Помнить нельзя забыть

– Доктор, если представить, что не было бы Вас и Вашего предложения, то я не хотела бы жить так же дальше. Я не живу, я всё время, как в пелене, от этих таблеток и уколов, руки ноют от капельниц и катетеров. Ничего не хочется, никуда не хочется. Я как овощ. Так что давайте будем откровенны – Вы ставите на мне опыт, но этот опыт нужен, прежде всего, мне. Он, возможно, даст мне шанс жить, быть такой, как прежде…а возможно станет хуже… но мне и сейчас плохо. Так что давайте Ваши бумаги, я все подпишу.

Элизабет, не глядя в документы, подписала их. Ларсен сгреб их в ящик своего стола.

– Ну, тогда начнем.

Лизи кивнула в ответ головой.

Дни Элизабет обрели смысл: днем она старалась, как можно более точно отвечать на вопросы доктора Дарси, а вечером обдумывала то, как ответить ему на те вопросы, которые выводили её из душевного равновесия. Она даже стала носить с собой тетрадку на прием к врачу, чтобы записывать то, что надо проработать самой, прежде чем являться на прием на следующий день. Каждый прием психоанализа, проводимый доктором, словно целебный бальзам заживлял её истерзанную душу. Даже ночи, которых Элизабет так боялась после того ужаса, что она пережила, стали ожидаемыми, потому что за ночью придет утро, а с ним и прием у врача. С каждым днем она чувствовала, как ближе и ближе она становится к новой жизни.

Чаще всего Лизи очень стойко отвечала на все, даже самые неудобные вопросы, чем облегчала работу Дарси и ускоряло её. Дарси был доволен тем, как идут дела.

***

– Энни, да на тебе лица нет. Ты что танцевала всю ночь? – еще больше заводя нервы девушки, насмешливо прокричал Дарси и, все слова, что она готовила этой бессонной ночью для него, вылетели из головы. За три дня активного флирта и попыток вытащить Дарси в кино под предлогом «Док, Вам надо передохнуть и хоть немного отвлечься от работы, а то так можно и заболеть» успехом не увенчались. Эн решилась пойти на отчаянный шаг – выложить ему все о своих чувствах, как есть. Каждый день видеть его, говорить с ним и скрывать, не иметь возможности проявить свои чувства стало настоящей пыткой. Она прекрасно понимала, что в случае отказа с его стороны, ей придется уволиться из клиники накануне начала такой интересной научной практики. Сегодня она надела новое платье, чтобы добавить себе уверенности. Девушки-продавщицы в магазине уверяли, что выглядит она в нем сногсшибательно, и оно ей очень к лицу. Но теперь, услышав насмешку Ларсена, она стояла возле шкафа для верхней одежды, теребила пальчиками верхнюю пуговку своего плаща и совсем не находила в себе сил снять его. Её платье казалось ей слишком коротким, слишком ярким, слишком весенним. Ларсен подошел к ней близко, почти вплотную, нарушая все границы личного пространства. Для него это было обычным делом, за время совместной работы. Они не соблюдали дистанцию уже давно и, в этом для него было что-то доверительно-родное по отношению к Энни. Но для нее это значило совсем иное. Каждый раз и, особенно остро сейчас, она чувствовала эту близость, особое тепло, исходившее от его тела, запах его парфюма и кофе, чашку с которым он частенько держал в руке, заговаривая с ней. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула воздух и вместе с ним его запах. Ей казалось, что вот сейчас она вдыхает его самого, возможно в последний раз испытывая единение с ним вот таким образом.

«Энни, что случилось? Тебе плохо? Тебе помочь?» – он подхватил её под локоть, почувствовал, как она вся напряжена.

«Доктор…то есть Дарси, – она терялась, путалась, лишь решительная мысль, сказать все прямо сейчас, не снимая плаща, пронеслась в её хорошенькой головке. Она не вынесет его насмешливого взгляда старшего брата, когда Дарси увидит её в этом дурацком цветастом платье, которое так нравилось ей еще утром перед выходом из дома, и ответит отказом на её чувства. Но если он ответит отказом на её чувства, ей придется уйти, уйти навсегда и никогда его больше не увидеть. Нет, так она точно не сможет. – Мне что-то нехорошо, – быстро проговорила она, – мне надо домой, док, можно я сегодня побуду дома?

– Конечно, давай я вызову такси!

–Не нужно, я сама, – прошептала Энни и, робко подняв глаза на Ларсена, выскочила из кабинета.

– Позвони, как доберешься до дома…– крикнул в след обеспокоенный Дарси, но не был уверен, что она его услышала.

Она бежала к автобусной остановке, стискивая рукой лацканы своего плаща, туго стягивая их у основания шеи, так чтобы ни один миллиметр её чудесного весеннего платья никто не увидел. Ей казалось, что быть увиденной в этом платье хуже, чем быть совсем голой.

Придя домой, Энни механически, словно будучи в оцепенении, переоделась во фланелевую пижаму, оставив платье валяться на полу в прихожей. Она забралась с ногами в глубокое кресло в гостиной и укуталась пледом, старательно укрывая им даже плечи по самую шею. Так она просидела больше часа, пока её не испугал показавшийся особенно громким и резким звонок телефона.

Ей пришлось выбраться из своего уютного убежища, оставив плед в кресле, и выйти в прихожую, чтобы ответить на звонок.

–Алло.

–Энни, это Дарси. Ты дома, как ты?

– Я отдыхаю, все нормально. Завтра все будет, как прежде, – голос Энни показался ей самой чужим, ледяным. Она повесила трубку, не дожидаясь ответа Дарси, хотя и слышала, как он начал что-то торопливо и обеспокоенно говорить ей.

Повесив трубку, она собралась пойти на кухню, чтобы выпить чаю, или даже съесть чего-нибудь. Но тут её взгляд упал на платье, которое лежало на её пути.

Не выдерживая больше скопившегося в ней за прошедшие сутки напряжения, Энни сдалась. Сначала её грудь сотрясали глухие, почти беззвучные истерические рыдания. Даже слез не было, на мгновение ей стало страшно от того, что с ней происходит. Ведь такого раньше не было. Но эмоции взяли верх над разумом.

В какой-то момент она резко остановилась в своем горе, схватила ножницы из ящика на кухне, с которыми, вернувшись в прихожую, старалась причинить своему новому наряду столько же боли, сколько испытала сама. Она безжалостно, хаотично кромсала его на неравные части, множество мелких частей, таких же, на которые было разбито её сердце.

На следующий день все действительно было как бы, как и прежде. Но Энни не сумела до конца скрыть от Ларсена перемену, произошедшую с ней. А от наблюдательной Энни сложно было скрыть перемену, произошедшую в Лизи. Казалось, они поменялись местами. Лизи стала вставать раньше обычного, тщательно приводила себя в порядок, прихорашивалась и наряжалась, насколько могла позволить себе пациентка больницы. А Энни спрятала все свои чувства и переживания под белые сестринские халат и шапочку, почти не общалась с Дарси на отвлеченные от работы темы, а если он что-то спрашивал, старалась поскорее уйти.

***

Вот уже несколько недель Лизи не понимала саму себя. Она даже начала вести второй дневник – первый она вела по просьбе доктора Ларсена, а во втором писала то, что

Ларсен не должен был знать, по крайней мере, пока. Пока она не поймет себя, и его тоже.

С их первой встречи, с их первой весны прошло полтора месяца, он проводил с ней практически все свое рабочее время и частенько даже задерживался, они работали как партнеры, казалось, он так искренне интересуется ею и, конечно, тут не только врачебный и научный интерес. Лизи видела, как он улыбается ей, как нежно смотрит. Она наслаждалась теми новыми ощущениями, которые он ей дарил своим присутствием, звуком своего голоса. Голоса такого разного, сегодня серьезного, завтра чуть хриплого от простуды, а вчера полный такого искристого веселья, что ей казалось, что, задавая свои вопросы, он над ней подшучивает. Лизи становилось смешно порой от собственных мыслей о том, насколько проще до терапии была её жизнь в больнице. Уколы, таблетки и одеться потеплее, потому что без движения она все время мерзла – вот чем была ее жизнь. Теперь же так хотелось выглядеть хорошо, нет, не хорошо, а привлекательно, чтобы он смотрел на нее не как на больную, а как на девушку. В больнице, когда второй год пошел без покупки косметики и новых вещей, быть привлекательной оказалось для Элизабет очень сложной задачей. Родители были далеко, привозить подарки, обновки было некому. Зато возобновилось их общение по телефону, и встревоженный, не верящий в чудесное выздоровление дочери голос матери потихоньку стал прежним, спокойным и заботливым. Через пару дней они увидятся. Лизи стала задавать себе вопрос, который раньше для нее вообще не стоял – что будет после больницы? Хочет ли она вернуться домой? Мать постоянно твердила, что ждет её дома, что в её комнате ничего не меняли. А Лизи, такая новая, такая другая не хотела и не могла вернуться назад, в прежнюю жизнь.

Сегодня утром по очереди то Энни, то Дарси заходили к ней и задавали странные вопросы, приглядывались так, будто что-то идет не так. Или все идет так, просто наступил финал, и они оба нервничают перед ключевым моментом лечения – трансплантацией отрезка памяти Лизи.

****

–Эн, так что ты думаешь? Мне кажется, она вполне готова к трансплантации…– Дарси, прищурившись, смотрел в окно.

–Да, док, она готова, – решительно ответила Энни. – Но, на мой взгляд, не к трансплантации, а к тому, чтобы просто выйти в нормальную жизнь. Я считаю, что она реабилитировалась и, Элизабет может жить обычной жизнью, придерживаясь рекомендаций врача и регулярно наблюдаясь. Думаю, что трансплантация памяти ей больше не требуется. То, кем она приехала сюда, и кто она теперь – это два разных человека.

– Подожди, Эн! – Дарси побагровел, услышав подобное, – Да ты с ума сошла! Мы шли к этому столько времени, я только ею и занимался, а ты предлагаешь все бросить?! Сейчас, когда я подошел к финалу?! Когда все готово, когда я на пороге открытия!?

– Доктор Ларсен, – начала Энни официальным тоном, – хочу напомнить Вам о врачебной клятве, о том, что главное «не навредить». И теперь вполне очевидно, что подобный опыт принесет Элизабет вред, а не пользу. Зачем пить таблетку, которая не нужна и у которой столько побочных эффектов? Вы, прежде всего, врач, а уже после ученый, а Ваши пациенты – не лабораторные крысы!

Ларсен просто обалдел от того, что услышал от своей тихой исполнительной ассистентки.

– Уйди, пожалуйста, – тихо произнес Дарси.

– Что? – не поняла Эн.

– Выйди вон!!!

***

Энни шла по коридору в полном смешении мыслей – она пошла против того, кого все эти годы практически боготворила, кем так восхищалась, кого так любила. Дарси был для нее всем, воплощением идеального мужчины. Он первым всегда учил её гуманности и первоочередной ценности человеческой жизни.

Она сейчас же пойдет к Элизабет и еще раз с ней поговорит, может он все же прав, может сама Энни ошибается, и Лизи действительно все еще нужна эта операция. Ведь он не может оказаться таким, таким…таким подлым, таким беспринципным.

Подойдя к палате Элизабет, прежде чем постучать в дверь, Энни прислушалась и отчетливо услышала, как внутри веселый женский голос напевает ритмичную мелодию.

– Привет! Можно к тебе? – с улыбкой спросила Энни, просунув в чуть приоткрытую дверь одну голову.

– О, да, конечно, заходи, – воскликнула Лизи и лучезарно улыбнулась.

– Лизи… – Энни не знала, как и с чего начать…– Лизи, как ты себя чувствуешь? – в голосе Энни были и забота, и замешательство, и тревога. На самом деле Энни боялась услышать то, о чем уже давно догадалась, о том, что Лизи здорова, что она готова уйти отсюда и больше не нуждается в их помощи, а тем более в такой опасной и непредсказуемой вещи, как трансплантация памяти. Но она не могла допустить, чтобы на здоровом человеке кто-то, пусть даже это тот, кого она очень любит, из-за своих амбиций исковеркал здорового человека.

– Замечательно, – звонко отозвалась Лизи, – я созванивалась с мамой, она сказала, что на днях приедет и привезет одну из моих подруг в гости, я так счастлива.

– Лизи, а что ты чувствуешь, о чем думаешь, когда ложишься спать?

Удивленная и оторопевшая Лизи не знала, что сказать, и вопросительно посмотрела на Элизабет. В ответ Энни улыбнулась и положила руку ей на плечо.

– Лизи, ты не представляешь, как много сейчас значат для меня твои молчание и немой вопрос во взгляде. Видишь ли, если бы я задала тебе такой же вопрос еще три-четыре недели назад, то ты бы ответила или отреагировала так, что мне и без ответа все стало бы ясно. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

Лизи нервно сглотнула и внезапно крепко обняла Энни, слезы брызнули из ее глаз:

– Я почти не вспоминаю, Энни, я почти забыла!

–Вот видишь, а прошло только 8 недель, что будет, когда ты выйдешь отсюда, встретишь новых людей, побываешь в новых местах. Ты будешь вся заполнена новыми мыслями, эмоциями. Старым воспоминаниям места просто не останется. – Энни сама еле сдерживала слезы, так радостно было видеть эту ожившую девочку, полную желания жить.

– Да, ты права, – Лизи смахнула слезы, уже успевшие скатиться на щёки, и сдерживая те, что снова наполнили её глаза, улыбнулась и снова обняла медсестру.

–Лизи, ты здорова, здорова, – тихо шепнула ей на ушко Энни, пока Лизи всхлипывала, продолжая обнимать её.

Лизи радовалась, как ребенок тому, что первый раз осознала, что теперь она может жить со своим прошлым, и оно больше не убивает её.

Дверь отворилась, и в палату вошел Дарси. Его глаза были полны решимости. Когда Энни поймала на себе его взгляд, то подумала, что он решился, все-таки решился отказаться от своей затеи – искалечить ради опыта, славы, денег восстановившегося человека.

– Энни, оставь нас ненадолго, – сказал Дарси, глядя на Энни, и в его глазах теперь она прочла нескрываемые гнев и раздражение.

Что ей оставалось – лишь встать и выйти. «Нет, он не сможет, он не сможет так поступить с ней!» повторяла она про себя.

– Как сегодня себя чувствует моя любимая пациентка? – Дарси улыбнулся и вскинул брови. Лизи растаяла от подобного приветствия, все же было очень приятно, что он выделяет ее среди своих подопечных. Мысль о том, что она может быть «ЛЮБИМОЙ», потому что является ядром его научной работы, в голову ей не приходила.

– Отлично, – смутившись, тихо произнесла Лизи.

– Как спалось, о чем мечталось? – Дарси старался придать голосу побольше беззаботности. От Лизи, которая пыталась уловить малейшие проявления его чувств к ней, не ускользнуло то, каким сосредоточенным, холодным и расчетливым стал его взгляд, пока он ждал ответа.

– Спалось хорошо, а вот о втором – позвольте, промолчу, – Лизи не смела поднять на него глаз.

– О, у моей пациентки появились секреты от меня, – он нежно взял её за подбородок и заставил посмотреть на себя, – Лизи, ты должна мне рассказать, я твой доктор. Если не можешь сказать – напиши в дневник, я прочту, помнишь, как мы договаривались. Кстати, где он? Я хочу пересмотреть твои записи за последние пару недель. Он протянул руку к тетради, которая лежала на её тумбочке.

Лизи вспорхнула, как испуганная птичка, и, не дав Ларсену взять в руки тетрадь, вскрикнула: «Это не он!»

Ларсен поднял руки вверх, будто она пригрозила ему пистолетом, но тем же расчетливым взглядом уловил, куда Лизи спрятала от него розовую тетрадку, которую так яростно только что охраняла от него.

– Ну, что ж сегодня замечательная погода, выйди в сад, – на этих словах Дарси направился к двери.

– А что сегодня сеанса не будет? – не сумела скрыть своего расстройства Лизи, неужели сегодня она просто будет гулять по саду вместо того, чтобы провести в его кабинете два часа. Два часа внимания Дарси, два часа с ним.

Дарси, который нацелился на дневничок Лизи, хотел любыми способами вытянуть её из палаты. Его нетерпение росло, сделать это хотелось, как можно скорее, тут еще эта Энни сует свой нос, куда не просят. И вместе с нетерпением в нем начало расти и раздражение. «Неужели все коту под хвост и только из-за того, что у кого-то из обслуживающего медперсонала появилось свое мнение по моей, МОЕЙ работе!»

– Лизи, отдохни сегодня, я подумаю, как нам вообще лучше поступить в дальнейшем.

–Доктор, знаете, Энни сказала сегодня, что я здорова. Может быть, можно обойтись без трансплантации?

Дарси вспыхнул, как сухой порох, самому ему показалось на миг, что сейчас его сердце взорвется от того бешенного ритма, который заполнил все внутри и вокруг него.

– С каких пор медсестры в моей клинике ставят диагнозы? Она тебя случайно еще не выписала? – первая фраза оказалась настолько жесткой и злой. Произнося вторую, он заставил себя усмехнуться, чтобы перевести все в шутку.

– О, нет, не подумайте ничего такого, просто мы сдружились, и ведь я действительно уже чувствую себя гораздо лучше, вот я подумала, что раз психотерапия так положительно на меня повлияла, может, стоит ей и ограничится.

– Лизи, позволь я сам закончу твое лечение, а если ты мне, как врачу, уже не доверяешь, то конечно, я могу направить тебя к любому доктору, которого ты выберешь. Но хочу напомнить тебе, какой ты поступила к нам, и какой прогресс ты можешь наблюдать сама сегодня, и все это произошло благодаря той тактике лечения, которую выбрал я. Я, а не Энни, или кто-то еще в этой клинике. Мне сейчас несколько обидно слышать от тебя эти слова. У меня много работы, ты в праве решить продолжать тебе лечение у нас или нет, но раз уж такой вопрос поднят, то определись, пожалуйста, поскорее, а лучше к вечеру. Мне надо работать.

Резко, развернувшись на 180 градусов на каблуках, Ларсен вылетел из комнаты Элизабет. Лизи хотела еще что-то сказать, но слова так и не успели слететь с её губ, мысли спутались. Он оставил её с чувством вины, страхом и гневом на саму себя. Она не знала, что он сделал это намеренно, чётко понимая, что это поможет ему сделать из неё послушную пациентку.

***

–Чёрт, чёрт, чёрт!!!! – Дарси неистовствовал в своем кабинете, благо звукоизоляция позволяла. Со стола летело на пол всё, что могло подвернуться под руку, он кричал самые страшные слова в адрес Энни, себя самого. Внутри него все разрывалось на части, он сам, казалось, разделен на два разных человека – разные помыслы, цели, намерения. Одна его часть проклинала Энни и стирала её в порошок. Размышляла, как заставить её уйти из проекта, чтобы она не посмела помешать ему, воплотить в жизнь свою научную мечту. Эта часть уже предвкушала успех, деньги, славу, безграничные возможности. Эта часть его существа, полная амбиций, не могла просто так сдаться. Другая часть Дарси, которая вела его вперед до проекта и всю первую часть лечения Лизи, кричала ему, чтобы он остановился. Чтобы он изменил свою работу, переписал теорию. Ведь он действительно вылечил человека с тяжелой душевной травмой, ведь это сделал он. Да, эта работа будет не такой сенсационной, но разработав и прописав грамотно методики, можно помочь очень многим людям вернуться к полноценной жизни. Слава, деньги, успех против человечности, против врачебной клятвы, гуманности.

– Скучные методики – это то, чего ты добился за всю свою жизнь Ларсен! – кричал Дарси сам себе. – Сиди и пиши методики, может быть, когда-нибудь их кто-то заметит и прочтет, может, они даже кому-то понравятся, а лет через 20-30 возможно кто-то посчитает их перспективными и применит на практике. Этого ты хотел!? Это все, на что ты способен!!! Жалкий идиот!!! Премию захотел, признания во врачебном мире!!!! Может тебе даже дадут «профессорскую» за это, будешь одним из протирателей штанов в каком-нибудь захолустном университете.

Когда запал закончился, Ларсен обессилено повалился в свое кресло и уставился в потолок. Просидев так около часа, он понял, что от эксперимента надо отказываться. Что Энни права, абсолютно права и, что надо бы вообще поблагодарить её за то, что она вовремя его остановила. Объяснения с Энни Ларсен решает отложить на утро, когда в них обоих поутихнут страсти и обиды. А пока надо бы добраться до тетрадки Элизабет, конечно, очень плохо читать чужие тайны, но как её лечащий врач-психиатр он мог себе простить это.

Убедившись, что Лизи в саду, он прошел в её комнату, не обратив никакого внимания на оклик дежурной медсестры по этажу о том, что пациентки в комнате нет. Он лишь посмотрел на нее ледяным взглядом, от которого слова у медсестры будто примерзли к губам. Он открыл ящик, в который при нем еще сегодня утром Лизи положила тетрадь, которую прежде Ларсен у нее не видел.

Тетрадь лежала там. На обложке были выведены цветной ручной произвольные цветочные узоры, как психиатру они говорили Дарси о том, что их автор был в хорошем, даже приподнятом расположении духа. Он представил, как она могла бы рисовать их, сидя у окна и не глядя на то, что выводит её рука, глаза устремлены далеко в глубину, самое сердце пейзажа, лежавшего за её окном. Или нет, может она старалась, выводила их как можно чётче, по заранее задуманному, известному ей одной плану. Дарси заметил, что ему приятно думать о ней. Он с чувством легкого возбуждения открыл тетрадь. Он также открыл свой блокнот и механически переписал туда первую дату, день в который Лизи начала вести эту тетрадь. К написанному он отнесся отстраненно, стараясь замечать только то, что нужно для дела, например, как изменялись промежутки между записями в течение времени, о чем она писала, как менялся её подчерк в эти промежутки, каково было её общее настроение. Все записи были пронизаны лишь одним – чувством к нему самому, к доктору Ларсену. Все началось с описания одного из сеансов психотерапии, на котором Лизи не могла понять своих чувств, с сеанса на котором она начала чувствовать себя не так спокойно в его присутствии, как это было прежде. А кончалось описанием того, как они поругались сегодня утром, и того, как ей было больно от его грубости и того, что он не замечает, её отношения к нему. Что нет для неё на свете человека более близкого, более родного, и никому она никогда так не верила, как доктору Дарси Ларсену. Все на свете она готова была бы отдать, только бы он заметил её, чтобы испытал чувства сходные с теми, что испытывала она. И ничего не жаль в прошлом, даже той страшной ночи, ведь из-за этого она попала сюда, узнала его… Именно та страшная ночь стала главным шагом к нему, именно благодаря ей она так счастлива, когда он рядом…

Ларсен аккуратно положил тетрадь на место и мысленно поставил себе неуд за то, что не заметил, что девочка так давно влюблена в него. А еще психиатр называется.

Дарси шёл по коридору и ни от кого из тех, кто двигался ему на встречу, не ускользала легкая романтическая улыбка, скользящая по его лицу словно тонкая, едва уловимая взглядом паутинка на ветру. Мысль о том, что это нежное, симпатичное создание любит его доставляло Ларсену неповторимое удовольствие. Как же долго он был погружен только в науку, как же долго он отказывал себе в простых человеческих чувствах и эмоциях. Вернувшись в свой кабинет, Ларсен попытался систематизировать те заметки, которые сделал в своем блокноте в комнате Лизи. И анализируя их, еще раз убедился, что девочка здорова. И скорее всего главным лекарством в этой борьбе с душевным недугом стала её любовь к нему.

– Надо же, самоисцеление чувством! Жаль, что медицинское научное сообщество не примет такую теорию, да и на практике её никак не применишь. И, все-таки, жаль что, все пропадет вот так, зря пропадет…Я единственный кому она по-настоящему верит, я, а не Энни, или кто-то еще. Я…

***

Все трое плохо спали этой ночью. Все трое с нетерпением ждали утра следующего дня. Дарси не терпелось поговорить с Энни и сказать ей, что она права, что он отменяет эксперимент, но в тоже время предательский голос внутри него, не утихая, нашептывал, что раз Лизи так доверчива и влюблена, то и трансплантацию можно провести без каких-то сопротивлений, надо просто убрать Энни из проекта, и ему никто и ничто не помешает довести начатое до логического конца.

Энни очень хотелось узнать, что же решил для себя доктор Ларсен.

А Лизи просто хотела увидеть Дарси, хотела, чтобы все было, как и прежде, чтобы каждый день повторялись их сеансы психотерапии в его кабинете, где будут он, она и все его внимание будет приковано только к ней одной. Пусть только на два часа, пусть это его работа. Хотя бы это. Ведь больше у неё ничего не было. Она даже начала жалеть, что поправилась, и скоро эти встречи закончатся совсем.

Утром в клинику привезли нового пациента, молодого парня 29 лет. После черепно-мозговой травмы, полученной в автомобильной катастрофе около 1 года назад, Роберт Паттон не мог вспомнить ничего из своего прошлого. Ни единого фрагмента за целый год. Рядом были родные, друзья, все его любили и были жутко терпеливы, но компанейский веселый парень после травмы превратился в угрюмого типа, который ни с кем не хотел общаться. Так он попал сюда, и это была его последняя надежда вернуть память, вернуть прошлое.

В связи с поступлением нового пациента в клинике образовалась небольшая суматоха. Поэтому, когда Энни не пришла в 10.30 за Элизабет, чтобы проводить её в кабинет к Дарси, Лизи решила сама отправиться в кабинет Ларсена и узнать будет ли терапия сегодня.