Воин-Врач III

– Эй, народ честной, гости да хозяева! Друга давнишнего встретил я, праздник на душе, имею желание поесть от пуза и выпить крепко! Где тут кабак наипервейший, чтоб нам с Васькой не зазорно было посетить? – рука его потянулась за спину, чтоб обнять «друга». Но хорошо, если до середины спины тому достала, уж больно крупный был.

– Петька, пропащая душа! Сто лет, сто зим! Не признал тебя спервоначалу-то! – подключился «Васька» моментально, облапив Корбута по-медвежьи.

– Если изволят господари мои откушать – к себе зову. Имею вепревину свежайшую, рыбки жареной дам, и медовуха имеется, – оттёр чернявого светло-русый мужик в кафтане, что едва не лопался на нём. Был он с окладистой рыжеватой бородой, остриженной коротко, по местной моде, а когда стянул богатую меховую шапку, явил плешь во всю голову, которую длинные, маслом намазанные волосы обрамляли, как высокая крапива – сухой пень.

– Вот это разговор, вежливо и с пониманием. Держи, добрый хозяин! – Корбут кинул в пухлые руки шустрого кабатчика кошель, куда тот мгновенно сунул конопатый курносый нос пуговкой. И враз расплылся в широченной довольной улыбке, будто тоже любимого родственника встретил. – Ты, дядя, вон тому губатому за брагу отсчитай сколь положено, да летуну, что об амбар стукнулся ненароком, на лекаря дай, пока он ещё, кажется, дышит.

– В лучшем виде исполню, добрый господарь! – кивнул тот. – Андраш, Иштван!

К нему подскочили два крепких парня, похожих на сыновей или племянников, только волосом темнее. Он затараторил что-то на местном, выделив каждому по нескольку серебряных монет. Которые доставал из своего кошеля, богато вышитого и яркого. Невзрачный же Корбутов кожаный мешочек будто испарился в его руках. Хотя в нём серебра-то и не было.

– Ну, за встречу нечаянную друзей старинных на чужбине! – прогремел на всю корчму великан.

Народу за ними увязялось прилично, пожрать-выпить на дармощинку всегда охотников находилось в избытке, в любом городе мира и в любом времени, наверное.

Корбут дождался, пока громила выхлебает ковш медовухи, в котором, пожалуй, можно было свободно помыть ребёнка, и протянул ему хитрую сплюснутую фляжечку, какими снабдили всех нетопырей перед выходом, предусмотрительно глотнув первым. Здоровяк презрительно посмотрел на невеликих размеров ёмкость, открыл, понюхал. Вскинул брови на лоб и утёр выступившие слёзы. И всосал всеславовку на девяти травах.

– Ох, сильна, зараза! – сипло выдохнул он, когда научился дышать заново. – Уважил, Петя, от души!

– Кушай на здоровье, Васятка, наедай шею, – в тон ему отозвался Корбут. И оба рассмеялись, вполне довольные и жизнью, и собой

«Васька» оказался Данилой, родом был из-под Дорогобужа, с земель древлянских. Ну, это и по фигуре было понятно сразу. С, как говорится, группой неустановленных лиц прогуливались они по берегам Днестра и Прута, и вот в эту зиму догулялись и до Дуная, осев в Эстергоме. И из трёх дюжин ребяток осталось всего пятеро, да и те, устав буянить, нашли себе каждый по сговорчивой венгерочке под тёплым хлебосольным кровом. Того, что удалось скопить каждому лихому бродяге, с запасом хватило и на дом, и на скотину, и на подарки новым родственникам. И только Данька-медведь никак не желал остепениться. Родни у него не было, тяги к семейной жизни – тоже. Потому он просто пропивал добычу, хмельным гоня от себя тягостные мысли о том, что делать и как жить дальше.