Проникновенная история взлета и падения ВИА «Слепые»

Я волновался ещё и потому, что не был уверен в обещаниях управления культуры по поводу звукооператора и грузчиков. Я совсем не дистрофик и поднять колонку мне не в тягость, но тащить её и при этом ориентироваться в пространстве – вот это неразрешимая задача. А ещё у нас в ансамбле девушка и сердечник-барабанщик, которому за тяжести вообще нельзя браться. Пришлось бы взваливать всё на себя Саше и Афиногенычу, в здоровье которого тоже уверенности не было.

К счастью, управление не подкачало и парни вскоре подошли. Правда, не трое, как мы ожидали, а двое. Один из них действительно был звукооператором, а другой – на подмоге. Звукарь тоже перетаскивал тяжести. Он несколько раз громко хмыкнул при виде нашей – точнее, детскотворческой аппаратуры – и вслух обменялся с товарищем уничижительными комментариями по поводу её возраста и качества. Он и нас поддеть пытался задорными фразами, типа «Ну вы и дрова себе нашли!», но никто из нас на провокацию не отреагировал – да и с какой стати? Не мы её приобретали, не нам она принадлежит.

Всё это время вокруг нас вертелся обеспокоенный директор Дома детского творчества, предпенсионного возраста дядька Алексей Николаевич, который вызвался сопровождать нас в поездке. Ему сверху приказали выделить аппаратуру на концерт, но сама мысль о том, что она отправится в колонию, вызывала у него панику. Он почему-то был уверен, что оттуда она не вернётся, а если и вернётся – то поломанной и испохабленной.

К десяти утра из колонии подъехал автобус. Его вид вновь вызвал возгласы разочарования наших носильщиков и даже какое-то недовольное пыхтенье некоторых участников ансамбля.

– Ха, приколись, «КВЗ» прислали! – радостно объявил один из засланных управлением культуры казачков другому. – Таких древних автобусов я лет десять не видел. Ещё на ходу, смотри-ка ты!

Аббревиатура «КВЗ» мне мало о чём говорила. В те краткие годы детства, когда зрение было ещё со мной, никакого внимания на автобусы я не обращал и в моей памяти все они запечатлелись примерно под одним обликом – серой и скрипящей коробчонки. Сказать по правде, слепые обладают большим преимуществом перед зрячими – они оценивают окружающий мир со всеми его изобретениями не по внешнему виду, а по функциональной полезности. Какая разница, «КВЗ» это или что-то другое, стыдно на нём ехать по городу или нет – главное, что он привезёт тебя в нужное место.

Мы довольно живо перетаскали аппаратуру в автобус, и я по мере сил помогал ребятам. За рулём видавшего виды транспортного средства оказался зэк, обитатель колонии – как-то сразу и без дополнительных вопросов это определил Афиногеныч, присевший поближе к водителю.

– Много тебе осталось? – слышал я их разговор.

– Меньше года.

– Жена, дети?

– Да, жена ждёт с сыном. В Вологодской области они.

– А-а, бывал, бывал…

Ехали недолго. Потом так же живо разгрузились. Зато на территорию колонии проходили долго и медленно – всех подвергли полному досмотру.

– Молодой человек, обувь снимаем! – гремел над головой женский голос, обладательница его представлялась гигантской фурией с перепончатыми крыльями и клыками. – Молодой человек, к вам обращаюсь! – принялась трясти она меня за плечо.

– Он не видит, аккуратнее! – осадил её Саша.

Я торопливо принялся стаскивать с себя ботинки.

Этот унизительный досмотр почти поверг всех в уныние, особенно наших сопровождающих лиц, но жизнерадостный Саша парой незатейливых шуток перевёл ситуацию в приключенческий анекдот – и вот уже со всех сторон зазвучали скабрёзные шутки о свежести носков и необходимости особо тщательно проверить Зину.

– Обожжётесь! – отреагировала она так же весело, обращаясь то ли к сотруднице исправительного учреждения, то ли к похотливым мужчинам. – У меня там горячо.

Шутка вызвала очередной прилив веселья и даже что-то вроде аплодисментов. Фурия расслабилась, сменила тональность и вполне дружелюбно пожелала нам удачного концерта.

Нас повели в актовый зал, а к переноске аппаратуры подключили нескольких заключённых. Они выражали нам полное почтение и нетерпение в ожидании концерта. Вскоре мы уже настраивали инструменты. Помещение актового зала, судя по всему, оказалось небольшим, но звук получался всё равно странный – то ли не хватало мощности, то ли просто мы ни разу не слышали, как по-настоящему со сцены звучит наша аппаратура. Как бы то ни было, вскоре инструменты были настроены, а звук отрегулирован.

– Добрый день, дорогие друзья! – объявил в микрофон Макаров.

Зэки скрипели стульями и покашливали.

– Вас приветствует, – продолжал Саша, – вокально-инструментальный ансамбль «Слепые»!

Последовавшая за этим пауза предполагала аплодисменты. И они прозвучали, причём отнюдь не вяло-дежурные, а вполне боевые и энергичные. Мне было интересно, как такая сложная публика отреагирует на наше провокационное название, но судя по реакции, никаких недоумений, а самое главное, неуместной жалости мы у неё не вызвали. Мне даже подумалось, что не стоит недооценивать местный контингент – скорее всего, он принял наше название и чёрные очки на лицах как часть имиджа, а не показатель физической неполноценности. Хотя кто его знает?

– Мы пришли к вам с хорошим настроением, – продолжал изливать в зал позитив наш лидер, – и надеемся, что оно передастся и вам. Хорошее настроение, хорошие отношения между людьми – это самое главное в жизни. Надо искать и находить дружбу, создавать любовь, как бы тяжело порой ни приходилось. По крайней мере, наш ансамбль придерживается только такой философии. И об этом первая песня. Встречайте, наша вокалистка Зина Коромыслова с композицией «Звенит январская вьюга»!

– Здравствуйте, мужчины! – приветствовала публику при первых звуках песни Зина. – Вы мне нравитесь!

У-у, как зэки отреагировали на её бодрый и в высшей степени сексуальный голос! Она умела делать его таким. Я кожей почувствовал тот заряд эмоций, который частично вслух, но большей частью молча был выплеснут в этот момент в атмосферу. Хлопать ей начали ещё на первом куплете, а по окончании песни, которая должна была абсолютно всем прийтись по душе – на что мы и рассчитывали – зал разразился просто бурей аплодисментов и одобрительных выкриков.

– Девушка, замуж тебя возьму! – выкрикнул кто-то.

– Спасибо, спасибо, дорогие мужчины! – поблагодарила Зина публику, и я почувствовал в её голосе не просто сексуальность, а какое-то откровенное блядство. Подумалось даже, что порносценка из моей фантазии вполне может воплотиться в реальность.

– Вы такие замечательные, – отвешивала Зина комплименты. – Возвращайтесь скорей на свободу – женщинам вас не хватает!

Следующей вещью шла «Две звезды» – они исполняли её на пару с Сашей. Песня тоже прошла на ура, как и следующая – «Лето любви» из репертуара Розы Рымбаевой.

– Где ты, лето любви, тёплое лето? – вдохновенно пропела Зина и я, вслед за зэками тоже на мгновение призадумался о том, где же потерялась моя любовь и почему я до сих пор живу без неё.

За советско-попсовой вступительной частью последовала собственно шансонная. Саша с подпевками Зины исполнил «Извозчика» Александра Новикова – её, как ни странно, приняли прохладно. А вот на круговского «Кольщика» в чувственном исполнении Коромысловой, придавшей песне вкупе с мускулинным текстом совершенно сюрреалистическое звучание, а затем и наше «Волшебное вино» – за него я волновался особо – уголовнички отреагировали бурно.

– Браво! Молодцы, инвалиды! – кричали нам из зала.

Ага, значит, не за имидж приняли чёрные очки и название. Ну и ладно, лишь бы нравилось. В общем и целом атмосфера складывалась такой, какой и в ресторане при самом сильном подпитии посетителей редко случалась.

Песня шла за песней – мы порадовали народ «Молодой» Ефрема Амирамова, «Чёрными глазами» (кто её исполняет, я не помню), «Бурой тиной» из «Золотого ключика» и ещё несколькими проникновенными вещами. По-моему, публика искренне расстроилась, когда Саша объявил о завершении концерта.

– Прошу любить и жаловать, Зина Коромыслова! – представил он напоследок ещё раз нашу вокалистку.

– И Саша Макаров! – отреагировала Зина.

– Ансамбль «Слепые»! – выдали они на пару.

Зал безумствовал. Да уж, «Зина Коромыслова и Саша Макаров» – в этом словосочетании было что-то броское.

– Браво! Бис! – слышались крики. Надо же, зэки тоже знают такие культурные слова.

– Давайте на бис что-нибудь, – объявил нам вполголоса Саша, потому что зэки всё аплодировали и аплодировали и просили пищи духовной, но из-за кулис вышел какой-то мужчина, видимо местный начальник и попытался пресечь это дело:

– Всё, ребят, всё! Пора закругляться! А то чё-то буйные они становятся.

– «Волшебное вино» давай, музыканты! – кричали из зала. – «Волшебное вино»!

Блин, я был искренне растроган этими просьбами!

– Одну песню, товарищ майор! – попросил у начальника Саша.

– Ладно, – согласился тот. – Всего одну.

И мы к большой радости публики, под аплодисменты и одобрительные возгласы, исполнили ещё раз моё любимое «Саммер Уайн», превратившееся в русско-макаровской реальности в «Волшебное вино» – благословенное, желаемое и недоступное.

Матрица открывает щёлку

Хоть я и слепой цуцик, но об окружающем мире определённое представление имею. Я даже фильмы смотрю – точнее, слушаю. Никто, кроме слепого, не оценит во всей полноте и правдивости образ Матрицы, открытый нам знаменитой американской кинотрилогией. Он просто идеально ложится на внутренний мир незрячего. Да, ты покоишься в долбанном коконе, вокруг тьма, это сон, а из тебя высасывает энергию похотливая и всесильная компьютерная система. Она же услужливо предоставляет иллюзию реальности со своим придуманным и лживым миром – голоса, звуки, зыбкая система ценностей и приоритетов. У слепых спайка с Матрицей слабее, мы лишены жестокой благодати лицезреть разноцветные картинки несуществующего мира, которые пугают своей очевидностью и парализуют все органы чувств вместе с остатками воли и свободы. Мы больше понимаем, сильнее чувствуем и – увы! – гораздо тяжелее переживаем переливы этого понимания, за которыми скрывается не только благостная Правда, но и великий Страх.

Я свято верю в Матрицу или её подобие – этот мир может быть подчинён только ей и никак иначе. Я готов смириться с её властью – собственно, я давно смирился с ней и даже не пытаюсь роптать – ибо кто я такой, чтобы желать абсолютной Свободы в мире, законов которого я не понимаю?

Это осознание заключённости в контролируемый кокон на самом деле не приносит никакой печали – наоборот, оно делает меня крепче и спокойнее. И даже Утешительница-надежда отнюдь не утеряна мной: пусть Матрица, пусть рабство и гнёт чужеродного разума, но, в конце концов, – что стоит этой великой системе вернуть мне зрение? Одно дуновение, одно нажатие кнопки – и я снова отдамся во власть разноцветных картинок, очарование которых ещё не забыл, потому что был наделён способностью воспринимать их при рождении.

Мне ничего не надо в этой жизни – ни денег, ни положения в обществе, потому что всё иллюзия и самообман. Я всего лишь хочу снова испытать идиотское счастье видеть цвета и контуры предметов. Пусть их не существует на самом деле, пусть их рождает коварная и жестокая программа, но в них есть великое Утешение. Утешение, которого я был лишён.

Матрица, ты подаришь хотя бы на пару десятилетий эту нелепую, но такую притягательную радость разноцветья? Просто я очень устал от постоянной тьмы.

– Юрка, братела, привет!

Это Костя Симонов, владелец ресторана «Алмаз». Я с ним знаком очень поверхностно, хоть и выступаю регулярно в его шалмане. Он выходец из бандитов, держит себя со всеми запанибрата, много и неуместно шутит, строит из себя бывалого человека со связями, что ненамного расходится с действительностью, но в принципе человек неплохой. По крайней мере, незлой, да и музыкантов деньгами никогда не обижает. Знакомых он просит называть себя только «Костей» и никак иначе – помнится, он даже что-то вроде обиды изобразил, когда я по всем понятиям вежливости обозвал его Константином Григорьевичем. Что-то не припоминаю, чтобы он хоть раз звонил мне.

– Тут до меня слухи дошли, – сразу начал он с сути дела, – что ты свою группу создал, правильно?

– Ну, не совсем свою, – попытался я объяснить. – Точнее, совсем не свою. С друзьями.

– И типа на «Тройке» концерт уже дал?

– Ну да, было дело.

– Слышь, тут мне такие восторги пересказывают о том концерте – у меня аж слюнки потекли. Уважаемые люди звонят, радуются, тёплые слова говорят. А чё к нам в «Алмаз» с группой не идёшь? Чё, не родные мы что ль тебе? Зазнался, да?

– Да мы же только-только собрались. И потом, как бы наше положение не совсем понятно. Мы ведь с одной стороны от общества инвалидов, а с другой – от управления культуры. На их аппаратуре сидим. Нас для выступлений перед инвалидами, ветеранами планируют. Ну, по школам может.

– Да аппаратура не проблема. Что, в «Алмазе» аппаратуры нет? Юрка, ты давай не юли. Школы там, инвалиды, ветераны – этого у вас никто не отберёт. На утренники, на полдники – ради бога радуйте школьников с пенсионерами. А вечерком-то чё бы у нас не сыграть, правильно? С оплатой не проблема, даже не думай.

– Ну, надо с ребятами поговорить. В принципе, почему бы и нет?

– Вот давай так решим: не почему бы нет, а обязательно да, ясно? Я вас на следующую субботу планирую. Тем более Шакировой не будет, народ некем радовать. Так что подтягивайтесь. Всё, отбой.

Предложение Симонова выступить в «Алмазе» было воспринято в ансамбле с чутким пониманием. Афиногеныч издал удовлетворительный кряк, когда ему сказали, что нам заплатят. Лёша Удачин тоже вздохнул жизнерадостно. Немного помялась Зина, и причина её колебаний была вполне ясна – она как бы переходила к конкурентам, и кое-кто из руководства «Робота Вертера» мог быть этим недоволен – но вслух никаких сомнений не высказала. Вряд ли у неё имелись письменные обязательства перед хозяином «Робота», тем более что владелец заведения проживал то ли в Москве, то ли в Тель-Авиве, а на месте делами заправлял наёмный директор – лысеющий бывший хиппи Вячеслав Александрович (вот этот-то не терпел, чтобы его называли только по имени), перед которым Зина никогда не пасовала. Но косые взгляды и робкие упрёки в свой адрес она теоретически могла получить. Вячеслав Александрович хоть и варился в бандитском котле и зарплату получал от криминальных деятелей, но очень не любил распальцованных братков и всеми силами старался держаться подальше от всякого там шансона и людей его почитающих.

Саша, который тоже вроде как был доволен возможностью творческого развития и денежной за него оплаты, напомнил, что вот-вот нам предстоит дать серию выступлений по всем городским богадельням. Начинать предстояло уже на следующий день – в так называемом Центре помощи семье и детям «Юнона». И мы действительно дали там небольшой – получасовой, или даже короче – концерт, детали которого в моей памяти особо не отложились. По-моему, в актовом зале присутствовало всего человек пятнадцать проблемных мамаш, некоторые с чадами – помнится, они бегали по рядам и пищали. Мы облегчили наш репертуар исключительно до советской эстрады, выкинув шансон, и вроде бы нам даже хлопали – но сугубо из вежливости.

После второго подобного концерта – он состоялся в городском Доме ветеранов перед пенсионерами, которые не могли самостоятельно себя обслуживать, за что и были помещены сюда на довольствие благодарными детьми – Зина заявила, что у неё нет времени на благотворительные выступления и придётся обойтись в этой богоугодной деятельности без неё. Мы отнеслись к её капризу с полным пониманием, на последующих концертах – в школах и ещё каких-то социальных учреждениях – весь вокал взял на себя Саша, а мне вновь предоставили подпевки и отдельные куплеты.

Но на субботнее шоу в ресторан «Алмаз» Зина как ни в чём ни бывало заявилась, в чём, собственно, никто не сомневался.

– Скользкая баба, – высказался однако в её адрес, правда не в её присутствии, Афиногеныч, чем вызвал во мне очевидный душевный протест.

– Да ладно тебе, брось! – заступился за неё Саша. – Она хорошая девушка. Просто действительно вся эта обязаловка не для неё. Спасибо, что она вообще согласилась петь с нами.

Концерт в «Алмазе» превратился в наш второй после «Тройки» триумф. Аудитория подобралась самая что ни на есть целевая – братки и им сочувствующие с женскими половинками. Правильная эмоция попёрла у нас с самой первой композиции, люди задвигались, зааплодировали, шум издавали нужный и соответствующий. Я здесь окончательно понял преимущество Зины перед Наташей Шакировой. По сути, оно заключалось в одном-единственном слове – «талант». Наташа пела так, как поют миллионы, а Зина – по-своему, особенно. Наташа несла ресторанную обыденность и серийность, а Зина – эмоции и чувственность. Даже на уровне того непритязательного репертуара, который по большей части имелся в нашем арсенале, она могла передать такую выразительность, на которую мало кто способен. Удивлял меня и Макаров – его вокал тоже крепчал и приобретал упругую привлекательность.

– Классман! Классман! – то и дело в перерывах между песнями, а порой и во время оных подходил ко мне Костя Симонов и неслабо так хлопал по спине, отчего я даже откашливаться начал.

Нам то и дело подносили рюмки – пару раз я вынужден был отхлебнуть водяры, которую терпеть не мог. Остальные участники ансамбля тоже вроде бы пропускали, потому что чем дальше мы играли, тем Зинин голос становился озорнее, а Саша всё чаще и всё смешнее шутил в микрофон.

Концерт затягивался – мы уже по второму разу исполняли «Две звезды» и романс Тортиллы, а «Волшебное вино» – так и вовсе в четвёртый или пятый. Оно и здесь пошло у нас бронебойным хитом, чем вновь наполнило мою пустую и озлобленную душу крупицами удовлетворения.

Официально ресторан работал до часу ночи, но на этот раз всем, включая официантов, пришлось задержаться как минимум до трёх. А после того, как разошлись пошатывающиеся посетители, у нас случилось что-то вроде автепати – пьяюнищий вдрабадан Костя Симонов рассовывал нам по карманам деньги, разливал по рюмашам всё, что попадалось под руку и, хохоча, опережая остальных, торопился опрокинуть живительную влагу в горло.

По перешёптываниям официантов я понял, что сегодня нас посетила немногочисленная, но очень крутая криминальная делегация из областного центра Дивноглядовска – и осталась чрезвычайно довольна проведённым в ресторане вечером, а в особенности музыкальным сопровождением.

– Чуваки! – кричал Костя. – Вы не удивляйтесь, если вас и в область позовут, а то и куда подальше! – он ещё громче и переливчатее засмеялся от собственной шутки. – Вы сегодня всех на уши поставили! Просто всех! Ну а вот эта девушка, – по всей видимости, он схватил за руку Зину и пытался целовать её кисть, чему она вроде бы не сопротивлялась, – эта красавица и морская сирена (надо же, братки тоже умеют быть остроумными и галантными – впрочем, не мне этому удивляться), она вынула из нас сегодня весь ливер вместе с душой, сделала из них какое-то неповторимое блюдо и преподнесла нам же на вертеле! Спасибо вам, богиня!

Далее последовал ещё один поцелуй – и вроде бы в губы. К моей радости Зина будто бы слегка отстранилась – по крайней мере звуки передавали некую смазанность процесса – и не позволила перейти экспансии раздухарившегося ресторатора в порнографическую стадию.

К моему неимоверному удивлению, Зина после всей этой кутерьмы вызвалась проводить меня на такси до дома. Позже мне стало казаться, что с восклицаниями «Я Юру домой везу, Юру!» она уцепилась за меня единственно с целью отвязаться от Симонова, да наверняка так оно и было, но тогда уставшим и дезориентированным от алкоголя сознанием мне почудилось, что всё это не просто так, что в её поступке есть какой-то смысл, что за ним стоят определённые мысли и чувства – и самое ужасное, что последовавшие за этим события очевидно-пугающим образом подтвердили мне эту нелепую версию.

Помнится, я знакомил Зину с сонной матерью, которая как обычно вылезла в коридор проверить, что там с дорогим сыночком и не свернули ли ему ещё шею, хотя ключи у меня имелись и открывать дверь я, знаете ли, умел – всё-таки руки на месте. Помнится, мать заговорила с нежданной гостью отчасти растерянно, а отчасти подобострастно – она, похоже, ещё не потеряла надежду женить меня на «хорошей девушке» и даже предпринимала время от времени практические шаги в этом направлении, то и дело называя имена и адреса каких-то девушек-инвалидок – то слепых, то полулежачих, которые – о, счастье! – согласны «начать со мной отношения». Оба мы понимали, что ни одна здоровая женщина выходить замуж за слепого не согласится, а на инвалидках я с самого начала поставил тяжёлый дубовый крест: мне и собственных страданий достаточно, не хватало ещё погружаться в чужое зыбкое и страшное отчаяние, постоянно жить с ним, быть за него в ответе и при этом понимать, что абсолютно ничего не способен изменить.

– А такси ты отпустила, – вроде как с упрёком заметил я Зине. – Придётся оставлять тебя на ночь.

– Ой, и правда! – как-то чересчур радостно, чем окончательно выбила меня из колеи, воскликнула Зина. – Ну да можно опять вызвать.

– Проходите, проходите! – засуетилась мать. – Место есть, я вам постелю. Куда вы собрались в такую темень?

И Зина, ни слова не говоря, принялась снимать обувь. Господи, как я был благодарен ей в этот момент!

Мать тактично скрылась к себе в комнату, а мы ещё какое-то время посидели на кухне за чаем. Там и начали целоваться. Трудно вспомнить, кто был инициатором – не исключено, что я. Пусть я окончательно прибит к земле своим недугом, но порой и на меня находит безумное поветрие. Сильно безумное. Порой мне страшно своих желаний и фантазий – противореча всему внутреннему миру, я с ужасом думаю, во что бы я превратился, будь у меня два здоровых глаза. Может быть, меня лишили их во благо? Чтобы уберечь от преступлений? Может, всё это – опережающее наказание за несовершённые акты насилия?

Впрочем, я бы никогда не осмелился прикоснуться к Зине, не подай она мне соответствующий сигнал. А сигнал был явный – он так и трубил в моих ушах гимн на побудку, так и будоражил барабанной дробью. Она уселась ко мне на колени, мы всасывались друг в друга, я трогал её за грудь, а она хватала мою руку и направляла к перекрестью ног. Кровь вскипела – я буквально задыхался от нахлынувшего жара.

Прямо на кухне она сделала мне минет. И проглотила выхлестнувшуюся наружу жидкость. Для меня это стало некоторой неожиданностью. Нет, конечно же, я знал, что такое бывает и что некоторые девушки настолько великодушны, что способны на такие широкие жесты по отношению к мужчинам – но чтобы я, чтобы мне…

– Ещё на один раз тебя хватит? – спросила она с улыбкой – я так и почувствовал её в этом добром и понимающем голосе.

– Хватит! – ответил я дубово и слегка испуганно, и вовсе не оттого, что не был уверен в том, что меня хватит, а просто сценарий развивающихся событий был для меня слишком нов и необычен.

Мы пробрались в мою комнату, скинули одежду и сплелись. По-моему, я делал всё правильно. Я не слишком опытен в этом занятии, сама жизнь заставила отодвинуть секс в дальние уголки жизни, но какой-то опыт всё же есть, и я совсем не дикая обезьяна, которую в первый раз пустили на спайку. Меня хватило ещё на полноценный раз – и я уверен, что хватило бы ещё на два или три, лишь бы только Зина пожелала этого.

– У тебя было много женщин? – спросила она позже. Мы засыпали, и этого вопроса я ждал. Тактичная Зина сформулировала это таким благородным и возвышенным образом, но на самом деле, в сути своей, он звучал иначе: «Ты когда-нибудь был с женщиной, инвалидушка?» Нет, я не злюсь на тебя, дорогая моя любовница, я бесконечно благодарен тебе за эту ночь и твоё бескорыстное милосердие, твоё распахнутое тело и чистую открытую душу, и твой вопрос ничуть не покоробил меня. Ты должна разобраться в деталях, должна разобраться во мне – всё-таки наша близость ко многому обязывает, это обмен энергиями, обмен сущностями. Ты имеешь право на все вопросы.

– Нет, не много.

– Какая я по счёту?

– Третья. Или четвёртая. Если тебе интересно, самой первой была слепая девочка по имени Вика – мы учились вместе в интернате. Она была очень доброй и, наверное, очень несчастной, а может мудрой – она позволяла всем мальчикам заниматься с собой сексом. По очереди. Я долго отказывался от её предложений, точнее – от предложений товарищей, потому что дико стыдился всей этой ситуации, но однажды решился. Мне совсем не понравилось, у меня почти не стоял тогда, но главную миссию она выполнила – с тех пор я почувствовал себя мужчиной и немного успокоился.

– Здорово! – хмыкнула Зина, словно отгоняя трагическую и надрывную волну, которую я успел нагнать своими воспоминаниями.