – Как же ты перегруза не заметил?

– Заметил… – вздохнул Помогай.

– Но не смог отказать. А если бы пассажиры погибли? Да и сам ты мог на мелкие кусочки разлететься. Не всегда можно соглашаться. Надо уметь говорить "нет", когда это нужно.

– Понял, – ответил Помогай. – Теперь понял…

Букет мимозы

"Какая-то неправильная весна в этом году," – думала Юлька, осторожно лавируя между "айсбергами" на тротуаре и сугробами на обочине. Мимо пробирались девочки, девушки с элегантными сумочками, тетки с хозяйственными торбами и бабушки с палочками.

В канун женского дня Юлька, как нарочно, натыкалась взглядом лишь на представительниц прекрасного пола. И начинала сравнивать себя с ними. Обычно это сравнение было не в Юлькину пользу.

Всегда казалось, что вот эта девочка с косой куда милее, чем Юлька в школьные годы. Что вот та девушка в светлом пальто куда стройнее (против истины не попрешь!), а заодно привлекательнее и талантливее. Ну, а тетечка с большими пакетами из супермаркета намного жизнерадостнее и дружелюбнее.

Привычка сравнивать себя с другими – это с детства. Юльку всегда сравнивали с соседскими девочками. Поэтому она и сейчас, уже будучи взрослой, продолжала это делать. Часто на автопилоте.

Сегодня от такого рода сравнений ей было особенно горько.

Потому что большинство встреченных на улице девушек и женщин несли букеты.

У Юльки это вызывало отчаянную зависть. "Надо же, – думала она, провожая взглядом очередную счастливицу, – вот дарит же им кто-то цветы! А мне некому подарить. Не любят таких, как я. Не ценят".

Слезы застыли на холодном, вовсе не весеннем, ветру. Юлька шла, опустив голову.

– Юлечка, здравствуй! С наступающим праздником тебя!

Она удивленно подняла голову.

– Наталья Павловна! Спасибо, и вас тоже!

В руках у знакомой были два чудесных букета.

– Мимоза! Какой аромат! – воскликнула Юлька.

– Да вот, – чуть смущенно ответила Наталья Павловна, – купила два букетика. Маме и себе. Праздник ведь.

Купила?! Как же так…

Юлька задумалась. И решила заглянуть в цветочный магазин.

Как только она вошла, ее накрыло волной женских голосов:

– Ой, девушка, пожалуйста, мне вот эту веточку, она попышнее…

– Нет, этот букет слишком скромный…

– Розовую ленточку не нужно, лучше зеленую…

Все покупали весенние букеты. В магазине, битком набитом покупателями, не было ни одного мужчины.

– Девушка, вы будете что-то брать? – голос продавца вывел Юльку из раздумий. Она посмотрела на цветы, улыбнулась:

– Да!

Из магазина она вышла с большим букетом мимозы. И неожиданно весь мир вокруг каким-то чудесным образом преобразился. Словно лучики радости грели отовсюду. А главное – изнутри.

Юлька шла домой, счастливо улыбаясь. В душе был настоящий праздник.

Колодец у дороги

Пустырь. Тишина. Полынь гигантских размеров и пыль.

Через пустырь ведет Дорога. Самая обычная раскатанная полевая Дорога.

Я иду по этой Дороге и спешу. Точнее, знаю, что должна спешить. Да и Дорога словно шепчет: "Не останавливайся, иди!".

По краям Дороги – колодцы. Огромные бетонные цилиндры, вкопанные в землю и прикрытые стальными решетками. Колодцы манят к себе. И одновременно пугают.

Упираюсь ладонями в бетон, нагретый уже близким к закату солнцем. Долго смотрю вдаль.

Я должна спешить. Но колодец притягивает меня как магнит.

Осторожно приподнимаю решетку и заглядываю внутрь. Там – черная бездна. Грозная и пугающая из-за своей неизвестности.

– Осторожнее! Можешь провалиться туда навсегда! – предостерегает тревожно Дорога. Но я ее не слушаю. Хоть и сама уже испугалась глубины колодца. Что там скрывается в этой черноте?

– Ты правда хочешь это знать?

Я оглядываюсь.

– Кто ты?

– Колодец. Ты заглянула в меня. Для чего?

– Не знаю… потянуло к тебе, – говорю растерянно.

– По этой Дороге ходят немногие. И все эти люди пытаются заглянуть в нас.

– Но что они там видят?

Колодец задумчиво помолчал. Потом ответил:

– Я показываю им то, что им нужно увидеть. Я знаю о каждом из них гораздо больше, чем они знают сами о себе. Никто не знает, какова на самом деле моя глубина.

Он говорит очень спокойно. Можно сказать, бесстрастно.

– А что, если в тебя заглянет убийца?

– Он увидит во мне то, что должен увидеть.

– А если ребенок?

– Тоже – только то, что нужно увидеть ему.

Я задумываюсь.

– Почему же я ничего не увидела?

Голос Колодца помягчел.

– Ты была слишком напугана. Я понял, что мне нужно быть осторожнее с тобой.

– Ты опасен?!

– Мне смешно, когда так говорят… Я всего лишь показываю каждому то, что нужно. В этом нет опасности.

Начинаю чувствовать себя обделенной.

– Но я хочу увидеть то, что должна!

– Увидишь. К этому нужно быть готовой, – Колодец помолчал и продолжил: – Только там ничего нового для тебя не будет. Ты и сама всё это помнишь и знаешь. Тебе и так от этого больно.

Хочу возразить. Но вдруг слышу голос Дороги:

– Если хочешь дойти до цели, то просто иди, не заглядывай никуда.

– Когда ты будешь готова… – повторил Колодец.

И тут я проснулась…

Лучше гор могут быть только горы…

Просыпаюсь и вижу капельки влаги на округлом своде палатки. Зябко и сыро. Даже в спальнике ощущается эта сырость.

Тихонько, чтобы не разбудить мирно спящих соседок, выползаю наружу – тут же перехватывает дыхание от резко прохладно-чистого воздуха. Да, в палатке было теплее…

Туман вокруг густой – кажется, можно резать его ножом на куски. Слышен шум воды в горной речушке неподалеку.

Медленно бреду по высокой траве. Ноги по колено мокрые. От росы. Дышу-наслаждаюсь воздухом, кутаюсь в ветровку. Наш лагерь – сонное царство. Вчера долго сидели у костра, рассказывали истории, пели песни под гитару.

Светло. Небо чистое – предутреннее, предрассветное. Кажется, вся природа замерла в ожидании восхода солнца.

Перед рассветом особенно холодно. Вспоминаю, какая в речушке вода и долго раздумываю по поводу умывания. Наконец решаюсь – встаю на мокрый камень, балансируя, дотягиваюсь до воды, зачерпываю…хорошо! Вода прозрачная-прозрачная.

Возвращаюсь на поляну. Спокойствие и тишина. То, что мне нравится больше всего в таких поездках.

Стою и смотрю на вершины гор. Они в утренней сероватости чуть размыты. Горы – моя слабость. Как там у Высоцкого? "Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал…"

Негромко щебечет какая-то птаха. И тут, словно по сигналу, вершины гор заливает золотистый свет…

Это феерично. Я много раз встречала восход солнца в горах, но невозможно привыкнуть к такому зрелищу.

Рассвет – буквально несколько минуток. И уже высыхает роса на траве. И вспоминаешь, что на дворе середина июля, а не октябрь, как мерещилось от ночного холода.

– С добрым утром! – слышу за спиной. Все проснулись. Начинается новый день…

Разоблачение

Случилась эта история семнадцать лет назад в одном летнем оздоровительном лагере. Во время смены с углубленным изучением немецкого языка.

На Алтае такие смены называют "лингвариумы". Этакий "аквариум", замкнутое пространство, в котором варятся юные лингвисты.

Обычно в лингвариумах кроме вожатых-учителей немецкого языка есть языковые ассистенты (Sprachassistent). Это – носители языка, приглашенные из Германии. Один-два на смену. Общение с ассистентами полезно, потому что есть возможность попрактиковаться "вживую".

Так вот, в том лингвариуме, который, кстати, назывался "Солнечная Долина" ("Sonnental" по-немецки), тоже был языковой ассистент. И звали его Юрай.

Как только мы заселились в домики в день приезда, нам объявили, что Юрай не говорит по-русски ни слова. Лично у меня это вызвало интерес и даже что-то похожее на азарт – ну ведь интересно же: поймём ли мы друг друга? Хотя некоторые из ребят крепко огорчились.

Юрай был очень любознателен. В течение дня он подзывал к себе кого-то из нас и начинал по-немецки расспрашивать – о России, о семье, друзьях и увлечениях. Так прошло три дня.

В лингвариуме каждый вечер устраивалась дискотека. Диджей был талантлив, скучать не приходилось, поэтому на дискотеку приходили практически все. Кроме Юрая.

Но на четвертый день пришел и он.

Я сидела в тот момент на лавочке в стороне. Шел медленный танец, а поскольку девчат у нас было больше, чем мальчиков, меня никто не пригласил.

Юрай подсел ко мне. Наблюдая за танцующими парами, улыбнулся, посмотрел на меня и на чистейшем русском языке, почти без акцента, произнёс:

– Красивая пара, да?

Я чуть не кувыркнулась с лавочки на землю.

– Юрай, но ты же не говоришь по-русски?! – от растерянности я произнесла это по-немецки.

Юрай довольно заулыбался и оглядел собравшуюся вокруг нас толпу изумленных ребят. Потом также по-русски пояснил:

– Сейчас – диско. Сейчас я могу говорить по-русски.

Мы переглянулись. И начали хохотать так, что диджей обиженно выключил музыку.

Тайна Юрая была раскрыта.

Пирожок, или Дымовая завеса

Был самый обычный вторник.

В редакции газеты всё шло своим чередом. Бухгалтер закрылась в кабинете, страдая над отчетами. Корреспонденты пыхтели над материалами, периодически хватая телефон и лихорадочно разыскивая того или иного информатора. Редактор и верстальщик ломали голову над оформлением первой полосы.

Поскольку вторник в этой редакции был днём газетным – днём перед отправкой газеты в типографию – Олеся, редактор, решила отказаться от обеденного перерыва. Тем более, что на это время у неё была назначена сверка материала с заврайоно.

Однако, поскольку Олеся еще и не завтракала, голод настойчиво давал о себе знать предательским урчанием а животе.

В конце концов Олеся не выдержала.

Она отправилась в бытовую комнату, где, помимо всего прочего, размещались чайник, микроволновка и небольшой холодильник.

Открыв дверцу, Олеся с удовлетворением обнаружила сиротливо лежащий на верхней полке холодильника пирожок.

"С картошкой", – мечтательно подумала Олеся. – "Или, если повезёт, – с повидлом".

Она решительно вынула пирожок. Он был не первой свежести, но пах обычной выпечкой. Ничем не примечательный пирожок.

Повертев его в руках, Олеся засунула его в микроволновку. Минуты на полторы – разогреть. И со спокойной душой направилась в свой кабинет, где уже разрывался телефон.

А в это время в компьютерном цехе молоденькая журналистка Настя ждала, пока верстальщица распечатает её статью – в корреспондентской принтера не было. И вдруг она стала подозрительно принюхиваться.

– А что это здесь пахнет паленым? – раcтерянно спросила она. – От принтера, что ли?

Пока верстальщица Наталья пыталась понять, о чём речь, в дверь ворвалась еще одна журналистка, Света.

– Девочки, ужас просто! Я сижу, и вдруг кааак бабахнет за стенкой! И дым валит!

Все дружно переглянулись и ринулись в коридор. Дым выползал из щелей в двери бытовой комнаты.

Редактор мирно сидела в своём кабинете, дописывая материал и предвкушая, как она наконец-то съест вожделенный пирожок. Услышав топот и громкие голоса из коридора, подумала, что пришли очередные рекламодатели. И уже намеревалась поставить точку, как в кабинет влетела верстальщица:

– Олеся, у нас что-то горит в микроволновке!

– Сначала взорвалось, а потом загорелось, – торопливо уточнила Света.

Олеся выбежала в коридор. Едкий дым заполнил всё вокруг. Бухгалтер, кашляя, выскочила из своего кабинета:

– Что случилось?

– Горим! – ответил кто-то за дымовой завесой плачущим голосом.

Олеся пробралась в бытовую. Настя испуганно твердила: "Электричество надо отключить".

– Нет, не отключайте! – завопила бухгалтер и ринулась к своему компьютеру спасать отчеты от исчезновения.

Олеся, вытирая набежавшие от едкого дыма слёзы, осторожно выключила микроволновку из сети. Огня видно не было, но дышать в дыму становилось всё труднее.

Бухгалтер, вернувшись, решительно взяла микроволновку и вытащила на улицу. Все замерли вокруг.

– Кто и что положил в микроволновку? – медленно спросила верстальщица, обводя грозным взглядом коллег.

– Там был всего лишь пирожок, – жалобно простонала Олеся. – Просто пирожок. С картошкой. Или с повидлом.

Настя открыла дверцу микроволновки. Вместо пирожка там был обугленный бесформенный комок.