Королева ветрогонов

Олег Лукошин

Королева ветрогонов

Глава 1

Конкурс составлял тридцать человек на место. Тётя Полина вела Наташу за руку и властно раздвигала массивным торсом толпившихся в коридоре детей и их взволнованных родителей. У заветного кабинета, где средоточие человеческих тел превышало все допустимые параметры, она бестактно прогнала со стула вихрастого пацанёнка, чья мама безответственно, но по уважительному волнению отлучилась в туалет, и усадила на его место Наташу. Вернувшаяся вскоре родительница мальчишки собиралась было затеять скандал, но в это самое мгновение дверь распахнулась и появившаяся на пороге Марьяна Захарьевна, директор школы-интерната, крупная и подвижная женщина, в прошлом – солистка Государственного академического ансамбля ветрогонов, объявила о начале экзамена.

Тётя Полина успела обменяться с директрисой, своей пусть и не слишком близкой, но достаточно внятной знакомой, беглыми взглядами – и выражение глаз Марьяны Захарьевны порадовало и успокоило тётю. Всё в порядке, говорили они, настроение приёмной комиссии нормальное, о девочке вашей я помню, так что пусть просто готовится и выступит достойно, а об остальном не переживайте. Две женщины, сходные по телосложению и темпераменту, невольно симпатизировали друг другу. Познакомившись случайно и вовсе не по музыкальным обстоятельствам года три назад, они обнаружили в себе практически одинаковые взгляды на жизнь и человеческую природу, взаимно оценили свою похожую склонность к специфическому юмору, отыскали в собственных биографиях почти одинаковые эпизоды в виде развода с бестолковыми и тщедушными мужьями, на пару попереживали об отсутствии детей, которых неимоверно желали, и как бы про себя решили общаться и дружить, пусть и эпизодически, мимолётно.

Особенно этому знакомству порадовалась тётя Полина, которая уже тогда строила большие планы на талантливую, но вроде как робкую племянницу, которой искренне желала добра и большой творческой реализации. Тётя Полина, в молодости ветрогонка-любительница, так и не пошла дальше студенческого вокально-инструментального ансамбля, но искусство боготворила, только в нём видела настоящую жизненную цель и отчаянно стремилась внести посильную лепту в Наташино будущее. Разумеется, яркое и творческое. Знакомство с директором школы-интерната при Академии ветрогонной музыки, безусловно, должно было поспособствовать этой благородной цели.

На экзамен вызывали не в порядке живой очереди и даже не по алфавитным спискам, а по какому-то неведомому и случайному алгоритму. Возможно, он просто отражал порядок поступления заявлений. Тем не менее тётя Полина в глубине души отчаянно переживала о том, как бы Наташу не задвинули в самый конец – когда комиссия станет уставшей и раздражительной, будет думать лишь об обеде и скором возвращении к домашним очагам. Появляться пред их очами, полагала она, стоит лишь в первые два часа экзамена, когда люди свежи и восприимчивы, когда глаз не замылился, а желудок не противится объективному восприятию музыки. К счастью – и перегляды с Марьяной Захарьевной тому объективная причина – Наташу пригласили «готовиться» буквально через сорок минут, когда небольшая партия юных талантов, уже частично заплаканная, покинула пределы творческого храма.

Под подготовкой подразумевалось перемещение в особую комнату, смежную с экзаменационной, где дети настраивались, пытались отрегулировать мышечное напряжение, совершали полезные гимнастические движения и подкреплялись старым добрым кефиром. Никакие другие вещества и стимуляторы, включая разнообразные мази, которыми пользовались все профессионалы, не разрешались. Предполагалось, что ребёнок должен продемонстрировать свои таланты quam sunt, то есть как они есть, не взирая на неизбежные погрешности.

Наташа немного беспокоила тётю Полину. Была она в эти минуты то ли не в меру отстранённой, то ли просто замкнутой и потерянной – и женщина никак не могла разобраться, какая из версий соответствует действительности. Болезненной бледности в девочке не наблюдалось, температура была нормальной, зрачки обыкновенными. Вроде бы всё в порядке, но вот этих победных искр во взгляде, этакой лёгкой, но праведной взбудораженности, этого заветного и необходимого для больших творческих актов преодоления в племяннице не наблюдалось начисто. Тётя Полина пыталась себя успокоить, внушить понимание, что, возможно, она просто переносит на девочку свои собственные комплексы, а на самом деле всё гораздо проще и никакого преодоления Наташе вовсе не требуется, но беспокойство не уходило. «Я не переживу, если её не примут», – почему-то подумалось тёте Полине, хотя что именно может произойти в этом случае она совершенно не представляла.

И вот наконец Наташу позвали на экзамен.

– Помни, что ты лучшая! – шепнула ей на ухо тётя.

И робкая, застенчивая девочка, из которой и двух слов было вытянуть сложно, вдруг уверенно и даже деловито ответила:

– Я знаю.

Ответила – и ушла на эшафот. Туда, в смежную комнату, озарённую тревожными лучами утреннего солнца, превращавшими всю картинку в какое-то нереалистичное, зыбкое, почти сказочное действо.

Приёмная комиссия состояла из пяти членов. Помимо Марьяны Захарьевны, там были её заместитель по музыкальной части и два ведущих преподавателя. А в председателях – сам Богоявленский, директор Государственной Академии ветрогонной музыки. Высокий, седовласый, красивый, с благородным профилем и пронзительными умными глазами. Корифей. Небожитель. Властитель судеб. Человек сложный, подчас нервный и капризный, но справедливый и что самое главное – отчётливо отличающий настоящий талант от подделок.

– Решетилова Наталья, десять лет, – сверяясь с бумагами, представила членам комиссии девочку Марьяна Захарьевна.

– Что ты нам пропукаешь, солнышко? – улыбнулся Наташе Богоявленский.

– Нино Рота, – отозвалась та. – Тема из кинофильма «Крёстный отец».

Богоявленский добродушно усмехнулся.

– Если бы мне платили по десять копеек за каждое прослушивание «Крёстного отца» от юных особей, я бы давно стал миллиардером, – глубокомысленно и озорно изрёк он.

– Зиновий Яковлевич, это популярная музыкальная тема, которая очень хорошо демонстрирует подготовку и возможности ребят, – защитила Наташу Марьяна Захарьевна. – Ничего удивительного, что они её выбирают.

– Нет-нет, я не возражаю! – примирительно отозвался тот. – Пусть будет «Крёстный отец».

– Ты готова? – спросила у Наташи Марьяна Захарьевна.

Та ответила кивком.

– Слушаем! – дала команду директриса.

Наташа повернулась бочком к приёмной комиссии, как её учили, слегка расставила ноги, чуть прогнулась, напрягла мышцы живота и… В следующее мгновение пространство класса наполнили чудные, прелестные, необычайно чистые, возвышенные звуки прекрасной музыкальной темы. Ну да вы отлично помните её: ла-ла ла-ла-ла ла-ла-ла-ла ла-ла-ла… Была эта музыка столь ясна, отчётлива, изумительно исполнена и артикулирована многочисленными переливами и обертонами, будто производило её на свет не человеческое существо, а сама природа колыханиями воздушных масс. Все члены жюри, включая председателя, невольно замерли, кое-кто даже открыл рот, а тётя Полина, услышав в коридоре эту божественную мелодию, не смогла сдержать накативших эмоций и расплакалась – в том числе от радости и облегчения при понимании той прекрасной истины, что с племянницей всё в порядке и никакие силы зла не смогут помешать ей пройти это первое и крайне важное жизненное испытание.

Когда Наташа закончила, члены приёмной комиссии пришли в себя не сразу.

– Колоратурное сопрано?! – оглядел коллег Богоявленский. – Это действительно было оно?

– Да, Зиновий Яковлевич! – Марьяна Захарьевна сняла очки и вытирала увлажнившиеся глаза носовым платком. – Это оно!

– От десятилетнего ребёнка? – недоумевал Богоявленский. – Такое чистое? Без единой помарки?

Коллеги лишь кивали в ответ.

– Нет, подождите, здесь что-то не то! – засомневался председатель жюри. – Что-то не чисто! Наташенька, ты использовала какую-то насадку?

Наташа молча, но убедительно замотала головой.

– Нет, что вы! – возразила Марьяна Захарьевна. – Я перед экзаменом всех проверяю. Никаких насадок!

– Или же выпила какой-то новомодный энергетик?

– Только кефир! – ответила Наташа. – Полстакана.

Богоявленский продолжал с недоумением взирать на коллег. Сначала в одну сторону, потом в другую.

– Ну тогда я ничего не понимаю! – по театральному развёл он руками в стороны. – Ни с чем подобным я никогда не сталкивался. Это просто уникум какой-то!

– Очень талантливая девочка! – кивала головой Марьяна Захарьевна. – Очень!

Члены приёмной комиссии молча соглашались с эмоциями руководителей.

– Но перехваливать нельзя, – высказалась вдруг, словно спохватившись, Марьяна Захарьевна. – Особенно сейчас. Ей надо расти и совершенствоваться…. Ваше мнение? Принимаем?

– Само собой! – взмахнул рукой Богоявленский. – А как иначе!

А потом, посмотрев пристальнее на Наташу, произнёс:

– Ну, смотри у меня, Решетилова! Если после такого дебюта не станешь великой ветрогонкой – грош тебе цена.

Наташа молча взирала на седовласого дядю, не вполне понимая смысл его слов, но почувствовав, что обязана как-то отреагировать, едва слышно прошептала:

– Спасибо…

Так Наталья поступила в знаменитую школу-интернат, откуда выходят в свет все маститые и не очень российские ветрогоны. В следующие секунды она попала в объятия тёти Полины и в честь столь знаменательного события была отвезена ей в кафе-мороженое, чтобы сполна отпраздновать столь блистательное поступление в престижное музыкальное заведение. И никого в этот день в целом мире не было счастливее тёти.

Глава 2

С самых первых дней