скачать книгу бесплатно
Тимур засмеялся в ответ на эту дурацкую шутку еще громче, чем Рома, потом сложил губы уточкой и стал делать Роме козу:
– Уси-пуси, ненаглядный мой! – заговорил он манерным голосом. – Сладкий мой перчик, иди ко мне!
– Ребята, у вас тут похоже и в самом деле все серьезно.
Оба расхохотались в унисон.
– Пойду-ка я джинсы за-астираю, как говорит моя мамочка! А то пятно будет. И не ходить за мной, гадкий мальчишка! Пра-а-ативный! – сказал Рома.
– Конечно, пойду! Когда ж еще смогу насладиться видом твоей волосатой задницы!
– Ну вы и дураки!
Когда Рома ушел, слегка покачиваясь и продолжая хохотать, Тимур начал выравнивать дорожки на столике прямо напротив меня.
– Это тебе, лапуля. Смотри, как надо.
И втянул носом. Как-то странно крякнул, дернул головой:
– Хорошо-о! Теперь ты! Смелее, детка.
Я взяла из его рук скрученную купюру. С первого раза вдохнуть не удалось, только дорожка распылилась по всей поверхности. Тимур бережно все собрал и выровнял снова. Со второго раза получилось. Вдохнуть. Выдыхала я целую вечность!
Медленно, по молекулам выдыхала воздух и разговаривала с каждой молекулой, и они со мной:
– Здравствуйте, королева! Наше вам почтение!
Не знаю, сколько времени я смотрела на свою коленку, понимая, как она божественна. До меня дошел весь смысл бытия. Я здесь главная. Я повернула лицо к Тимуру и он был прекрасен. Я повернула лицо к Роме, который давно вернулся с мокрым пятном на джинсах. Он был прекрасен. В самой моей сущности расцветал цветок счастья, каждый нейрон напрягся и сказал «Я чувствую, я существую!» Я повернулась к Тимуру и обняла его. Его рука заскользила по моей божественной королевской коленке прямо под платье и это было совершенно логично. Каждая клеточка отозвалась на его прикосновение радостью. Мое тело, молекулы воздуха вокруг – все разговаривало со мной и рассказывало о том, какой сказочный мир, какие чудесные люди и какая хорошая музыка.
Я отдавала себе полностью отчет во всем происходящем, просто я вдруг стала счастливая.
Я поцеловала Тимура. Я давно же этого хотела, но боялась себе в этом признаться. Потом повернулась к Роме и поцеловала его. Потом мы пошли танцевать с Тимуром, но пройдя мимо танцпола, попали в какую-то комнату с плотными шторами, а за нами зашел Рома и закрыл дверь. И дальше я помню отрывками, только ощущения и яркие детали. Мы занялись любовью. Со стороны это, возможно, выглядело как-то иначе. А я же испытывала оргазмы раз за разом, мне открывались новые миры и измерения. Я видела, как зеленые человечки залетают в черные дыры, вылетают из белых в другом пространстве и путешествуют во времени. Как светят звезды, а квантовые струны играют на моем теле такие мелодии, что Моцарту и не снились. Меня ничего не смущало. Дело было в кокаине, белом порошке. Все виделось сквозь мутную пленку счастья, припорошенную белым. Казалось, что этот порошок был везде, везде. Я только говорила, как заведенная: «Да-да, еще! Как же я тебя люблю!» И Роме, и Тимуру. И Тимуру, и Роме. И если бы в этот момент пришла еще толпа Тимуров и Ром, я каждому сказала бы то же самое. Я никогда и никого так не любила в жизни, как в тот вечер.
Вероятно, после этого я окончательно разучилась любить.
Пробуждение было первой платой за химическую радость. Оно было ужасным.
Семь утра, кровать в квартире Ромы.
Он рядом, спит.
Серое свинцовое небо, освещенное тупым, серо-зеленым солнцем в окне, голова пульсирует красным, а внутри – полная опустошенность, раздражение, горькая желчь, злость, невыносимость бытия. Они пульсировали в каждой клеточке, где еще недавно плескалось счастье.
Я ненавидела все! ВСЕ!
На столике лежал телефон Ромы, я нажала на кнопку и… как кадры из кинохроники перед глазами побежали дергающиеся картинки вчерашней оргии. Они это еще на телефон снимали! А все эти звуки, звуки – невыносимо! В живот расплавленным терминатором вплывал чудовищный стыд и новая жажда мести. Я понимала, что меня опять использовали. Я понимала, что назад пути нет. Я чувствовала себя на самом дне, самой глупой, самой отвратительной, самой грязной дрянью на свете.
Слева лежал вонючий боров, который лучше бы убил себя той хрустальной русалкой, которая когда-то держала столешницу перед диваном в его гостиной. Он разбил меня и мою душу так же, как ту русалку.
Я поднялась с постели, голая, бледная, поникшая. Прошла в ванную и посмотрела на себя. С черными кругами под глазами. Тусклой кожей. Некрасивая, маленькая, отвратительная, серая дрянь. Я сказала себе, что больше я в эту квартиру, к этому Роме не приду. Я не смогу смотреть в глаза человеку, который предал меня дважды, прикрываясь словами о неземной любви. Даже за очень большие деньги. Пусть будут другие Ромы, только не этот.
Часть 2. Любимая напрокат
…Есть только два вида людей – те, кто говорит Богу: «Да будет воля твоя», и те, кому Бог говорит: «Да будет твоя воля». Все, кто в аду, сами его выбрали.
Сэр Клайв Стейплз Льюис, «Great Divorce»
Философский камень
Пытаюсь себя оправдать, говоришь? Переложить ответственность на плечи других. Вероятно. Как-то жестко это. Не знаю. Да, во многом это мой выбор. Слушай, Юля, ты вот только не лезь в душу с этой ответственностью! Выбор у меня был, но его не было, одновременно! Понимаешь, о чем я!? Да какая травма? О какой травме ты все время талдычишь, чего ты ее ищешь? В таком ракурсе все мое детство – одна сплошная детская травма. Нет, просто жизнь обычных людей оказалась не для меня. Я же пробовала, пыталась. Я же все-таки пошла учиться, думала, что еще смогу войти в колею человека нормального.
Спустя какое-то время после той вечеринки начались лекции. Мама была очень рада за меня. Я сама снова почувствовала себя юной девочкой Настей с хвостиком, в джинсах и кроссовках. На нашем курсе были сплошь вчерашние выпускники прямо из школы, 17-летки. Рядом ними весь мой опыт и цинизм сбрасывался со счетов. Я обнулялась рядом со вчерашними школьниками, заряжаясь их детскостью.
Мажоров на нашем факультете было меньше, чем на других. Я ожидала, что попаду в среду золотой молодежи, а там оказалось огромное количество приезжих ребят из других городов, живущих по четверо в комнате общежития, исполненных мечтаний наивной юности и взахлеб читающих «Так говорил Заратустра» Ницше. А с каким умным видом они рассуждали о жизни, как страстно соглашались с философами.
– Вот спустился он с горы, со священным знанием, а люди его не приняли, не поняли и подняли на смех! – говорил за обедом Денис, однокурсник из Питера. Он поступил сам, без протекции, на бюджетное отделение, только за счет своего невероятного ума. – И я его понимаю, почему он разозлился и начал кричать на них! Ну тупые же они, не понимают и понимать ничего не хотят! Хотят лишь жрать, как свиньи и совокупляться!
– А по-моему, – отвечала я, – человек, у которого в наличии сокровенное знание, точно кричать ни на кого не будет. Я могу хоть на голове ходить вокруг стада баранов и объяснять им основы термодинамики. Они ж только проблеют что-нибудь в ответ.
– Ты споришь с Ницше? – он надо мной иронизировал. А я отвечала тем же тоном.
– Нет-нет, что ты, как можно спорить с Ницше?
– Еще как можно, ты молодец! Это показатель незаштампованного ума! А я ведь знаю, чего не хватало Ницше и почему у него всегда болела голова!
– Да ну! И почему же?
– Ему не хватало истинной живой веры, чтобы переварить собственную мудрость. Без веры любое знание – пустышка и головная боль. И кстати, насчет баранов… Ты же абсолютно права! Человек должен быть готов к истине. А пока его душа не готова, даже если он будет окружен истиной, то не заметит ее.
Наверное, я была в чем-то как Ницше. Мне уже не хватало веры в то, что я смогу переварить всю мудрость, преподаваемую на философском факультете. А может, я просто была не готова к познанию всех этих премудростей. Лекции стали казаться мне бесконечным пафосом и словоблудием, я уже не понимала ничего. Это все было уже не про жизнь, а просто вынос мозга. А еще – хорошее звуковое сопровождение для глубокого сна на задней парте.
– Можно я тебя провожу? – сказал как-то Денис.
Я заметила, что Денис давно уже не просто так смотрит на меня, а со смыслом. Делится со мной своими соображениями по поводу философов не просто так, а с далеко идущими планами. То есть, как сказала бы Марина, пускает в ход при виде привлекательной для него самки все свои ресурсы. Демонстрирует, что может дать. Мы как раз прошли теорию про мир вещей, мир людей и мир идей. А я тут же перевела это все на свою реальность. Вот парень из мира идей, обольщает своим умом. А некоторые мужчины из мира вещей зачем-то продолжают слать тебе на счет по сто тысяч, хотя по условиям контракта все кончено.
Еще из учебы запомнила цитату одну:
– Эммануил Кант в трактате «К вечному миру» предсказал объединение Европы в семью народов. Он сказал гениальную фразу: «Имей мужество пользоваться своим собственным умом! Таков девиз эпохи Просвещения!» – это вещал с кафедры седой профессор с трясущимися руками и подбородком. Колоритный персонаж! Он был настолько увлечен своей наукой, что казалось, вот-вот его настигнет семяизвержение. В своем монологе он постепенно ускорял ритм, голос становился выше, вот-вот, сейчас оно случится. Но вместо этого, на остром выдохе, он выдавал вдруг: «Да-да, именно так, мои дорогие!». И начинал с новой музыкальной строки. Хи-хи!
А Денис… ну что Денис? Он желал каждый день провожать до машины, а сам потом садился на трамвай и ехал в свою общагу. Он смотрел влюбленно, и с каждым днем все с большим жаром рассуждал о системе Декарта или чем-нибудь эдаком. Бедный мальчик, я ему была не то, что не по карману. Я же падшая женщина, замараться можно. Такой умненький, чистый и невинный рядом со мной, своей чистотой оттенял мою запачканную оболочку. Не могла я впустить его к себе, ужасно боялась. Если бы узнал хотя бы часть правды обо мне, осудил и сбросил бы с пьедестала. Смешной, со своими потугами. Мечтами о студенческом браке. Милый, очень милый. Но мы из разных миров – он из мира идей, а я из мира вещей. Я – просто вещь, и мне хватало мужества признать это. А для того, чтобы начать пользоваться свои умом, я еще не доросла.
Денис называл меня Настей. В университете ведь я была собой. Той собой, первоначальной, хоть уже с глубоким следом от кирзовых сапог опыта, мучилась угрызениями совести, стеснялась, стыдилась.
– Настя, скоро будет праздник в университете, – сказал он, – Ребята устраивают дискотеку. Будешь моей парой?
– Зачем? Вести дискуссию о высшем смысле дискотек в современном обществе?
Смутился.
– Я бы хотел потанцевать с тобой хоть раз в жизни, все эти разговоры только отдаляют меня от тебя, – покраснел и замолчал. Это было слишком смело с его стороны. Он был смелым умным мальчиком.
Помолчал, выждал.
– Наверное, я зря так себя веду, как полный дурак, с этими научными беседами, – опять пауза. Заглянул в глаза и совсем осмелел. – Ты сама – высший промысел бытия. Я все время забываю, что ты тоже учишься тому же, чему и я. Даже осмеливаешься спорить с Ницше! – сказал, а у самого заиграли смешливые искорки в глазах. И я еле удержалась, чтобы не засмеяться в ответ, и не нажать на кнопку «старт» в этом невинном флирте.
Маленькое меня
Вот Юля, как думаешь, стоило ли сказать ему? За день до того разговора я обнаружила, что беременна. Неожиданное открытие! На дне рождения Тимура зародилась еще одна жизнь. Интересно, стоило бы только ради интереса, чтобы посмотреть на лицо наивного студентика, небрежно сказать в ответ на его приглашение:
– Ты знаешь, я беременна от кого-то из двух моих партнеров, с которыми я занималась сексом в ночном клубе под кокаином. Что о таком развитии событий молвили бы твои философы?
Нет. Не сказала, конечно. Я была перепугана. Я думала, у меня месячные пропали от перемен, стресса и новой среды. Просто в какой-то момент почувствовала тяжесть в животе. Еще подумала, что давно их что-то не было. А я после того вечера замкнулась в себе. В учебу ушла. Потом заметила, что как-то стала поправляться. Даже решила, что пора на диету сесть, а то жирею от сидения на лекциях. Слабость началась, головокружения. Но до последнего я даже мысль о беременности в голову не впускала. Я просто будто отказывалась смотреть в глаза реальности. Когда уже стало невозможно отмахиваться от подозрений, пошла к врачу. Причем, вот же наивная! Я абсолютно была уверена в том, что врач скажет что угодно, кроме: «Ну что, 15-я неделя. Будем рожать?»
– Чего?! Какая неделя? Неделя чего?
– Как чего? Беременна ты!
– Но вы же еще анализы не видели, даже не делали! Может, вы ошиблись?
– А что там видеть-то? Вон уже невооруженным глазом все видно. Ты что, прикидываешься?
Живот и правда был кругленьким, хоть маленьким, но очень упругим, как мячик. А я-то думала, что ем что-то не то. Срывалась с диеты постоянно от дикого голода.
– А до какого срока можно делать аборт? Я не могу рожать этого ребенка!!! Спасите!
– До 20 недель. По медицинским или социальным показаниям. Эх вы, молодежь! Что, все так плохо? Парню-то своему скажи, а то ж вдруг все переменится.
– У меня нет парня! Меня изнасиловали! – закричала я на нее, но недостаточно достоверно.
Соврала, да, но это была почти что правда. Она смотрела на меня без особой надежды и без осуждения. Сделала вид, что поверила, а сама как-то обреченно качала головой. На ее руке я заметила церковное кольцо с набитыми по краю словами молитвы и поежилась. Так, если она сейчас мне начнет читать проповедь, я ей расскажу, в каких условиях был зачат этот младенец. И пусть сама за последствия отвечает!
Но она только продолжила писать направления на анализы, узи.
– Вот, сдашь все, потом ко мне, – сказала, будто в воздух, и глаза отвела к окну.
Не знаю почему, но я была уверена, что звонить нужно Тимуру. Хоть и Рома там тоже был.
– Тимур, мне нужно срочно с тобой встретиться. Срочно! – наговорила я на его автоответчик.
Он не перезванивал. Да черт бы вас побрал, когда вы нужны, вас не дозовешься!
На очередной звонок трубку взяла секретарь, звонок с мобильного был перенаправлен.
– Девушка, мне срочно нужно поговорить с Тимуром!
– По каком вопросу?
– По личному, блин!
Звоню спустя полчаса. Отвечает.
– Тимур! Твою налево, где тебя носит! У меня вопрос жизни и смерти!
– Кто это? Алло!
– Это я, На… Елена.
Настя – это испуганный ребенок и маленькая истеричка. Елена – спокойна как танк, потому что ничего страшнее того, что она однажды стала Еленой, случиться не может.
– А, Лен, привет. Устал, как собака. А что у тебя случилось?
– Не только у меня, но и у тебя. Можем увидеться?
– Сегодня вряд ли, завал страшный! Даже сейчас с тобой разговариваю и каждую секунду считаю потраченной зря. Давай завтра позавтракаем. Идет?
Хорошо. Лекции я пропущу. Это важнее.
Мне уже было не привыкать быть бодрой в восемь утра. Даже несмотря на слабость и общую беременность организма. Как только я узнала об этом, на меня разом рухнули все симптомы, которые раньше где-то отсиживались. И соленых огурцов захотелось, и селедки с сахаром, и затошнило, и полуобмороки стали грезиться в каждом движении.
Торжественно, как вазу эпохи Мин, я принесла себя в ресторан на углу его конторы. Села подальше в углу, закуталась в шарф цвета морской волны и попросила чая с жасмином.
Он, как повелось, опаздывал, заставляя себя ждать. Наверное, чувствовал себя страшно важным господином, закомплексованный придурок. О, наконец-то, явился. Строгое английское короткое пальто, загорелый, как обычно.
– Сколько лет – сколько зим не виделись!!! Привет, дорогая! Как-то ты странно выглядишь, философия что ли так пагубно действует?
– 15 недель мы не виделись. Ровно.
– А ты считаешь дни от нашей встре-е-ечи! – запел он фальшивым голосом. И обернулся к официантке. – Девушка, мне бы пельменей каких-нибудь легких с утра, так есть хочется, аж переночевать негде!
– Есть равиоли по-тоскански, с сыром, артишоками и прошутто. В сливочном соусе.
– А мясо в них есть, в ваших равиоли?
– Прошутто.
– Нет, это не мясо. Принесите мне пельменей, наших, нормальных, без вмешательства тосканских мастеров.
– Тимур, я беременна!
– А? Что? Эй, девушка, и водки! Или виски! В общем, что есть! – обернулся ко мне.
– Я приехала с тобой завтракать пельменями, на запах которых меня тошнит, чтобы рассказать, как весело ты провел время. Теперь у нас последствия. Точнее, у меня, дорогой!
– Сколько?
– В смысле? Сколько младенцев во мне ты зачал?
– Сколько ты хочешь? У меня уже есть семья: жена, сын-дошкольник. Мне не нужны такие попадалова. Ты мне очень симпатична, но жениться на тебе, сама понимаешь, я не могу. Как можно решить эту проблему, сколько ты хочешь, ну это… отступных, да? – и все это заученной скороговоркой. Вероятно, не в первый раз.
