скачать книгу бесплатно
Особой признательности к благодетелю-Упендре в его тоне не чувствовалось.
– Да что тут, в Вайкунтхе, охранять? – бросил я еще один камень.– Обитель ведь – не тюрьма! Или апсары праведников крадут, на племя?!
– Вот и я о том же! – с радостью поддержал меня Гаруда.– Конечно, Великому Вишну виднее, только я бы на его месте… Собрал тут толпу дармоедов! Маются дурью, а как приличная апсара забредет под крылышко – пугают! С такими-то рожами! Прохвосты! А жрут-то, жрут…
Гаруда с тоской окинул взглядом ближнюю к нему часть стола, похожую на Поле Куру в разгар сражения, и стыдливо умолк.
К моему удивлению, Ревун отреагировал на тираду птицебога более чем равнодушно.
Наверное, привык.
– Знаешь, Индра,– доверительно обратился он ко мне,– вот скажи мне такое хоть Гаруда, хоть сам Шива лет сто назад, когда я еще был жив… клянусь собственной смертью, голову б оторвал! Если б смог,– тихо добавил ракшас, помолчав.– А теперь – веришь ли?! – даже не обижаюсь! Эх, Владыка, пекло – оно даром не проходит! Да и рай – та еще кость в горле… Укатали Равку стеклянные горки! Я ведь, когда к Яме угодил, тоже поначалу хорохорился…
2
…колесница аватары Вишну, известной в Трехмирье под именем Рамы Дашаратхи, окуталась черным дымом. На мгновение Раване показалось, что это его огненные стрелы наконец сделали свое дело, что колесница врага горит, исходя чадом… Но победно расхохотаться царь ракшасов не успел. Из дымного облака вынырнула округлая и остроносая туша, жар нахлынул слепящей волной, и страшная мара устремилась к жертве.
«Посох Брахмы!» – успел подумать Ревун.
Удара он не почувствовал. Просто внутри исполина вдруг возникла зияющая пустота, и в нее расплавленной рекой хлынула Вселенная, разнося могучее тело вдребезги…
– …Явился? Вставай, пойдем.
Голос был скучный, голос был серый, да и на голос походил мало. Так, равнодушный шорох небытия, без ненависти, без торжества, даже без злорадства – и Равана с трудом открыл глаза.
Над ним возвышался остроухий киннар, и бледное скуластое лицо киннара венчала шапка красных волос, похожая на клубок дождевых червей.
– Помочь? Ишь, разлегся…
– Помочь?! – во всю мощь своей прославленной глотки взревел Равана, окончательно приходя в себя.
Все было на месте – могучее тело, волосатые руки, ноги в узлах мышц, единственная оставшаяся голова; зато нанесенные врагом раны исчезли. Разве что где-то глубоко в груди тлела заноза-лучина, но на нее царь ракшасов не обратил внимания.
Бывало и хуже!
Одним рывком он вскочил на ноги. Покачнулся. Но устоял.
Силы быстро возвращались.
– Где я? Отвечай, тварь!
– Там, где и полагается – в царстве Ямы.
– Ха! Один раз я здесь уже хорошо позабавился! Что, мало показалось?! Ну, так мы это сейчас исправим!
И Равана двинулся на попятившегося киннара. Продолжая отступать, адский служитель вдруг заложил два пальца в жабий рот, пронзительно свистнул – и со всех сторон на Равану обрушились десятки киннаров-близнецов с веревками, цепями и сетями.
Однако ловцов ждало серьезное разочарование! Царь ракшасов разошелся не на шутку, и драка завязалась порядочная – развязывай, кто безумен! Бывший Бич Трехмирья расшвыривал наседавших отовсюду врагов, стряхивал их с себя, как отряхивает воду медведь, выбираясь из ручья на берег – и адские служители один за другим гулко шлепались в стены, со стоном отползая в стороны. Тенета возникали из ниоткуда, множась и переплетаясь, но Ревун рвал их в клочья, громогласно хохоча, и уверенно шел на врагов, загоняя киннаров в глубину широкого тоннеля. В воздухе висел густой запах пота и разгоряченных тел, каменные стены зыбко пульсировали, будто живые – и на какой-то миг на Равану нашло затмение. Ему вдруг показалось, что он заблудился в вонючих кишках неведомого обжоры, что сейчас по кишечнику пройдет спазм, и потеющие соленой росой стены сомкнутся, прилипнут сотнями безгубых ртов, раздавят…
Царь ракшасов мотнул головой, гоня наважденье прочь – и тугая петля сдавила его горло.
Перед Раваной стоял Яма-Дхарма, Миродержец Юга. И волосяная удавка, что росла из обрубка правого запястья Князя Преисподней, была наброшена на единственную шею Раваны.
Ревун попытался ослабить беспощадную петлю – но это было едва ли не сложнее, чем вырваться из объятий змея Шеша, опоры Вселенной!
– Пошли,– хмуро бросил Яма, глядя мимо своего пленника, и направился вглубь пульсирующего тоннеля.
Равана захрипел и, не в силах сопротивляться, словно жертвенный козел, последовал за Князем Преисподней.
Они прошли мимо двух адских псов Шербаров-Змеехвостов и, миновав развилку, где боковой коридор сворачивал в Питрилоку – Мир Предков – двинулись дальше, по направлению к Преисподней-Нараке.
Равана знал эту дорогу. Когда-то он вторгся сюда во главе победоносного войска ракшасов… когда-то, в старые славные времена…
И внезапно странная мысль пришла в единственную голову влекомого на муки ракшаса: «Как же я победил Яму в ТОТ раз, если сейчас я волочусь за ним выжатой тряпкой?! Может быть, это потому, что тогда я был еще жив?..»
У Раваны не нашлось ответа на этот вопрос.
* * *
Царь ракшасов полагал, что вполне представляет себе ожидающие его муки: ведь он уже однажды спускался в Нараку и видел, что там делают с грешниками. Но, как вскоре выяснилось, одно дело – наблюдать за мучениями со стороны, и совсем другое – испытать их на собственной шкуре.
Зря надеялся Равана на природную нечувствительность к боли – здесь, в Преисподней, его чувства обострились тысячекратно, и даже легкий укол иголкой ощущался, как боль от стрелы, пронзившей тебя насквозь!
А мучители пользовались далеко не иголками.
Поначалу Яма определил его в Пятый ад, Риджишу, где грешников терзали дикие звери, змеи, ядовитые насекомые, черви, огонь и колючие шипы. Однако очень скоро слуги Князя Преисподней поняли свой просчет! Раване в какой-то степени даже понравилась Риджиша. При жизни великий ракшас всегда тяготился покоем, с радостью окунаясь в битву – а здесь ему предлагали вечный бой! Пусть неравный, безнадежный, когда ты один против всех, когда тебя раз за разом заваливает горячими телами, и острые клыки рано или поздно все равно впиваются в твою глотку… Но прежде, чем умереть в очередной раз, ты успеваешь проломить десяток-другой черепов, свернуть пару шей – и у тебя создается иллюзия, что ты умер не зря, или по крайней мере – не даром! Оживая через мгновение и бросаясь в новую бессмысленную схватку, ты чувствуешь на губах терпко-соленый привкус чужой крови, крови врага, врага поверженного – и любые страдания в настоящем или грядущем отступают перед этим упоительным ощущением! Что муки ада?! Призрак, мара, рассветный туман! А реальность – вот она! Мучимый схватывается с мучителем, мертвый – с неживым, и уже просто некогда замечать жала змей и шершней, а давить вгрызающихся в стопы ног червей можно с большим экстазом, чем некогда – любить покорную твоей воле женщину…
И в то мгновение, когда ярость выплескивается утробным ревом, когда под твоими пальцами с хрустом ломаются шейные позвонки, а в уши врывается предсмертный хриплый вой – в это мгновение ты почти счастлив!
Ад?
Рай?
…Когда бывшего Десятиглавца забирали из Риджиши, он отбивался, пока мог.
А потом – еще.
Его ждала зловонная река Вайтарани, чье название словно в насмешку означало «Переправа»; кипящая стремнина нечистот, слизи и крови пополам с гноем.
На этот раз киннары оказались предусмотрительнее: вынырнув из гнойной жижи, скользкая тварь обвила тебя щупальцами и потащила на дно. Равана вырывался, грыз зубами губчатую плоть – тщетно. Омерзительное месиво сомкнулось над его единственной головой…
Изредка тварь давала ему возможность подняться на поверхность и вдохнуть глоток смрадного воздуха – затем снова увлекая в отвратительную пучину. Здесь тоже обитали какие-то существа; Равана ни разу не смог их рассмотреть в окружавшей его мутной мгле – но обжигающие укусы ядовитых зубов ощущал постоянно.
Вместо боя – затхлое и вонючее бездействие.
Ад?
Хуже?
Это продолжалось долго. Очень долго. Десять лет? двадцать? пятьдесят? вечность?
Он не знал.
Самым страшным было другое: ощущения со временем не притуплялись. Привыкнуть к смраду, объятиям твари-надсмотрщика и омывающему тело потоку нечистот было невозможно; а укусы обитателей Вайтарани перестали обжигать, вместо этого выворачивая тело наизнанку.
Впрочем, терпеть Равана умел. Терпеть муки – и ждать. Не зря же в свое время великое подвижничество ракшаса едва не поколебало основы Вселенной!
Грешник из грешников чувствовал, что муки постепенно сводят его с ума. К страданиям телесным добавлялись еще и страдания мятежной натуры: невозможность изменить свою судьбу, вырваться, бежать – или хотя бы погибнуть вновь, отомстив своим палачам.
Лишь одно не давало ракшасу окончательно окунуться в черную пучину безумия, которая все равно не спасла бы его от мук.
Надежда умирает последней. Она остается даже тогда, когда тело твое уже мертво, а душа мучается в аду на грани полного распада.
И вот однажды…
О, это благословенное «однажды»! Он ждал его целую вечность, верил в него – и дождался!
Когда проклятая тварь в очередной раз дала ему возможность вдохнуть воздух Преисподней, напоенный миазмами – Равана ощутил, что оковы-щупальца ослабли.
Наконец-то тварь утратила бдительность.
Упустить единственный шанс царь ракшасов не мог. Рванувшись изо всех своих еще немалых сил, он выскользнул из опостылевших объятий – с победным ревом вылетев на берег.
Он хорошо помнил дорогу к выходу из ада. И, несясь через знакомые дебри Риджиши, расшвыривая по дороге волков и гиен, не обращая внимания на укусы насекомых и хлещущий по плечам огненный дождь, устремился навстречу вожделенной свободе!
«Дайте мне только вырваться отсюда! Дайте только вернуться в мир живых – и вы скоро вспомните Равану! Скорей, чем вам хотелось бы!» – пело сердце в груди мертвого ракшаса.
Уже вбегая в знакомый туннель, Равана вдруг сообразил: ни один из встреченных им по дороге остроухих киннаров не попытался задержать беглеца! Испугались? Поняли, что бесполезно? Или…
Воздух вокруг сгустился, затрудняя движения, становясь упругим, мешая бежать, но Ревун упорно шел вперед – к свободе, к свету, в мир, из которого он был низвергнут аватарой Опекуна…
Воздух превратился в невидимую стену. Шаг, другой – и Равану отбросило назад. Он упал, обдирая в кровь ладони и колени, бешеным вепрем кинулся на четвереньках – его отшвырнуло вдвое сильнее. Ракшас завыл в безнадежной тоске и услышал за спиной спокойный голос адского служителя:
– Пойдем обратно, Ревун. Твои грехи надежней любых сторожей…
Киннар стоял в десяти шагах и смотрел на царя ракшасов, как смотрят на диковинного, но глупого зверя.
Его взгляд придал Раване ярости – и мощи. Чудовищным усилием он сумел продвинуться на посох… два посоха…
И вновь распростерся у самых ног киннара.
– Убедился? – в голосе слуги Ямы на было ни злорадства, ни даже насмешки.– Тогда вставай. Пошли.
– Куда? – тупо осведомился Ревун.
– Обратно. В Преисподнюю.
И грешники могли видеть: бывший Бич Трехмирья, перед которым трепетали Локапалы, ссутулившись, понуро бредет вслед за бесстрастным провожатым.
Сам.
Без цепей и веревок.
* * *
Однако в зловонную пучину Вайтарани его не вернули – и Равана был благодарен Петлерукому уже за это!
Теперь у него появились личные палачи: полудюжина киннаров, сменявших друг друга. Каленые иглы под ногти, поджаривание на медленном огне, котел с кипящим маслом, соль и красный перец на свежие, (всегда свежие, будь они прокляты!) раны – ракшас стоически переносил адские пытки. Привыкнуть к страданиям по-прежнему было невозможно, но смириться, как с неизбежным злом, справедливым наказанием за прошлые грехи?
Почему бы и нет?
Временами Равана удивлялся сам себе: почему он не ревет бешеным зверем, не сопротивляется, не пытается вырваться и растерзать палачей?
«Сломался, Ревун?» – думалось иногда, но в глубине души ракшас понимал: вряд ли.
Дело не в этом.
Теперь у него было много времени. И хотя пытки плохо располагают к размышлениям, Равана все же находил в себе силы отрешиться от сиюминутных страданий, заново перебирая четки навсегда потерянной жизни: бусина, другая, третья… Былые подвиги или преступления, пустяки или события сейчас представали перед измученным ракшасом в совершенно ином свете: не царь, но прах, не триумфатор, но последний из грешников, не богоравный герой, а убийца и насильник…
И, как венец любых дум – удавка Князя Преисподней, когда Равану, подобно жертвенному козлу, вели вглубь Нараки.
Вели на убой, а он ничего не мог с этим поделать.
Чем же были все его блистательные победы над Локапалами-Миродержцами?! Майей, иллюзией? Милостыней Брахмы?
Ведь Созидатель, даровавший ему неуязвимость от богов в обмен на плод чудовищной аскезы, возникал рядом не раз. Тогда-то Равана гордо думал, что Брахма является смиренным послом: просить его, могучего Равану, пощадить очередного бога-сура – и милостиво соглашался, считая себя равным Созидателю.
Победив, он мог позволить себе великодушие!
Но из бездны ада все выглядело по-иному. Сурья-Солнце просто выслал навстречу Десятиглавцу привратника, разрешив последнему сдаваться или сражаться по собственному усмотрению – и продолжил играть с Варуной, Миродержцем Запада, в «Смерть Раджи». Триумф? – или пощечина?! Если петля Ямы влекла Равану без усилий, то многое ли ракшас мог бы противопоставить Молоту Подземного Мира, когда Петлерукий в гневе уже был готов пустить оружие в ход?! Устоял бы он против громовой ваджры Индры-Стогневного, разгневайся его соперник всерьез?! Ведь даже Валин-Волосач, сын Громовержца – обезьяна, не бог! – таскал Равану в поднебесье, как орел кролика!
А Тысячерукий Картавирья – человек, всего лишь человек! – скрутил непобедимого ракшаса и заточил в темницу только за то, что Равана помешал Тысячерукому забавляться в реке с женами…
Тогда, обуянный гордыней и тщеславием, Равана после очередного унижения кидался отыгрываться на Локапалах, вновь и вновь терзая всю Свастику; но сейчас, расплачиваясь в царстве Ямы за прошлые прегрешения, он передумал и понял многое.
И Брахма-Созидатель был не послом, а нянькой, боясь за основы Вселенной, а не за Миродержцев или за неуязвимого глупца…
Бывший Бич Трехмирья корчился от стыда, и пытки казались избавлением.
А еще Равана иногда находил в себе силы удивляться, наблюдая за мучителями-киннарами.
Царь ракшасов вспоминал, как у себя дома, на Ланке, издевался над пленниками – унижение героев забавляло, ощущение собственного могущества хмелем кружило единственную голову, возможность казнить и миловать доставляла райское блаженство… И это было правильно – иначе зачем нужны богатство, власть, воинские победы?!
Но ад жил по другим законам. Исподтишка наблюдая за слугами Ямы, Ревун ни разу не заметил на их физиономиях злорадных ухмылок или раздражения, когда он, дергаясь на колу, выкрикивал проклятия и оскорбления (впрочем, это хоть как-то спасало лишь поначалу). Чувство превосходства, сострадание, наслаждение чужими муками – ровным счетом ничего не отражалось на бледных лицах киннаров.
Любая пытка, любое поведение пытуемого – равнодушные палачи словно были частью мучений!
Равана уже готов был счесть киннаров бесчувственными, неполноценными существами, тупыми исполнителями чужой воли. Но однажды случайно заметил, как двое сменившихся киннаров, отойдя в сторону, разговорились о чем-то между собой. Его мучителей словно подменили! Один оживленно жестикулировал во время рассказа; второй внимательно слушал, потом брякнул два слова, взлохматил красную шевелюру – и оба от души расхохотались! Хлопая друг друга по плечам и утирая слезы, выступившие от смеха, киннары направились прочь, а Равана еще долго смотрел им вслед.
