Парус манит ветер

Всего актеров было семь человек: трое мужчин, включая старика, и четыре девицы. Они тихо переговаривались, курили и пили чай.

– Простите, – вежливо спросил юноша, – а почему нет зрителей?

– Хе-хе. Почему, – невесело засмеялся старик. – Мы тоже хотели бы знать: почему?

– Но ведь можно пригласить знакомых.

– Так уж все знакомые этот спектакль видели, – старик обреченно махнул рукой. – Никто не придет.

– И не раз! – добавила игравшая злодейку томная красавица и улыбнулась юноше.

– Даже если придет всего один человек, мы будем играть так же, как для ста! – решительно заявил старик. – Для настоящего актера важна сцена, а не количество поклонников или поклонниц!

От этих слов актеры загрустили, и взоры красавиц затуманились.

Тогда старик запустил руку под стол и выудил оттуда бутылку вина.

– Ну, по маленькой! Для отдохновения…

Разговор сразу оживился. Хотя говорил преимущественно старик, а все остальные пили и слушали.

– Актер во время игры должен видеть картины, – педагогично изрек старик, осушая рюмку. – Что вижу? Вот главный вопрос! Играю и смотрю, как в кино. А иначе это будет простое кривляние, не имеющее никакого отношения к искусству, когда артист выходит на сцену не для того, чтобы проживать роль, а для того, чтобы демонстрировать себя и свои достоинства, у кого что есть… А если видит актер, то и зритель тоже будет видеть.

Старик допил рюмку, поглядел на юношу и ласково улыбнулся.

– Хочешь играть?

– Не знаю, – смутился юноша. – Может быть, потом.

Но старик схватил со стола какую-то толстенную книгу, быстро раскрыл ее и протянул юноше.

– На! Иди, читай вслух.

– На сцену?

– На сцену.

Юноша неуверенно взял книгу, покорно вышел на сцену и, волнуясь, прочел небольшой отрывок из какой-то пьесы.

– Теперь играй! – потребовал старик.

Юноша растерялся. Он недоуменно взглянул на старика, надеясь, что тот шутит, но старик был серьезен, а красавицы актрисы внимательно и оценивающе следили за ним.

– Я так не могу, – робко извинился юноша.

– Попробуй. Не бойся, – уговаривал старик. – Тебе понравится.

Что значит «играть» и как это делается, юноша не представлял. Оставалось либо отказаться, либо попробовать изобразить хоть что-нибудь в присутствии этих молодых красивых женщин, которые, признаться, сильно его волновали. Еще во время спектакля юноша влюбился в одну из них, в ее жгучие, слегка раскосые черные глаза, в которых кипела такая необузданная страсть, что каждый ее взгляд пронзал его точно молния.

– Играй, что помнишь, – напутствовал старик, – своими словами! Начинай!

Бедный юноша попытался начать.

С первых же слов он почувствовал, что его собственный голос вдруг сделался чужим, непривычно и странно зазвучав среди возникшей тишины; все вокруг отвлекало его; не зная, куда деть глаза, он наконец уставил их в пол; сердце бешено стучало, а тело охватила предательская нервная дрожь.

Мучительно вспоминая текст, он разболтанно заходил по сцене, нелепо размахивая руками и декламируя то, что помнил из роли. Догадываясь, что со стороны, вероятно, выглядит чудовищно, и от этого еще сильнее смущаясь, юноша заспешил, скомкал концовку и, судорожно вздохнув, остановился.

– Ну, ладно, молодец, – похвалил старик. – Садись, отдыхай. Не все сразу.

Тем временем сбегали за второй.

– Хотим танцевать! – капризно заявили девицы и устремились на сцену.

После третьей плясали все, и даже старик, не желая отставать, пустился в пляс.

Актриса с колдовскими глазами подошла к юноше и, обвив руками его шею, увлекла за собой. Едва их лица приблизились, она прижалась к нему, охватив его губы пьянящим поцелуем.

– Твои глаза, как голубые брызги! – жарко прошептала она.

Все это видели, а старик, лихо отплясывая, завопил:

– Сейчас нас всех изнасилуют!

– Хорошо бы! – поддержала одна из девиц.

В голове юноши стоял сладкий туман. Все произошло так неожиданно и замечательно, что он не мог в это поверить. Едва вновь зазвучала музыка, он устремился к актрисе, но она коварно отвернулась от него и, повиснув на шее кудрявого гитариста, прильнула к его губам с той же неистовой страстью, с которой мгновение назад целовала отвергнутого теперь юношу.

«Вот это да!» – подумал юноша, застыв на месте.

– Не грусти. Она со всеми так, – услышал он над ухом чей-то участливый баритон, – со стариком тоже. Она у него живет.

На мгновение юноша утратил дар речи. Кто-то бережно взял его под руки и, отведя в сторону, усадил на лавку.

– Уж я-то знаю, – заверил его баритон, принадлежавший толстяку с бакенбардами. – Они тут все друг с другом перетрахались, а старик к тому ж еще и голубой.

Юноша недоверчиво покосился на толстяка, но глаза у того были пьяные и честные.

– Слушай, парень, – обнял его за плечи баритон, – ты мне чем-то симпатичен, и поэтому я хочу дать тебе один совет. – Он сделал паузу и пожевал губами. – Беги отсюда, пока они тебя не сожрали!

– В каком смысле? – не понял юноша.

– В таком. Сам думай, в каком, – таинственно заключил баритон и погрузился в молчаливую задумчивость.

Безудержная пляска угасала. Близилась полночь; гасили свет, убирали со стола пустые рюмки и чашки, прятали недоеденную колбасу. Утомленные девицы разом закурили.

Юноша почувствовал страшную усталость; виски ныли, словно кто-то невидимый пытался просверлить их насквозь.

– Устал? – услышал он голос старика и, подняв голову, мучительно улыбнулся.

Старик весело глядел на него и, казалось, был очень доволен.

– Приходи завтра. Придешь?

– Не знаю, – замялся юноша, – может быть.

– Ну, гляди сам, – позволил старик. – У нас посещение свободное.

Юноша вышел за дверь, на ночном небе ярко горела луна; в сквере было тихо, лишь за деревьями шумел город.

Тем временем в подвале старик обнимал смеющуюся актрису.

– Что, Томочка, птенчик, думаешь, придет? – спросил он ее.

– Придет. Я чувствую, – ответила она и улыбнулась той зловещей улыбкой, какой улыбалась на сцене во время спектакля.

Но на следующий день юноша не пришел. Не пришел он и через неделю, и через месяц.

Иногда, по вечерам, он вспоминал свое приключение и поглядывал в сторону театра. Идти туда вновь ему не хотелось. Во-первых, из-за старика, а во-вторых, из-за той обидной истории с поцелуем.

Прошло полгода, прежде чем юноша вновь пришел в подвал и обнаружил там одиноко склонившегося над столом печального старика.

– Здравствуйте, – сказал он, спускаясь по лестнице.

Старик чуть качнулся на высоком табурете и поднял седую голову.

– Здравствуй, дорогой. Хе-хе, – улыбнулся он. – Заходи, пожалуйста. Чайку хочешь?

– Спасибо. А где все? – спросил юноша.

– А кто его знает? – погрустнел старик. – Разбежались…

Юноша осторожно присел. Чашки на столе сверкали малахитовой плесенью.

– Понимаешь, нет? – встрепенулся старик. – Каждый думает, что без него студия погибнет, и поэтому начинает вести себя соответствующим образом. Но это не так! Это глупость, произошедшая от недомыслия! – Он полез в пиджак, вытащил из кармана пачку сигарет и, достав оттуда одну, бросил пачку на стол. – Им всем кажется, что они теряли здесь время, что все это нужно одному только мне! А ведь это я научил их всему, что они теперь знают и умеют: правильно ходить, говорить, думать и чувствовать! – Он закурил, резко поднялся и нервно прошелся по залу. – Но они хотят только брать, хапать, а актер должен в первую очередь уметь отдавать, дарить людям то, что он накопил в своей душе, и если он этого не умеет или не хочет, то рано или поздно он бросает сцену!

Старик налил себе чаю и отхлебнул.

– Да что говорить. Твари. Самые хорошие вещи из гардероба утащили, – он успокоился и сел за стол. – Ну, да ладно. Дурачье. Обидно. Дело-то интересное.

Юноше стало жаль студию, жаль тот вечер с танцами, вином и поцелуями. Он взял в руки гитару и, перебирая аккорды, решил, что пришел зря.

– Послушай, – оживился старик, и глаза его потеплели. – Так ты на гитаре играешь?

– Чуть-чуть играю.

– Вот хорошо-то! А я тут, знаешь, хе-хе, стихи пишу. Может, их как-нибудь на музыку положить?

– Давайте попробуем, – пожал плечами юноша.

Старик раскрыл пухлую обшарпанную папку, достал исписанные листы, нервно кашлянул и протянул один листок юноше.

– На вот тебе экземпляр.

Юноша взял несколько аккордов на гитаре.

– По-моему, хорошо, – заключил он. – И мелодия есть. Представьте нищего с шарманкой.

Он заиграл, поглядывая в бумажку и напевая слова.

– Класс! – восторженно зарычал старик. – Просто класс! У меня стихов много! Создадим ансамбль! Пойдем на телевидение! Прославимся!..

Выбрали день и пошли.

Случилось это в феврале, когда снег на Гоголевском бульваре лежал высокими темными сугробами.

В телецентре было многолюдно. Толчею усугубляла невероятная теснота помещения, в котором волновались, ожидая своей очереди, все желающие сниматься. Здесь были дети и взрослые, таинственные личности, целители и колдуны, бизнесмены и политики, собаки и кошки со своими хозяевами, бродячие поэты, певцы, танцоры, музыканты и бог еще ведает кто, словом, такое пестрое общество, какое может встретиться только в цирке, и более нигде.

– У вас что? – спросил их шустрый блондин, вынырнув неизвестно откуда.

– Здравствуйте, – широко улыбнулся старик.

– Ну здравствуйте, – равнодушно ответил блондин и скрылся за дверью.

Его место заняла густо накрашенная девица, на лице которой косметика лежала такими плотными слоями, что соскоблить ее казалось столь же проблематично, как откопать Трою.

– Мы хотели вам песенку спеть, – объяснил старик. – Можно?

– Вы записывались? – строго спросила девица. – У нас только по записи.

– Нет. Вы понимаете, мы с концерта, и вот зашли, по дороге, – ласково соврал старик, поправляя бабочку.

– Ну, ладно, пойте, – холодно позволила девица.

Прождав два с лишним часа, томясь бездельем и волнуясь, старик и юноша попали в студию, где на них направили свет, прикрепили к одежде микрофоны и, наведя жерло телекамеры, разрешили петь.

Студия размещалась в небольшом вытянутом помещении с низким потолком и узкими стенами. В глубине, у дальней стены, стоял широкий кожаный диван. Ближе к съемочной площадке размещался оператор и усталыми, покрасневшими глазами безразлично взирал на происходящее вокруг. Слева от него, перед небольшим монитором, располагалась редакторша, а еще левее, окруженный нагромождением пультов и стоек, находился звукооператор – тот самый блондин, который первым встретился старику.

– У вас одна минута, – строго предупредила их девица-редактор. – Репетируем.

Старик и юноша переглянулись, юноша дрожащими пальцами дернул струны и, с трудом шевеля одеревеневшими губами, пропел первую строчку. Старик зычно подхватил со второй. Первый раз спели без ошибок.

– Лишних десять секунд, – недовольно нахмурилась девица.

– Да ладно, пускай, – неожиданно заступился блондин. – Ну, пусть поют.

– Ничего не «ладно»! – разозлилась девица. – Тебе все равно, а мне отвечать!

Но тут дверь распахнулась, и в студию стремительно влетел высокий брюнет в клетчатом пиджаке.

– Привет, – развязно поздоровался он со всеми. – Как дела?

Не дожидаясь ответа, он направился к накрашенной девице и, обняв ее за талию, увлек на диван. Девица не сопротивлялась.

– Ну что, пишем? – спросил блондин, повернувшись к дивану.

– Пиши, – сдалась девица, игриво забыв о принципах.

– Подождите! – Молодец в клетчатом пиджаке вдруг вскинул голову, хитро прищурился и, поглядев на старика и юношу, заявил: – Я тоже снимусь!

Вскочив с дивана, он принялся рыться в куче пыльного реквизита, сваленного в углу.

– О! То, что надо! – воскликнул он, выудив из груды тряпья белокурый женский парик.

Водрузив его на голову, он улегся на авансцене в ногах у старика и, подперев рукой голову, скомандовал:

– Давайте!

Молчаливый оператор ткнул пальцем в объектив.

– Зритель здесь. Когда поете, смотреть в камеру. И не разбегайтесь. Ближе друг к другу.

Старик заметно помрачнел.

– Скажите, – вежливо поинтересовался он, поглядывая то на девицу, то на растянувшегося у его ног длинного молодца в женском парике, – а зачем здесь лежит этот молодой человек? Какой в этом может быть смысл?

Девица удивленно вскинула брови и взглянула на старика так, словно обнаружила в нем какую-то новую, несвойственную людям деталь.

– Картинка хорошая, – коротко объяснила она.

– Ну, пусть лежит. Что он вам, мешает, что ли? – вступился миролюбивый блондин, имевший, видимо, природную склонность к компромиссам. – Все. Тишина. Пишем, – он плавно взмахнул рукой. – Начали.

На втором куплете перепутали слова и сбились. Третий раз спели как надо.

– Снято, – устало объявила девица. – Ваши фамилии.

Назвав фамилии, старик и юноша попрощались и вышли за дверь.

– Приходите еще, – отозвался блондин.

– Следующий! – громко крикнула девица, не вставая со стула.

В подвал возвращались в хорошем настроении. По дороге купили коньяку.

– Мы обречены на успех! – воодушевленно кричал старик. – Соберем программу, запишемся и пустим в прокат! Да что говорить, я сам пойду на рынок кассетами торговать! – разошелся он. – А что ты думаешь? Силы уж не те, чтоб вкалывать.

Спустились в подвал, достали рюмки, разложили закуску и, налив сразу по полной, выпили стоя.

– За успешный дебют! – торжественно объявил старик.

Выпили по две рюмки, закусили нарезанным тонкими ломтиками и посыпанным сверху сахаром лимончиком, поддели вилочками маринованных грибочков с чесноком и луком, на свежий, пышущий сдобою хлеб намазали паштета и, расположившись поудобнее, закурили.

Струился сизый дымок, на сковороде шипел в масле картофель, а в небольшой электрической печке пеклась свежая рыба.

Неожиданно дверь распахнулась и, впуская городской шум и морозный воздух, в подвал спустилась Томочка.

– Здравствуй, солнышко! – поднялся навстречу ей старик, раскрывая объятия.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Быхах (якутский нож) – небольшой нож, 12–18 см, хвостовик 5–7 см, насаживается в рукоять, сделанную из березового корня.

2

Швертбот – тип конструкции парусной яхты.

3

Спинакер – дополнительный парус большой площади, устанавливаемый при слабом ветре перед мачтой.

4

Фордевинд – попутный ветер, дующий прямо в корму.

5

Оверштаг – поворот судна через линию ветра.

6

Бейдевинд – курс яхты под острым углом к ветру.

7

Ватерлиния – черта, по которую судно углубляется в воду.

8

Фут – 30,48 см, или 12 дюймов.

9

Эскарп – крутой внутренний откос рва.

10

Грот – нижний прямой парус на грот-мачте парусного судна.

11

Галс – движение судна относительно ветра. Различают левый (ветер дует в левый борт) и правый (ветер дует в правый борт) галсы.

12

Хорошо! Хорошо! – All right! All right! (искаж. англ.)

13

Гик – горизонтальное рангоутное дерево, по которому растягивается парус.

14

Шпангоут – бортовая поперечная балка корпуса судна.

15

Румпель – рычаг у руля для управления им.

16

Краспица – на больших яхтах поперечный брус на мачте.

17

Поверните вправо! Поверните вправо ваш фок! – Turn right! Turn right your foresail! (искаж. англ.)

18

Буер – кабина на коньках или колесах, передвигающаяся по льду или суше с ровным рельефом при помощи парусов.