скачать книгу бесплатно
– Ты ему сейчас ногу оторвешь, гадина! – с ненавистью выплюнула девушка. – Не дергай, чтоб тебя!
– Понял.
Дрон замер, сломанная конечность прекратила движение вперед, растирающее изувеченный сустав Семена, медленно потянулась вверх, отпуская зажатую ногу оператора. Вероника торопливо направила на обнажившуюся рану сопло гемостатического генератора – липкая лопающаяся пена заполнила развороченный коленный сустав, гася брызги крови из порванных сосудов; из хирургического блока вырос зонд, уткнулся вглубь размозженных тканей, из второго – заструились тонкие петли сосудистых жгутов.
Коагулирующий гель заливал сосуды, фиксационное желе стабилизировано сустав перед операцией, антисептическое излучение стало обстреливать пораженную зону пучками синих вспышек.
Сзади щелкнуло.
– Как он?
Вероника зажмурилась – так сильно, как только могла. До боли в сжатых веках.
– Шшизх, можно попросить?
– Да, – ровно прозвучало из-за спины. А еще там несколько раз щелкнуло снова – когда длинные суставчатые лапы приспосабливались к поверхности.
– Убирайся отсюда. И никогда больше не приближайся ко мне. Прошу.
Паук не ответил.
– Или меня вырвет. А мне еще Семена оперировать. Уйди, пожалуйста!
Пусто – или показалось?
Вероника, поборов себя, повернулась.
Ровные ряды заснувших в объятиях энергопетель дронов. Мерный гул наплывающей энергии. Пустота.
Девушку передернуло.
Она торопливо набрала комбинацию на запястье. Повинуясь коду отпечатков, в медпункте ожил оперблок, из пола вырастал крестообразный стол, над ним расплеталась похожая на огромную розу анестезиологическая установка, по полу змеились дублирующие проводники, если основная оперустановка, нависшая над столом – похожая на согнутый в фаланге большой палец, вдруг откажет. Пока же она была во всеоружии – ярко-розовая, наполненная лекарственными растворами, насыщенная электрическими разрядами для дефибрилляции, искрящаяся фиолетовыми импульсами экстренных консультативных запросов в банки памяти (опытная база по конкретной патологии считывалась с тонких слюдяных пластин тииргатского хрусталя и эмпатировалась на кору мозга запросившего), с пятью выпухающими горбами хирургических блоков (с тем же кипящим белым металлом внутри) замерла над столом.
Тело Семена, обездвиженное, закутанное в транспорт-гель, твердый снаружи и мягкий внутри, выплыло из-под оттянутой ноги замершего дрона. Рука Вероники обозначила шесть точек – и, повинуясь толчкам эргопода, в воздухе сконденсировались шесть ярко-желтых сфер, облепивших лежащего присосками, выстреливших едва слышными хлопками газа, начиная транспортировку.
Девушка провела рукой по лбу – точнее, по тонкой прозрачной капсуле, закрывающей лицо наглухо, блокирующей любую возможность инфицирования, чертыхнулась. Терпим, терпим, сейчас доберемся до оперблока, там уже все будет – полная нагота, стрим-душ, под напором и со всех сторон, густая пена первичной санобработки антисептиком, тридцатисекундная калейдоскопная пляска разноцветных детоксикационных лучей, холодная, пахнущая всегда почему-то апельсиновой цедрой, волна наплывающей медицинской гель-робы, торопливый выбор программы «Минимально-инвазивная хирургия коленного сустава», загрузка в диагноблок анатомических данных, схем операционных техник, данных по выравниванию, удалению или сшиванию травмированных частей мениска, хрящей и связок…
Коридор тянулся и тянулся. Девушка плыла следом за транспортными ботами, торопливо вспоминая то, что учила когда-то, столетия назад, в прошлом году, когда над головой светило нормальное солнце, а не чахлый люм, воздух пах фиалками и хвоей, а не потом нестиранной бессменной майки пострадавшего Семена, а вокруг были подруги, друзья и преподаватели, даже родители иногда – но не было жуткого сознания того, что единственное оставшееся живое существо на станции сейчас, кроме нее и оператора – это гигантский паук, воплощение всех ее детских кошмаров, с которым она не способна остаться наедине даже на несколько минут… И уж тем более, не сможет – на оставшиеся восемьдесят семь длинных, чудовищно длинных дней.
Вероника стиснула зубки. Нет, не в этот раз, чтоб вас трижды всех поперек хребта ржавой шпалой!
Боты плыли вперед, послушные, тупые, безмолвные, ни один не оглянулся удивленно – что за странные вещи говорит человек в белом эластокомбинезоне, облепленном крупноячеистой фиолетовой сетью, с нелепо оттопыривающимися блоками на спине, животе и запястьях?
Дверь медотсека, выждав дежурные пять секунд, зевнула навстречу, впуская. Входя, Вероника содрогнулась – сзади и сверху, с потолка, куда она не успела посмотреть, явственно прозвучали щелчки хитина, и что-то завозилось – что-то огромное, щетинистое, мерзкое и многоногое. Ждущее ее там, за дверью…
Выждав, пока колючая дрожь, вползающая по спине наверх, на затылок, стягивающая там кожу в пучок, уймется, девушка до боли укусила губу.
Боты деловито раскладывали пациента на операционном столе, дестабилизирующими растворами ломая превращающийся в труху транспортный гель, жужжали пылеприемниками, вытягивая эту труху в утилизирующие емкости.
Дверь схлопнулась, сращивая диафрагму сразу из нескольких направлений, и на ней загорелся ярко-алый маркер. Все, доступ в отсек теперь закрыт для всех, разве что станция начнет падать вниз.
В ухе торопливо замурлыкал индикатор программы оперблока, настойчиво предлагая начать процедуру предоперационной гигиенической обработки. Вероника провела пальцем с эргоподом от горла до паха – эластокомбинезон обмяк и расползся, стал таять, вместе с выросшим на нем комплексом экстренной помощи, эластин сползал с тела, неприятно скользя по коже, словно большая мокрая улитка, сворачивался в густые длинные тяжи и, извиваясь в воздухе, уходил в модуляционный блок на стене, большой, белый, мягко гудящий. Девушка закрыла глаза, расставила ноги и растопырила пальцы, пока по телу скользил эпилирующий луч, срезающий лишний с точки зрения асептики и гигиены волосяной покров – неприятно щекочущий под мышками и между ног. Первая самостоятельная операция – не на практике, не в голоимп-проекции, вживую, без ассистирующих дроидов, без коллегиальной эмпат-волновой конференции, лишь ты и лежащий в хирургическом сне пациент. И огромная пустая станция, равнодушный кусок металла, плывущий в ледяной пустоте орбиты склочной, беснующейся планеты.
«Боль – на что она, много раз ты спросил? Представь жизнь без боли. Представь ее без страха. Представь без страдания. Без врагов, без предателей, без обид и потерь. Представь. Не можешь? Никто не может. В боли ты рождаешься. В боли ты живешь».
Никола Сна, первая книга Откровений, жестко цензурированное издание по голоимп-сети, полный запрет через пять лет после издания.
Помещение оперблока залил яркий белый свет. Нарост хирургической установки вытянулся над лежащим Семеном – сильным, здоровенным, брутальным в своей потной вонючести, но сейчас – безумно жалким, как ребенок, вылетевший на транглайде на автостраду пятого уровня (глиссмобили, несущиеся со скоростью до 1000 километров в минуту, творят чудеса с человеческим телом – несмотря на обязательное стаб-поле первого класса и гель-защиту трансглайдеров). На травмированном колене красовался огромный, снежно-яркий нарост из пены, геля и желе, который сейчас полосовали сканирующие лучи.
Упал колпак, брызнули отрывистые струйки дистиллированной воды, заерзали мягкие, но назойливые шелковые щетки, ударила жгучая струя фена, сжигая капли влаги на коже. Поползла снизу вверх огромная улитка, пахнущая цедрой.
– Наркоз даем, – услышала Вероника свой голос. Первая операция.
За дверью – паук.
Вокруг – пустота.
Почему-то, некстати, припомнился Игвер Кнутссон – красивый, несмотря на многократное омоложение, смешной в своем неловком ухаживании, сжирающий глазами, обещавший что-то более конкретное, чем обычный альфа-коитус от однокурсников…
– Наркоз дан.
Проекционная карта перед глазами расцвела – данные томографии лежащего, аналитические срезы органов, сосудов и даже тканей, бегущая полоска общего анализа крови, наслаивающиеся друг на друга снимки мыщелка бедренной кости, внутреннего мениска, распаханных крестообразных связок, расколотого надколенника и длинный зигзаг разлома большеберцовой кости – линия разлома размыкалась перед глазами девушки, костные отломки расходились, маркеры подсвечивали поврежденные сосуды, рисовали ярким пунктиром проекции протезирования, отмечали основные манипуляции по обнажению и удалению поврежденной ткани.
Вероника протянула руку – хирургический блок на запястье радостно загудел, через криокольцо, торопливо меняющее форму, выплавляя длинный хоботок артроскопа, наращивая в полости линзы и вытягивая нити люм-мультиволокон тонкой сетью вокруг. Она коснулась свободной рукой розовой громады оперблока, оживляя его, передавая информацию, активируя основные рабочие модули.
ГУУУУУУУМП!
Свет мигнул и вспыхнул снова. Слегка взвыл рециркулятор на потолке – запнувшись и снова начиная втягивать через бактерицидные фильтры воздух медицинского отсека. На миг задрожал толстый хобот оперблока, на короткий миг, но – завис, отключившись полностью.
К глотке на миг подкатило – и отпустило, оставив во рту и гортани ощущение жгучей кислятины.
Злая планета Аарана-Шестая напоминала соплячке, что прибыла на древнем «Булгакове-II», что она здесь и все видит. И ничего не забывает.
* * *
Дроны падали на замершую внизу планету – широкой россыпью, словно внезапно окаменевшие капли дождя, черные сверху, ярко сияющие всеми оттенками оранжевого снизу. Добывающие станции замерли на безопасной (относительно, конечно) ближней орбите, впившись в выброшенные хищные капли контролирующими и управляющими лучами. В холодной и вечной тишине, беззвучно, наращивая скорость, длинные каплеобразные тела неслись к запекшейся корке поверхности, тридцать километров им осталось, двадцать километров, первый тормозящий импульс, десять километров, обязательные алармы грядущего столкновения, второй тормозящий, и почти сразу – третий, корректирующий, напоминающий громкий чих, выкидывающий ярко-голубую тучку отработанных газов, следом включаются маневровые двигатели, несется серебристая трель, знакомая до зубной боли каждому дежурному оператору – та-ти-та-таааат-та-ти-та! Дрон у поверхности, готов к работе. Щелчок. Проекционный слайд в управляющей рубке последовательно расцветает зелеными точками, меняющими оранжевые.
Мятежная планета сейчас спит, ее черно-фиолетовая поверхность, пронизанная огненными прожилками, исходящая паровыми гейзерами, застыла уродливыми наростами прошлых выбросов, и в этой толстой, спекшейся от яростного жара, корке, невидимые лучи сканеров дронов торопливо ищут выходы драгоценных пород и чистых металлов, растаявших и застывших толстыми бесформенными медузами, заключенными в расплавы каменистой массы. Гулко воют антигравы, захлебываясь, выстреливают дублирующие реактивные двигатели (кислорода в атмосфере катастрофически мало), толстые каплеобразные тела, которые успели обзавестись многоколенными паучьими ногами, зависают над заживающей раной поверхности планеты, и настойчиво шарят по ней, выискивая слабое место.
Сигнал на пульт – дрон нащупал выход серебристо-голубоватой полоски родия. Толстая капля зависает над точкой разработки, другие начинают стягиваться, образовывая правильное кольцо, центр инъекции обозначается тонкими, почти невидимыми за непрерывно прущими сернистыми испарениями, маркерами лазерных указок. Где-то очень высоко, из ярко-белой точки, парящей далеко за границами атмосферы, отделяется маленькая крупинка, удлиненная спереди и расширяющаяся сзади, отделяется – и начинает разгон, подстегиваемая яростно полыхающими двигателями по краям большого закругления воронки, заставляющими ее в падении раскручиваться вокруг своей оси. Входя в густую, богатую углекислотой, аргоном и хлороводородом, атмосферу она начинает яростно шипеть, раскаляясь. Дроны танцуют в окружности, ожидая. Перед пределом внедрения – расчетное расстояние измеряется сотней метров, плюс-минус пару десятков – активируются основные двигатели (линейные и концентрические) по краям воронки и пробивающие пульсаторы на ее конусе. Здоровенное, раскаленное атмосферным трением, треугольное в разрезе тело с ревом пробивает корку и ввинчивается вглубь, выбрасывая вверх огромный фонтан пара и густое облако базальтовой пыли, мгновенно сносимой постоянно дующим ветром. И тут же оживают замершие в дрожащем полете, поддерживаемом гудящими антигравами, дроны – падают почти к самой поверхности, четыре тонкие, отражающие блики, ноги уходят наверх, ломаясь под невозможным для живого существа углом, зато еще две – вырастают из-под брюха, одна наливается ярко-голубым свечением, вторая – громко гудит, прогревая рубиновую сердцевину бурящего лазера.
Ни одно живое существо не выживет не поверхности этой планеты даже минуты – температура, атмосфера, давление, испарения… но металлические капли парят над мертвой коркой, впиваясь в нее мерцающими ярко-алыми и синими в неуловимом для обычного глаза ритме лучами добывающих установок. Порода рушится, металлические включения в нее плавятся, по краям воронки активированы металлодетекторы и мощные электромагниты, стягивающие кипящую выработку вглубь, где активирована одноразовая, стоящая шестьдесят девять миллионов аллюнтов, капсула свертывающей постоянной Агальцева, вырывающая из пространства клочки и образующая долгий коридор в не-пространстве, с поверхности в приемный отсек станции, где разваленная агрессивным излучением порода падает на длинный и широкий лоток, окатываемый мощными струями фреона.
У поверхности планеты – дикий рев ветра, несущегося с сумасшедшей скоростью с экватора к полюсам, чтобы там завиться в гигантские торнадо, выше же – гулкая тишина мертвого космоса, лишь ярко сияют шары добывающих станций, облепившие ближнюю орбиту Аараны, словно пчелы – цветок. Космос мертв. А вот эфир – нет.
– Тридцатая, слышишь меня? Я сейчас по твоим дробам влуплю, если не уберешь!
– Не принял, девять-девять, не проходит связь!
– Убрал своих дырокопов с А-Н-6693, ровно две минуты тебе даю, слышал? Дальше бахну грелкой, и сожгу к чертовой матери, браконьер хренов!
Смех на частоте.
– Девяносто девятая, вы чего там снова цапаетесь? Опять сектор не поделили?
– Не принимаю вас!
– Слышите его, этого козла?! – взревел оператор с ОДС, носящей последние цифры 99 в серийном номере. – Этот урод сидит на нашей частоте и льет все данные на своих сосунов! Только дронов спущу, его твари – уже тут, прут наше!
– Комиссара зови, чего скандалишь-то?
– Комиссар Йенсен на связи, ОСК-5! – голос ледяной, монотонный, эмоции почти сведены на ноль вживленным между полушариями ингибитором. – Назовитесь оба, позывные на контрольный канал, логи последней разработки!
– Дежурный оператор ОДС-99 Горбенко, личный код УО22993, – тут же отзывается «девяносто девятый». – Жалоба на внедрение в подконтрольный сектор дронбуров тридцатой! Прут на нашу выработку, потом…
– ОДС-30, – перебивает его голос комиссара, – ответ жду ровно тридцать секунд, потом активирую орбитальные зеркала!
– На связи! – тут же просыпается мнимо оглохшая «тридцатая». – Дежурный оператор Клаарэ, личный… кхм… код СМ12309, да… были проблемы со связью, в том числе с каналом управления дронами, полный отчет готов предоставить!
– Отчет жду, дронов убрать из сектора работы ОДС-99, – отчеканил контролирующий. – Вашей станции выставляется марка «предупреждение», вашему представителю в секторе направлена нота и копия жалобы. После второй марки ваша лицензия будет отозвана. При выдаче третьей марки в период действия второй – сожгу без предупреждения.
– Принято…
– ОДС-99, дежурный оператор Горбенко, принимали информацию?
– Да принимал, спа…
– Вашему представителю также направлена нота за нарушение правил обмена информацией в рабочем канале добывающих станций, штраф будет выставлен на ваш личный счет. Также направлен ряд рекомендаций по усилению мер контроля контрактной территории, и список санкций за необеспечение указанных. Принято?
Странный звук, словно что-то обо что-то заскрипело.
– Принято… спасибо, аная комиссар.
Ярко-белые шары плывут в пустоте, поднимаясь и опускаясь, в соответствии с работой отталкивающих излучателей, сканирующих эхолокаторами размеры и активность молодого, неспокойного и нестабильного ядра Аараны.
– Слышишь, Клаарэ, удод гнилорылый? – едва слышно, по выделенному каналу. – В бар «Юрба» лучше не заходи, похороню…
– Не принимаю, не проходит связь!
Где-то далеко наверху парят, поддерживаемые компактными а-двигателями, мощными, способными в одиночку сдвинуть с места небольшую луну, затянутые молекулярной тонирующей пленкой гигантские орбитальные зеркала, вогнутые, оборудованные системой собирающих линз, способные сфокусировать в течение нескольких минут свет Аараны-Первой, и направить луч на любой объект на орбите шестой планеты системы, сжигая его за доли секунды. Орбитальные станции контроля – ОСК, напоминающие серебряную спираль, закрученную в полтора оборота, скользят между огромных листов, готовые в любую минуту привести карающее тепло солнца в действие.
– Три-восемь, на связи?
– Да, Урмас, на связи, чего?
– Юль, в Д-Д—2845 аномалия какая-то, у меня два дроба там отмалчиваются уже… можешь глянуть?
– Минут пять терпит? У меня пик выработки сейчас, если что.
– Да, жду.
– Пять-девять, Ийта, держи левее, цепляешь кряж, там только гранит!
– Ну, цепляю, тебе-то чего?
– Пылишь, чего! Мой арахноид задрался фильтры чистить от тебя!
– Ладно, увожу, дроб-пятьдесят, дроб-три-три, уклон север-север-восток, три восьмых, увал в пять девятых! Кирик, кримпиво с тебя!
– Будет тебе пиво…
– Шесть-пять, срочно!!
– На связи шесть-пять! Чего ор..
– Арсен, гони дробов назад, у меня аварийный прогноз по эху!! Назад гони, кто есть, бросай все к черту!!
– Понял… дроб-общий, отзываю, выработку скинуть, уск…!
Дерущий уши взрыв… поверхность раскалывается, выбрасывая в чернильную тьму неба длинную струю газа, пыли и каменных отломков рванувшего протуберанца, огненные зеленые языки воспламененного метана взметаются и тут же гаснут в почти бескислородной атмосфере, яростная струя плазмы льется высоко в небо исполинским сияющим фонтаном, рассыпаясь в разные стороны сгорающими искрами, завиваемыми ветром в спирали. Исполинский удар выброса скручивает дроны, ломает, высоко выкидывает вверх, и отпускает – позволяя кускам расплавленного, искореженного и уже мертвого металла падать на поверхность, пропадая в густых волнах пара, вырывающегося из многочисленных трещин.
Длинная волна сочных ругательств, многоступенчатых, красочных, не всем понятных по содержанию, но вполне доступных по экспрессии изложения.
– Шесть-пять, ты как?
– Подожди!!
Долгие минуты, когда оператор терзает дисплей телеметрии, пытаясь поймать сигналы от всех дронов дежурной смены, пытаясь неоднократно и безуспешно. Долго матерится, видя многочисленные надписи: «Сигнал отсутствует», наблюдая значок расколотой молнии, символизирующий полный отказ технической единицы, уже понимает, как гибель основной добывающей партии скажется на его зарплате…
– Девять-шесть, восемнадцатой!
– Принимаю…
– Эльзан, ты забыл, нет?
Шипение, тишина.
– Эльзан?
– А? А-а, дьявольщ… Ярик, я уже вывожу!
– Просрочка сорок стандартных минут, девяносто шестая! Комиссара зовем?
– Да задрал, не суветись… суев… тись… сь… ты… договортимся….
– Эль?
– …мся, мна-мна-мна…
