ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ПОЛУЧИЛСЯ

Погрузившись в свои мысли, Ксения неспешно шла по парку.

Дождь, так и не начавшись, перестал. Домой идти совсем расхотелось.

«Суета томит,

Спешишь покинуть его —

Дом из утвари», – закружилась над головой бабочка-хокку.

Ксения подняла голову и зажмурилась. Лучи утреннего солнца струились сквозь зелёную июньскую листву, сверкали зеркальными островками на поверхности реки.

Девушка подошла к дереву и прижалась к нему спиной. Под деревом было совсем сухо, пахло хвоей и грибами. Стало так хорошо… Казалось, растение вбирало в себя её боль и обиду. Она вдохнула горьковатый аромат коры и растворилась в запахе дерева.

«Осознай слабость,

Дай пройти силе в твой храм —

Наполни чашу», – взмахнула крылышками новорожденная хокку.

– Девушка, вы друидка? – мужской голос молоточком застучал в её расслабленное сознание.

Ксения открыла глаза.

Он сидел на корточках в нескольких метрах от неё и улыбался. Короткая стрижка, открытое лицо и синие-синие глаза.

«Какие у него белые руки. И ногти коротко подстрижены – руки интеллигента», – мелькнуло в голове.

– Друидка? Нет, – засмеялась Ксюша. – Я просто люблю обниматься с деревьями. Мне с ними хорошо.

– Хорошо с деревьями? У вас какие-то проблемы? Расскажите мне, – настойчиво продолжал незнакомец.

– Проблемы… У всех они есть, проблемы.

Девушка перестала прижиматься к дереву и двинулась прямо по траве вглубь парка. Молодой человек, поднявшись, на минуту замер в нерешительности. Но затем поспешил за ней. Ксения оглянулась и прибавила шагу. Он, тяжело дыша, почти бежал.

«Маньяк, – подумала Ксюша, – точно, маньяк!»

«С чего это ты взяла, что он маньяк? – не согласился с ней её внутренний голос. – Нормальный парень, симпатичный. Ты ему понравилась».

«Ну как же, – понравилась! Он молоденький, хорошенький, джинсики модные, мобилка навороченная из кармана торчит. А я кто, медсестра-неудачница, без пяти минут уволенная с работы, одинокая, под тридцать – и понравилась?»

«Не такой он уже и молоденький, – не унимался докучливый голос, – а мобилки сейчас у всех есть, даже у сопливых первоклашек. Да и день солнечный. Чего трусишь-то?»

День и вправду был замечательный. При слабом дуновении ветерка прозрачные капли дождя, оставшиеся на деревьях, скатывались по зелёной мякоти листьев и падали в траву. Подол платья намок и от быстрой ходьбы прилип к ногам, подчёркивая стройные бёдра.

– Это можжевельник, – проговорил незваный попутчик, пристраиваясь сбоку.

– Он хороший антисептик, – решила поддержать разговор Ксюша.

При слове «антисептик» парень напрягся и посмотрел на девушку.

– Вы медик? – спросил он

– А что в этом удивительного? – Ксения резко остановилась.

Странный парень смотрел внимательно, как будто оценивал каждое её движение.

«Ей примерно лет двадцать шесть – двадцать семь. Жизнь явно не клеится. С чего бы это счастливой преуспевающей девушке тратить драгоценное время на одинокое общение с деревьями? Возможно, она и есть та, которую мы ищем, – неудачница, готовая отомстить всему миру. Маньячка!»

Парень вытащил сигарету и закурил. Александр Пимин работал психологом в районном отделении милиции. Первое убийство произошло на окраине города. Раненый мужчина был доставлен в реанимацию, где, не приходя в сознание, скончался. Потом было ещё два похожих случая. И вот неделю назад ещё один – здесь, в парке. Патологоанатом сказал, что раны потерпевшим нанесены медицинским скальпелем. Недалеко от места убийства, свидетели видели молодую женщину. Возникло предположение, что маньяк вовсе не мужчина, а женщина или девушка, предположительно, медицинский работник. Сегодня Саша с самого утра бродил по парку, анализируя факты и мысленно пытаясь составить психологический портрет убийцы.

С первого мгновения встречи с девушкой ему не давало покоя ощущение страдания, исходившее от её лица. Слегка дрожащие, опущенные уголки губ, влажные глаза, покалывающий холодными льдинками взгляд – притягивали и пугали. Она стояла, прижавшись к дереву так, будто хотела укрыться от этого мира.

Совсем некстати он вспомнил свою первую пациентку. У неё был такой же покалывающий взгляд. Молодая женщина, пришедшая тогда к нему на приём, мечтала похудеть; пройдя уйму врачей, диетологов и экстрасенсов, попала к нему, начинающему практиковать психологу. В её глазах было столько страдания, что Саша тогда растерялся, во время сеанса не знал, о чём говорить, что посоветовать. И чтобы хоть как-то спасти свою репутацию, начал придумывать. О чём говорил тогда, он уже не помнил, но в конце предложил ей полностью поменяться, изменить причёску, стиль одежды и даже… сменить мужчину, с которым она спит.

На следующий сеанс женщина не пришла. Он переживал это как неудачу, потом успокоился и забыл об этом случае. И вот совсем недавно его остановила симпатичная женщина. Она кинулась к Саше на шею, как к самому родному человеку. С трудом узнав в ней свою первую пациентку, Саша был приятно удивлён. Вероятно, испытав сильнейший стресс от неожиданной смены привычной жизненной среды, её организм сбросил за это время тридцать килограммов.

«Иногда мы принимаем победу за поражение», – подумал Александр и снова внимательно посмотрел на девушку.

«Нет, я ошибся. Какая она маньячка? Обычная девчонка-неудачница. Но этот взгляд, пронизывающе-холодный, и принадлежность к касте медиков… Надо её спровоцировать. Та, что убивает, – ненавидит мужчин, и этим она себя обязательно выдаст».

Отбросив сигарету, Саша решительно подошёл к девушке и опустился перед ней на корточки.

«Маньяк! Я так и знала – это маньяк…», – Ксения испуганно отшатнулась от Александра.

«Только без паники. Не смотри на него, говори, о чём угодно, говори с ним», – отозвалась мысленно её другая половина.

– У вас проблемы? Расскажите мне о них. Может быть, с вами в детстве жестоко обращались родители? Вас били? – Ксения лихорадочно пыталась вспомнить что-нибудь из лекционного курса по психологии. Как там у Фрейда?… – Знаете, – продолжала она уже спокойней, – в каждом человеке есть подсознательные желания, их не надо стыдиться…

– Ты бы ещё про Супер-Эго рассказала, – с лёгкой досадой в голосе перебил её Александр.

Затем, будто опомнившись, заговорил тихо, размеренно, даже ласково.

– Представь, что мы попутчики, едущие в одном купе. Каждый из нас выйдет на своей станции и через день или два забудет соседа. Но сейчас я хочу тебя узнать. Узнать твои мягкие пушистые волосы, твои нежные руки, тёплые ладони…

Он говорил, говорил, и тембр его голоса ласкал, успокаивал, проникал в каждую клеточку её тела, заставляя прислушиваться к его прикосновениям, его дыханию…

«Приятна тайна.

Не стоит рассказывать —

Сохрани зерно…», – бабочка-прелестница зашуршала словами-крылышками.

Ксения закрыла глаза. Страх исчез. Как сладостно убаюкивает его голос… О чём она могла рассказать своему попутчику? О том, что она практически потеряла работу? Или о том, как её ненавидит собственная мать. Ненавидит с детства в отместку отцу. Отец. Он любил Ксению. Любил до тех пор, пока у него не родился сын. А затем она стала лишней. Заброшенный, ненужный ребёнок. Ксения научилась жить сама, став самостоятельной в семь лет. Она и сейчас злилась на брата, в один миг похитившего у неё любовь отца. А может, рассказать о предательстве любимого? Они были вместе пять лет. Тогда впервые в жизни она почувствовала себя кому-то необходимой. А он предал её – женился на молоденькой еврейке и уехал с ней в Израиль. Эта рана не заживала, причиняя нестерпимую боль.

«Храни у сердца,

Когда он уходит в ночь,

Ключи от счастья»

– Как тебя зовут? – прервав поток своих мыслей, спросила Ксения. Ей почему-то всё время хотелось назвать его Сашей.

– Для чего тебе моё имя? – отозвался Александр, понимая, что терпит неудачу.

«Это не она».

Он встал, стряхивая налипшую на джинсы прошлогоднюю хвою. От долгого сидения на корточках покалывало в ногах. Достав мобильник, но так и не позвонив, он отвернулся и неторопливо пошёл по направлению к реке.

Солнце по-прежнему ярко светило. Глаза Ксении были закрыты. Но ей уже не было так хорошо. Энергия дерева не переполняла её.

«И упавший лист,

Как прощальный поцелуй

Дерева земле», – промелькнуло в голове.

«Он не маньяк, он милый. С ним хорошо молчать. Молчать вдвоём».

Ксения открыла глаза. Он уходил.

– Саша, – тихо позвала она. – Не уходи.

«Откуда она знает моё имя? Может проговорился? А она красивая. Особенно волосы. И губы. Уголки губ так трогательно подрагивают, как у ребёнка».

– Девушка, скажите, вы маньячка? Где ваш скальпель? – с легкой иронией в голосе спросил он, возвращаясь.

– Скальпель? Зачем? – удивилась Ксюша. Потом, усмехнувшись, ответила: – Я его на работе забыла.

– Зачем? Чтобы убивать таких, как я, ненавистных вам мужчин. Тех, которые разрушили вашу жизнь, и тех, кто ни в чём не виноват.

Саша подошёл совсем близко. Он увидел, как в обиженных глазах девушки меркнет отражение прекрасного летнего дня. Солнечные лучи, скользящие по серой глади реки, зелёный калейдоскоп листьев, нежный, пьянящий аромат ветерка – всё угасло, потемнело, набухло слезами.

«Что я делаю? – подумал он. – Я злюсь? Злюсь, потому что боюсь влюбиться? Боюсь, что меня накроет, как когда-то в юности? Тогда жизнь казалась огромной…. А потом – мир опустел, любовь ушла, и всё заменила работа. Я остался с пустотой внутри. Её не смогла заполнить ни одна женщина. А может, я боюсь поражения? Отказа? О чём она всё время думает? Мне нужна такая, как она: женщина, которую хочется защищать. Но я ей не понравлюсь. Я – эгоист. Упрямый, холодный эгоист. Нет, я ей не нужен…»

– Мне пора идти, – устало сказал Саша.

Он развернулся и быстрым шагом направился к реке.

Не шевелясь, Ксения провожала глазами исчезающую фигуру голубоглазого принца.

«Забудь его», – пронеслось в голове.

«Догони его», – зашептал докучливый внутренний голос.

Из-за бешено колотящегося сердца Ксения ничего не слышала. Острая боль вонзилась в стиснутую ладонь. Поднявшийся ветер швырнул на землю нежное трепещущее создание.

«Бог на небесах,

Мир безумен и красив,

Душа распята».

…Она бежала к нему, не разбирая дороги по мокрой траве, шуршащей хвое, оскальзывалась, падала, запутавшись в намокшем подоле платья и снова поднималась. Позабыв сумку и выдуманные хокку, Ксения бежала, оставляя в прошлом опостылевшую работу, нелюбовь матери, предательство любимого и всё боялась расплескать тепло вновь обретённого чувства. Чувства до конца не познанного, но поглощающего своей верой в нарождающуюся новую любовь.

2004 г.

ВИОЛЕТТА

Любовь – это прекрасная вещь, не такая уж необходимая, как утверждают, но для полного счастья нужно быть любимым и горячо любить самому.

«Смутная улыбка»,

Франсуаза Саган

Виолетту, черноволосую худую дамочку, про таких говорят: «Сорок пять – ягодка опять!», положили в палату перед выходными. Дома её скрутило так, что пришлось вызвать скорую помощь. Скорая, повозив охающую Виолетту по приёмным покоям и выслушав аргументы недовольных хирургов, наконец, пристроила её в терапевтическое отделение областной больницы.

Соседи по палате подобрались вовсе не тяжёлые. Вера Ивановна, молодая пышногрудая учительница младших классов, успешно вылечившая гастрит с повышенной кислотностью, готовилась на выписку, пребывала в приподнятом настроении и щедро делилась с соседками по палате разными вкусностями. Огромный кулёк фруктов ей передали утром односельчане, приехавшие в больницу на обследование.

Разделив по тарелкам угощение, Вера Ивановна искоса глянула на новенькую и пошла к кровати бабы Маши, сухонькой старушки, кожа которой имела желтоватый, явно гепатитный оттенок.

Вера Ивановна по-хозяйски посмотрела, не закончился ли раствор в капельнице, тронула пальцем узловатую вену и, качнув пышными телесами, прошествовала обратно.

Отвернувшаяся к стене четвёртая пациентка палаты, грустная, бледная и от этого ещё более красивая Лизонька вздохнула.

– Домой хочется…

Вздох повис в душном воздухе палаты щемящим пыльным многоточием.

– Вас на обследование или как? – решила познакомиться с новенькой баба Маша.

– Или как! – ответила та.

Про свой язычок Виолетта в сердцах говорила «долбаный». Долбала она им всех подряд, поэтому врагов имела предостаточно. Кому, скажите, понравится, когда его обзывают «село, забитое налогами»? А любимые ягодицы именуют «двумя пачками махорки».

По своей наивности, пенсионерка баба Маша этого не знала и решила поделиться с Виолеттой ближайшими планами на будущее.

– Мне ректороманоскопию назначили, – сказала баба Маша, явно напрашиваясь на сочувствие от новой соседки по палате. – Я нянечку попрошу дырочку в трусах разрезать.

– Вы б ещё рюшечки к ним пришили, чтобы доктору было приятнее смотреть. – ответила в своей излюбленной манере вновь прибывшая пациентка.

– Вежливее нельзя? – хмуро посмотрела на Виолетту учительница.

– Дышите глубже, проезжаем Сочи, – буркнула себе под нос Виолетта и, растянувшись поверх одеяла, притворилась спящей.

День между тем тянулся по давно заведённому расписанию. Перед обедом забежала сестричка, проверила порядок на тумбочках и унесла капельницу. Затем на несколько минут появился лечащий врач, померил давление бабе Маше, по очереди пощупал всем животы и ретировался до понедельника.

Виолетта достала апельсин, очистила его, открыла окно, швырнула в него кожуру и тряхнула рыжими кудрями:

– На кого бог пошлёт!

Учительница осуждающе хмыкнула, баба Маша сделала вид, что ничего не произошло, и в палате снова воцарилось сонное молчание.

На ужин была перловая каша – безвкусная жижица, наполнившая до краёв тарелки больных.

После ужина освещение в палате не включали. Читать было всё равно невозможно, а откровенничать хорошо и в темноте.

Широкая полоса жёлтого света, проникая из больничного коридора в окошко над дверью, делила палату на две равные половины, высвечивала потрескавшийся в центре комнаты линолеум и погружала в загадочный полумрак обладательниц больничных одеял и подушек.

Разложив по стоявшим на столе чашкам «утопленички», одноразовые пакетики для чая, Вера Ивановна заварила их крутым кипятком из электрического чайника, оглянулась в сторону Виолетты и произнесла:

– Давайте, знакомиться, что ли?

– Знакомиться нужно креативно, – тут же выдала формулу общения с себе подобными Лизонька. – Можно и жвачку в голову запустить.

– На ночь жевать вредно, – отозвалась Вера Ивановна, наливая кипяток в кружку Виолетты.

Знакомство начала баба Маша кратким перечислением донимавших её симптомов болезни и выставленных в карточке диагнозов. Следующей на очереди была Вера Ивановна, которая поведала новенькой о буйных первоклашках, нервотрёпке на работе, придире директрисе и коллегах-завистницах.

– Желудок в спокойствии содержать надо, не раздражаться, а я весь день на нервах. Поесть спокойно не могу, – жаловалась она, откусывая изрядный кусок от бутерброда с сыром.

Лизоньке рассказывать было не о чем. Она была здорова, как показали все назначенные доктором анализы, недавно рассталась с молодым человеком, которого называла Алик-Кошмарик, поэтому заговорила Лиза о новом ухажёре.

Мишка-Кот из больничной палаты, расположенной этажом ниже, покорил сердце не только романтичной Лизоньки и двух барышень из соседнего отделения, но и раздатчицы Людмилы.

– Он такой симпатяга! – откровенничала та, наливая Лизе за обедом полную тарелку горохового супа.

Котом Мишку прозвала Вера Ивановна, когда тот устремил на неё свой прищуренный оценивающий взгляд.

Вихляющая походка, избитые комплименты и щеголеватая пижама выдавали в Мише пижона, себялюбца и сердцееда …

Большинство погружённых в свои болезни пациенток раздражались, слушая Мишино бахвальство и наблюдая его слабые потуги влюбить кого-то в себя. Но так уж устроен человек, что за чередой уныния и боли он стремится разглядеть островки благополучия и зарницы надежды.

«И как я выгляжу?» – подкатывал Мишка-Кот к очередной претендентке в поклонницы.

Раздатчица Людмила восторженно млела от маслянистого взгляда соблазнителя и тут же предлагала ему добавку – порцию макарон с котлетой.

Две другие покорённые им дамы лишь снисходительно улыбались, встретившись в столовой за завтраком.

Только у Лизоньки с Мишкой вышла незадача.

– И что я такого сказала? – искренне недоумевала она, – Лишь то, что для мужчины своего возраста, который не пьёт, не курит, он выглядит нормально.

Миша жутко обиделся и весь день её не замечал, отчего Лизавета была не в духе.

– Да не кисни ты! Видно, его бывшая пассия заклевала, вот он самооценку с другими дамами и поднимает, – будто заправский психолог определила Вера Ивановна. – Нормальный мужчина хочет от женщины любви и покоя. А Мишка – типичный бабник. Для него важен сам процесс ухаживания и эффектная концовка «а-ля секс».

– А-ля что? – встрепенулась Лизонька.

Вера Ивановна досадливо махнула рукой.

Баба Маша нетерпеливо скрипнула кроватью, намереваясь поделиться своим опытом общения с мужчинами.

– Понимаешь, детка, интимный процесс, как хороший арбуз, должен созреть, – поучительно вставила баба Маша. – Даже самый заурядный мужчина ждёт от жизни минимум разочарований. А больше всего он любит, чтобы его хвалили. Он кран починил, а ты ему: «Ах, ты мой Самоделкин!» Он яичницу приготовил, ты: «Ну, заяц, даёшь! Вкусно-то как!». Для нас, для девочек, важно, чтобы нас любили, цветы дарили, по спинке гладили. Мальчикам же нравится вариант «похвали меня!».

Лизонька, которая не возражала против того, чтобы её называли «деткой», лениво зевнула:

– Что о них говорить, баба Маша, надоело… Лучше анекдот расскажите…

Баба Маша покрутилась, умащиваясь удобнее на кровати, и произнесла по-старчески надтреснутым голосом:

– Встречаются два еврея, один другому говорит: «Мы с Рабиновичем поступили в Негритянский джаз» – «Шо ты говоришь! И много там негров?» – «Я и Рабинович! Остальные евреи»

К полуночи анекдоты и мужская тема иссякли, и обитательницы палаты перешли к воспоминаниям. Первенство оказалось у новенькой.

– С мужем, девчонки, у меня не сложилось, – начала своё повествование Виолетта. – Эгоист махровый оказался. Промучились мы с ним пять лет и расстались.

У меня с детства с мальчишками одно и то же повторялось: дружим, дружим, а потом он – бац! – и бросил меня. Дошло до того, что о свадьбах своих парней узнавала от кого-то. Мать всё наставляла: иди учиться, надо иметь свой кусок хлеба. Поступила в институт, познакомилась с парнем – мать давай пилить: он тебе не нужен. Начала с другим встречаться, опять слышу: ты за каждым недотёпой бегать будешь? Так и выбрала в мужья первого, кто подвернулся, чтобы «белой вороной» среди подруг не оказаться. Только рассыпались наши отношения, как бусы рассыпались.

И тут вдруг слышу от одной умной тётки фразу: Женщине в жизни нужна цель, а мужчине – смысл.

Так цель у меня и появилась – найти своего мужчину. Стала я к знакомым парням приглядываться. Понять бы только «смысл» этот, про который тётка говорила. Чего хочет мужчина? Водки? Секса? Или жареных котлет?

Очередной мой вариант благополучной семейной жизни хотел кататься на велосипеде. Даже когда в больницу с аппендицитом загремела, он с велосипедом не расстался.

– Ты собралась болеть? Болей! А я как катался на велосипеде, так и буду кататься!

Мне детей от него хотелось, заботы. А вечером – поговорить с ним, приласкать его. На деле же что ни скажу, обижается. Да и я из обид не вылезала.

Мама рассказывала, что маленькой тоже обидчивая была: губы надую, платочек расстелю, сложу в него носки, трусы, завяжу в узелок и – к двери. Стою, топаю ногами, чтобы мама слышала, сразу не ухожу. Жду, когда она спросит:

– Веточка, а ты куда собралась?

– Ухожу, – отвечаю, – ты меня не любишь…

Для меня самым страшным в жизни было предательство. И вдруг встречаю своего благоНеверного на остановке с тёткой какой-то.

Вечером говорю ему: «Сделай хоть что-нибудь!». Он взял чемодан и ушёл.

Я совсем на себя рукой махнула. Разочаровалась в себе. Цель потеряла и смысл перестала искать.

А жизнь всё равно по дороге колобком дальше катится.

Мне тогда чуть за тридцать перевалило. Пошла я работать на Евпаторийскую парковку. День на день похож. Не отличишь, вспомнить нечего. Правда, были и там весёленькие истории.

Как-то подъезжает «крутой» джип жёлтого цвета. За рулём мужик с тугой барсеткой. Сзади машины красной краской на всё стекло надпись: «На Берлин!»

Мужчинка тот, видно, к поезду встречать кого-то приехал, и у въезда на парковку на своего знакомого наткнулся.

Я сижу под зонтиком, жду, когда водитель оплачивать парковку придёт.

Вечереет. Мужчины беседуют.

Поднимаюсь, иду к ним. Надеты на мне шорты, футболка, панама в дырочку (жарко же!), бейджик, как положено, на ремешке висит с ФИО и гордым званием парковщицы. Правда, закопчённая я, как Маугли. Очки поднимаю, подхожу к окошку водителя «Хаммера»:

– Три гривны, – говорю.

Водитель смотрит непонимающе.

– Не хочу, – отвечает.

– Я тоже не хочу, но надо…, – говорю.

Вижу по глазам: растерялся, думает послать меня куда подальше. Достаю талон на парковку, отрываю чек…

– А-а-а-а, – дошло до него.

– А вы что подумали? Что я себя предлагаю?

Смеётся. Отлегло у мужичка.

После парковки стояла на вокзале «разводящей» – курортников разводила по квартирам.

Курортников у нас «куржами» называют – «курортные жители» значит. Так и спрашивают утром:

– Куржей много приехало?

Курортники разные попадаются. Бывают среди них «перебежчики» – эти часто меняют квартиры. Переночуют, утром идут на пляж. Познакомятся, поговорят с другими курортниками, сравнят цены и перебираются на новую квартиру. От «перебежчиков» одни убытки.

Среди «разводящих» тоже нечестные встречаются, сунут курортника непонятно куда, деньги получат и в кусты. Курортник на пляж пойдёт, а назад дорогу найти не может. На вокзал приходит, чтобы «разводящие» домой отвели.

Бывало, что и влюблялись в меня. Как-то прицепился к нам с подругой курортник из Рязани, хвастается:

– Меняю одну 40-летнюю на двух 20-ти летних.

– Если есть мешок виагры, нет проблем, дядя, – отвечаю.

И зачем мне вся эта любовь-морковь?

Постояла я разводящей сезон и отправилась на заработки в Одессу.

Устроилась в воинскую часть работать поваром. Ребята в части служили со всей Украины. Только и слышно, как переругиваются:

– Кацап!

– Бандера!

– Кацап!

– Бандера!

Повара на кухне тоже из разных регионов собрались.

– Представляешь, с кацапкою работаю! – звонит своим в Моршин по мобилке Мария.

Я в долгу оставаться не люблю, достаю телефон и громко, чтобы все слышали, подруге в Евпаторию звоню:

– Представляешь, с бандеркою работаю!

Вообще одесситы – народ надёжный. Не подставят, в сумку подбрасывать губки для чистки посуды не будут. Одессит сам заработает и другому заработать даст.

В Одессе, когда устраиваются на работу, первым делом спрашивают: «Что я с этого буду иметь?», и только потом: «А что я буду делать?»

Делать деньги – привычное занятие коренного одессита. Есть и любимая шутка:

– На этом можно что-нибудь наварить?

– Таки да! Навар от яиц!

Солдатиков я жалела:

– Так, хлопцы, будем кормиться. Наедаем шею, чтобы девчатам было на чём кататься!

Они ко мне тоже со всей душой относились.

Как-то принимаю посуду. Мальчишки остатки еды в ведро с тарелок счищают, но уж очень неаккуратно. Смотрю, всё мимо ведра побросали.

«Что с них возьмёшь, дети ещё», – думаю.

На следующий день возвращаются солдатики с полигона расстроенные.

Федька, чернявый такой хлопец из-под Львова, жалуется:

– Стрельбы были, тётя Виолетта, так командир с замполитом все патроны отстреляли, а нам не дали.

– Вы ж дауны, Федя! – в сердцах говорю ему, – Ты в ведро с тридцати сантиметров попасть не можешь! Как же тебе автомат, сопляку, давать? Ты чего, в армию пришёл?

– Так на работу ж не брали. Колы ж уже до дому…

– Куда «до дому»? Тебе всего год служить, а ты ноешь!

Заведующий столовой меня уважал, но язычка моего побаивался. Однажды не выдержал:

– Дробченко! Есть такой вопрос, на который вы не можете ответить?

Я ему честно:

– Нет!

– Я так и понял…

Вечерами кое-кто бегал в самоволку.