Верх

Город сумеречных ветров и самолётных гудящих трасс. Век мне чуять самым нутром, выиграна или нет игра. Боже, прости мне его, тот день! Век мне теперь прикрывать глаза:

в каждой радости – быть беде, в каждом хохоте – быть слезам…

Улетела только утренним рейсом.

Здравствуй, радость моя! Ты уехала в то воскресенье. Я остался один. По коленям портфелем стуча, по обочине Правды пробирался к себе на Весенний. Терешковой задами, фарватером шёл Ильича.

В общем, правильно всё: надо быть и жестокой, и сильной. И по циркулю биографию храбро вести. Несмотря ни на что. И всегда оставаться красивой. И спокойной всегда, и легко эту ношу нести.

Чуть точнее настройка – негромкий твой слышится голос… дай – зрачками в зрачки я тебе прочитаю стихи. Оттого, оттого этот стыд наяву, эта горечь: боже, боже, какой я, однако, наплёл чепухи. Там – спросил не про то. Там – ответил с каким-то надрывом. Кое-где повторился и стал на сомнительный путь. Был изрядно банален – и был необъятно счастливым. Непонятно счастливым – и в этом конечная суть.

Дневник

Дома – отчуждение.

Академик: Леля, что это был за вояж в Наукоград?

Не надо. Я так устала от холода строгих фраз. И в голосе звон металла, и цепи логичных фраз. А там, в духоте вокзала, в какой-нибудь грустный час каким-то чувством я знала, что мне не хватает вас. И было неясным бредом сквозь эту усталость, грусть не то, от чего я еду – а то, к чему я вернусь.

Подруга

Я бывала на студенческих конференциях в Наукограде.

И дома у Шефа приходилось бывать по делам Диаспоры.

От меня Ленка и услышала: – Его жена вчера родила. Дочь. – Слава Богу, – выдохнула она.

Дневник

Я отправила супруге письмо. Что у нас с ним всё кончено.

Как жить?

Маме позвонила статс-дама, жена Академика. Мама пришла бледная, да и от его звонков её сразу начинает трясти.

– Ты его любишь?

– Нет. Нет… Нет!

– Леночка, у него дети. Маленькие, двое. У него друзья, работа. У него привычный мир. А то, что у него к тебе – физиология, мужчинам под сорок это свойственно. А у тебя последний класс, но ты почти не учишься…

Отец, тот вообще устраивает сцены. И брат. Раньше бы поняли, отчего я «старшего друга» выдумала. Как жить?

Подруга

Она ещё пока держалась. Но срыв у неё наступил, я помню этот срыв. Когда Шеф приехал на сбор Диаспоры с супругой. Мы сидели рядом, он так захотел, чтобы о последних днях тайги поболтать, и я видела, как вошла Ленка и как замер он. А ведь они при жене его и подойти не могли друг к другу. …И они же на любом расстоянии всё друг о друге чуяли.

Ну, Шеф свой доклад ещё раньше озвучил, неофициальная часть пошла.

Полгода назад в тайге тоже был общий сбор, и Ленка нас, перепивших маленько, по кустам водила и спать укладывала. А тут смотрю: сама выпила. Кокетничает. Сын Адмирала уже за ней хвостом ходит, уже исчезали они куда-то.

Бузит навынос. Ещё и закурила!

А этот тоже: хлебнул, поёт в голос, децибел мощный. И супругу на колени сажает, чтобы потерпела, не укрощала. Ленка только глянула в ту сторону, – я поняла: пора девчонку в охапку и наружу. Чтоб остыла.

И стоит она, прислонившись к университетской ограде, бормочет:

У меня никого нет ближе… А он…

– Лена, ты до него хоть с кем-нибудь целовалась?

– Н-нет…

– Он сволочь, Лена!

И, спохватившись:

– Да, он гигант, конечно…

Она стоит – глаза кверху. Снег хлопьями… И так чётко, как выношенное:

– Пусть сволочь. Пусть гигант. Я не могу без него жить.

А потом, снова как взрослая:

– Возвращайся туда. Я пойду.

Дневник

Я шла, и снег валил хлопьями. Надо было прийти в себя, и я приходила.

Шла и бормотала:

И опустится на ресницы, и растает неслышно снег. Это тоже легко – забыться ледяным молчанием рек. Ну а я – я хочу всё помнить. Пусть он, сердца бешеный стук. Ты уже не придёшь на помощь, мой несбывшийся странный друг. Заметётся метелью снежной, и не вспомнить, не рассказать сумасшедшую эту нежность в мрачноватых твоих глазах. А мои – ещё не погасли. Мы расстались, не разобрав, кто из нас был безбрежно счастлив.

Кто из нас был жесток и прав.

И дом, и ещё по дороге принятое решение…

но звонок телефонный, и будто голос уходящего поезда:

– До свидания. До свидания.

Елена

Свидетелями нашей любви были болота, реки, деревья, камни. Что люди видели в этом?

Академик после сбора: Леля, но нельзя же раскладывать постель посреди площади.

Я, сперва онемев: какую постель? Он, увидя моё лицо: прости. Просто мне пришлось увести его супругу в критический момент. Она такое могла бы устроить! Да ты успокойся, я-то тебя знаю! Ты – не от мира…

А моим-то миром были тогда все они: наша Диаспора.

За что они меня – вот был вопрос и боль. Казалось: только о нас и говорят за моей спиной, где б ни появилась – даже не аксакалы, а их жёны. За что?

Патронесса. Из самого первого поколения Диаспоры. Вечный организатор быта на наших сборищах. Мне передали: она говорит – ты его соблазнила, а он ведь такой чистый человек.

Статс-дама, жена Академика и мать одноклассницы. «Да, мама отказывает от дома всем, кто предал семью, так что он у нас больше останавливаться не будет».

Я видела эту даму. Был прецедент: девочка из нашего класса пробовала кончить с собой. Её спасли, и мы собрались её навестить, а по дороге зашли в дом Академика за его дочерью.

Дама с холодным взглядом и горячим любопытством. Помню, что я без конца повторяла: нам надо идти! А она всё выспрашивала подробности.

Что – преграды? Малодушие, трусость – не в этом меня обвинять. Не надо… я сама не могу ничего объяснить и понять. Что – усталость? Проклинать в юном возрасте жизнь – это тоже старо. Я смеялась, говоря: если тошно вам жить – так выверните нутро! Есть деревья и реки. Есть остатки их жизни – подвид ручейка или пня. Я смеялась, говоря с женой человека, который любит меня…

И не жалость между нами с тобой поставит глухую грань. Я смеялась, говоря: всё отлично и зная, что дело дрянь. Всё провалится в пропасть, ну а я на краю буду молча отряхивать снег. Если это жестокость – то насколько жестоким бывает порой человек. Поиск брода в мутной речке, и выхода – в душном дыму. Но свобода – я её не отдам ни за что, никогда, никому!

Дневник

Маршрут каждого дня: школа – почтамт, школа – почтамт. Писем нет.

Писем нет… Письма есть, но они ещё – до…

Как вдруг – одиннадцать конвертов! Я всё могу вынести. Только не счастье.

Прочитала подряд. А потом что-то случилось. Сквозь туман чьё-то лицо: девочка, тебе «скорую» вызвать? – Не надо… вот домашний телефон.

Приехали мама с братом, вели к такси, я шаталась. Успела сказать, что на улице стало плохо, и вот зашла сюда. А конверты в сумку всё же успела сунуть. Я там простудила что-то на болотах, было уже не раз: бледнею, пот холодный, и боль внутри – не разогнуться, и дышать нечем.

Лежу дома – то ли явь, то ли сон… Его почерк перед глазами. Листы писем, проявляются и уходят… возникают… уходят.

«…Марсианин – чужой и враждебный – ждал минуты, чтобы ударить больней.

А тёплая человеческая кровь?

Спокойная нежность?

Стихи, будто подёрнутые очарованием осени?

Имитация – технически, впрочем, вполне совершенная.

Девочка с умными глазами.

Школьная привычка иметь понимающие глаза.

Я ждал этих слов давно.

Когда розовый пар чуть клубился над Факторией и внизу топтались лошадки

Когда было ясно и тихо вокруг, и мы смотрели на горизонт с вершины лесной башни

Когда твои сочинения лежали перед ночной лампой на моём столике. Такая свежесть и чистота переполняли душу

Когда я перебирал свои давние рисунки, чтобы отправить тебе лучшие

Когда плакал Исикава в неизбывной тоске, пытаясь передать неповторимость жизни

Тебя сломали – за сколько дней или часов

Подозреваю, что к делу привлечён довольно большой курятник

Теперь, когда ты умерла, ничто не может тебя отобрать у меня.

Прощай, мой родной несуразный ребёнок»

Строки расплывались и приходили снова. Шли по потолку, по стенам. Нет, не температура и уже не боль – просто я умираю, всё равно для Него уже умерла.

И крупные буквы пришли:

МАРСИАНИН

Что это, откуда?

А, это же наш разговор в тайге. Ещё в жизни. …Мы сидим на обрыве над рекой, привал… Что-то тяжелое упало в реку, мы вскакиваем. Огромный ствол лежит у самого берега, и огромные следы заполняются водой. Это наш медведь. Весь маршрут шёл параллельно. Никогда не показывался. А Он говорит о Брэдбери:

– Сюжет: люди прилетели на Марс. Их встречают: те, кого давно нет: вот тёплый дом, родители, брат… ужин, и космонавт ложится спать рядом с братом, как в детстве… и вдруг чувствует нутром опасность, и понимает уже мозгом: не то, иллюзия… и встаёт, хочет уйти, и на пороге настигает оклик этого будто бы брата, и гибель. Но есть же и другой марсианин у Брэдбери, говорю я. – Да? Какой? – Сюжет: люди потеряли близкого. Необратимо. И вдруг он вернулся. Они счастливы. Они не думают уже о реальности: он есть, и они счастливы. Всё как раньше, ещё до потери – а кто может смириться с потерей: ребёнка, например? Но вдруг он исчезает. Потому что по соседству тоже была утрата. У этих сын, а у тех дочь. И вот это существо исчезло здесь и возникло там. И приняло другой облик… теперь уже – дочери… потому что хотело утишить человеческую боль. А на всех его одного не хватало. И в конце рассказа оно бежит, меняя облики, а за ним гонятся люди, которые не могут смириться – вот только что им вернули близкого – пускай снова! И оно умирает… не может быть сразу для всех, и поэтому не может жить… Очухиваюсь от звонка межгорода. Вскакиваю.

– Я буду в аэропорту. Буквально два часа… сможешь?

Значит, ещё не конец?

Ещё раз Его увидеть… Я же ни на секунду не могла представить себе этого разрыва!

Выпал снег. Роскошный, пушистый, первый.

На втором этаже аэропорта сидят двое: мужчина с молодым лицом и седым ёжиком – и всклокоченная девчонка. Он держит её руку, она отворачивается. Он говорит, она молчит. И две девицы напротив смотрят всё время на эту непонятную пару.

– Какое тебе дело до всех? Мы же друг друга с полуслова, ты это знаешь! И ты решила всё за нас обоих: из-за этого квохчущего курятника?

– …Нет.

– Из женской солидарности?

– Да…

Он прижимает к своей щеке её ладонь:

– Ты не понимаешь… какая ты. Какой от тебя свет…

И девчонка вдруг поворачивает лицо, озарённое светом: солнцем, бьющим в окно аэропорта. Светом снега… и мужчина говорит:

– Да, я тебя люблю. А ты нет. Но это не важно, совсем не важно! То, что между нами – это раз в тысячу лет.

– Я тебя… тоже… но по-другому.

Он встаёт и уходит. Регистрировать билет обратно.

Девчонка тоже встаёт, подходит к бортику этажа и видит внизу… маму. И бежит вниз.

Только б они не встретились!

– Мама, уезжай. Прошу тебя.

Письмо,

и рисунок, абрис девочки,

и подпись: «Ожидание»

Что спасло меня от мордобития

на фоне зимнего пейзажа?

Будь внимательнее с матерью,

приласкай её как-то…

Написал тебе вот это:

Ты любишь иначе. Ты любишь совсем по-другому. Как маленький мальчик, впервые ушедший из дому. Как маленький маршал, впервые познавший истому победы. Так дервиши бродят по небу, где фата-моргана печальной фантазии Лема, где наполовину смешались реальность и небыль. Мы как бы едины, мы как бы одно продолженье единой задачи, и нет у задачи решенья. Ты любишь иначе, ты любишь совсем по-другому. А мне бы хотелось – тебя посадить на колени, приникнуть щекою к красивой и сильной ладони.

Елена

Меня тогда и потом спрашивали: как тебя отпустила в тайгу мама? 16 лет, девятый класс позади, впереди десятый, окончание школы…

А она просто не смогла не отпустить. Устоять перед моим отчаяньем. Пошли в ход крайности, несвойственный мне накал:

– Мама, я не могу больше так жить. Мне надо куда-нибудь отсюда, немедленно, сейчас.

– Ты не знаешь мужчин.

– Да при чем тут мужчины!? Мне нравятся эти люди, я хочу быть среди них, ты же видишь – мне плохо – папа на меня орёт, что я не такая как надо, папа всегда всем недоволен – а я все по дому делаю и учусь хорошо – на меня никто орать не имеет права – ты видела, тебя в школу вызывали, когда я из класса выхожу, когда дура-учительша на меня хотя бы голос повысит – и никто не заставит вернуться! Все терпят, а я не буду! И ты же знаешь, как у нас с братом, помнишь, как мы дрались, теряя облик, и все от моего остроумия, за которым нет физической силы и нет поддержки от вас, так ведь это до сих пор, я этого не заслуживаю, и я хочу отсюда хоть на время. В школе – что я вижу в школе? – что я одноклашек опередила на все прочитанные книги и на то, что слышала дома? У меня теперь только книги, мама, сколько можно жить в книгах? Отпусти меня в эту экспедицию. Отпусти в жизнь…

Мама – внешне уравновешенная, рациональная – отпустила.

Дневник

А может, Ему больше, чем мне, нужна эта любовь? У меня впереди жизнь во всех невозможных её вариантах.

У меня должна быть впереди жизнь.

Сегодня Он пишет: приласкай мать, она уважает в тебе личность.

А до этого?

«Пришли мне почерки родителей. Королевский графолог вооружился пенсне».

Прислала. И получила – полный разгром двух близких мне людей, всего-то по их почеркам.

Да, я с ними в конфликте. Но надо ли так?

Или пишет:

«санкционируй анализ твоих стихов».

И я выхожу с почтамта почти с той же болью, как тогда: можно ли так по живому? Эти стихи сочинялись до, детские вирши, и такое насмешливо-холодное – той, кого любишь?

«Не слышу твоей реакции на разбор твоих стихов.

Ты во всем согласна?

Ты ни с чем не согласна?

Ты хотела бы что-то защитить? Лучшая, однако, защита – качество последнего цикла!» И рисунок на телеграфном бланке: удав и внутри него кролик. Да, по Сент-Экзюпери, о котором мы тоже говорили в тайге. И сопровождение:

Я получил пучок стихов,Стихов твоих букетИ ежедневно по стихуСъедаю на обед.Елена

Но ведь он пытался научить. Качественный скачок уже произошёл, случился, а я упиралась… не хотела скачка, не хотела, чтобы меня тащили с такой скоростью вверх.

Вот в чём штука – я пыталась отстоять себя. Уже началась оборона на грани нападения. У меня не стало опоры ни в ком и нигде, а его любовь уж никак не могла быть опорой.

Самые сильные удары – откуда не ждёшь.

Качественный скачок в эволюции? Могла ли школьница – даже если уже читала философию на двух языках – освоить книги, которые он ей присылал?

– Да я простую алгебру не могу понять, не то что твою кибернетику, – пыталась шутить.

Немедленно следовало разъяснение на телеграфном бланке, что такое логарифм. А его виртуозные издёвки!

«Средне-интеллигентная семья. Сумерки. Квартира. Две испуганные женщины: тайга, метеорит… непонятно. И вдруг телефон. Кому идти к аппарату?!»

Тут же понимал: перехлёст. И тогда:

«Нет второго человека, с кем бы мог обо всём говорить. Целую тебя, моя маленькая леди».

Марсианин рвался на части. Меж собой и другим… Меж человечностью и другой планетой.

Дневник

Я, как спасенье в эти дни, вспоминаю мою тайгу. Нашу тайгу.

Мы вчетвером пошли на гору недалеко от изб, и пробыли всю ночь. Мы и две наши спутницы, включая Подругу.

Костёр на вершине. Огромная звезда над горизонтом. Над великим болотом, где зыбун и загадка, и столькие из наших пробовали найти хотя бы ключ.

Непонятная огромная звезда…

Объект на горизонте. Он вбивает колышек, и мы всю ночь отслеживаем продвижение Объекта относительно колышка.

О наша Диаспора! Мы искали чуда и там, где не было его.

Оказалось – было просто противостояние Марса!

Но мы не спали всю ночь – Ему так хотелось увидеть НЛО, и Он его увидел!

Прожжённый рукав роскошной телогрейки, обнаруженной на чердаке избы. Модная, в талию, синяя телогрейка. Бесценная в те последние дни августа, когда вечная мерзлота проникала почти в сам воздух.

Даже в маршрутах по скверной погоде: в небе промозглом хоть бы окно. Бог эвенкийский на буром болоте, сделай, чтоб это не было сном. Я у тебя ничего не просила, мимо ходила, жертв не несла. Только не в наших отмеренных силах, бог деревянный, эти дела. Эти слова в непроснувшемся лесе: спи, на рассвете мне уходить. Значит, бывает, как в книгах и песнях? – Значит, бывает, – эхом в груди. Знаю, что это уже не отбросить, в памяти недрах не схоронить. Жертвы приносим – тем, кто не просит. Всю нашу веру, все наши дни.

Елена

Это были последние наши дни: ещё там, все ещё там…

Когда я знала его: поэтом. Рыцарем. И даже авантюристом.

Последний перегон – самолётом. Мы в центре большого города. Каково видеть блага цивилизации после двух месяцев тайги?

Клетка с арбузами. Встаём в очередь. Одна из женщин – ему: да помогите же выкатывать, продавец не справляется!

Он… по внешности почти бич… обросший, в таёжной одёжке. Такого не было ещё слова – бомж. Лезет в клетку, начинает выкатывать в сторону весов. И вдруг подмигивает мне. Суёт под полу телогрейки большой арбуз – и…

И я его догоняю уже за углом. И мы хохочем на весь центральный проспект.

Дневник

Всё уже не так. Всё стало уже не так.

Мне надо делать свою жизнь… совершать свои маленькие подвиги. Да ведь и живу уже – этой жизнью, которой «надо».

Перевела на немецкий из Пушкина и Цветаевой. Смешно… но учитель счастлив. Он только спросил: а Цветаева уже разрешена? Ещё бы, он же из сосланных…

Прочитала свои переводы со сцены. Разве вышла бы я на сцену, если б не было этого лета?! Вызываюсь отвечать на уроках. Надо ж иметь приличные оценки! Да когда раньше я вызывалась? Кошмар всех снов: вызовут, а ничего не знаю… Классная стенгазета – все в кайфе, как написано и как нарисовано. Школа молодого журналиста в городской газете. Публикация.

Первенство по лыжам… грамота…

Двойка по русскому языку…

Письмо

Интересно – как ты получаешь свои замечательные двойки?

Сценарий, процесс?

Елена

Процесс… просто отказалась учить и отвечать правила. В силу врождённой грамотности.

А вот алгебра… тут заработали механизмы, о которых и думать не могла. Зарисовка о математичке в газете. Ну, дали задание написать про учителя.

Потом поняла: о ней, учителе-фанатике, просто за всю жизнь никто хорошего не сказал.

Подруга

Ленка была мало сказать не как все, – в нашей тайге каждый был личность, но она была настолько другая! Я-то видела. И лучшие её учителя это понимали, наверное. На выпускных экзаменах её просто пасли: по алгебре, физике. Не могли же не понимать: ей это не пригодится, а аттестат нужен…

Школьную программу по литературе она знала наизусть. Стихотворную, конечно.

И даже мы, в нашей общаге… Студенческая жизнь, она и так весёлая. Но вот возникает Ленка. Шапка с длинными ушами, мамина шубка… Сидит возле магнитофона, вся там, в музыке… Потом скажет чего-нибудь, – и то замолкаем, то ржём… Она уже как он себя вела, того не сознавая! В компании. Сразу что-то необычное в общажскую комнату с ней входило.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.