Стихотворения

ПЕСЕНКА О НОЧНОЙ МОСКВЕ

Б.А.

Когда внезапно возникаетеще неясный голос труб,слова, как ястребы ночныесрываются с горячих губ,мелодия, как дождь случайный,гремит; и бродит меж людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.В года разлук, в года сражений,когда свинцовые дождилупили так по нашим спинам,что снисхождения не жди,и командиры все охрипли…он брал команду над людьми,надежды маленький оркестрикпод управлением любви.Кларнет пробит, труба помята,фагот, как старый посох, стерт,на барабане швы разлезлись…Но кларнетист красив как черт!Флейтист, как юный князь, изящен…И вечно в сговоре с людьминадежды маленький оркестрикпод управлением любви.

1963

ПИСЬМО АНТОКОЛЬСКОМУ

Здравствуйте, Павел Григорьевич!Всем штормам вопреки,пока конфликты улаживаются и рушатсяматерики,крепкое наше суденышко летит по волнамстрелой,и его добротное тело пахнет свежей смолой.Работа наша матросскаяпризывает бодрствовать нас,хоть вы меня и постарше, а я помоложе вас(а может быть, вы моложе, а янемного старей)…Ну что нам все эти глупости?Главное – плыть поскорей.Киплинг, как леший, в морскую дудкунасвистывает без конца,Блок над картой морей просиживает,не поднимая лица,Пушкин долги подсчитывает,и, от вечной петли спасен,в море вглядывается с мачтывор Франсуа Вийон!Быть может, завтра меня матросыпод бульканье якорейвысадят на одинокий островс мешком гнилых сухарей,и рулевой равнодушно встанетза штурвальное колесои кто-то выругается сквозь зубына прощанье мне в лицо.Быть может, все это так и будет.Я точно знать не могу.Но лучше пусть это будет в море,чем на берегу.И лучше пусть меня судят матросыот берегов вдали,чем презирающие мореобитатели твердой земли…До свидания, Павел Григорьевич!Нам сдаваться нельзя.Все враги после нашей смертизапишутся к нам в друзья.Но перед бурей всегда надежнейв будущее глядеть…Самые чистые рубахи велит капитан надеть!

1963

В ГОРОДСКОМ САДУ

Круглы у радости глаза и велики у страха,и пять морщинок на челе от празднеств и обид…Но вышел тихий дирижер, но заиграли Баха,и все затихло, улеглось и обрело свой вид.Все стало на свои места, едва сыграли Баха…Когда бы не было надежд —на черта белый свет?К чему вино, кино, пшено,квитанции Госстрахаи вам – ботинки первый сорт, которымсносу нет?«Не все ль равно: какой земли касаютсяподошвы?Не все ль равно: какой улов из волн несетрыбак?Не все ль равно: вернешься целили в бою падешь ты,и руку кто подаст в беде – товарищили враг?…»О, чтобы было все не так,чтоб все иначе было,наверно, именно затем, наверно, потому,играет будничный оркестр привычно и вполсилы,а мы так трудно и легко все тянемся к нему.Ах музыкант мой, музыкант, играешь,да не знаешь,что нет печальных и больных и виноватых нет,когда в прокуренных рукахтак просто ты сжимаешь,ах музыкант мой, музыкант,черешневый кларнет!

1963

ФРАНСУА ВИЙОН

Пока земля еще вертится,пока еще ярок свет,господи, дай же ты каждомучего у него нет:мудрому дай голову,трусливому дай коня,дай счастливому денег…И не забудь про меня.Пока Земля еще вертится, —господи, твоя власть! —дай рвущемуся к властинавластвоваться всласть,дай передышку щедромухоть до исхода дня.Каину дай раскаяние…И не забудь про меня.Я знаю: ты все умеешь,я верую в мудрость твою,как верит солдат убитый,что он проживает в раю,как верит каждое ухотихим речам твоим,как веруем и мы сами,не ведая, что творим!Господи мой боже,зеленоглазый мой!Пока Земля еще вертится,и это ей странно самой,пока ей еще хватаетвремени и огня,дай же ты всем понемногу…И не забудь про меня.

1963

ОСЕНЬ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

Какая царская нынче осень в Царском селе!Какие красные листья тянутся к черной земле,какое синее небо и золотая трава,какие высокопарные хочется крикнуть слова.Но вот опускается вечер,и слышится ветер с полей,и филин рыдает, как Вертер,над серенькой мышкой своей.Уже он не первую губит,не первые вопли слышны.Он плоть их невинную любит,а души ему не нужны.И все же какая царская осень в Царском селе!Как прижимаются листья лбами к прохладнойземле,какое белое небо и голубая трава,какие высокопарные хочется крикнуть слова!

1963

ЗНОЙ

Питер парится. Пора парочкам пускаться в поискпо проспектам полуночным за прохладой.Может бытьим пора поторопиться в петергофскийпервый поезд,пекло потное покинуть, на перроне позабыть.Петухи проголосили, песни поздние погасли.Прямо перед паровозом проплывают и парятПавловска перрон пустынный,Петергофа плен прекрасный,плеть Петра,причуды Павла,Пушкина пресветлый взгляд.

1964

ИЗ ОКНА ВАГОНА

Низкорослый лесок по пути в Бузулук,весь похожий на пыльную армию леших —пеших,песни лихие допевших,сбивших ноги,продрогших,по суткам не евшихи застывших,как будто в преддверье разлук.Их седой командир, весь в коросте и рвани,пишет письма домой на глухом барабане,позабыв все слова, он марает листы.Истрепались знамена, карманы пусты,ординарец безумен,денщик безобразен…Как пейзаж поражения однообразен!Или это мелькнул за окном балаган,где бушует уездных страстей ураган,где играют безвестные комедианты,за гроши продавая судьбу и таланты,сами судьи и сами себе музыканты…Их седой режиссер, обалдевший от брани,пишет пьеску на порванном вдрызг барабане,позабыв все слова, он марает листы,декорации смяты,карманы пусты,Гамлет глух,и Ромео давно безобразен…Как сюжет нашей памяти однообразен!

1964

ОДНА МОРКОВЬ С ЗАБРОШЕННОГО ОГОРОДА

Мы сидим, пехотные ребята.Позади – разрушенная хата.Медленно война уходит вспять.Старшина нам разрешает спать.И тогда(откуда – неизвестно,или голод мой тому виной),словно одинокая невеста,выросла она передо мной.Я киваю головой соседям:на сто ртоводна морковь – пустяк…Спим мы или бредим?Спим иль бредим?Веточки ли в пламени хрустят?…Кровь густая капает из свеклы,лук срывает бренный свой наряд,десять пальцев,словно десять свекров,над одной морковинкой стоят…Впрочем, ничего мы не варили,свекла не алела, лук не пах.Мы морковь по-братски разделили,и она хрустела на зубах.Шла война, и кровь текла рекою.В грозной битве рота полегла.О природа, ты ж одной морковьюсловно мать насытить нас смогла!И наверно, уцелела б рота,если б в тот последний грозный часты одной любовью, о природа,словно матьнасытила бы нас!

1964

ВРЕМЕНА

Нынче матери всесловно занововсех своих милых детей полюбили.Раньше тоже любили,но больше их хлебом корили,сильнее лупили.Нынче, как сухари,и любовь, и восторг, и тревогу,и преданность копят…То ли это инстинкт,то ли слабость души,то ли сам исторический опыт?Или в воздухе нашем само по себеразвивается что-то такое,что прибавило им суетливой любвии лишило отныне покоя?Или, ждать отказавшись, теперь за собойоставляют последнее словои неистово жаждут прощать, возноситьи творить чудеса за кого-то другого?Что бы ни было там,как бы ни было тами чему бы нас жизнь ни учила,в нашем мире цена на любовь да на ласкуопять высоко подскочила.И когда худосочные их сыновьялгут, преследуют кошек,наводняют базары,матерям-то не каины видятся – авели,не дедалы – икары!И мерещится имсквозь сумбур сумасбродствдочерей современных,сквозь гнев и капризыто печаль Пенелопы,то рука Жанны д'Арк,то задумчивый лик Монны Лизы.И слезами полны их глаза,и высоко прекрасные вскинуты брови.Так что я и представить себе не могуничего,кроме этой любови!

1964

ПРОЩАНИЕ С ОСЕНЬЮ

Осенний холодок. Пирог с грибами.Калитки шорох и простывший чай.И снованеподвижными губамикороткое, как вздох:«Прощай, прощай…»«Прощай, прощай…»Да я и так прощаювсе, что простить возможно,обещаюи то простить, чего нельзя простить.Великодушным я обязан быть.Прощаю всех, что не были убитытогда, перед лицом грехов своих.«Прощай, прощай…»Прощаю все обиды,обеды у обидчиков моих.«Прощай…»Прощаю, чтоб не вышло боком.Сосуд добра до дна не исчерпать.Я чувствую себя последним богом,единственным умеющим прощать.«Прощай, прощай…»Старания упрямы(знать, мне лишь не простится одному),но горести моей прекрасной мамыпрощаю я неведомо кому.«Прощай, прощай…» Прощаю,не смущаюугрозами,надежно их таю.С улыбкою, размашисто прощаю,как пироги, прощенья раздаю.Прощаю побелевшими губами,пока не повторится все опять —осенний горький чай, пирог с грибамии поздний час —прощаться и прощать.

1964

* * *

То падая, то снова нарастая,как маленький кораблик на волне,густую грусть шарманка городскаяиз глубины двора дарила мне.И вот, уже от слез на волосок,я слышал вдруг, как раздавался четкийсвихнувшейся какой-то ноткивеселый и счастливый голосок.Пускай охватывает нас смятеньемнесоответствие мехов тугих,но перед наводнением смертельнымвсе хочет жить.И нету прав других.Все ухищрения и все уловкине дали ничего взамен любви……Сто раз я нажимал курок винтовки,а вылетали только соловьи.

1964

МОЙ КАРАНДАШНЫЙ ПОРТРЕТ

Шуршат, шуршат карандашиза упокой живой души.Шуршат, не нашуршатся,а вскрикнуть не решатся.А у меня горит душа,но что возьмешь с карандаша:он правил не нарушити душу мне потушит.…Последний штрих, и вот ужея выполнен в карандаше,мой фас увековечен…Но бушевать мне нечем,и жилка не стучит в висок,хоть белый лоб мой так высок,и я гляжу бесстрастнокуда-то все в пространство.Как будет назван тот портрет?«Учитель»,«Каменщик»,«Поэт»,«Немой свидетель века»?…Но мне ли верить в это?Я смертен. Я горю в огне.Он вечен в рамке на стенеи премией отмечен……да плакать емунечем.

1964

* * *

Ярославу Смелякову

В детстве мне встретился как-то кузнечикв дебрях колючек, трав и осок.Прямо с колючек, словно с крылечек,спрыгивал он как танцор на носок,передо мною маячил мгновеньеи исчезал иноходцем в траве…Может быть, первое стихотвореньезрело в зеленой его голове.– Намереваюсь! – кричал тот кузнечик.– Может ли быть? – усмехался сверчок.Из-за досок, из щелей, из-за печеккрался насмешливый этот басок.Но из-за речек, с лугов отдаленных:– Намереваюсь! – как песня, как гром…Я их встречал, голубых и зеленых.Печка и луг им служили жильем.Печка и Луг – разделенный на частисчастья житейского замкнутый круг,к чести его обитателей частых,честных, не праздных, как Печка и Луг,маленьких рук постоянно стремленье,маленьких мук постоянна волна…Пламени этого столпотвореньене успокоят ни мир, ни война,ни уговоры его не излечат,ни приговоры друзей и врагов…– Может ли быть?! – как всегда из-за печек.– Намереваюсь! – грохочет с лугов.Годы прошли, да похвастаться нечем.Те же дожди, те же зимы и зной.Прожита жизнь, но все тот же кузнечикпляшет и кружится передо мной.Гордый бессмертьем своим непреклонным,мировоззреньем своим просветленным,скачет, куражится, ест за двоих…Но не молчит и сверчок тот бессонный.Все усмехается.Что мы для них?

1964

ФОТОГРАФИИ ДРУЗЕЙ

Деньги тратятся и рвутся,забываются слова,приминается трава,только лица остаютсяи знакомые глаза…Плачут ли они, смеются —не слышны их голоса.Льются с этих фотографийокеаны биографий,жизнь в которых вся, до днас нашей переплетена.И не муки и не слезыостаются на виду,и не зависть и бедувыражают эти позы,не случайный интереси не сожаленья снова…Свет – и ничего другого,век – и никаких чудес.Мы живых их обнимаем,любим их и пьем за них……только жаль, что понимаемс опозданием на миг!

1964

* * *

Мгновенно слово. Короток век.Где ж умещается человек?Как, и когда, и в какой глушираспускаются розы его души?Как умудряется он успетьсвое промолчать и свое пропеть,по планете просеменить,гнев на милость переменить?Как умудряется он, чудак,на ярмаркепоцелуев и драк,в славословии и пальбевыбрать только любовь себе?Осколок выплеснет его кровь:«Вот тебе за твою любовь!»Пощечины перепадут в раю:«Вот тебе за любовь твою!»И все ж умудряется он, чудак,на ярмаркепоцелуев и драк,в славословиии гульбевыбрать только любовь себе!

1964

КАПЛИ ДАТСКОГО КОРОЛЯ

Вл. Мотылю

В раннем детстве верил я,что от всех болезнейкапель Датского короляне найти полезней.И с тех пор горит во мнеогонек той веры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Капли Датского короляили королевы —это крепче, чем вино,слаще карамелии сильнее клеветы,страха и холеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Рев орудий, посвист пуль,звон штыков и сабельрастворяются легков звоне этих капель,солнце, май, Арбат, любовь —выше нет карьеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Слава головы кружит,власть сердца щекочет.Грош цена тому, кто встатьнад другим захочет.Укрепляйте организм,принимайте меры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!Если правду прокричатьвам мешает кашель,не забудьте отхлебнутьэтих чудных капель.Перед вами пусть встаютпрошлого примеры…Капли Датского короляпейте, кавалеры!

1964

КАК НАУЧИТЬСЯ РИСОВАТЬ

Если ты хочешь стать живописцем,ты рисовать не спеши.Разные кисти из шерсти барсучьейперед собой разложи,белую краску возьми, потому чтоэто – начало, потомжелтую краску возьми, потому чтовсе созревает, потомсерую краску возьми, чтобы осеньв небо плеснула свинец,черную краску возьми, потому чтоесть у начала конец,краски лиловой возьми пощедрее,смейся и плачь, а потомсинюю краску возьми, чтобы вечерптицей слетел на ладонь,красную краску возьми, чтобы пламязатрепетало, потомкраски зеленой возьми, чтобы ветокв красный подбросить огонь.Перемешай эти краски, как страсти,в сердце своем, а потомперемешай эти краски и сердцес небом, с землей, а потом…Главное – это сгорать и, сгорая,не сокрушаться о том.Может быть, кто и осудит сначала,но не забудет потом!

1964

* * *

На арбатском дворе – и веселье и смех.Вот уже мостовые становятся мокрыми.Плачьте, дети!Умирает мартовский снег.Мы устроим емувеселые похороны.По кладовкам по темным поржавеют коньки,позабытые лыжипо углам покоробятся…Плачьте, дети!Из-за белой рекискоро-скоро кузнечики к нам заторопятся.Будет много кузнечиков. Хватит на всех.Вы не будете, дети,гулять в одиночестве…Плачьте, дети!Умирает мартовский снег.Мы ему воздадим генеральские почести.Заиграют грачи над его головой,грохнет лед на реке в лиловые трещины…Но останется снежная баба вдовой…Будьте, дети, добры и внимательнык женщине.

1964

ПЕСЕНКА О ХУДОЖНИКЕ ПИРОСМАНИ

Николаю Грицюку

Что происходит с нами,когда мы смотрим сны?Художник Пиросманивыходит из стены,из рамок примитивных,из всякой суетыи продает картиныза порцию еды.Худы его колении насторожен взгляд,но сытые оленис картин его глядят,красотка Маргаритав траве густой лежит,а грудь ее открыта —там родинка дрожит.И вся земля ликует,пирует и поет,и он ее рисуети Маргариту ждет.Он жизнь любил не скупо,как видно по всему…Но не хватило супана всей землеему.

1964

ГРИБОЕДОВ В ЦИНАНДАЛИ

Цинандальского парка осенняя дрожь.Непредвиденный дождь. Затяжной.В этот парк я с недавнего времени вхож —мы почти породнились с княжной.Петухи в Цинандали кричат до зари:то ли празднуют, то ли грустят…Острословов очкастых не любят цари, —бог простит, а они не простят.Петухи в Цинандали пророчат восход,и под этот заманчивый крикГрибоедов, как после венчанья, идетпо Аллее Любви напрямик,словно вовсе и не было дикой толпыи ему еще можно пожить,словно и не его под скрипенье арбына Мтацминду везли хоронить;словно женщина эта – еще не вдова,и как будто бы ей ни к чемуна гранитном надгробьи проплакать словасмерти, горю, любви и уму;словно верит она в петушиный маневр,как поэт торопливый – в строку…Нет, княжна, я воспитан на лучший манер,и солгать вам, княжна, не могу,и прощенья прошу за неловкость свою…Но когда б вы представить могли,как прекрасно упасть, и погибнуть в бою,и воскреснуть, поднявшись с земли!И, срывая очки, как винтовку с плеча,и уже позабыв о себе,прокричать про любовь навсегда, сгорячапрямо в рожу орущей толпе!……Каждый куст в парке княжескоммнит о себе.Но над Персией – гуще гроза.И спешит Грибоедов навстречу судьбе,близоруко прищурив глаза.

1965

ВСТРЕЧА

Кайсыну Кулиеву

Насмешливый, тщедушный и неловкий,единственный на этот шар земной,на Усачевке, возле остановки,вдруг Лермонтов возник передо мной,и в полночи рассеянной и зыбкой(как будто я о том его спросил)– Мартынов – что… —он мне сказал с улыбкой. —Он невиновен.Я его простил.Что – царь? Бог с ним. Он дожил до могилы.Что – раб?… Бог с ним. Не воин он один.Царь и холоп – две крайности, мой милый.Нет ничего опасней середин.Над мрамором, венками перевитым,убийцы стали ангелами вновь.Удобней им считать меня убитым:венки всегда дешевле, чем любовь.Как дети, мы все забываем быстро,обидчикам не помним мы обид,и ты не верь, не верь в мое убийство:другой поручик был тогда убит.Что – пистолет?… Страшна рука дрожащая,тот пистолет растерянно держащая,особенно тогда она страшна,когда сто раз пред тем была нежна…Но, слава богу, жизнь не оскудела,мой Демон продолжает тосковать,и есть еще на свете много дела,и нам с тобой нельзя не рисковать.Но, слава богу, снова паутинки,и бабье лето тянется на юг,и маленькие грустные грузинкиполжизни за улыбки отдают,и суждены нам новые порывы,они скликают нас наперебой…Мой дорогой, пока с тобой мы живы,все будет хорошо у нас с тобой…

1965

ЦИРК

Юрию Никулину

Цирк – не парк, куда вы входитегрустить и отдыхать.В цирке надо не высиживать,а падать и взлетать,и под куполом,под куполом,под куполом скользя,ни о чем таком сомнительномраздумывать нельзя.Все костюмы наши праздничные —смех и суета.Все улыбки наши пряничныене стоят ни чертаперед красными султанамина конских головах,перед лицами,таящими надежду, а не страх.О Надежда,ты крылатое такое существо!Как прекраснотвое древнее святое вещество:даже, если вдруг потеряна(как будто не была),как прекрасно ты распахиваешьдва своих крыланад манежеми над ярмаркою праздничных одежд,над тревогой завсегдатаев,над ужасом невежд,похороненная заживо,являешься опятьтем,кто жаждет не высиживать,а падать и взлетать.

1965

* * *

Надежда, белою рукоюсыграй мне что-нибудь такое,чтоб краска схлынула с лица,как будто кони от крыльца.Сыграй мне что-нибудь такое,чтоб ни печали, ни покоя,ни нот, ни клавиш и ни рук…О том, что я несчастен,врут.Еще нам плакать и смеяться,но не смиряться,не смиряться.Еще не пройден тот подъем.Еще друг друга мы найдем…Все эти улицы —как сестры.Твоя игра – их голос пестрый,их каблучков полночный стук…Я жаден до всего вокруг.Ты так играешь, так играешь,как будто медленно сгораешь.Но что-то есть в твоем огне,еще неведомое мне.

1965

ПРОЩАНИЕ С НОВОГОДНЕЙ ЕЛКОЙ

Синяя крона, малиновый ствол,звяканье шишек зеленых.Где-то по комнатам ветер прошел:там поздравляли влюбленных.Где-то он старые струны задел —тянется их перекличка…Вот и январь накатил-налетел,бешеный как электричка.Мы в пух и прах наряжали тебя,мы тебе верно служили.Громко в картонные трубы трубя,словно на подвиг спешили.Даже поверилось где-то на миг(знать, в простодушьи сердечном):женщины той очарованный ликслит с твоим празднеством вечным.В миг расставания, в час платежа,в день увяданья неделичем это стала ты нехороша?Что они все, одурели?!И утонченные как соловьи,гордые, как гренадеры,что же надежные руки своипрячут твои кавалеры?Нет бы собраться им – время унять,нет бы им всем – расстараться…Но начинают колеса стучать:как тяжело расставаться!Но начинается вновь суета.Время по-своему судит.И в суете тебя сняли с креста,и воскресенья не будет.Ель моя, Ель – уходящий олень,зря ты, наверно, старалась:женщины той осторожная теньв хвое твоей затерялась!Ель моя, Ель, словно Спас-на-крови,твой силуэт отдаленный,будто бы след удивленной любви,вспыхнувшей, неутоленной.

1966

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПАМЯТИ

Анатолию Рыбакову

Не помню зла, обид не помню,ни громких слов,ни малых дели ни того, что я увидел,и ни того, что проглядел.Я все забыл, как днище вышибиз бочки века своего.Я выжил.Я из пекла вышел.Там не оставил ничего.Теперь живу посерединемежду войной и тишиной,грехи приписываю богу,а доблести – лишь Ей одной.Я не оставил там ни боли,ни пепла, ни следов сапог,и только глаз мой карий-карийблуждает там, как светлячок.Но в озаренье этом странном,в сиянье вещем светлякасчастливые былые людимне чудятся издалека:высокий хор поет с улыбкой,земля от выстрелов дрожит,сержант Петров, поджав коленки,как новорожденный лежит.

1967

ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ

М. Квливидзе

Виноградную косточку в теплую землю зарою,и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,и друзей созову,на любовь свое сердце настрою…А иначе зачем на земле этой вечной живу?Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,говорите мне прямо в лицо,кем пред вами слыву,царь небесный пошлет мне прощеньеза прегрешенья…А иначе зачем на земле этой вечной живу?В темно-красном своембудет петь для меня моя Дали,в черно-белом своемпреклоню перед нею главу,и заслушаюсь я,и умру от любви и печали…А иначе зачем на земле этой вечной живу?И когда заклубится закат,по углам залетая,пусть опять и опять предо мноюплывут наявусиний буйвол,и белый орел,и форель золотая…А иначе зачемна земле этой вечной живу?

1967

ПЕСЕНКА О ДАЛЬНЕЙ ДОРОГЕ

Б. Золотухину

Забудешь первый праздник и позднюю утрату,когда луны колесазатренькают по тракту,и силуэт совиный склонится с облучка,и прямо в душу грянетпростой романс сверчка.Пускай глядит с порога красотка, увядая,та гордая, та злая, слепая и святая…Что – прелесть ее ручек? Что – жар ее перин?Давай, брат, отрешимся.Давай, брат, воспарим.Жена, как говорится, найдет себе другого,какого-никакого, как ты, недорогого.А дальняя дорога дана тебе судьбой,как матушкины слезы всегда она с тобой.Покуда ночка длится, покуда бричка катит,дороги этой дальней на нас обоих хватит.Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладешь?Чего не потеряешь – того, брат, не найдешь.От сосен запах хлебный,от неба свет целебный,а от любови бедной сыночек будет бледный,а дальняя дорога…а дальняя дорога…а дальняя дорога…

1967

СТАРИННАЯ СТУДЕНЧЕСКАЯ ПЕСНЯ

Поднявший меч на наш союздостоин будет худшей кары,и я за жизнь его тогдане дам и ломаной гитары.Как вожделенно жаждет векнащупать брешь у нас в цепочке…Возьмемся за руки, друзья,чтоб не пропасть поодиночке.Среди совсем чужих пирови слишком ненадежных истин,не дожидаясь похвалы,мы перья белые почистим.Пока безумный наш султансулит нам дальнюю дорогу,возьмемся за руки, друзья,возьмемся за руки, ей-богу.Когда ж придет дележки час,хлеб дармовой не нас поманит,и рай настанет не для нас,зато Офелия помянет.Пока ж не грянула поранам отправляться понемногу,возьмемся за руки, друзья,возьмемся за руки, ей-богу.

1967

* * *

П. Луспекаеву

Ваше благородие, госпожа разлука,мне с тобою холодно, вот какая штука.Письмецо в конвертепогоди – не рви…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа чужбина,жарко обнимала ты, да мало любила.В шелковые сетипостой – не лови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа удача,для кого ты добрая, а кому иначе.Девять граммов в сердцепостой – не зови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.Ваше благородие госпожа победа,значит, моя песенка до конца не спета!Перестаньте, черти,клясться на крови…Не везет мне в смерти,повезет в любви.

1967

ПЕСЕНКА О МОЦАРТЕ

И.Б.

Моцарт на старенькой скрипке играет.Моцарт играет, а скрипка поет.Моцарт отечества не выбирает —просто играет всю жизнь напролет.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не оставляйте стараний, маэстро,не убирайте ладони со лба.Где-нибудь на остановке конечнойскажем спасибо и этой судьбе,но из грехов своей родины вечнойне сотворить бы кумира себе.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не расставайтесь с надеждой, маэстро,не убирайте ладони со лба.Коротки наши лета молодые:миг —и развеются, как на кострах,красный камзол, башмаки золотые,белый парик, рукава в кружевах.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не обращайте вниманья, маэстро,не убирайте ладони со лба.

1969

РОМАНС

Арбатского романса знакомое шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастье;из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра.Светло иль грустно – век почти что прожит.Поверьте, эта дама из моего ребра,и без меня она уже не может.Бывали дни такие – гулял я молодой,глаза глядели в небо голубое,еще был не разменен мой первый золотой,пылали розы, гордые собою.Еще моя походка мне не была смешна,еще подошвы не поотрывались,за каждым поворотом, где музыка слышна,какие мне удачи открывались!Любовь такая штука: в ней так легко пропасть,зарыться, закружиться, затеряться…Нам всем знакома эта возвышенная страсть,поэтому нет смысла повторяться.Не мучьтесь понапрасну: всему своя пора.Траву взрастите – к осени сомнется.Вы начали прогулку с арбатского двора,к нему-то все, как видно, и вернется.Была бы нам удача всегда из первых рук,и как бы там ни холило, ни било,в один прекрасный полдень оглянетесь вокруг,и все при вас, целехонько, как было:арбатского романса знакомое шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастье,из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…

1969