Носитель фонаря. Альтраум III

– Здесь все дороги – мои, кхи-кхи. А вот ты своей дороги не найдешь, не найдешь-сс. Ходить будешь и умрешь, и умрешь. А старому Гагусу придется обсасывать твои косточки, обгладывать твое тухлое мясцо. Старый Гагус любит тухлое мясцо. Но ему нужна-нужна и горячая кровь. Дай куснуть.

– Нет. Дайте мне пройти и кусайте сами себя.

– В этом нет никакого смысссла. У Гагуса нет горячей крови. Только воля и разум.

– Ну и замечательно. Наслаждайтесь всем этим и не смейте ко мне приближаться.

Я перешагнул через один из шевелящихся отростков этой гигантской сопли и решительно захлюпал по тоннелю по колено в канализационных стоках.

– Выход ищешь? Ищи-ищи. Ничего ты не найдешь без старого Гагуса. Еще вернёшься и будешь умолять чтобы я выпил кровушку из твоих жилушек.

Я решил проигнорировать гнусное пророчество и как можно быстрее забыть об этой чудесной истории, так как есть вещи, которые очень не хочется вспоминать в минуты уютных размышлений о пройденном жизненном пути. Ну что же, очередное доказательство того, что Lesto горячо привечает в своих рядах психопатов и извращенцев всех мастей. Ведь кто-то сидел, придумывал для этого Гагуса скрипты, сценарии, с удовольствием конструировал все эти желеобразные бородавки и полупереваренные черепа. А потом шел домой: к жене, к детям, несвязанный, без смирительной рубашки, наслаждался домашним покоем… А я вот тоже хочу насладиться домашним покоем, но вынужден убегать от всяких ублюдков, ледяными ногами брести по мерзкой каше и задирать голову в надежде увидеть выход из ситуации. И если бы хотя бы еще так не воняло…

Я слонялся по канализации примерно вечность или около того. Всё было одно и то же: низкие, поросшие мхом и покрытые слизью полукруглые своды тоннелей, фосфоресцирующая жижа, длинные бледные поганки на стенах, всепроникающий, пропитавший меня насквозь дух гнили и разложения – и ни единого выхода. Я попытался использовать вычитанное где-то «правило левой руки» – шел вдоль левой стенки, сворачивая налево же в каждый проход на ней, но канализационный лабиринт был то ли неправильный, то ли просто слишком обширный, во всяком случае «правило» не сработало, ни к какому волшебному выходу я так и не пришел. Вымокнув, провоняв и измотавшись вконец, я присел на крошечный, жесткий и страшно неудобный выступ на стене, чтобы передохнуть и собраться с мыслями. Мыслей как таковых не наблюдалось. Во всяком случае, могущих принести хоть какую-то пользу. Единственный гениальный план, который я смог придумать – это утопиться в гнусной жиже и воскреснуть на кладбище. Будь я героем какой-нибудь книжки, непременно так бы и сделал, но в реальности, по крайней мере, в том, что заменяет мне реальность, это было почти немыслимо. Штраф на самоубийство подарил бы мне незабываемые ощущения. Можете сами как-нибудь попробовать утопиться в зловонной луже, чтобы понять, насколько невозможно это сделать нормальному человеку.

– Пристрелите меня кому не жалко, а?! – простонал я.

– Пистулета нетссс, – просипели из мрака бокового тоннеля.

Сказал бы мне кто часа три назад, что я обрадуюсь этому кошмарному Гагусу как родному…

– Ладно, – сказал я со вздохом, – кусай и показывай дорогу.

– Так я и знал, все вы одинаковые, – просипело чудище. – Сперва орете и тыкаете в Гагуса всякими железными палками, а потом умоляете, чтобы он попил вашей глупой кровушки. Но ты умный, ты быстро передумал.

– Я не умный, я хилый. И очень устал. И очень хочу домой. И не имею привычки верить в себя и свои силы. Кусай быстрее, можешь хоть насмерть закусать, лишь бы это все скорее кончилось.

– Зачем насссмерть? Гагус честный и исполнен сострадания. Гагус выпьет всего четыре… нет, пять глоточков и покажет тебе путь наверх. Зато в следующий раз, когда ты сюда упадешь, ты уже не будешь спорить и обижать Гагуса, потому что будешь уже знать, что Гагус – единственный ключ от дверей и единственный ответ на твои мольбы.

Шепча все это, разумная слизь выбрасывала из своего тела длинные отростки, которые поползли и впились мне в руки, в шею и в загривок. Послышалось мерное и даже в чем-то мелодичное урчание. Гагус вздувался и опадал, мурчал, как самая жуткая кошка в мире, толкал меня горячими присосками. Мне стало странно спокойно и очень захотелось спать.

Из состояния дремоты меня вырвал вопль Гагуса

– Больно! Больно! Гагусу жжетеньки! Мерзкий, ядовитый, подлый враг, обманул Гагуса, отравил его своей дурной кровушкой!

Присоски отпали от меня и быстро втянулись. Гагус дергался, дрожал и верещал на разные голоса.

– Ядовитая, ядовитая тварь! Ох, как больно!

– Я могу чем-то помочь? – вяло и равнодушно спросил я.

Казалось что все, происходящее вокруг, – где-то очень далеко и все равно ненастоящее.

Вместо ответа Гагус снова взвыл, взметнулся вверх и с неожиданной скоростью потек по потолку тоннеля, периодически взрываясь клубами зеленого вонючего газа, причем каждый взрыв сопровождался новыми отчаянными причитаниями. Я попытался плестись вслед, но ослабевшие ноги подкосились и я плюхнулся в жижу.

Ну что же, приплыли. Если Гагус не врал, и он – действительно единственный способ отсюда выйти, то теперь я обречен на жизнь в канализации. Буду тут ползать, жрать крыс и поганки, в конце концов сам, небось, превращусь во что-то вроде Гагуса. Если он сейчас помрет от моей отравленной крови, – кстати, почему она у меня отравленная? – то, возможно, я органично его заменю, начну охотиться на неудачливых игроков и клянчить у них кровушки.

Представив картину такого своего будущего в красках, я неожиданно громко расхохотался: чувства возвращались кое-как и вразнобой, и сейчас, видимо, настала очередь чувства юмора. От смеха я повалился назад, ударился затылком о кирпич, торчащий из стены, и уставился вверх, не веря своим глазам. Далеко-далеко надо мной виднелся крошечный голубой квадратик люка

***

Полз по скобам я долго и мучительно, слабость все еще оставалась, а склизкие обувь и руки подъему не способствовали, равно как и мокрая одежда. Больше всего я боялся, что решетка на люке будет закрыта или так тяжела, что я не смогу ее поднять, но, к счастью, оставшейся у меня жизненный энергии хватило, чтобы сдвинуть металлическую решетку – щель получилась не слишком широкая, но я смог кое-как протиснуться. Нарядные и умиротворенные гости фешенебельного курорта Виван, судя по отдельным возгласам, были несколько фраппированы видом кучи вонючих отбросов, вылезающих из канализации, но я перенес отвращение почтенной публики стойко и, оглядевшись по сторонам, уяснил, что нахожусь в самой туристической клоаке, как раз неподалеку от шатра «Магесс-Бомбесс». Как ни странно, все еще продолжался день, может, разве слегка смеркалось. Подавив в зародыше соблазн рвануть в шатер, найти там Еву и нажаловаться ей, я поступил мужественно и ответственно. А именно: сам потопал домой, распугивая прохожих и оставляя на тщательно выметенной мостовой Вивана мокрые зловонные следы.

Одно хорошо, если я сейчас нарвусь на патруль фиолетовых, они меня точно не признают. Хотя о чем это я? Ник и знак клана на груди никакая грязь не скроет, нужно будет пробираться к нашей гостинице самыми узкими и заброшенными закоулочками. Интересно, что же случилось с Гагусом? Это у него сценарий такой дикий, или с моей кровью действительно что-то не так?

***

Проигнорировав выражение ужаса на лице Лукася, я залез в жестяную лоханку, заменяющую нам ванну, и битый час качал деревянную ручку насоса, добывая жалкие струйки тепловатой воды из того, что в этой гостинице именовалось душем. Виван – дорогой курорт, а это значит, что всяким нищебродам, не умеющим платить по сто золотых за ночь в приличном отеле, жизнь надо всячески затруднить. Я еще раз горячо пожелал работникам Lesto несколько статей из медицинской энциклопедии, включающих в том числе гайморит, гангрену и геморрой, (что-то меня на букве «г» заклинило, видимо, я все еще нахожусь под сильным впечатлением от Гагуса). Одежду вместе с ботинками я пихнул в мешок для местной прачечной, хотя и подумал, что некогда нам в прачечную белье сдавать будет. Раз фиолетовые пронюхали, что мы в Виване, они будут землю рыть, но нас из-под этой земли найдут. Я уже на собственном опыте убедился, что Эллана – крайне целеустремленный и настойчивый в достижении своей цели человек. А, значит, из Вивана нужно сматывать удочки. Делать ноги. Драпать, не оглядываясь.

В довершение ко всему я еще и насос сломал. Вот как спасать свою жизнь – так у меня силы ноль. А как отдирать рычаг от насоса, так это всегда пожалуйста.

Некоторые говорят, что все происходящее с нами происходит не случайно, что жизнь каждого человека – это череда испытаний, долженствующих чему-то его научить. Мне это рассуждение всегда казалось сомнительным. Вот какой полезный опыт я мог бы вынести из своих странствий по канализации Вивана, какое сакральное знание? Что не надо теряться в канализации? Спасибо, я об этой важной истине догадывался и без практических занятий. Так что мне ближе теория, что наша жизнь наполнена совершенно бессмысленными событиями и никто в этом не виноват. Мне кажется, что с таким подходом существовать как-то проще. Кое-как оттерев последние следы канализации со своего многострадального тела и побрызгавшись одеколоном Лукася, я решил почувствовать себя новым человеком. Что было очень правильным решением с моей стороны, потому что старый больше ни на что не годился, а хотел есть, спать и ныть.

Быстро заглотив вчерашний пончик с синим сыром, я отрубился на диване до прихода Евы с Акимычем и успел увидеть сон, в котором Эллана верхом на Гагусе скакала за мной, размахивая рычагом от насоса. Да, я очень примитивный человек и сны у меня соответствующие.

Глава 3

Проснулся я, когда все уже были в сборе, от того и проснулся, что галдели вовсю. Только что заявившийся Гус был жив и здоров, упорно глядя в сторону, он неестественно честным голосом рассказал, что прождал меня на баркасе до вечера, а если от него попахивает портвейном, так это потому, что он на баркасе простыл, а когда он простывает, от него всегда портвейном несет.

Я призвал почтенную публику к молчанию и поведал о своих сегодняшних приключениях. Мысль о том, что нам придется покинуть Виван, избегая встречи с нашими фиолетовыми друзьями, не слишком опечалила компанию. Как-то у нас с Виваном не очень сложилось. Рыбалка здесь, правда, отличная и спрос на рыбу роскошный, ну так Виван – не единственный морской курорт в Трансильвии. Хотя, пожалуй, и самый дорогой.

Остальным же вовсе нечего было тут терять кроме цепей и розовых панталонов, так что весть о необходимости срочного бегства пришлась чуть ли не ко двору. Рассказ же о канализации вызвал особое внимание Евы.

– Как ты говоришь эту штуку зовут? Гагус? Постарайся, пожалуйста, дословно вспомнить что он говорил. Ага…ага…ага… Он действительно называл себя «ключом» и «ответом»?

– Единственным ключом и единственным ответом, да.

– Интересненько, – Ева зажала в руке тряпку, которой снимала рабочий грим, и задумалась.

– Что интересненько?

– Интересненько, почему игра все время тебе такие загадки подсовывает. Загадки-подарки. Жирные загадки-подарки.

После чего Ева рассказала нам, что была у нее довольно дорогая книга (на этих словах она не удержалась от того, чтобы бросить укоризненный взгляд на нашу компанию вокруг стола – вдруг мы забыли, по чьей милости Ева лишилась библиотеки). Книга достаточно ценная и достаточно редкая. «Легенды и мифы мастеров колбы» – сборник всяких алхимических баек. И имелась там байка о Бальмовом Покое.

–Кто-нибудь знает что такое бальма? Это очень дорогой сплав, создаваемый исключительно алхимиками. Бальма делается из серебра, свинца и снега.

– Не такие уж дорогие ингредиенты, – сказал Акимыч.

– Ингредиенты-то недорогие, затык в том, что даже самый хороший алхимик способен произвести лишь крошечный кусочек этой бальмы в день. Второй раз за сутки можешь даже не пытаться, только котел испортишь. У бальмы есть две главные особенности. Во-первых, у нее очень и очень неплохое сопротивление магическим воздействиям. А во-вторых, бальма может проходить через любую преграду, если придать ей должное ускорение. Никакие каменные стены не спасут от стрелы с наконечником из бальмы: древко отлетит, а вот наконечник пробьет камень любой крепости. Правда, смысла в бальмовых стрелах особо нет, так как стрелы получаются очень дорогими, а шанс, что наконечник останется внутри врага, а не пройдет сквозь него, не оставив следов, не очень высок. Уж лучше стрелы зачаровывать любым из известных способов – убойная сила получается значительно выше, на бальму-то чары не наложишь.

– А яд? – спросил Акимыч?

– Теоретически можно, на практике опять-таки бессмыслица, ибо яд на стрелах вообще всегда кое-как действует. Так что проникающие способности бальмы куда чаще использовали для того, чтобы засылать механических подслушивающих шпионов в дома и замки противников. Сейчас, впрочем, любой охранный амулет заряжен на то, чтобы бальму чуять и орать, так что жучки и мышки из бальмы канули в прошлое. Их только шахтеры используют, чтобы рудные жилы разведывать. Но намного дешевле бальма все-таки не стала, ибо сохранила свою главную функцию, ее напыляют на дорогие доспехи.

– Зачем? Чтобы в этих доспехах сквозь стены проходить?

–Какие глупости, – фыркнула Ева. – Никуда ты в таком доспехе не пройдешь, а если его из цельной бальмы сделать и выстрелом из пушки, скажем, тебя в стену вогнать, то доспех-то внутрь войдет, а вот ты останешься на стене – голым и размазанным. Напыление нужно, чтобы снижать урон от магических атак. Так что и сейчас, и много лет назад бальма – ценный ресурс. И вот в славном городе Шоане давным-давно существовала большая, дружная гильдия алхимиков, которая решила сделать великое подношение самому главному и важному божеству для любого алхимика: Злой Девке, богине судьбы и удачи. Потому что если Злая Девка смотрит на алхимика без симпатии, от этого алхимика слишком часто остается лишь кучка горелых тряпок и косточек. Ну, и лучшие зелья можно только при большой удаче изготавливать. Так что шоанские алхимики собрались прыгнуть выше головы: они договорились построить Злой Девке небольшое святилище из чистой бальмы внутри одной из шоанских гор. Несколько лет они копили бальму, собирая ежедневную дань со всех членов гильдии. Распоряжался тогда казной и строительством некий Гагус Химмелюгер. Ага, я вижу, вы заинтересовались. Он не был главой гильдии, так, что-то вроде администратора по хозяйственной части. Накопили они гору бальмы, призвали металлургов, инженеров и ювелиров и таки создали свой Бальмовый Покой: из чистой бело-серебристой бальмы стены, потолки, алтарь, кадильницы и прочая утварь. Но освятить алтарь, преподнеся святилище в дар богине, не успели: в ночь перед церемонией Гагус воспользовался общей суматохой и успел каким-то хитрым образом переместить бальмовый покой неизвестно куда вглубь Шоанского хребта. Как он это сделал – я без понятия. В книге было написано, что при помощи некоего «недоброго чародейства». Все кончилось плохо для всех. Бальмовый покой так никто никогда и не нашел, а Гагуса смогли изловить коллеги по гильдии и долго выясняли у него где украденное. Выясняли они это с усердием и азартом. Среди гильдейцев было много неплохих магов и пыточных дел мастеров, так что, как написано в «Легендах»: «Гагус был обращен в ничтожество и разум полностью утратил, повторяя на все расспросы – неважно, подкрепляемые огненным внушением или нет, – «Я единственный ключ, я единственный ответ».

Ева умолкла и победно нас оглядела.

– Очуметь, – сказал я. – Это очень похоже на моего Гагуса. Только я не верю, что живого человека можно вот в такое превратить, каким бы мастером магических пыток ты не был.

Ева пожала плечами.

– Опять забыл, что ты живешь в выдуманном мире, малыш?

– В тысячный раз выношу протест, – сказал Лукась. – Ваши религиозные воззрения слишком разрушительны для моей нравственности и морали.

– Протест принимается, – привычно кивнула Ева.

– Мне кажется, – сказал Акимыч, – раз уж мы все равно собираемся бежать, то перед побегом неплохо бы провалиться в канализацию и напоследок пощупать этого вашего Гагуса за вымя. Сколько эта бальма сейчас на ауке стоит?

– Примерно золотой за грамм, – сказала Ева, – правда, это без аукционных налогов. В Антии – сильно дороже, там со снегом напряженно.

– Ого, – сказал Акимыч, явно подсчитывая что-то при помощи уставленных в потолок глаз и загибающихся пальцев. Если этот ваш покой потянет хотя бы на тысячу килограммов – это же миллион! Сколько может весить комната целиком из бальмы?

– Без понятия, – сказала Ева, – но вообще бальма не самый тяжелый материал. Ты раньше времени-то не облизывайся, ее сперва найти надо. И почему-то мне не кажется, что это будет делом столь же простым и приятным, как прогулка по заднему дворику.

Меньше всего на свете я планировал снова в этот вечер лезть в канализацию, и уж точно не с восторгом предвкушения, но именно его я в этот момент, как ни странно, испытывал. Мне, как и Акимычу, тоже ужасно захотелось миллион. До того, как миллион сомнительно замерцал нам издалека, я и не чувствовал, насколько на самом деле раздавлен грузом финансовых проблем, да еще и придавившим не только меня, но и всех моих друзей. И хотя я понятия не имел как мы будем ловить Гагуса, стращать Гагуса и вытягивать из Гагуса те секреты, которые он сумел не доверить даже лучшим палачам своей эпохи, я все равно ощущал настоящий охотничий азарт.

***

Лукася с Хохеном мы решили оставить дома, так как было совершенно непонятно как вытаскивать Хохена из люка – скобы его определенно не выдержат. Лукась совершенно не возражал против такого решения и пообещал, что зато успеет за это время «достойно экипироваться для продуманного побега». Хохен не возражал тем более. Мы старательно облачились во все самое драное и грязное, хотя я так и не решился снова надеть вещи из мешка – понятно, что новая одежда скоро будет выглядеть точно так же, но я просто не мог заставить себя прикоснуться к этим вонючим тряпкам. К счастью, далеко тащиться в этих обносках нужды не было. Ближайшая канализационная решетка имелась прямо перед отелем, и решетку эту, кажется, надежно вделанную в мостовую, Гус выворотил одним движением вместе с парой булыжников.

– Цемент старый, – снисходительно пояснил он в ответ на наши восхищенные взоры. – Песок уже, считай.

Мне доверили нести походный фонарь из дорожных запасов Лукася, остальные вытащили из инвентарей копья, посохи и шпаги. Наш маленький грозный отряд энергично шлепал по канализации, как будто мы имели хоть какое-то представление о том, куда нам надо идти.

– Мне кажется, – сказал я где-то через час, – что он нас сам найдет, если вырубить фонарь и тихо присесть, не гремя железом.

– Мне кажется, – еще через час сказала Ева,– что запах тухлой рыбы останется со мной навсегда. Где эта твоя гигантская сопля?!

Я снова зажег фонарь и, глядя сквозь его разгорающееся пламя на задумчивые лица друзей, попробовал размышлять.

– Вообще он был ранен, то есть, отравлен. Во всяком случае он чрезвычайно громко страдал. Может быть, у него здесь есть какое-то свое логово, в которое он забился и зализывает раны. Или еще как-нибудь восстанавливает здоровье. Физическое и душевное.

– Прекрасно, – сказала Ева, – то, что всегда хотелось: как следует пошляться темной ночью по канализации без схем и плана.

– Вообще днем тут не сильно светлее, – вступился я за виванскую канализацию. – Есть еще одна идея: когда мы с Гагусом расставались, он очень громко стонал и… э… столь же громко испускал газы.

– Ага, – сказала Ева, – страдал метеоризмом.

– Голубков пускал!– хихикнул Акимыч.

Гус тоже сказал, что делал Гагус – простым и четким матросским языком.

– Ну, в общем, да, – сказал я. – Может быть, если мы дальше пойдем тихо-тихо, то мы сможем услышать его издалека, если он все еще… страдает. И визжал он тоже громко.

Потом было бесконечное блуждание по тоннелям. Сперва я шел впереди, потом в фонаре совсем закончилось масло, и я потихоньку переместился в арьергард. Шел, пялился на подсвеченные зеленым, энергично работающие лопатки Гуса и думал не пойми о чем: мысленные образы сплетались и расплетались в такт ходьбе, я и сам не понимал, о чем я грежу на ходу и вообще, похоже, я отравился здешними миазмами до галлюцинаций. Мне мерещились лица, выступающие из пятен плесени на мокрых стенах, я видел рощи, башни и яростные конницы, галопирующие быстрыми тенями по потолку, видения эти были окрашены далеким заревом костров и откликались тихими жалобными криками птиц.

– Так, стойте, – я замер. —Вы это слышите?

– Как будто скулит кто-то, – сказал Акимыч, – очень далеко.

– Или очень близко, но очень тихо, – сказала Ева. – Все замолкли и чтобы не шелохнуться!

В наступившей тишине раздался явственный горестный всхлип. Ева побрела вдоль стены, ощупывая ее ладонями, и вдруг провалилась сквозь то, что казалось продолжением каменной кладки, густо заросшей сизо-зеленым мхом.

***

Гагус вытянулся в чем-то типа особого бассейна, расположенного посреди круглого отстойника, где жижи было не по колено, как всюду, а чуть ли не по пояс. Мне. Я заметил как Гус, подхватив маленького Акимыча под мышки, усадил того на приступочку на стене, ну, а Ева просто взмыла над обстоятельствами на левитационной подушке и, подлетев к краю бассейна, опустилась на него. Хорошо быть воздушным магом.

– Уйди, дурацкая девчонка, – простонал Гагус и изверг из себя поток несимпатичной слизи. – И ты уйди, ядовитая тварь, и прочих вонючек с собой заберите.

– Это мы-то вонючки!? – возмутился Акимыч с приступочки. – Хотя сейчас наверное да… они!

– Гагус Химмелюгер? – спросила Ева голосом, каким в кино говорят детективы, арестовывающие преступников.

– Нет. Давно уже нет.

– Мы пришли расспросить вас о Бальмовом Покое.

– Мириады вас, расспрашивающих. Вы тычете в меня железом и пробиваете молнией, вы травите меня тиграми и заливаете ядами, но все ваши хитрости бессильны перед старым бессмертным и неуязвимым Гагусом. Я единственный ключ, единственный ответ. – Взвыв, Гагус снова перешел на шипение. – Ох, больнусенько мне, больнусенько старому Гагусу. Отравило его проклятое драконье яйцо своей огненной кровью.

– Матка боска! – Ева развернулась ко мне, – точно! В тебе же драконья пиявка торчит! А ее кровь, значит, смешалась с твоей. Так что ты у нас почти дракон.

– Так не дракон же, а пиявка, – пробормотал я, отгоняя от себя мирно проплывающую мимо старую позеленевшую сосиску.

– А драконья пиявка – это и есть отвалившийся кусок дракона, который ни умереть, ни развиться не может, – сказала Ева. – С дракона, когда тот сильно болеет, много таких пиявок сыплется. Он кого успеет – того затопчет, но некоторым удается удрать.

– Жжет, жжет, – простонал Гагус. – Жжет то, что не живот, а то, что совсем не живот, тоже очень жжет.

– Да, – сказала Ева. – У нашего нового знакомого -презанимательная анатомия. На обычный мясной организм не похожа, но эффект огня драконьей крови на него тоже действует.

– Ссспаси меня, дурацкая девка. Может, старый Гагус и поговорит с тобой потом, когда его не будет так жечь и печь.

– Как же я тебя спасу? – пожала плечами Ева. – Нету реагента, снимающего эффект огня драконьей крови, нужно ждать, когда он сам нейтрализуется – месяц, другой.

– Дура! – взвизгнул Гагус, – есть такой реагент! Вспомни квадрат Нимтуса о противостоянии и сродстве стихий!

– Не знаю я никаких квадратов, – нахмурилась Ева. – А драконью кровь не гасит ничто. Ни щелочи, ни кислоты, ни морские элементы…

– Утратили знания, тупые потомки, – в болезненных стонах Гагуса послышалась некоторая удовлетворенность. – Что не сгорает в драконьем пламени, что прочнее чешуи дракона?

– Не знаю, – растерялась Ева, – вера в добро и справедливость?

– Дура, алмазы! Дракон бессилен перед алмазом! Это же основы алхимии! Сила алмазов заставит сгореть драконью кровь. Немедленная нейтрализация! Дай мне алмаз, дура!

Мы стояли в канализации, утопая в гнусной жиже, и смотрели на гигантского, бьющегося в конвульсиях слизняка, требующего брильянтов.

– Прости дружище, не при брюликах я сегодня, – развел руками Акимыч.

– У меня сережка есть на харизму, с каким-то яхонтом. – сказал я, – Яхонт это случайно не алмаз?

Ева стояла, засунув руки в карманы старого плаща, и смотрела на Гагуса.

– Ладно, – сказала она, громко и несколько театрально вздохнув. После чего вытащила руки из карманов и расстегнула цепочку на шее. – Хороший был кулончик. Плюс к привлекательности и небольшой бонус к торговле. Эх, на, жри, гадость эдакая!

Она кинула кулон Гагусу, который с удивительной ловкостью прихватил его отростком и быстро пристроил куда-то внутрь своего пузырчатого тела. Мы все замерли и смотрели на Гагуса. Гагус тоже затих, видимо, прислушивался к своим ощущениям.