Семь лет среди тэтанов. Моя личная история пребывания в загадочном и легендарном культе

Как-то раз я встретил в коридоре двух девушек, которые работали со мной еще на EPF, но так до сих пор его и не закончили. Они работали на кухне и жаловались на то, что у них совершенно нет времени учиться, потому что они постоянно торчат на кухне. Они писали заявление начальству с просьбой перевести их на другую работу. Я внимательно их выслушал, посочувствовал, а потом по пути в буфет вспомнил, что у нас в отделе переводов есть два человека, которые тоже работали на кухне, но при этом смогли завершить EPF за две недели, и я особого напряжения в них при этом не замечал. И надо добавить, что питание сотрудников в эти две недели было куда лучше, чем теперь.

Вообще, всяких вот таких ситуаций с жалобами на начальников и на положение и так далее было много. Например, с теми же статусами персонала – большинство персонала не училось, потому что «приходится много работать». Вечерами я видел, как за столами сидят сотрудники Нью Эры и, зевая, чего-то чертят на листках… им было тоже «некогда» учиться. Мы тогда работали вообще не покладая рук, и прошли курсы буквально на обеденных перерывах за пару недель.

Вообще, пронаблюдав множество таких ситуаций, до и после Си Орга, я отметил, что и жаловаться на Си Орг в основном склонны те, кто пребывал вот в эдаком странном состоянии «жертвы». Оно само по себе никак не связано с тем, где человек находится, это просто его собственное состояние. Куда его не отправь, везде ему будет плохо, и во всем будет виноват начальник или работа, и не будет ни времени для самосовершенствования, ни для продвижения. Самое странное тут было то, что в реальной жизни никто не может работать без выходных, и он всё равно эти выходные себе так или иначе устраивает, но уже каким-нибудь мошенническим образом. Самый простой – «заболеть». Особисты назначали себе придуманные «встречи» и уходили гулять по городу. Переводчики приходили в воскресенье на обед и потом снова исчезали куда-то. И так далее. Я со своей подругой обычно в воскресенье шел после обеда в Измайловский парк, мы там гуляли до ужина, потом возвращались… иногда переводчики хохотали, видя травинки в наших волосах. Как-то раз мы чуть не «попались» – выходя из трамвая, которые привез нас из парка, мы увидели, как из двери выходила венгерка Илка, наш тогдашний «этик-офицер». Я уже приготовился к обороне, как вдруг вслед за ней выпорхнул ее приятель, с которым она работала в одном кабинете, они взялись за ручки и направились прямиком в тот же самый парк… Мы выдохнули… Помню еще смешной случай, когда одним летним прекрасным днем как-то получилось так, что все сиорговцы пропали одновременно, и в организации не осталось вообще никого, кроме супервайзеров в классах, даже регистраторы куда-то умудрились исчезнуть. Это было смешно, потом нас всех строили и требовали отчета и всё такое. Но никто не догадался спросить про выходные или просто назначить их, для того чтобы этот вопрос просто закрыть. Как сказал сам же Хаббард, «закон невозможно ввести в действие, если он не соответствует обычаям того общества, в котором он вводится». Он был прав, я думаю.

Работа над письменными переводами, кто знаком с ней, вообще очень трудоемкая. У нас были старинные гудящие компьютеры, комнатка крохотная, за окном лето… в общем, обычно, отработав за экраном часов пять или шесть, я еще пару часиков читал, и потом собирался и уходил домой. Я мог уйти в шесть или в восемь, и крайне редко оставался на работе до конца, то есть до одиннадцати. Это многие знали, но поскольку к работе и к статистикам претензий не было, из попыток заставить меня торчать на работе до более позднего времени ничего не выходило. Хотя, конечно, кто-то про себя меня за это ненавидел. К этой категории, к примеру, относилась Илка…

Тогда уже дело шло к осени, и мои уходы стали очевидны, поскольку гардероба у нас не было, и я топал через весь коридор (отдел переводов находился в самом закутке) в наброшенной на плечи куртке. Она остановила меня и строго спросила:

– Куда ты идешь?

Я говорю:

– Домой.

– Но почему ты идешь домой, когда все работают?

– Потому что я сделал всю работу на сегодня.

– Тогда иди учись.

– Я уже прошел всё, что на сегодня запланировал.

…после минутного замешательства:

– А для чего тогда, по-твоему, существуют правила для персонала?

– Для чего? – спрашиваю. Она взбесилась:

– Иди и пусть тебе скажет начальник ОХС.

– ОК. – Я зашел в ОХС, дверь была напротив, и спокойно спросил начальника ОХС (который на самом деле уже не раз проигрывал в этом идиотском словесном айкидо):

– Можно спросить тебя, Виталик?

– Чего?

– Для чего существуют правила для персонала?

– Да иди ты на***!!!

– Спасибо.

Выхожу, там стоит торжественно Илка:

– И что он тебе сказал?

– «– Да иди ты на***!!!»…

У Илки отпадает челюсть – и я пошел себе дальше.

Я вообще тогда заметил, что большинство техник манипуляции рассчитано на то, что ты испугаешься в самом начале и станешь врать. А если просто применить это самое айкидо, не спорить и говорить правду, то вообще как-то подавить невозможно. Было много таких случаев, в основном как раз страдал от них начальник ОХС, который должен был «улаживать» таких как я. Например, ему донесли таки, что я вчера рано ушел с работы. Вызывает:

– Где ты был вчера после шести?

– Гулял.

– Где гулял?

Я ему описываю где. Дальше он теряется и не знает, что спросить. Мне смешно.

Иногда это задевало за живое и больное. Например, как-то раз, уже после увольнения из Си Орга моей подруги, я вечером отправился к ней в гости. Утром меня по доносу вызывают.

– Где ты был вчера после шести?

– У подружки.

– И что вы делали?

– ???? Гуляли… по улице.

– Но вчера ведь был дождь?

– Да, так и гуляли.

– Надо было в подъезд зайти…

– Спасибо за совет… я им воспользуюсь… еще есть вопросы?

– Да. Ты же нарушаешь распорядок для персонала.

– Слушай… Виталик… – говорю, – А можно спросить тебя?

– Спроси.

– Ты вообще с женой когда общаешься?

– В смысле?

– Ну как… работаем мы с утра и до ночи, времени только-только, чтобы выспаться, вы в разных отделениях. Остается только утром в воскресенье… Так?

– Ну…

– И что, это нормально?

– Ну… нет.

– О чем ты тогда меня спрашиваешь?

– Ладно, иди…

Один мой приятель потом уволился, и ему надо было перевезти вещи… однако, само собой, никто бы ему помогать не стал, ведь «бывший» – это, как нам постарались мягко объяснить – изгой. Он вечером мне звонит, просит помочь. Я понимаю, что даже если я попрошу отгул, никто мне его не одобрит, а съезжать приятелю надо завтра утром, потому что Си Орг нахлебников не терпит, независимо от их прежних заслуг. Я решаю передать записку через соседа по комнате и в первой половине дня заняться этим переездом. Тем более что никаких срочных дел в отделе нет, и там есть мой заместитель Гриша. Само собой после обеда меня снова ждут в ОХС. Дурацкая ситуация, но тогда я уже понял, что роботами можно управлять только по их же собственным инструкциям. Приходит Виталик:

– Зайди ко мне в кабинет.

– Я занят работой.

– Зайди ко мне в кабинет немедленно.

– То есть, ты хочешь сказать, что делать работу необязательно?

– Зайди ко мне в кабинет немедленно!!!

– ОК. Дай мне этот приказ в письменном виде, мне надо будет отчитаться, что я после обеда не работал, а был у тебя.

Приносит.

– ОК, – говорю. – Имею право по инструкции рассматривать его три дня.

– !!!!!! царапает на бумажке «СРОЧНО».

– ОК, иду.

Пришел. И снова старая шарманка. Я тут вообще-то должен типа врать чего-то.

– Где ты был в первой половине дня?

– Я тебе написал и передал через соседа.

– Да… но я же этого не одобрял.

– Я, – говорю, – уведомил просто, потому что надо было это с утра делать, а бумажка у тебя может сколько угодно валяться. Человеку надо было помочь, тем более что ему никто другой тут помочь не может.

– Он бывший член персонала, вы с ним не должны общаться.

– Слушай, – говорю, – а ты бы хотел, чтобы с тобой так поступили?

Он молчит.

– Ладно, иди.

В буфете-столовой нас кормили ежедневно обедом и ужином. Подразумевалось, что завтракать мы должны дома. Если учесть распорядок работы, то понятное дело, большинство сиорговцев нигде не завтракали, потому что дома еды не было, да и купить ее было некогда, а на работе большинство сразу бежали на рабочее место. Те, кто курил, устраивали себе почаще перекуры внизу в курилке, а начальство могло себе позволить «чай в кабинет», и иногда не только в кабинет. КО Особого отдела Дитхельм Алиш любил сбегать в буфет за чайком или кофе. Надо сказать, большинство иностранцев, ну уж он-то точно, по-русски вообще не понимали, и мы по этому поводу часто подтрунивали над ним между собой. Переводчики после построения дружно снимались с якорей и топали вниз, на первый этаж, попить чаю с бутербродами, тем более что работавшие на кухне EPFеры нас там радушно принимали и иногда даже еще что-то добавляли к нашей нехитрой трапезе. Само собой, как только это заприметили, на нас тут же напустили святую инквизицию. В организации вообще главной была не работа и не ее результат, а чтобы все ходили строем и в единой униформе. Короче, сидим мы, наслаждаемся своими 15 минутами чайного перерывчика, прибегает начальник ОХС и говорит:

– Переводчики, почему не работаем?

Мы начинаем ему вяло объяснять, что на голодный желудок голова не работает, и что если кому-то нужны переводы, то с этим чаепитием придется ему смириться, тем более что у нас тут особо никто не курит и вообще неизвестно, больше ли мы времени теряем за чаем, чем, скажем, он сам с сигареткой в курилке. Меня вообще эта тема с перекурами задевала еще со студенчества, когда в стройотрядах курильщики могли по полчаса курить, и никто их не трогал, а вот если ты просто присядешь отдохнуть, без сигаретки, сразу наезд начинается. Но он не сдается, и требует от нас, чтобы мы немедленно побросали свои чашки и шли «работать». Представление о работе у него, видимо, было чисто такое армейское, типа «солдаты должны копать». В это время за его спиной заходит в буфет Алиш, наливает себе кружку чая и начинает его так вальяжно прихлебывать, вслушиваясь в наш разговор и всем своим видом показывая, как важно иногда сделать перерыв. О чем разговор – он не понимает, и улыбается нам. Мы смеемся. Расстроенный Виталик оглядывается и видит, как его непосредственный начальник делает ровно то же самое, что и мы. Облом-с…

Странно, но эта система подчинения и подавления на мне не работала почему-то. Конечно, на самом деле все мои тогдашние «оппоненты» как бы «говорили от лица системы», а не лично от себя. И секрет того, как это расколдовать, был прост: просто быть собой и помнить о том, что перед тобой человек, а не система. С системой бороться нет смысла, она всегда сильнее личности. А вот если общаться с личностью, то система пропадает сама собой.

Не надо правила нарушать. Правила надо соблюдать, и побороть систему, если она встала на пути, можно только по ее же правилам. Однако, правила надо знать. Позволю тут себе очередное творческое отвлечение.

Я потом выработал общее правило. Заключалось оно в том, что для того, чтобы успешно улаживать подобные ситуации, достаточно обычно просто делать только то, что соответствует явно сформулированным обязанностям, не больше и не меньше. Не так давно я узнал, что я вовсе не первооткрыватель этой технологии, она издавна известна под названием «итальянской забастовки». «Итальянская забастовка» подразумевает собой отказ от перевыполнения производственных задач и работу строго по инструкции. Подобные вещи конторы сектантского толка просто убивают, ибо там 95% всего держится именно на энтузиазме и перевыполнении обязанностей, а не на «правилах», что бы при этом открыто не говорилось.

У меня большие озарения были именно по поводу правил игр, игр вообще, которые я окончательно сформулировал после ступени 2 (релиз чувства вины).

Я осознал, что оверты совершает только тот, кто:

(а) отрицает существование игры, и, соответственно, каких-либо ее правил – а потому становится ее неосознающим следствием,

(б) знает о существовании игры, но скрывает существование некоторых ее правил – ради выигрыша, например, что в конце концов приводит его к проигрышу и деградации,

(в) знает о существовании игры, но отрицает (для себя) существование некоторых ее правил, т.е. не конфронтирует их – становясь ПИНом (подавленным существом, или потенциальным источником неприятностей),

(г) соглашается играть в игру, правила которой ему не совсем ясны или диктуются по ходу игры – становясь следствием и деградируя.

Если некто входит в игру, точно зная ее правила, конфронтируя эти правила, и стремясь в процессе игры всегда конфронтировать и прояснять с учетом нового опыта эти правила, и соглашаясь на ново-обнаруженные подправила только по собственному определению, то он просто НЕ МОЖЕТ совершать овертов.

В крайнем случае, он всегда может использовать свое право на выход из игры в любой момент.

Все оверты возникают только потому, что:

(1) он либо не разглашает правила, по которым играет (т.е. создает видимость одной игры, на самом деле играя в другую) – и крайний вариант этого (когда правила детерминируют его, а не наоборот) называется в Саентологии ПЛ (подавляющей личностью).

(2) он не конфронтирует правила, по которым ему ПРИХОДИТСЯ играть (т.е. имеет видимость одной игры, на самом деле играя в другую) – это называется «аберрированный человек», или иногда ПИН.

Способов «сломать» такую навязанную игру есть несколько.

Первый: ОТКРЫТО прояснить ВСЕ правила игры и потребовать от всех придерживаться их и ТОЛЬКО их. Для этого требуется конфронт, сообенно когда тэтан обнаруживает себя в неизвестной ему игре. Интересно в этом то, что при достаточном уровне причинности тэтана он способен ЛЮБОМУ продемонстрировать, что НАРУШЕНИЕ правил наносит вред больше всего самому нарушителю (это наблюдение известно также как «карма»). Ибо он согласился играть в эту игру, и нарушение ее правил приводит к деградации его как игрока (к накоплению правил, которые «выше него», т.е. делают его следствием).

Второй (менее болезненный, но более рискованный): прояснить ВСЕ правила игры ДЛЯ СЕБЯ и придерживаться их и ТОЛЬКО их, озвучивая эти правила только тогда, когда кто-то начинает обвинять тебя в овертах.

Тот, кто вступил в игру осознанно, самоопределенно и с точным знанием всех правил, не совершает в ней овертов. По крайней мере – намеренных, т.е. таких, за которые его СТОИТ наказать. Ненамеренные оверты – источник опыта, и тэтана надо не наказывать, а помогать ОСОЗНАВАТЬ этот опыт и корректировать свои игровые способности.

Способ привести его к деградации: навязать ему игру, правила которой ему не вполне известны, тщательно обвиняя его в овертах каждый раз, когда он нарушает новое неизвестное ему правило, и наказывая его за это, как «заслужившего» наказание.

Тот, кто вступил в игру неосознанно, несамоопределенно и без точного знания всех правил, совершает в ней оверты, даже если ничего не делает вообще. Нет ни одной игры, в которой можно остаться безнаказанным, ничего не делая. Ничего не делать можно только вне игры. Многие становятся ПИНами только потому, что НИЧЕГО не делают, считая это безопасным. Но в игре это небезопасно. В игре нет стабильности. Есть только два пути – вверх и вниз. К большим способностям или к потере способностей.

Наказание – часть навязанной и несамоопределенной игры. Или игры, в которой есть скрытые правила, не объявленные открыто в начале игры.

Понятие добра и зла не абсолютны. Добро и зло – это мораль, а мораль определяется правилами игры. А правила игры формулируются для КАЖДОЙ игры. Произвольное обвинение в «злобности» возможно только там, где правила остаются неизвестными.

1995, до середины августа

Вот такие озарения я получил потом, анализируя этот период жизни.

Идиотов в Си Орге вообще было многовато на душу населения, и это ощущалось именно в том, что постоянно приходилось обороняться от разного рода дураков, которые «знали как надо» (то есть не так, как я это делаю) и пытались практиковать на так или иначе зависевших от них людей либо свои властные полномочия, либо свои «навыки» управления. Есть в Саентологии такие «жесткие ТУ», которые по предназначению должны улучшать способность общаться, однако на дураков они влияют как-то особенно. Например, толстый и безобразный венгр по имени Лайош, который у нас заведовал юридическими вопросами, любил вытаращиться человеку прямо в глаза и разговаривать с ним в «тоне 40», который у него выражался в дуболомской наглой интонации, которая была призвана выражать его абсолютную уверенность в том, что ты поступишь именно так, как он того желает. Лайош проходил жесткие ТУ в Копенгагене и гордился своими навыками «заставлять дела идти правильно». То, что большинство сотрудников считало его полным кретином и дебилом, его не только не волновало, но даже как-то странно радовало. Проблема была в том, что на посторонних его эти навыки не срабатывали, да работать он толком не умел. Однажды ГЦХ оштрафовали на 200 000 рублей за неуплату налогов, потому что Лайош не проконтролировал исполнение определенных условий регистрации организации в госорганах, и тогда персонал пару месяцев кушал одну капусту, однако это его самоуверенности нисколько не повредило. Было в нем что-то невыразимо детское, как у жестокого ребенка, и это мешало на него злиться по-настоящему, несмотря на то, что его манеры и идиотский смех порой просто побуждали хорошенько двинуть его в морду. Однако, и размер его тела, и это странное блаженное выражение в его поросячьих глазках его спасало от этого.

Если не считать дураков, которых везде много, лично я никогда ничего особенно отрицательного в тогдашней жизни не ощущал. Мне в Си Орге вообще нравилось, я с удовольствием занимался английским, ходил на тренировке по каратэ, гулял в свои выходные, проходил курсы с напарниками, работал… И могу сказать, что лично мне всё это здорово помогло потом в жизни. Я приобрел там множество навыков, от языковых до организационных, от философских до совершенно практических. Я научился подчиняться и командовать, я научился прояснять приказы и бороться с самодурством. Это было классно. За этот неполный год я вообще здорово изменился и словно прожил целую жизнь – столько в ней событий было… да и понимания того, что я только что выше написал – не было бы без этого.

Так оно более-менее ровно и продолжалось, без каких-либо особых вариаций, до середины августа 1995 года. Никакого моста мы не переводили, никуда мы не собирались уезжать, слухи волнами приходили и уходили, народ страшно жаждал новых материалов и готов был читать даже нечто совершенно неудобоваримое на обрывках бумаги, но чтобы «продвинутое» – то есть, что угодно, кроме вводных курсов и книги Дианетика. Никаких новых переводов никто не издавал, только чуть ли не ежемесячно запускался очередной тираж «Дианетики», к которому мы, переводчики, впрочем, никакого отношения не имели, как и к остальным переводам, которые тогда официально издавала «Нью Эра», издательство книг Рона Хаббарда.

Если говорить о собственно обучении, то больше всего мне тогда запомнились и понравились «ТУ», почти легендарные и всем, кто когда-либо хотя бы мельком пересекался с Саентологией, известные упражнения по отработке навыков общения. Описывать я их тут не буду, при желании можете найти первоисточники и ознакомиться, но могу сказать, что для меня их прохождение стало одним из переломных моментов в личном совершенствовании. Если до этого я чувствовал себя достаточно неуверенно и часто увлекался внутренними диалогами, да и вообще мало чего мог добиться общением, не изнуряя при этом собственную нервную систему, то после ТУ я стал совсем другим. Совершенно прекратились ненужные разговоры в голове, я стал довольно легко контролировать свои состояния, и так далее. ТУ я потом много раз проходил снова и снова, и в ГЦХ, и позже, когда уже изучал Академию в свободной зоне, и каждый раз это было очень успешное занятие, которое решало очередной пласт затруднений в той или иной области жизни.

Ничего другого особо примечательного в этот период не происходило, если не считать внезапного отбытия КО московского Си Орга Вальтера Котрича с женой Зарой за границу и того, что на его пост временно попал совершенно бесхарактерный КО Особого отдела Дитхельм Алиш, который впоследствии сыграл свою заметную роль в появлении в Москве Свободной Зоны. Котрича, в отличие от Алиша, большинство сотрудников искренне любили и уважали, и его отъезд был для них болезненной потерей, он был как большой папа, умел и приласкать, и наорать так, что мало не покажется. Кстати, лично принимал меня в Си Орг, приняв из моих рук контракт на миллиард лет и проговорив несколько загадочных фраз, глядя мне в глаза – что-то там про то, что «как мы рады, что ты снова с нами». В общем, отнесся ко мне с редким уважением (а может быть, он ко всем так относился, недаром ведь его так любили). Странно было еще и то, что примерно день на третий моего сиорговства, столкнувшись со мной в коридоре, где я шуршал своей шваброй, он вдруг подошел, посмотрел на меня внимательно, потом взял за плечо и сказал вполголоса: «Когда я уеду, ты будешь командовать этой организацией». Я остолбенел, «А почему?», говорю, а он так улыбнулся – «А потому что я так хочу», – и пошел своей дорогой. Оказалось потом, что он действительно оставил перед отъездом какой-то приказ насчет меня, но я был тогда на EPF, и его нельзя было ввести в действие, а потом меня «временно до приезда Котрича» определили к переводчикам, а Котрич так и не приехал обратно никогда, только писал письма о том, что он «скоро» – наверное, не хотел ломать «стабильных данных» своим любящим сотрудникам. А может быть, он просто сам собой не распоряжался…

Кажется, там был какой-то момент, когда меня сделали стажером при тогдашнем «заместителе КО по внутренним делам», как именовался наивысший в той иерархии пост для русского в Си Орге, и я даже несколько раз участвовал в финансовом планировании организации, однако что-то там не склеилось, прежний заместитель, Илья, никуда не уехал, к тому же мы с ним тогда поцапались из-за того, что он хотел, чтобы я начинал его замещать, и, в частности, должен был читать лекции о Клире для новой публики. Я отказался, объяснив ему, что я о Клире ничего сам не знаю, а втюхивать то, чего сам не нюхал, я не умею. Поорали и разбежались. Потом у него сорвалась какая-то виза на отъезд, он вернулся на свой пост, а я остался в отделе переводов.

У нас там была дружная и небольшая команда, нам было вместе интересно и здорово. Уже тогда незаметно стало проявляться некоторое наше диссидентство. Помню один случай, который тогда мне показался весьма странным. Кто-то принес в отдел газету со статьей о Хаббарде и Саентологии, и мы принялись ее с большим интересом читать. Статья была довольно стандартная, что обычно пишут в желтой прессе про это, и мы здорово веселились, читая эту чушь. Однако закончилось это невесело – в нашу комнату влетел Андрей М., один из «особо приближенных» ветеранов Си Орга, и потребовал прекратить чтение и сдать газету в Особый отдел. Я возразил, что могу читать всё, что посчитаю необходимым, и оставлю газету у себя, однако ее у нас силой изъяли и впредь посоветовали ничего и никогда не читать без особого разрешения. Меня это тоже развеселило – интересно, как они это собираются проверить, мы ж не в тюрьме тут сидим, и можем что угодно покупать и читать, не сообразуясь с предпочтениями особистов. До этого я не ощущал никаких идеологических ограничений в организации, так что это было что-то новое.

Отчасти диссидентство возникло и потому, что в расследовании нелегальных переводов была затянута одна наша переводчица, которой здорово трепали нервы из-за ее знакомства с Подшиваловой, ну и она нам частично свои злоключения рассказывала. Издателя «Дианетики 55!» и «Жили ли вы до этой жизни?» потом таки обнаружили, оказалось, что он все эти месяцы учился в ГЦХ, буквально за стеной от особистов, и потом пришел сам и покаялся, сдав непроданную часть тиража. Ее потом в лучших традициях инквизиции сиорговцы жгли во дворе на глазах у изумленной публики, готовой выхватывать книги из огня, настолько сильный был тогда голод по информации.

Спрос порождает предложение, спрос был чудовищный, а Нью Эра ничего, кроме Дианетики и нескольких цветных «детских» буклетиков по основам Саентологии предложить не могла. Все курсы внутри организации были тоже «нелегальными» с точки зрения правообладателей наследия ЛРХ, поскольку их делали тут же на коленке, печатая «левые» тиражи по несколько сотен экземпляров в типографиях. Собственно говоря, все эти переводы делались кем попало по заказу отдела обучения, безо всякой санкции от кого бы то ни было, и без какой-либо проверки на корректность, и тем не менее использовались при предоставлении дорогостоящих курсов. Сами книжки, конечно, не продавались публике, а хранились у администратора курсов, однако их многие копировали и увозили домой. Но на самом деле всей этой литературой ГЦХ торговал, предоставляя «комплекты учебных материалов» персоналу дианетических центров, то есть тем, кто приобретал курсы по обучению сотрудников для работы на местах, в своих городах и весях. Репутацию это Саентологии тоже здорово подпортило, и до сих пор можно встретить утверждения о том, что все работы Хаббарда написаны «убогим саентологическим новоязом» – что, конечно, неправда, убогим саентологическим новоязом говорили дешевые переводы Хаббарда, а не сам старик, который всё же был в свое время довольно известным писателем и довольно складно и красочно умел формулировать свои мысли.