скачать книгу бесплатно
Мои нереальные парни
Долли Олдертон
Novel. Терапия любви
Как найти любовь, когда все вокруг ее уже нашли? Терапия любви – это когда любовь приходит в твою жизнь не для того, чтобы остаться в ней, а чтобы ее изменить.
«Это книга глубоко личная и вместе с тем способная тронуть сердце каждого, ведь проблемы, с которыми сталкиваются герои, так или иначе знакомы многим тридцатилетним. Поиск второй половинки, дружба, карьера, планы на жизнь, разбитые иллюзии… Автор обращается к такой тонкой материи, как человеческие отношения, но делает это без надрыва, а с легкой иронией. В результате ко многим сценам и диалогам хочется вернуться и перечитать не один раз». – Елена Петухова, переводчик
Я заполнила раздел «Обо мне»:
Нина Дин, 32 года, кулинарный писатель
Местонахождение: Арчвэй, Лондон
Ищу: любовь и идеальную булочку с изюмом
Так, тридцать второй день рождения, самый заурядный из всех возможных, чудесным образом положил начало самому странному году моей жизни.
«История о том, где мы находим любовь и как за нее держимся». – Vogue
«Абсолютный нокаут». – Тейлор Дженкинс Рейд
«Так трогательно, так забавно, так красиво и так пронзительно». – Стэнли Туччи
«Роман, полный правды о жизни, дружбе и любви». – Хейг Мэтт Хейг
Долли Олдертон
Мои нереальные парни
Пролог
В день моего появления на свет, 3 августа 1986 года, первую строчку в хит-параде синглов занимала «The Edge of Heaven» группы «Wham!»[1 - Британский дуэт, образованный в 1981 году Джорджем Майклом и Эндрю Риджли. Одна из самых коммерчески успешных английских поп-групп 1980-х гг. После распада дуэта в 1986 году Джордж Майкл продолжил сольную карьеру. (Здесь и далее – прим. перев.)]. С тех пор ее включали на полную громкость каждый мой день рождения, едва я просыпалась. Вспоминаю, как прыгала в пижаме по родительской кровати и ела на завтрак сэндвичи с разноцветной посыпкой под дерзкое «Да, да, да» Джорджа Майкла на вступительных тактах. Вот почему меня нарекли мужским именем Джордж – Нина Джордж Дин. Я страдала из-за этого на протяжении всей юности: плоская грудь вкупе с квадратным подбородком и без того придавали мне мальчишеский вид. Однако взрослая жизнь, как водится, обратила все отклонения и детские конфузы в уникальный опыт. Странное второе имя и праздничный бутерброд, щедро намазанный маргарином и покрытый разноцветной кондитерской посыпкой, породили мою персональную мифологию, о которой однажды со смущением и гордостью я поведаю заинтригованным слушателям.
Удручающая странность + время = пикантная эксцентричность.
В свой тридцать второй день рождения, 3 августа 2018 года, я почистила зубы и умылась под аккомпанемент «The Edge of Heaven», льющейся из динамиков в гостиной. Предоставленная самой себе, я посвятила день любимым занятиям и еде. На завтрак – тост с яйцом пашот. Я авторитетно заявляю, что к тридцати двум годам достигла совершенства в трех вещах. Первое – приходить в любое место вовремя, с запасом в пять минут. Второе – задавать собеседнику вопросы, требующие развернутого ответа, в тех ситуациях, когда у меня нет желания вступать в диалог («Как по-вашему, вы интроверт или экстраверт?», «Вы чаще прислушиваетесь к голосу разума или сердца?», «Вам случалось что-нибудь поджигать?»). И третье – я безупречно готовлю яйца пашот.
Я залезла в телефон и обнаружила селфи своих улыбающихся родителей и поздравление с днем рождения. Моя лучшая подруга Кэтрин прислала по «ватсапу» видео, на котором ее дочурка Оливия лепечет «С днем лоздения, тетя Нино» (у нее до сих пор не получается выговорить правильно, несмотря на все мои усилия). Еще одна подруга, Мира, отправила гифку (роскошный длинношерстный кот держит в лапе мартини) и сообщение: «Жду не дождусь вечера, именинница!!!», хотя к одиннадцати она наверняка уже будет в постели. Вот что происходит, когда молодые родители слишком рьяно готовятся к вечеринке: они изнуряют себя ожиданием, попадают в капкан собственного бахвальства, тушуются на публике и в конце концов уходят домой после двух пинт.
Я прогулялась до Хэмпстед-Хит и искупалась в Дамском пруду. На третьем круге начал накрапывать мелкий летний дождик. Я люблю плавать под дождем и осталась бы еще, но почтенного вида спасательница приказала мне выйти из воды «по соображениям здоровья и безопасности». Я сказала, что сегодня у меня день рождения, втайне надеясь на дополнительный «подарочный» круг. В ответ она заявила, что если молния ударит в открытый водоем, то «поджарит меня, как ломтик бекона», а ей подобные неприятности не нужны «ни в день рождения, ни в любой другой».
После обеда я вернулась к себе. Моя новая квартира с одной спальней – маленькая, зато впервые своя – располагалась на втором этаже викторианского дома в Арчвэе. Агент по недвижимости расписал ее как «теплую, оригинальную и требующую обновления». В квартире имелся коричневый ковер, текстурой напоминающий кофейные гранулы, кухонный гарнитур из сосны с двумя сломанными дверцами и ванная комната в стиле восьмидесятых с персиковым кафелем и запущенным биде. Предчувствуя, что на ремонт придется копить целую жизнь, я все-таки благодарила судьбу, когда просыпалась по утрам и разглядывала завитки декоративной штукатурки на потолке. Я даже не надеялась когда-нибудь обзавестись собственным жильем в Лондоне, и сам факт исполнения этой несбыточной мечты превращал квартиру в лучшее место на земле.
У меня было двое соседей. Альма, пожилая вдова с верхнего этажа, любила при встрече поболтать о разведении помидоров на подоконнике и щедро снабжала меня остатками восхитительного домашнего киббеха[2 - Киббех – ближневосточные котлеты из дробленой пшеницы, мелко измельченного мяса и рубленого лука.]. С мужчиной снизу я до сих пор не познакомилась, хотя в течение месяца после переезда предприняла несколько попыток. На мой стук в дверь никто не реагировал. Альма сказала, что тоже никогда с ним не общалась, но один раз говорила с его сожительницей о счетчике электроэнергии в доме. Я только слышала, как он приходит с работы в шесть часов, сидит практически в тишине до полуночи, затем готовит и ест ужин перед телевизором.
Я наскребла деньги на квартиру из личных сбережений, гонорара за первую книгу «Вкус» и аванса за вторую книгу «Крошечная кухня». Сборник рецептов «Вкус» был вдохновлен семейными кулинарными традициями, моими друзьями, единственными долгими отношениями, поездками и любимыми шеф-поварами. Рецепты сменялись воспоминаниями о том, как шло становление моих кулинарных вкусов и параллельно – персональных предпочтений и взглядов на жизнь. Я рассказывала, как совмещала основную работу учителем английского языка в средней школе с организацией клуба ужинов по вечерам и выходным, и в конце концов накопила достаточную сумму, бросила все и стала зарабатывать только написанием книг о еде. Также я не забыла упомянуть об отношениях и окончательном дружеском расставании с первым и единственным бойфрендом Джо, который поддержал мое решение написать о нас. После неожиданного успеха «Вкуса» я получила колонку в приложении к газете, несколько гибельных для души, но спасительных для банковского счета партнерских соглашений с продуктовыми брендами и контракт на еще две кулинарные книги.
В «Крошечной кухне», завершенной совсем недавно, я поведала о готовке и радостях жизни в арендованной квартире-студии с одноконфорочной плитой игрушечного размера и острым дефицитом свободного места на кухне. Это было мое первое отдельное жилье после расставания с Джо. Сейчас я с головой погрузилась в третью книгу – безымянный проект о сезонной кулинарии, который пока находился на этапе разработки. За годы писательства я поняла, что это самая лучшая стадия, ведь произведение еще не вышло за рамки идеи, а значит, лишено недостатков.
Я набрала ванну и включила излюбленный плей-лист на «Айтюнс». В мои двадцать он назывался «Иду на пьянку», но пару лет назад я переименовала его в «Золотое времечко», чтобы отметить переход от безрассудных плотских развлечений к осознанному, взвешенному удовольствию. Я составила плей-лист для сборов на вечеринку еще на первом курсе, и с тех пор воспроизводимые на полную мощность треки неизменно сопровождали череду женских ритуалов: мытье волос и их сушка с наклоненной вниз головой для увеличения объема на десять процентов, выщипывание верхней губы, два слоя туши, второй бокал, два пшика духов. Когда звучал предпоследний трек («Nuthin’ but a “G” Thang»), такси уже стояло у дверей, а я кромсала ноги одноразовой бритвой над раковиной, потому что забыла побрить их в душе.
Мои подстриженные до плеч волосы вернулись к естественному темно-каштановому цвету. Недавно я обрезала челку в попытке скрыть новые морщинки на лбу – тонкие, как папиросная бумага, но достаточно заметные, чтобы хотелось о них забыть. К счастью, я экономила время на макияже. С косметикой я никогда не дружила, и слава богу, так как уход за собой уже отнимал у меня слишком много времени и служил постоянным источником феминистской вины, наряду с полным отсутствием интереса к рукоделию и всем видам спорта. Иногда, впадая в уныние, я развлекалась подсчетом минут, которые потрачу за всю жизнь на депиляцию верхней губы, если доживу до восьмидесяти пяти, и представляла, сколько языков могла бы выучить за это время.
На вечеринку по случаю дня рождения я надела черное платье с высокой горловиной и открытой спиной. Лифчик я отвергла – просто чтобы показать, что не нуждаюсь в нем. Ничтожное утешение в обмен на маленькую грудь. Впрочем, на этот счет я не переживала, окончательно смирившись со своей комплекцией. У меня был досадный одиннадцатый размер одежды, средний рост пять футов четыре дюйма, и я радовалась возвращению моды на большие попы. Я даже с некоторой гордостью отметила, что теперь их обладательницы занимают более двух категорий на любой порностриминговой платформе.
В этом году несколько знакомых остались без приглашения. В частности, мой бывший бойфренд. Я хотела позвать Джо, но тогда пришлось бы звать и его девушку Люси. В общем-то она была безобидным созданием, хотя и носила сумочку в форме туфли на шпильке. Только Люси всегда считала, что между нами есть какая-то недоговоренность. Стоило ей выпить три бокала определенного сорта розового вина («Это блаш?» – пытала она уставшего бармена, вынужденного отвечать на этот вопрос 134-й раз за день), как у нее возникало желание поговорить. Она спрашивала, есть ли у меня к ней претензии, не чувствую ли я неловкости между нами. Подчеркивала, насколько я важна для Джо и какую особенную роль играю в его жизни. Обнимала меня и неоднократно изъявляла надежду стать подругами. Мы виделись уже раз пять, а они с Джо встречались больше года, но на светских раутах Люси по-прежнему норовила выяснить отношения в укромном уголке. Я часто думала о том, почему она это делает, и пришла к выводу, что Люси смотрит чересчур много постановочных реалити-шоу. Очевидно, она не считала вечеринку состоявшейся, пока две женщины в платьях с баской не брались за руки и одна из них не говорила: «После того как ты переспала с Райаном, я не считаю тебя своей подругой, но всегда буду любить как сестру».
Всего в паб пришло двадцать гостей, в основном университетские друзья, пара школьных приятелей, бывшие коллеги и те, с кем я работала в настоящее время. Были также друзья, с которыми я виделась ровно дважды в год: один раз на их дне рождения, второй – на моем. В какой-то момент мы пришли к обоюдному пониманию, что не хотим вовсе отказываться от нашей дружбы, но абсолютно не горим желанием тратить на нее время вне этих двух встреч в году. Такое молчаливое соглашение одновременно и удручало, и радовало.
Правила хорошего тона требовали пригласить партнеров и супругов. По большей части это были добропорядочные мужчины, отнюдь не блиставшие красноречием, и я знала, что они весь вечер просидят за барной стойкой, потягивая пинту за пинтой, а по пути в туалет будут всякий раз говорить мне «с днем рождения». В конце концов они устанут и примутся ворчать своей второй половине, что пора домой. Я дивилась мужчинам, с которыми подруги связали жизни, и особенно их манере общения. На вечеринках, куда я ходила с Джо, между подружками и женами его друзей всегда царило чувство общности. Пересекаясь через бойфрендов, мы обменивались мыслями, слушали, больше узнавали друг о друге и постепенно сближались. Со временем я заметила, что оказавшиеся в одном пространстве мужчины поступают ровно наоборот. Обычно они считали разговор успешным, если удавалось ввернуть факты или сведения, неизвестные другим, рассказать интересный анекдот, дать наставление, выразить мнение о планах на будущее или как-нибудь иначе оставить след в разговоре, словно метку на стволе дерева. Их угнетало, если они узнавали больше, чем сообщали, как будто вечеринка прошла впустую или они проявили себя не с лучшей стороны.
Особенно их радовали случаи банальных совпадений. Мужчины, которых я встречала на днях рождения подруг, всегда искали точку пересечения во взглядах или жизненном опыте, чтобы без усилий установить мгновенный контакт с собеседником, не пытаясь его узнать или понять. «Ого, мой брат тоже учился в универе Лидса. Ты где жил? СЕРЬЕЗНО? Во дела… Выходит, ты знаешь Силвердейл-роуд, прямо у местного “Ко-опа”[3 - «Ко-оп» – крупная британская сеть супермаркетов.]? Типа, слева от “Ко-опа”. Да, она самая. У девушки друга моего брата был там дом. Как тесен мир! А в паб на углу заглядывал? В “Королевский герб”? Нет? Зря, отличный паб, просто шикарный».
Из всех вторых половинок я обожала только Гетина, давнего бойфренда моего университетского друга Дэна. Мы втроем были знакомы сто лет и провели вместе немало безумных ночей и незабываемых выходных. Уж на кого-кого, а на Дэна и Гетина всегда можно было рассчитывать в вопросе пренебрежения традициями. Однако в последнее время их поступки все чаще разочаровывали своей тривиальностью. Во-первых, они «закрыли» свои отношения – к моему огорчению, поскольку их союз был единственным известным мне успешным примером полигамии, а истории о сексуальных похождениях того и другого стали притчей во языцех. Во-вторых, они составили ужасно запутанный график употребления спиртного, согласно которому пить дозволялось только в определенные выходные, а в другие – нет, и никакого алкоголя по будням. Наконец, они перестали ходить по вечеринкам, потому что вечно откладывали деньги, а недавно начали процесс усыновления и купили в Бромли дом с двумя спальнями.
Дэн и Гетин пропустили по две пинты лимонада, поведали кошмарную историю о дереве на соседском участке, которое переросло к ним в сад, и уехали в восьмом часу, чтобы «добраться до Бромли», словно им предстоял путь в Мордор.
Подарки были хорошо продуманными: гости внимательно отнеслись к моей личности, предпочтениям и образу жизни. Среди прочего – раннее издание «Свадеб в Троицу» Филипа Ларкина[4 - Филип Ларкин (1922–1985) – британский поэт, романист. Поэзии Ларкина свойственны мотивы памяти, прошлого, одиночества и смерти. Сборник из 32 стихотворений «Свадьбы в Троицу» опубликован в 1964 году.], моя любимая марка дымчатого соуса чили, который можно купить лишь в Америке, и китайское денежное дерево в качестве сувенира на новоселье и талисмана для новой книги. Схалтурила только моя бывшая школьная начальница. Она подарила оформленную в рамку иллюстрацию 1950-х годов с изображением женщины за мытьем посуды и надписью: «Если бы Бог создал меня для работы по дому, он бы насыпал бриллианты в раковину!» Не в первый раз я получала подарок такого сорта: очевидно, мое длительное одиночество и пристрастие к водке с мартини наводили окружающих на мысль, что мне нравятся кричащие винтажные лозунги, высмеивающие пьяных, отчаявшихся, бездетных, падких на сладости или расточительных женщин. Я поблагодарила ее за подарок.
Мои друзья Эдди и Мира предложили мне дорожку кокаина. Они умирали от желания «хорошенько оттянуться вместе» в первый раз за полтора года, поскольку в течение этого срока Мира была беременна, родила и совсем недавно перестала кормить грудью. Теперь она могла накачиваться выпивкой без риска навредить ребенку. В глазах Эдди и Миры я разглядела дикий восторг новоиспеченных родителей, вырвавшихся на свободу. Я вежливо отказалась от подношения: от меня не ускользнуло, что под кайфом Мира без умолку трещит о необходимости декретного отпуска для отцов, особенно упирая на фразу «стандартные патриархальные концепции воспитания». Эдди никак не мог принять удобную позу и беспокойно переминался с ноги на ногу, и оба беспрестанно говорили о фестивале в Гластонбери словно его устроители.
Моя Единственная Незамужняя Подруга Лола отвела меня в сторонку и посетовала на осуждение и холодность, исходящие от женатых гостей. На губах у нее была красная помада, на голове – нечто невообразимое из наполовину подколотых, наполовину распущенных завитых локонов, на манер парика барристера. Лола сооружала подобные прически только с сильного похмелья, когда хотела поднять самооценку. Она призналась, что прошлым вечером много выпила на свидании, которое началось в семь часов в пабе на берегу канала, перетекло в ужин, затем в бар, потом в другой, после чего – в три часа ночи – к ней домой. Судя по всему, она не ложилась спать. Моя Единственная Незамужняя Подруга Лола занималась организацией мероприятий, но я назвала бы ее внештатным специалистом по свиданиям. Вот уже десять лет она отчаянно искала серьезных отношений, и никто из наших общих знакомых не мог понять, почему ей не удавалось зайти дальше нескольких свиданий. Очаровательная, забавная, красивая! Природа щедро наградила ее не просто огромным бюстом, а огромным бюстом, не нуждающимся в лифчике. По словам Лолы, она «балдела» из-за вчерашнего свидания. Я пошутила, что ее прическа говорит сама за себя. Лола хотела ехать домой на метро, но согласилась выпить еще бокал просекко на дорожку: я пообещала, что вскоре придет младший брат Эдди, холостяк двадцати шести лет и стажер в ветеринарной клинике.
Моя самая давняя подруга Кэтрин, которую я знала с первого дня средней школы, спросила меня о планах на предстоящий год. Я сказала, что, похоже, наконец созрела для новых отношений. Она так и просияла, вероятно, усмотрев в моем желании искать партнера скрытое одобрение своего решения выйти замуж и родить ребенка. Я заметила, что после тридцати люди воспринимают любой ваш выбор как прямое суждение об их жизни. Если они голосуют за либеральных демократов, а вы за лейбористов, значит, вы поддерживаете лейбористов нарочно, чтобы досадить им. И переехать в пригород вслед за ними вы отказываетесь исключительно из желания подчеркнуть, что в отличие от них ведете светскую жизнь. Кэтрин познакомилась с будущим мужем, Марком, в двадцать с небольшим и с тех пор проповедовала многолетнюю моногамию, зазывая всех под свои знамена.
Я была пассивной одиночкой – то есть не ходила на свидания – вот уже два года, с тех пор как рассталась с Джо. Мы встречались семь лет, прожили вместе четыре, наши жизни и круги общения были тесно связаны; при мне он взял моду говорить «сей же час» вместо «сейчас» и называть «Фейсбук»[5 - Деятельность социальной сети Facebook запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее.)]«книгой лиц». После разрыва я на шесть месяцев ушла в загул, чтобы наверстать упущенный за эти годы секс. Правда, «загул» для меня ограничился тремя мужчинами, с каждым из которых я пыталась построить серьезные отношения. Диагностировав у себя созависимость, накануне тридцатилетия я решила завязать с романами и посмотреть, что собой представляет одиночество. С тех пор я впервые жила одна, путешествовала самостоятельно, из учителя и по совместительству писателя превратилась в полноценного писателя с опубликованной книгой и отбросила все привычки, накопленные за почти десять лет уютной, комфортной моногамии. Недавно я вновь почувствовала себя готовой к свиданиям.
Последние заказы принесли в одиннадцать. Кэтрин ушла незадолго до того, потому что была беременна. Она об этом не говорила, но я и сама догадалась: вначале Кэтрин съела маринованные огурцы со всех бургеров, а потом заказала тарелку корнишонов. Ее страшно тянуло на соленое во время беременности Оливией. Я спросила, не сказались ли ее вкусовые пристрастия на выборе имени для ребенка – она обиделась. За последние несколько лет я много узнала о том, что не нравится беременным женщинам и молодым мамам, например, любые вопросы или комментарии насчет имени их ребенка. Одна подруга перестала со мной разговаривать, когда я весьма любезно сообщила, что имя ее сына Бо следует писать «Beau», а не на манер французского множественного числа «Beaux». Увы, свидетельство о рождении уже выдали. Другая разозлилась на мой вопрос о том, что сподвигло ее назвать дочь Бэй – лавровое дерево, оконная ниша или дорожный карман[6 - Английское слово «bay» используется для обозначения всех этих понятий.]. Особенно их выводило из себя, если они сообщали вам имена своих детей «по секрету», а вы случайно проговаривались кому-то, и это доходило до сведения матери.
Но самой страшной бестактностью (хуже, чем вопросы о возрасте, отрыжка на людях и еда с ножа) было догадаться об интересном положении женщины и спросить ее напрямик. Когда же вас наконец известят о ребенке, нельзя говорить, что вы догадывались, – они это ненавидят. Им нравится нотка театральности, сопутствующая важному признанию. Если честно, я их понимаю и, возможно, сама поступала бы так же: откуда еще брать острые ощущения, если вам девять месяцев нельзя пить спиртное? Вот почему я лишь молча кивнула, когда Кэтрин ушла с вечеринки под выдуманным предлогом: якобы утром ей «надо починить машину».
Около десяти вечера раздались призывы отправиться в круглосуточный клуб на Кингс-Кросс – в основном со стороны вновь прибывшего стажера, которого Лола уже вовсю обхаживала. Однако к четверти двенадцатого никто его так и не поддержал. Эдди и Мире пора было возвращаться домой, чтобы отпустить няню. Наблюдая за ритмичным движением их челюстей, я с ужасом представляла ожидающую их нервную, бессонную ночь. Лола и ветеринар удалились на поиски «винного бара», иначе говоря – какого-нибудь темного места, где можно будет нести друг другу пьяную чепуху, пока один из них не сделает первый шаг, и они не займутся петтингом на диванчике. Я не возражала, так как сама уже хотела отправиться на боковую. Я обняла на прощание оставшихся гостей и не вполне трезво призналась всем в любви.
Дома я прослушала половину эпизода любимого на текущий момент подкаста (забавные истории о серийных убийцах-женщинах), смыла тушь с ресниц, почистила зубы нитью и щеткой. Потом поставила новый старый томик «Свадеб в Троицу» на книжную полку, а китайское денежное дерево – на каминную. Я чувствовала себя необычайно приподнято. В тот августовский вечер, в первые часы второго дня тридцать третьего года моей жизни, мне казалось, что все случайные мелочи давным-давно складывались так, чтобы совпасть в этом моменте.
Я легла в постель и впервые в жизни скачала приложение для знакомств. Лола, ветеран в этом деле, рекомендовала «Линкс» (иконка с силуэтом дикой кошки): по ее словам, у них был самый большой выбор подходящих мужчин и лучшие показатели по совпадениям для долгосрочных отношений.
Я заполнила раздел «Обо мне»: Нина Дин, 32 года, кулинарный писатель. Местонахождение: Арчвэй, Лондон. Ищу: любовь и идеальную булочку с изюмом. Я загрузила несколько фотографий и вскоре уснула.
Так, тридцать второй день рождения, самый заурядный из всех возможных, чудесным образом положил начало самому странному году моей жизни.
Часть первая
Наше воображение, а не другой человек, несет ответственность за любовь.
Марсель Пруст
1
Решение родителей переселиться из Восточного Лондона в северный пригород, когда мне исполнилось десять лет, было исключительно утилитарным. Объясняя свой переезд, они неизменно ссылались на практичность: здесь было немного безопаснее и просторнее и в то же время близко к городу, школам и большинству автомагистралей. Они говорили о переезде в Пиннер, как о поиске гостиницы неподалеку от аэропорта для раннего вылета – удобно, анонимно, без суеты, ничего примечательного, зато функционально. Ничто в месте проживания не дарило родителям эстетического удовольствия или поводов для гордости: ни пейзаж, ни история, ни парки, ни архитектура, ни сообщество, ни культура. Они жили в пригороде, потому что отсюда до всего было рукой подать. Их семейный очаг – да, собственно, и вся жизнь – строился вокруг удобства.
В наших спорах Джо часто приводил в качестве аргумента свое северное происхождение – мол, он вырос в рабочей среде, не тешил себя иллюзиями и потому с большей вероятностью был прав. Я терпеть не могла то, как он цинично прикрывался репутацией Йоркшира, эксплуатируя в собственных интересах романтическое наследие шахтеров и болот. В начале наших отношений Джо все время делал вид, что мы выросли в разных галактиках, так как его мама работала парикмахером в Шеффилде, а моя – секретаршей в Харроу. Когда я впервые приехала в гости к его родителям – в скромный дом с тремя спальнями в пригороде Шеффилда, – я поняла, какую ложь мне скормили. Если бы я не знала, что нахожусь в Йоркшире, то поклялась бы, что мы не выезжали дальше границы Лондона и Хартфордшира, где я провела юность. Тихая улочка Джо не отличалась от моей: те же дома с такими же красными крышами. Холодильник так же битком набит фруктовыми йогуртами и замороженным чесночным хлебом. В школьные годы у него был такой же велик, и он колесил на выходных по таким же улицам. Как и меня, его водили в пиццерию в день рождения. Обман раскрылся. «Джо, больше не делай вид, будто нас воспитывали по-разному, – попросила я в поезде на обратном пути. – Хватит притворяться, будто ты вышел из песни Джарвиса Кокера[7 - Джарвис Кокер (род. 1963) – британский музыкант из Шеффилда, вокалист группы «Pulp». Песни группы затрагивали бытовые темы и рассказывали о буднях выходцев из среднего класса.] о любви к женщине в фартуке. В тебе от этой песни не больше, чем у меня от “Chas & Dave”[8 - «Chas & Dave» – британский поп-рок-дуэт из Лондона, позиционировавший себя как голос рабочего класса.]. Мы выросли в одинаковых пригородах».
В последние годы меня вдруг потянуло в родные пенаты, где все было так знакомо. Центральные улочки с изобилием дантистов, парикмахеров и букмекерских контор и острым дефицитом независимых кофеен. Долгий путь от вокзала до родительского дома. Женщины с одинаковыми стрижками боб, лысеющие мужчины, подростки в толстовках. Отсутствие индивидуализма, мирное непротивление обыденности. Начало взрослой жизни быстро обернулось собственно взрослой жизнью с ее каждодневным выбором, определяющим, кто я, за кого голосую, кто мой интернет-провайдер. Возвращение на полдня туда, где протекли мои подростковые годы, было сродни короткому отпуску в прошлое. Приезжая в Пиннер, я вновь становилась семнадцатилетней, хотя бы на один день. Я могла делать вид, что мой мир ограничен, выбор не играет особой роли, а впереди простираются бескрайние возможности.
Мама открыла дверь в своей обычной манере: всем видом демонстрируя, что ее отвлекли от массы важных дел. Прижимая переносной домашний телефон к уху плечом, она изобразила слабую извиняющуюся улыбку, одними губами произнесла «Прости» и закатила глаза. На ней была серая футболка с круглым вырезом и черные трикотажные штаны – недостаточно плотные для брюк, недостаточно обтягивающие для легинсов и недостаточно мешковатые для пижамы. Ее стандартный набор золотых украшений включал в себя толстый браслет, браслет-бэнгл, серьги-гвоздики с жемчугом, цепочку-жгутик и обручальное кольцо. Вероятно, она пришла с какой-то тренировки или собиралась на нее. Мама стала одержима физическими упражнениями с тех пор, как ей исполнилось пятьдесят, хотя вряд ли это изменило ее вес хоть на полфунта. Постменопауза облекла ее в новые мягкие формы: небольшой второй подбородок, раздавшаяся талия, складки на спине, проступающие поверх лифчика под футболкой. И она выглядела прекрасно. Это была не та красота, от которой захватывает дух, а та, что притягивает своей обыденностью, как открытый огонь, букет розовых роз или золотистый кокер-спаниель. Ее боб оттенка эспрессо, несмотря на проблески седины, отличался восхитительной густотой, а высветленные пряди отливали золотом в свете икеевской лампы на потолке. Я почти ничего не унаследовала от маминой внешности.
– Да, хорошо, – произнесла она в трубку и поманила меня в прихожую. – Отлично, тогда давайте выпьем кофе на следующей неделе. Просто назовите день. Я принесу набор для изучения Таро, помните, я рассказывала? Ничего сложного. Нет-нет, можете оставить его себе. Конечно. Тогда до встречи, пока!
Мама повесила трубку, обняла меня, а затем, отстранившись на расстояние вытянутых рук, стала изучать мою челку.
– Это что-то новенькое, – озадаченно произнесла она, будто разгадывала кроссворд.
– Да, – сказала я, ставя сумочку и разуваясь (всем визитерам полагалось снимать обувь у двери – здесь это правило соблюдали строже, чем в Голубой мечети). – Отрезала перед днем рождения. Подумала, что неплохо бы скрыть свои тридцатидвухлетние морщины на тридцатидвухлетнем лбу.
– Не глупи. – Мама легко махнула по моим волосам. – Для этого не нужны космы, просто используй качественный тональник.
Я улыбнулась: ее слова меня не задели, хотя удивляться было нечему. Маму всегда огорчало то, насколько неженственной я росла – она бы предпочла дочку, с которой можно ходить по магазинам за нарядной одеждой и обсуждать праймер для лица. В мои школьные годы, когда Кэтрин заглядывала в гости, мама дарила ей свои старые украшения и сумочки, и вдвоем они перебирали их, как подружки на барахолке. Она без ума влюбилась в Лолу при первой встрече исключительно на том основании, что обе были страстными поклонницами одного хайлайтера для лица.
– Где папа? – поинтересовалась я.
– Читает.
Я заглянула через стеклянные двери в гостиную: отец сидел с газетой в кресле бутылочно-зеленого цвета, положив ноги на скамеечку. Рядом на журнальном столике стояла большая кружка чая. При взгляде в профиль казалось, что папин выступающий подбородок и длинный нос (унаследованные мной) стремятся наперегонки к одной финишной черте.
Разница в возрасте моих родителей составляла семнадцать лет. Они познакомились, когда папа работал завучем в муниципальной школе, а маму туда направило агентство в качестве секретарши. Ей было двадцать четыре, ему сорок один. Разница в их характерах была столь же существенной. Папа – чуткий, мягкий, любознательный, интроверт и интеллектуал – интересовался всем на свете. Мама – практичная, инициативная, предприимчивая, прямолинейная и властная – с головой погружалась в любые начинания.
Улучив момент, я наблюдала за читающим «Обсервер» отцом из-за стеклянных дверей. Отсюда он казался прежним: готовым поведать, куда девается мусор в Китае, или о десяти неизвестных мне фактах об Уоллис Симпсон[9 - Уоллис Симпсон (1896–1986) – герцогиня Виндзорская, супруга бывшего короля Великобритании Эдуарда VIII, ради брака с которой он в 1936 году отрекся от престола.], или о бедственном положении вымирающей породы соколов. Он мог меньше чем за секунду воссоздать меня по памяти – не внешность, а все, что меня олицетворяло: имя моего воображаемого друга детства, тему диссертации, любимого персонажа из любимой книги и названия всех улиц, на которых я жила. Глядя сейчас на хорошо знакомые черты, я по большей части видела прежнего отца, но порой что-то в выражении его лица меня озадачивало, словно папин образ мира порезали на кусочки и он пытался сложить их в единую осмысленную картинку.
Два года назад у папы случился инсульт. Только через пару месяцев мы поняли, что он не до конца оправился. Папа, всегда такой догадливый и рассудительный, стал медленнее соображать. Он забывал имена членов семьи и близких друзей. Ухудшилась его способность быстро принимать решения. Он регулярно терялся во время прогулок и часто не мог вспомнить улицу, на которой жил. Сначала мы с мамой списывали это на старение мозга, опасаясь признать возможность чего-то более серьезного. Затем однажды маме позвонил незнакомый человек и рассказал, что папа двадцать минут кружил на машине по оживленной кольцевой развязке, не зная, где свернуть. В конце концов кому-то удалось его остановить. Мы пошли к терапевту, тот сделал ряд анализов, когнитивных тестов и МРТ. Подтвердилось то, чего мы боялись.
– Привет, пап, – сказала я, подойдя к нему.
Он поднял взгляд от газеты.
– Привет!
– Не вставай. – Я наклонилась его обнять. – Что интересного пишут?
– Вышла новая экранизация «Доводов рассудка».
Он протянул мне рецензию.
– А, любимица интеллектуалов Остин.
– Точно.
– Я собираюсь помочь маме с обедом.
– Хорошо, дорогая, – сказал он, затем снова открыл газету и погрузился в привычное умиротворение.
В кухне мама резала соцветия брокколи и складывала их рядом с горкой нашинкованных киви. Из динамиков женский голос громко и медленно говорил о подчинении мужскому сексуальному желанию.
– Что слушаешь? – поинтересовалась я.
– Аудиокнигу Андреа Дворкин «Половой акт».
– Погоди… что?
Я убавила громкость на несколько делений.
– Андреа Дворкин. Известная феминистка. Ты наверняка ее знаешь. Крупная такая. Весьма умная женщина, правда, без чувства юмора…
– Я знаю, кто такая Андреа Дворкин. Я имела в виду, почему ты слушаешь ее аудиокнигу?
– Для собрания «Книгоголиков».
– Твоего книжного клуба?
Мама раздраженно вздохнула и достала из холодильника огурец.
– Это не книжный клуб, Нина, а литературный салон.
– В чем разница?
– Ну… – Она чуть поджала губы, но я видела, что она рада возможности вновь объяснить отличие литературного салона от книжного клуба. – Мы с девочками решили собираться дважды в месяц и обсуждать не столько сами книги, сколько общие идеи, поэтому никаких строгих правил. Каждая встреча затрагивает отдельную тему и включает дискуссии, чтение стихов и обмен личным опытом.
– И какова тема следующего заседания?
– «Гетеросексуальный акт – синоним изнасилования?»
– Ясно. А кто будет?
– Энни, Кэти, Сара из моего бегового клуба, Глория, ее кузен Мартин и Маргарет – она работает со мной волонтером в благотворительном магазине. Каждый готовит блюдо. Я делаю шашлык из халуми, – сказала она, переходя с разделочной доской к блендеру и отправляя в него мешанину из фруктов и овощей.
– Откуда такой внезапный интерес к феминизму?
Мама нажала кнопку на приборе, и тот с резким гудением начал перемалывать кубики в блекло-зеленую жижу.
– Не такой уж внезапный! – прокричала она, перекрывая электрический рев, затем выключила блендер и налила волокнистую жидкость в стакан.
– А вообще здорово, мам, – смягчилась я. – Классно, что у тебя столько разных интересов.
– Да уж, – сказала она. – И еще только у меня есть свободная комната в доме, поэтому я предложила использовать ее для встреч «Книгоголиков».
– У тебя нет свободной комнаты.
– Кабинет твоего отца.
