Поверь в свою счастливую звезду

Сказать, что Ромка был рад, значит, ничего не сказать, он был поражен до глубины души. На следующее утро кроме традиционного кофе он принес целую коробку разных пирожных – наверно скупил всю ближайшую кондитерскую. И еще он принес магнитофон и диски на русском языке. Правда, я не отношусь к фанатам группы ДДТ, но отмывать грязь под музыку было гораздо приятнее. Похоже, что после этого дня рождения мой рейтинг стал повышаться. Мужики стали звать меня посидеть рядом, когда они курят и поболтать со мной, как они говорили «по-пацански».

Стояла золотая осень. Листья шуршали под ногами, в воздухе носились паутинки. До отъезда домой много еще событий произойдет. Хороших и не очень. Разных.

И вот опять начало ночной смены. Я бегом спускаюсь по лестнице и на ходу застегиваю белый халат. И почти уже добежала до своего места на конвейере, как слышу, ребята с нашей линии кричат: «Не беги, линия стоит, тесто залипло.» Я сбавила скорость, и тут ко мне подошла женщина с удивительно добрыми голубыми глазами:

– 

Ты – Наталка?

Я кивнула. А она продолжала, мешая русские и украинские слова:

– 

А я – Алла. Я слышала от украинских девчат из второй смены, что ты и в дневную смену работаешь, и в ночную. Это правда?

– 

Да, – говорю, – мне так надо.

– 

Ой, божечки, да как же это можно выдержать?

Тут линия заработала, и противный супервайзер из второй смены рявкнул на нас:

– 

А ну, быстро по местам! Беседа у них, одно слово – бабы!

Я встала на свое место: измерять линейкой идущие по линии батоны, выбрасывать брак в специальную бочку, взвешивать выборочно образцы и записывать в журнал.

Мимо проходил Володька, доктор из Белоруссии. Он катал по цеху бочки с тестом, поэтому мог передвигаться по всему цеху без нареканий. Я попросила его, чтобы он посмотрел на какой линии что сегодня пекут, и принес мне что-нибудь повкуснее: не перечное, не чесночное, и без томата. Хлебные изделия у нас выпускались немыслимой рецептуры и шли на экспорт в Америку. Причем свежевыпеченные изделия замораживались, упаковывались замороженные и хранились в холодильнике. Потом покупатели разогревали их в микроволновке.

Володька принес мне булочку, и я стала ее жевать. Вообще на рабочем месте есть не разрешается, но ночью начальства нету, а русские супервайзеры жалеют меня, поэтому делают вид, что не видят. Алла подошла ко мне с метлой:

– 

Божечки, да и ты и не ешь ничего, только работаешь! Я на перерыве оставлю тебе в своем шкафчике котлетку и яблочко. Скушай, хорошо?

От Аллочки исходила доброта, как свет от солнышка. У нее находилось доброе слово для всех, даже для тех, кто ни слова не понимал ни по-русски, ни тем более по-украински. Мне в таких случаях было лень напрягать соображалку в поисках английских слов.

С этого дня Алла каждую смену приносила для меня какую-нибудь еду: то суп в баночке, то кашу, то жареную рыбу, то салат. Причем не для себя, а именно для меня, – сама не ела совсем. Не потому, что я не в состоянии была продукты себе купить, – мне некогда было готовить. А в рабочий день и в магазин зайти было некогда, я покупала все необходимое только в выходной.

Аллочка приехала в Канаду к мужу с двумя сыновьями всего месяц назад, и очень скучала по дому и родителям. Как поговорит с мамой по телефону, так потом плачет пол-дня. С мужем своим она не виделась 4 года, пока он сдавался на беженство, проходил все суды и высылал семье документы. Она как-то сказала мне:

– 

Наталка, как ты думаешь, у него здесь кто-то из женщин был? А может и сейчас есть?

Я говорю:

– 

Не думай об этом, и главное не вздумай его спрашивать. Если ты собираешься с ним жить, конечно. Совершенно ни к чему заниматься выяснением этой темы.

Старший сын ее, двенадцатилетний Леша, с рождения болен детским церебральным параличом. Я не могу даже представить себе, скольких сил душевных и физических ей стоило, чтобы мальчик начал ходить, говорить и пошел в обычную школу. А с младшим, Колькой, другая проблема: он родился уже после того, как муж уехал в Торонто, и 3 с половиной года они видели друг друга только на фотографиях. И теперь он никак не может найти с отцом общего языка. Муж считает, что мальчишку избаловали бабки-дедки и он совершенно неуправляемый. И наказывает его за малейший проступок вплоть до ремня. Колек – шустряга и симпатяга. Но отца очень боится. Говорит: «Мама, поехали обратно на Украину, мне тут не нравится».

Алла пытается его уговаривать: мол, здесь мы с папой, вся семья вместе, а он говорит: «Ну тогда меня одного отправьте обратно к бабушке, а сами здесь оставайтесь».

Аллочка принесла мне книгу Натальи Правдиной «Я привлекаю успех», и я во время поездок в автобусах ее прочитала. Позитивное мышление – это сила. Когда мы были одни, как правило когда шли после работы на автобусную остановку, то хором декламировали аффирмации : «Деньги, здоровье, любовь и успех. Нам всегда везет. Все наши желания исполняются. Мечты сбываются.» Занималась заря нового дня, город просыпался и наполнялся утренним шумом, и мы декламировали вдохновенно и искренне верили, что все будет хорошо.

Наверно, и вправду так. Позитивная установка – великая вещь.

Настал такой момент в моей канадской жизни, что мне позарез понадобился мобильный телефон. Свой я из России не привезла, там другие стандарты связи. Спросила своих друзей из ночной смены – все пожали плечами: купить за полную стоимость – очень дорого для меня, а в кредит мне не продадут без легального статуса в стране.

Как всегда, выход нашелся неожиданно. После смены я поделилась своими раздумьями с Аллочкой. Она пообещала поговорить с мужем, вроде у него есть лишний телефон. И даже сказала, что был бы ее, она бы бесплатно подарила, а поскольку его…надо 50 долларов. С номером с подключением, о такой цене можно было только мечтать! Я мгновенно согласилась, как выглядит сам телефон, мне было все равно.

Мне достался телефон Виталикиного друга, который не прошел суд и уехал домой на Украину. Даже связь была оплачена, и два месяца я болтала днем и ночью в любых количествах абсолютно бесплатно. Правда, потом этот номер заблокировали, но и это не было катастрофой, у меня осталась бесплатная трубка, я пошла в другую телефонную компанию к знакомому Виталика, который, не задавая лишних вопросов, за небольшую плату подключил меня на другой номер, но уже по карточке. Похоже на то, как мы делаем в России: купили карточку – разговариваем, деньги кончились – нет, то есть связь в кредит не предоставляется. А мне и не надо.

Я сообщила свой новый номер тем, с кем хотела общаться. С кем не хотела, те до сих пор пытаются дозвониться по старому.

И началась у меня не жизнь, а песня. Мои родственники не могли теперь стоять у телефона, развесив уши, когда мне кто-то звонит. Мои работодатели дозванивались до меня тут же, а не когда племянница выйдет из интернета, или жена брата обсудит все новости с подругами. А когда я стала жить на квартире, то это был единственный источник связи – хозяева пользоваться своим телефоном не разрешали.

А наш строительный босс, он же иммиграционный адвокат Юра, сказал, что иметь мобильник без постоянного статуса – это круто. Это очень хорошо характеризует мои деловые качества. Ну не мои, в данном случае, а скорее Аллочкиного мужа.

У моих родственников был домашний детский сад. Однажды я обратила внимание на мальчика лет трех, который безутешно плакал. Он громко всхлипывал, размазывал слезы по лицу, и лобик его был такой влажный, что светлые кудряшки местами слиплись. Я подошла к нему, вытерла салфеткой личико: «Ну что ты, малыш?».

«Мама, мама», – продолжал всхлипывать он, – «Маму хочу».

Все понятно: похоже, новенький. Я взяла его за маленькую худенькую ручонку: «Пойдем с тобой, порисуем.» Села на диван, малыш примостился рядом. У него были огромные голубые глаза, в которых блестели остатки непросохших слез, длинные светлые кудри – настоящий ангелочек. Хоть оратором он был пока неважным, и некоторые звуки не выговаривал, я узнала, что его зовут Ричард, у него есть мама, папа и большая собака Роджер. К счастью, он говорил по-русски, а то бы мне удалось узнать еще меньше. Когда за ним пришла мама, я мыла посуду, а он тянул меня за штанину, держа в руках машинку. И даже к маме подбежал улыбаясь, а не кинулся с ревом. Мама сказала, что она давно слышала о моем приезде и хотела попросить меня посидеть с Ричардом у них дома, пока они с мужем сходят в ресторан, тем более, что на ее взгляд, мы уже достигли с мальчиком полного взаимопонимания.

И вот я у них дома. Домик небольшой, но очень уютный, мне понравился. Внизу, как во всех канадских домах, одна большая комната, тут же кухня, тут же что-то наподобие столовой, здесь я и буду спать, потому что родители придут поздно ночью. На втором этаже четыре комнаты: спальня родителей, комната Ричарда, папин кабинет и мамина мастерская, где она рисует какие-то картины. Но это так, для души, а вообще мама работает маникюршей, а папа программист в банке. Несколько лет назад они приехали из Москвы, оба хорошо говорят по-английски, и даже Ричард иногда вворачивает одно – два английских слова.

Сейчас я хожу по дому с мамой и получаю инструктаж, чем кормить Ричарда, где стоит сок, который надо налить в бутылочку и дать ему перед сном, в какую пижамку его одеть и где взять памперсы. Ричард сидит у меня на руках и крепко обнимает за шею. Огромная овчарка, бегающая по дому, приняла меня благосклонно. К счастью, за собакой мне ухаживать не надо: ее покормили и отправили во двор в будку. Жанна, мама Ричарда, сказала, что они долго и безуспешно искали мальчику приходящую нянечку: и по газете, и через знакомых. Малыш ни с кем оставаться не хотел, плакал навзрыд, и тем самым портил родителям все удовольствие от похода в ресторан или в кино. В данном случае все шло удачно: родители нарядились и сели в машину, сын весело помахал им ручкой на прощанье, и мы остались вдвоем.

Ричард принес мне кучу детских книжек: читай! Я открыла книжку – книжка на английском, также и другая и третья. Справедливо рассудив, что если я даже и прочту по-английски, то он мало что поймет, а в быстром темпе я перевод не осилю, стала просто показывать на картинки и плести самостоятельный рассказ, никак не связанный с настоящим содержанием книжки. Через некоторое время это занятие наскучило малышу, и мы стали строить домик из кубиков, играть в мячик, танцевать под магнитофон и рисовать красками в альбоме домики. Когда пришло время, я посадила его в детский стульчик и стала разогревать в микроволновке ужин, который его мама приготовила заранее. Поставив перед малышом тарелку с кашей, начала готовить ему какао, и на минуту утратила бдительность. Тут же половина каши была размазана по столу, по его рубашке и даже по полу. Пришлось переодевать его и отмывать стульчик со столиком. После этого я не оставляла Ричарда наедине с тарелкой, кормила его сама не отвлекаясь ни на секунду.

И вот, наконец, долгожданный отход ко сну. Мы долго пререкаемся, какие игрушки взять в кроватку: будь его воля, он бы затолкал туда все имеющиеся в наличии, так что самому было бы некуда лечь. Но вот и этот вопрос улажен, мальчик лежит в кроватке, укрыт одеяльцем и просит спеть песенку. Я пою ему колыбельную, он просит еще про собаку, потом про кошку, потом про облачко, потом у меня кончается терпение и я приказываю ему закрыть глаза, а я буду сидеть рядом. После недолгого молчания Ричард опять заныл:

– Сказку! Наташа, расскажи мне сказку!

– Ну хорошо, слушай..

Когда деревья были большими, а небо в алмазах, жила в одном южном городе маленькая девочка с двумя светлыми косичками и голубыми глазами.

Девочка по имени Наташка жила в своем сказочном мире, верила в то, что игрушки оживают по ночам и умеют разговаривать, что где-то на самом деле живут Золушка, Алладин, Незнайка и Чипполино и мечтала с ними когда-нибудь встретиться. Книги для девочки – это особый мир. Ради того, чтобы послушать любимую сказку, малышка готова была съесть тарелку ненавистной манной каши или макарон по-флотски. Вообще же еда была не ее стихией. Часами стояла она в углу и в детском саду, и дома, за отказ от супа, в котором плавал вареный лук, или от молока с пенками.

Маленькая Наташка подарила маме на день рождения волшебную палочку: взмахнешь ею, и я буду тебя слушаться. Читать и писать девочка научилась задолго до школы, и писала корявыми печатными буквами стихи собственного сочинения, которые вошли в анналы семейной истории. Правда, никаких правил грамматики она в те времена не знала.

Окружающий ее мир был светлым и безграничным. Звездное небо, падающие снежинки, родничок в горах, цветущий урюк, мама и папа, родной дом, родной край. Светлый чистый мир детства, бесконечный, как сама жизнь.

Малыш тихонько посапывал, положив ручку под щеку, а другой рукой обняв мягкого игрушечного зайца, и улыбался во сне. Светлый мир детства продолжал жить по своим законам.

Я тихонько спускаюсь вниз, мою посуду, убираю игрушки и долго смотрю в окно на огоньки вдали. У нас в России сейчас утро, все собираются на работу. Как там мои дети? Что еще отмочили? Интересно, скучают ли по мне, или вспоминают только в дни получения денег? Если бы можно было незаметно посмотреть, что они там делают. Правда, не уверена, что увиденное доставило бы мне радость…

Разбираю постель, беру книжку Дарьи Донцовой и ложусь читать. Но чтение не идет на ум, я так и засыпаю с книгой в руках, но просыпаюсь, когда возвращаются из ресторана родители Ричарда. Они стараются не шуметь, разговаривают шепотом, тихонько окликают меня, потому что будить специально вроде неудобно, но интересно знать, как вел себя ребенок и все ли в порядке, заодно поделиться своими впечатлениями. Я заверяю их, что с ребенком все в порядке, они оставляют мне деньги за работу, благодарят и уходят спать, пообещав, что в следующий раз обязательно меня пригласят снова, когда соберутся куда-нибудь пойти.

Утром я ухожу рано, пока все еще спят, чтобы успеть на работу. Захлопнув входную дверь, оказываюсь в плену туманного утра. Иду по пустынным улицам, людей на улице мало. Мужчина в комбинезоне поливает цветы шлангом из машины – цистерны, другой моет стекла на автобусной остановке. Я захожу выпить кофе в кафешку, работающую круглосуточно. Крепкий горячий кофе и булочка с кремом – вот, оказывается, чего мне не хватало для счастья. В кафе постепенно становится многолюдно (дома никто не завтракает, что ли?). Я смотрю на часы, подхватываю сумку и бегу навстречу подходящему к остановке автобусу.

Чем дольше я жила в Торонто, тем больше мне нравился этот город. Меня не интересовали набитые разными товарами торговые центры. Может быть потому, что деньги мне были нужны для определенной цели, и тратить их на разную ерунду не хотелось. Каждый торговый центр (канадцы называют его «мол») – как целый город. Там можно покушать, подстричься, развлечься, оплатить счета, побывать на распродаже чего угодно: от сувениров до автомобилей. Все магазины соединены между собой закрытыми переходами, можно бродить там целый день, ни разу не выходя на улицу. Я заходила в них только чтобы погреться, перекусить или полюбоваться на фонтаны. Особенно нравилось мне бродить по улицам в старом Торонто, откуда 200 лет назад начал застраиваться город. Узкие улочки, мощенные булыжником мостовые, как будто сама история смотрит на меня со стен домов.

И еще я заметила, что в Торонто очень дисциплинированные пешеходы. Даже при пустой дороге стоят и ждут, пока на светофоре включится зеленый. А просто так он не включается: надо нажать специальную кнопочку внизу светофора, что ты хочешь переходить дорогу. Для слепых на переходе есть специальный звуковой сигнал, что путь свободен.

Если кто и нарушает правила, так это только русские. Я и сама порой перебегала дорогу на красный свет, особенно когда на остановке стоял мой автобус, который ходит раз в пол-часа. Но после одного случая я перестала это делать раз и навсегда.

Я села в автобус вечером, чтобы ехать на смену. В такое время народу в автобусе бывает немного, и в основном все мои коллеги с нашего завода. Заходишь в автобус, со всеми здороваешься, улыбаешься родным лицам. В тот вечер было все как обычно. В нашей смене работали не только русские, были и болгары, и китайцы, а недавно как раз на нашу линию поступила молодая женщина из Румынии – Мелинда. Мы немножко поболтали с ней по-английски. Она была маленькая, худенькая, как девочка, хотя ей было уже за 30. Приехала в страну она с мужем и пятилетней дочкой, и имела официальный вид на жительство. Приехала совсем недавно, и не успела еще найти себе более-менее приличную работу, поэтому пришла на наш завод. А в ночную работала из -за дочки, чтобы днем быть с ней. Кстати, многие, имеющие маленьких детей, работали в ночную: государственных (субсидированных) детских садиков там мало, а за частный надо отвалить кругленькую сумму, что многим просто не по карману.

За разговорами время пролетело незаметно, автобус остановился на нашей остановке. Мы вышли – группа человек десять, и собрались переходить улицу. В Торонто на пешеходном переходе так же, как и у нас, горит зеленый или красный человечек. Но есть еще горящая красная ладошка: это значит, что свет на светофоре сейчас переключится, и те, кто дошел до половины дороги, успеют перейти, а те, кто не начал переход, чтоб стояли на месте. Мужики рванули через улицу на эту мигающую ладошку. Мы, повинуясь стадному чувству, рванули за ними. Они, как лихие кони, успели перебежать на другую сторону дороги, а мы только успели добежать до середины, где разделительный бордюр, как с перекрестка, наперерез нам, тронулись машины. Я остановилась и схватила за руку Ирину : «Куда?». Кто-то еще остановился рядом с нами. А кто-то побежал, я даже не поняла – кто. Тут же послышался визг тормозов и глухой удар. Наши тут же подбежали и увидели Мелинду. К счастью, она была жива. Проезжающие мимо машины стали останавливаться и вызывать 911. Мы столпились на тротуаре, одна наша женщина плакала. Надо было быстро решать, что делать. Еще несколько минут – и здесь будут полиция и скорая. Надо бы объяснить им кто такая пострадавшая и откуда, и вообще бросить человека без помощи нельзя, но мы все, стоящие толпой на ночном перекрестке, работали нелегально, и встречаться с полицией нам было бы не очень желательно. Особенно те, кто не имел официального статуса в стране, депортировались на родину в 24 часа. Большие штрафы грозили и работодателям.

Тут я вдруг вспомнила, что смена уже началась, и нас наверно ищут на заводе. Какое счастье, что есть с собой мобильный телефон! Я тут же позвонила нашему супервайзеру:

– Левон, мы тут все на перекрестке улиц Стилс и Фенмар. Мелинда попала под машину. Что нам делать?

– 911 вызвал кто-нибудь?

– Да.

– Быстро все на завод! Я сам сейчас туда приеду.

Да, вот так будет правильно: Левон – официальное лицо, он все объяснит полиции, тем более, что он хорошо говорит по-английски.

Тут же мимо нас пронеслись пожарная машина, скорая и полиция.

У входа на завод нас встречала перепуганная вторая смена. Наша смена тоже была взбудоражена так, что работали через пень-колоду.

Левон вернулся минут через сорок. Он записал номер больницы, куда увезли Мелинду, и позвонил ее мужу домой. Врачи со скорой сказали, что ее будут срочно оперировать. Под утро Левон позвонил в больницу, там сказали, что операция прошла удачно. Утром первая смена, придя на работу, долго расспрашивала нас.

В выходной девчата ходили в больницу навещать Мелинду. Она уже вставала, но у нее был какой-то сложный перелом ключицы. Муж ее работал тракером, то есть ездил на грузовике в Америку, и проблема кому оставлять дочку, встала со всей остротой. Послали вызов маме в Румынию, но ее приезд ведь дело не одного дня…

Два русских супервайзера, имеющие маленьких детей и сидящих с ними неработающих жен, по очереди забирали девочку к себе.

Когда мама Мелинды прилетела в Торонто, она пришла на фабрику, нашла этих супервайзеров и при всей смене встала перед ними на колени.

Время шло, и осень полностью вступила в свои права. В городе чувствовалась какая-то печаль, деревья склоняли под дождем свои голые ветки, в парке мокли одинокие скамейки, и при пробежке за автобусом по пересеченной местности в моих кроссовках частенько хлюпала вода. В наших ремонтируемых домах давно уже включили отопление, благо в каждом доме есть автономный источник тепла. Мы работали в шортах и майках, что было очень приятно после холодной и сырой улицы.

За два месяца работы в ремонтной строительной компании наша бригада полностью отремонтировала три дома (один для шефа, а два выставили на продажу). Причем даже занавески везде повесили и жалюзи. Я спросила у Сергея, зачем мы это сделали, хозяева же все равно по своему вкусу занавески выберут. А он ответил, что это создают уют, и повышает стоимость дома тысяч на пять.

Здорово у них придумано: покупаешь занавески, подбираешь нужную длину, отрезаешь лишнее, а потом проглаживаешь сзади утюгом специальную ленту – и красота! Никаких подшивок, иголок ниток, быстро и красиво! Мы за два часа весь дом занавесками обвесили. А из оставшихся лишних кусков Серега банты сделал для занавесок. Говорит, у него богатый опыт: в детстве двум младшим сестренкам косы заплетал и банты завязывал.

Пока один из двух домов не продастся, шеф решил другой, убитый, не покупать, а поскольку продажа дома – процесс очень длительный, то мы остались без работы. Правда, я два-три дня еще стирала белье и гладила рубашки в доме у босса.

Наш босс Юра был родом из Ивано-Франковска. В Торонто он приехал пятнадцать лет назад. Я не знаю подробностей его карьеры, он со мной ими не делился, но, по-моему, он начал свой путь с какой-то самой низшей конторской должности, а сейчас имеет собственную фирму. Правда, в Москве он закончил МГУ еще в советские времена и хорошо знал английский. Сейчас ему 37 лет, он богатый, не женатый, и сам себя считает завидным женихом. Хотя пока только с интересом перебирает кандидатуры, а жениться не спешит. На мой вопрос, почему так (а мне везде надо сунуть свой нос) отвечает, что готовить и убирать он найдет прислугу, а жена полсостояния оттяпает.

Остальные ребята из нашей бригады получили работу – менять полы в офисе у шефа. Серега долго думал, чем же меня занять, и, когда все рубашки были поглажены, взял меня тоже в офис.

Офис находился недалеко от станции метро Квин, в центральной части Даунтауна. Вокруг – шикарные магазины, высотные административные здания, нарядные витрины. Интересно, что украшать витрины к Рождеству начинают в середине октября, и мы вволю налюбовались на елки, оленей и Санта-Клаусов.

Работа у нас начиналась в 6 ч. вечера и заканчивалась в час ночи, мы бежали бегом, чтобы успеть до закрытия метро. Ромка ехал в одну сторону, а мы с Иосиком – в другую, а потом еще на автобусе. Днем в офисе были посетители, и мы не должны были им мешать. Кроме того, электропила, которой пилили паркетины, стояла в коридоре прямо возле лифта, а кто бы это разрешил в дневное время? После окончания наших работ я убирала весь мусор в мешки, пылесосила ковер в коридоре, и ни одна душа утром не догадывалась, что вечером тут велись какие-то работы. Иногда главный шеф Юра звал меня на работу в офис и днем: разложить документы, посуду, помыть холодильник, покрасить плинтуса. Тогда я исподтишка наблюдала за его посетителями.

Вот пришла какая-то женщина, достаточно молодая, не старше сорока, но очень полная. Юра был занят или куда-то ушел, она села его ждать и начала жаловаться секретарше:

– 

Ой, как на фабрике тяжело работать, ноги у меня так болят. Такое ужасное обращение. И чего мне не хватало в Грузии! Сидела себе в банке, все меня уважали, на Вы называли, и зачем только я приехала! Да еще десять тысяч долларов заняла на это!

Ей вторила другая посетительница:

– 

Плата за квартиру такая высокая. Мы, чтобы сэкономить, поселились в районе, где черные живут (нельзя говорить негры, только черные), так покоя нет ни днем, ни ночью. Их дети все время бегают и нажимают кнопку пожарной сигнализации. Каждый день по пять раз пожарные приезжают. А то начинают селедку жарить или морепродукты варить – дышать невозможно! Кажется, что все у нас в доме насквозь провоняло…

Первая опять подала голос:

– 

И продукты здесь такие невкусные. Жуешь мясо как мочалку, ни вкуса, ни запаха.

Ага, думаю, а на родине им, наверно завидуют: как же, в Канаде живут.

Тут пришел Юра и позвал их в кабинет. Они обе по общему какому-то делу пришли.

Я докрасила плинтуса, связала мусор, тут наши мужики подошли, начали полы укладывать. А я им дощечки подавала, пока убирать опилки рано. Тут Юра подошел и говорит: