Дом №12

Прошло несколько времени и он выкупил большое помещение у самых берегов Невы (этот же склад), и учредил в нем обычную курильню опия, где собирались как и простые люди, так и бывалые в этом деле любители, настоящие курильщики, причем собирались там так, словно курильня эта стояла там всю жизнь, а не месяц с небольшим, и пользовалась славой одной из лучших в мире.

Но прежде чем я приступлю к самой сути истории, уточню несколько сведений об тот самом товаре, который сбывался в этой курильне по весьма завышенной цене, и кой также доставлялся Тенетникову Контрабандой(если верить тем, кто и сам курил его и был там, то есть именно те, заядлые тамошние посидельцы, кто лично рассказывал мне об том, и кто уж давно упокоился). Самый же этот товар имел на себе некое клеймо таинства, осмотрительности и воспрещения.

Говорят даже, что он водил знакомство с предельно лихими и морально разложившимися элементами преступного мира, но точно этого подтвердить не может никто.

Так вот, самый товар есть по сути обычный опий, но, как говорят, обладающий повышенной степенью ощутимости и воздействия на человеческий организм. Казалось бы, дело обычное, да как ни так! Опий этой имел в себе некоторые алхимические добавки, ставшие запретными еще даже в средневековые времена: эти добавки были сами по себе экстрактами древних растений, которыми пользовались еще, согласно летописи, воинственные кельты для волхования, и обладали дурманными свойствами, а помимо этого еще и целебными.

Раствор и примеси, соки и прочие экстракты, выпаренные и выделенные из этих растений и преобразованные весьма тайным способом в некое снадобье или зелье, могли заставить человека уверовать в то, чего не было и в помине. Они извращали его рассудок и давали ему увидеть все то, чего быть не может, и то, что здравый мозг его никак не мог возжелать, а вот зато все низменные и подлые глубины его сознания еще как могли.

Они наделяли человека ощущением полного осознания над окружающей его средой, но в то же время усыпляли его бдительность и внимание; они давали ему плоды и фабулы таких желанных реалий, что человек, находясь в действительности всего то во сне, забывал об том и начинал верить в действенность происходящий с ним событий; он чувствовал вкус и телесные наслаждения, страх, боль, радость и все прочие чувства; он уставал но был бодр, он был силен но изнывал от усталости.

Одним словом эти алхимические ингредиенты испокон веком считались таинственными и дьявольскими, а за их использованиетогдашние вассалы объявляли человека нечистым, признавали его колдуном и и отлучали от церкви, после чего сжигали на кострах. То есть даже еще во времена писания «Молота ведьм» у многих травниц находили все те же отравляющие экстракты.

Но тем не менее, окончательно в нашем мире ничего не может пропасть, так как не смогли окончательно исчезнуть и эти травы. Поэтому и теперь, как полагают многие, эти рецепты и экстракты попали в руки к тем самым контрабандистам и крупным поставщикам опия, находящимся в Голландии, и сбываются лично в руки Тенетникову по морю, сюда, в Петербург.

Вот, пожалуй, что можно сказать об этом товаре.

– И полно! – Вмешался вдруг Гаврилов, как бы проснувшись. – Вишь как они на тебя то уставились, им этот опий сейчас дай с запретными травами, да ведь они и не откажутся.

– Нет, Архип Савельевич, ужели так делается? Уж позвольте мне досказать. – Отвечал ему Назаров и тут же продолжил историю.

Так вот, появился этот Тенетников теперь у нас в Петербурге и учредил курильню по вышесказанному адресу, и, знаете что, вот если бы сейчас наш этот самый автократ объявил бы на весь Петербург, что готов принять к себе на прием любого желающего, то и тогда бы было очереди меньше, чем она бывала у Тенетникова. Да, невероятно актуальным стал его опий: люди, позабыв обо всем, сломя голову бежали в курильню продавали и отдавали все, чтобы хоть разок успеть и попробовать одну такую дозу опия, чтобы хоть раз в жизни то испытать то счастье, познать силу мысли и величие духа. А те, кто уже пристрастился к этому опию, то мало об нем упоминал да и вообще начинал вести себя странно.

Все потребители этого опия становились подозрительными и какими-тотихими, уходили из дома в курильню и много дней их нигде не было видно; они становились замкнутыми и обособленными, а их рассудок мешался и они переставали быть похожими на сами себя; все их жены и родственники проклинали владельца курильни и мало-помалу в городе начинался ропот и недовольства, и даже были кое-какие покушения на личность Тенетникова.

Но курильня стояло железно и работала исправно, несмотря на непомерный доход, который она приносила. Сам же Лев Борисович платил хорошие налоги и пользовался многочисленной протекцией и никак более не беспокоил государство, покамест люди, то есть потребители опия, не начали пропадать и наконец находиться утопленными и совсем сгнившими в Фонтанке. То есть именно те, кто еще вчера только продавал последние вещи в ломбард за ломанный грош и отправлялся на Невский в курильню Тенетникова.

Опухших и разложившихся трупов по несколькоштук сряду вытаскивали из воды и удостоверялись в несомненном наличии насилия и убийственного умысла, ибо все они были в мешках, всюду связанные и с привязанными камнями.

Вскоре поднялся шум небывалый и многочисленные родственники писали жалобы и искали покровительства у многих чиновников и привилегированных особ, что якобы нанятые Тенетниковым люди тайно убивали их мужей и детей, с целью ограбить их и скрытно ночью выбрасывали их в реку. Проводились обыски и осмотры курильни, устанавливались следствия и слежки за ночным передвижением всех входящих и выходящих в курильню со всех ее сторон, но никак нельзя было узнать и понять: почему пропадают люди. То есть просто было видно, что вошел туда человек, и больше не вышел. Искали даже подземные ходы, но ничего не нашли.

Появились целые комиссии и инспекции в это помещение; поднимались многие толки весьма сомнительного характера и даже поступали жалобы самому императору, заканчивавшиеся просьбами и мольбами об закрытии курильни и взятия Тенетникова под арест в острог. Много проистекло тяжб и неприятных последствий. но вскоре государство убедилось в разумности народного волнения и прикрыло курильню Тенетникова, и даже чуть его самого не прикрыли.

Все эти слухи вскоре улеглись и курильня перестала существовать. Тенетников же сам также куда-то пропал и людей перестали находить мертвыми в водах Фонтанки. Тех людей, кто остался жив и не успел еще утонуть тайным образом, осталось очень мало, и многие из них сошли сума или повеселись, а те единицы, кто сумел сохранить свой рассудок, вдруг одичали и неохотно отзывались об своих давнишних забавах. Сейчас мало таких, и все они скупо и черство общаются с нормальными людьми. Так явление этой курильни прошло как эпидемия, которое унесло много жизней и погрозило вернуться вновь.

Но вот же судьба, не успело минуть и полных трех лет, как вдруг пошли слухи об новом предприятии Тенетникова, которого видел кто-то краем глаза на одном из наших портов, то есть речь теперь же идет об тайной курильне, во всех смыслах скрытой и запретной, куда могут проникнуть только избранные гуру этого предприятия. И что теперь даже вновь начали потихоньку появляться тела утопленников на Фонтанке и в других местах нашего Петербурга.

Снова поднялся шум, снова народ начал роптать. Но все на сей раз было решительно глухо и бесполезно: всякое расследование терпело крах, а происки шпионов были тщетными. Люди покидают свои дома и появляются мертвыми в водоеме и по сей день. Известно лишь только то, что эту курильню именуют как» Дом двенадцать», и не понятно даже почему.

Более я ничего не могу сказать. – Так закончил Назаров удивительную историю про ужасные события, кои теперь же я спешу вам поведать в полнейшем описании и достоверности.

Но в тот вечер мы все еще сидели потрясенные от такого рассказа, и, честно признаться, возбужденными. Один только Гаврилов сидел разочарованно и все настаивал на выдумки и детские шалости. Нас же обоих, особливо меня, он предостерег не вмешиваться ни в какую затею, и не стараться никаким способом разыскать этот дом. Так мы просидели еще без малого час, и, когда на улице стемнело уже совершенно, я горячо распрощался со всеми и отправился усаживаться в коляску, придерживаемый заботливой рукой Фрола.

Домой я вернулся в весьма потрясенном и возбужденном состоянии духа.

Глава четвертая. Курильня

Несколько дней сряду я был в высшей степени озадачен необходимостью в получении более обширных познаний относительно этой загадочной курильни, нежели тех, скудных недомолвок, которые я приобрел в гостях у Гаврилова.

Мне положительно было интересно узнать об ней всякую подробность, узнать местонахождение этого дома и разузнать самую личность Тенетникова, то есть мной руководило всего лишь наивное любопытство. Но такое любопытство более походило на ребячество или бодрую шутку, а потому я несколько успокоился и перестал мысленно гоняться за неосуществимым.

Но через какое-то время мой рассудок вновь помутился и меня, ровно как и все мои мысли, уволокло в абсолютное отчаяние и тоску. Я стал мало питаться и плохо спать, а работа по бусам и даже самая Настасья перестали волновать меня. Мне попросту хотелось самому развеять эту тайну и стать одним из тех, кому удается разгадывать тайны мира. Вскоре я окончательно обособился и одичал в своей квартире, так, что даже вечерние прогулки я совершал без Фрола и его экипажа, ибо, как известно, желание, хоть один раз пробудившееся в человеческом разуме, способно двигать им и побуждать его разум к самым затейливым предприятиям.

Я не унимался. Ни один раз еще после тогдашней нашей встречи я приходил в гости к Гаврилову и Назарову, с целью выведать от них хоть какой-либо малейший намек на местонахождение этой курильни, но все было тщетно. Один сильно бранил меня и укорял малодушием, а другой попросту отзывался незнанием.

Никогда еще в своей жизни я не испытывал подобную нужду и тягу к сей опасной авантюре, а потому, увлекаемый этой тягою, я решительно позабыл об всех возможных последствиях и с лихвой окунулся в данное предприятие. Но, надобно заметить, что я даже не испытывал никакого влечения к опию, и никогда в своей жизни не пробовал его, а потому, я так решил что это мое тщеславие и плутовство заставили меня пойти на поиски дома двенадцать; то есть если я и найду его, то вот мол, знайте, что это я его нашел, а никто другой.

Но более же меня притягивала вероятная достоверность этой легенды и самая тайна, которую я хотел развеять и прояснить, или же, напротив того, оправдать и даже поощрить эту остроумную выдумку.

Тем не менее вскоре я взял с собою свой маленький сак и отправился на поиски тайной курильни один, без какого-либо сопровождения и экипажа, поскольку хотел постичь эту тайну в совершенном уединении. Но так или иначе, все мои усилия все же свелись к одному из здешних удалых лихачей, знающих Петербург как свои пять пальцев, то есть те именно, кто являлись людьми ухищренными и осведомленными, заклейменные своею несдержанностью во всяких толках и трактовках; кто непременно смог бы внести мне всякую ясность об двухлетней давности. Именно у них то я и пытался прежде всего выяснить хоть какие-нибудь подробности относительно Тенетникова.

Вскоре я встретил того, кого искал, то есть ушлого дедка, знающего любую подворотню в городе, и, разумеется, наслышанного об курильне и Льве Борисовиче. Но к моему удивлению он не совсем понял что я имею ввиду и по моему же разъяснению отвез меня в ближайшую законную курильню. А хотя лихач так и не понял моих толкований и даже отвез не туда, я все же решил не торопиться и зайти в эту курильню, где встретил много всякого люда, но где не встретил ни одного, кто бы знал об нахождении жилища Тенетникова. Один, однако ж, много слышал об нем и утверждал меня что тот давно уже в ссылке. Другие же, лишь только речь заходила об утопленниках, с недоверием отворачивались от меня и не хотели даже что-либо сказать мне. Многие подозревали во мне жандарма и быстро стушевывались, так что это совершенно раззадорило мой интерес к тайне.

Затем я велел лихачу ехать на станцию и искать других лихачей, что и было исполнено, но, то ли извозчики сегодня все просто обмерли духом и даже никакой прыти в них не было, то ли я и впрямь лишь только поднимал панику своими вопросами, а только в тот день мне не удалось придумать решительно ничего.

Я никак не мог поверить, чтобы во всем Петербурге слухи о проклятой курильни могли быть неактуальными, что такое общественное дело не оставило в памяти жителей города никакого следа или же отпечатка.

Но больше же всего меня волновало отсутствие практичности; что я никак не мог найти способ узнать посредством дружной беседы хоть что-либо из многочисленных тайн этого дела; и что наконец самая эта весьма эксцентричная история стала уже давно простывшей новостью.

Несколько дней мне приходилось еще посещать кабаки, трактиры и прочего рода клоаки, где также я старался выведать любые подробности от самых мрачных и подозрительных личностей, используя все свои навыки в обращении и слоге. Я также не жалел и финансовых средств, угощая и просто платя многим из них для того только, чтобы развязать им языки. И вот что мне наконец удалось узнать.

Оказалось, что таковые случаи и впрямь имели место быть в Петербурге, и что даже есть многие люди, знавшие и собиравшие любые подробности, как например Державин, местный сотрудник какой-то мизерной газеты, но занимавшийся тогда выпиской и хроникой всех этих таинственных смертей, составлявший также некрологи и хранивший у себя все эти записи, и который также мог бы мне разъяснить всю суть дела. Что есть даже списки многочисленных родственников покойных и даже самые эти личности, кои употребляли некогда этот волшебный опий. Также мне удалось отыскать местонахождение того самого склада на Невском проспекте, где по словам многих людей и самого Назарова находился зловещий чертог, но в тот же день прибыть туда мне не удалось, по случаю позднего вечера.

Помимо этого мне удалось дознаться от одного лихача, что этот самый дом двенадцать и впрямь существует где-то здесь в Петербурге, и что он непременно должен находиться подле водоема (почему это знал извозчик, я не уточнил), и что этот самый дом является сам по себе не просто домом, а каким-то завуалированным заведение в образе кафешантана или трактира. Однако более точных подробностей у него я не доискался.

На следующий день я отправился на тот самый склад и долго обсматривал его и обходил все его окрестности, воображая, как бы самый Тенетников мог так ловко сплавлять трупы в реку. Я искал потайные ходы и подземные лазы; я платил взятки сторожу и проходил вовнутрь, где также ничего не удалось найти. Я отыскал съемщика склада и платил деньги даже ему, но тот лишь отправлял меня поинтересоваться в очередной клоак. Там, приехав туда, я отыскал много мерзких личностей и пьяниц, кои также охотно принимали от меня подарки, но в то же самое время также охотно врали мне всякие глупости, выдавая себя за бывших посетителей этой курильни.

Наконец я отыскал в адресном столе местожительство хроникера Державина, и отправился к нему. Это был человек умный и начитанный, но по своему помешанный на мистике и оккультизме. Он охотно принял меня и долго угощал чаем, не спеша отвечать мне на мои вопросы. Но вскоре он выдал мне все рукописи написанные им лично и тогда я углубился в чтение.

Честно сказать, в тот раз я прочел очень многое и нужное, узнал все те страшные события в точности и увидел картину как бы на лицо. Я собирал все эти достоверные факты по порядку и делал кое какие записи; сделал я также и точный портрет Тенетникова и, к моему изумлению, узнал от Державина, что сам Лев Борисович и не думал покидать Петербург, и что он вовсе не прячется от государства и скрывается от закона, и уж точно не находится в ссылке, а попросту не любит выходить из дому и живет обособленно, но не известно где. Также я беседовал с квартальными и дворниками, которые смотрели на меня еще более подозрительней, но зато когда я явился в газетную лавку и постарался дознаться подробностей там, то вдруг лавочник наотмашь дал мне адрес некоего курильщика, где только не бывавшего, что очень меня обрадовало.

Я отыскал этого человека опять же в трактире и вот чем закончилась наша встреча. Прежде всего замечу, что это был весьма жуткий и нервный человек лет сорока, часто косившийся по сторонам и куривший самокрутки. Попросил меня заказать штоф, что и было сделано, после чего он кратко рассказал мне об своих переживаниях и признался, что знал Тенетникова и был у него много раз в курильне, но он осторожно предостерег меня, что, попади я к нему, назад уже на вряд ли получится выбраться; что сам же он остался жив чудом, и самый этот опий есть ничто иное как снадобье самого беса. Он убеждал меня отказаться от моих поисков и не пытаться найти его, добавив, что дом двенадцать, это в самом деле не прозвание дома, а его порядковый номер, и что только самое Провидение и Божия воля упасла его от новой зависимости и что теперь, будучи силен духом и волею, он продолжил жить честным и порядочным человеком, свободным от какой-либо зависимости и питая немерное счастье. После чего, тот честный и порядочный человек заснул от выпитого штофа и более ничего не сказал. Я же удалился вон в небывалой радости.

Как же я был глуп и слеп, что ни одной хоть единственной своей извилиной не смог догадаться об самом прозвании этого дома, то есть об его нумерации. Счастье и ликование овладело мной. Я немедленно призвал к службе Фрола и отправился с ним объезжать все дома в городе под номером двенадцать, и в течении всего следующего месяца я отыскал таки нечто похожее на то, что могло бы быть тайной курильней, и вот что это было.

Это было маленькое здание на Набережной Фонтанки неподалеку от Аничкова моста. Всем своим видом он походил как бы на кафетерий, да только располагался в небольшом и глухом переулке, как бы скрываясь от всеобщего виду. Он имел внутренний двор и скрытый выход к складским помещениям; сам же дом был небольшим, но имел подвальное помещение, маленькие оконца которого выходили на фасад дома. Первый же этаж его был высок и подъезд его имел крыльцо со ступенями в пол этажа, а самый общий вид здания вызывал не весьма хорошее расположение. Номер дома, разумеется, был двенадцатым, и что более всего странно и удивительно, он работал исключительно в ночное время. Представьте себе. Это последнее окончательно убедило меня в моей находке.

Когда же я явился туда в тот же самый вечер, то обнаружил внутри этого кафетерия весьма грязное и убогое помещение. Все что ни было там, походило на развратный притон и мелочную, дешевую лавчонку для нищих: стекла были грязны и даже дневные лучи почти не проникали в него; висело еще несколько керосиновых ламп на потолке, а все стены даже не были обделаны штукатуркой на благоустроенный манер. Все столы были грубы и не то, чтобы не покрыты хоть чем-нибудь, а хотя бы даже и не обтесаны; всюду валялись окурки на полу и грязные салфетки на подоконниках, были липкие пятна на столах и засохшие плевки, и даже сено выпиралось из под скамеек.

Тут, в полумраке, сидело человек семь или восемь, и все они были мрачны и молчаливы; никто ни с кем не переговаривался и даже не обращал внимание на любое движение. Все они выглядели скверно и пили только кофей или чай, которые им приносил мальчик по заказу и из соседнего помещения, где была маленькая комнатка. Всюду парил табачный дым и летала какая-то дрянь, сильно докучавшая.

Но вот в чем более всего было мое подозрение, так это то, что все они время от времени спускались вниз, в подвал, и выходили от туда весьма потерянные и сбивчивые, но натурально возбужденные, как было видно по искорке в их глазах. Самую же эту дверь, которая с другой стороны была сокрыта черною занавесью, охранял некто жуткого вида, но в точности я не мог разглядеть его.

И вот, когда я уже просидел там в первый раз почти до полуночи, в помещении, а именно из той самой подвальной двери, вдруг появился он, Тенетников. При его виде я почувствовал немалое волнение, ибо вид его был грозен и суров, но я почти в ту же самую минуту удостоверился, что это действительно был он, согласно всем описаниям, которые я так долго копил и собирал.

Дух мой был непомерно счастлив и возбужден, сердце мое не знало границ и билось как колокол, поскольку я таки сумел отыскать эту таинственную личность и вот вот готовился ворваться в курильню и разгадать загадку, которую я так долго разгадывал, то есть я вовсе не собирался потреблять опий, нет, вы что, Боже меня упаси, просто мой захватнический и удалой дух непременно хотел этого.

Но какого же было мое разочарование, когда я вдруг понял, что ничего не могу сделать, и что мое посещение никак не отобразилось на лице Тенетникова, что он даже не обратил на меня внимание. Вскоре он ушел, обойдя некоторых из посетителей и забрав их с собой вниз. Я же остался ни с чем и продолжал сидеть. Еще одно событие случилось в ту ночь: один из всех этих скверных личностей, до сих пор сидевший мирно и спокойно, вдруг начал подозрительно оглядываться, и, когда я уже увидел у него в руке револьвер, он точно встал и направился в ту самую черную дверь, но через какой-то миг вылетел оттуда как ошпаренный и сбежал в ту же минуту, трясясь от страха и чуть ли не в панике. На этой его ошибке я и сам теперь не решался входить туда без приглашения.

Несколько дней еще я должен был сидеть там всякую ночь и ожидать появление Тенетникова, но всякий раз он не замечал меня и проходил мимо, что еще более повергало меня в уныние. Наконец, насильно заградив ему дорогу и набравшись духа, я вдруг встал перед ним и произнес:

– Прошу прощения, Лев Борисович, меня зовут Иван Андреевич Семечкин, я капиталист и у меня есть свое дело. Я слышал, что здесь бывает весело и всякий странник может приятно провести время, и что…

– Не знаю вас, кто вы такой, и чего вы хотите. – Властно перебил он меня, после чего отправился дальше, а мои ноги сами отошли в бок, дабы уступить ему дорогу (настолько был он грозен и силен).

Так я остался ни с чем, и более уже никогда не подходил к нему сам. Так продолжалось еще две недели, и каждый день меня ждало разочарование. Стремление мое пришло в полный упадок.

Глава пятая. Смарагдовый змей

Как-то раз я снова пришел в этот скверный притон самой поздней ночью и тут же присел на липкую и пыльную скамью подле самого входа в черную дверь, так, что я оказался практически в самом дальнем углу помещения, где было поменьше и людей и табачного дыма. На сей раз тут собралось народу несколько больше и каждый из пришедших, видимо, ожидал своей очереди на то, чтобы спуститься вниз.

Я хорошо помню тогдашние свои чувства и никак не переставал досадовать на свою неудачу. Казалось бы, разгадка тайны здесь, вот она, нужно было только взять ее. Но почему-то взять ее у меня не получалось, хотя я даже несколько раз уже почти набирался в душе духа, чтобы шагнуть туда и проскользнуть мимо таинственного стража.

Но такие смелые героические порывы оканчивались благоразумной осторожностью, поскольку, нарушив здешний порядок хоть один единый раз, я мог навечно отстранить себя от разгадки великой тайны. Я стал ждать и томиться, ждать такого случая и с волнением терпеть его длительного появления; я набирался мужества и старался отследить в выборе Тенетниковым своих посетителей хоть какую-либо комбинацию или здравый смысл.

Иной раз я даже помышлял об том, что за одним из таких посетителей по самому выходу его из нижнего этажа утром можно было попросту проследить и допросить его где-нибудь на улице, даже можно было заплатить ему и узнать все нюансы в точности. Ведь ему, надо полагать, нужны были большие деньги для потребления опия, если верить слухам и общему мифу.

Но дело в том, что это-то и был миф, легенда, и простые слухи, а на всего лишь слухи я не мог опираться и рисковать, то есть жертвуя всем своим предприятием. А если окажется так, что денег там требуется грош, и он в них не будет нуждаться? Или же, что своим допросом я смогу возбудить в нем подозрение и он в конце концов сообщит про меня Тенетникову? Что тогда будет?

Нет, так рисковать я не мог и вместе с тем покорно ждал день за днем своего счастья.

Так я сидел и досадовал на свое бессилие, и, не имея более никакой надежды, я уже намеревался встать, как вдруг Тенетников, представший в один кратчайший миг передо мною, окинув и смутив меня своим взглядом, присел ко мне за стол и деликатно сказал:

– Доброе время суток, Иван Андреевич, небось скучаешь? Это ничего что я так прямо?

– Ах нет, что вы, Лев Борисович, – отвечал я с трепетом и путаясь в мыслях. – Конечно же вы, вы… вольны как бы по возрасту своему и вашему положению обращаться ко мне таким тоном. И я очень, поверьте, очень рад что вы наконец обратили на меня свое внимание; я так долго ждал вас… Но я, право, несколько стеснен таким вашим появлением, ужели я смог так отличиться в ваших глазах от всех этих людей?