Дары Матери. Часть 1

– Какое, к чёрту, спонсирование? Пусть подавятся своими деньгами! Так и передай им! – Филипп нарочито перешёл на «ты», чтобы в полной мере обозначить свой гнев. – Единственное, о чём я прошу, это чтоб не мешали, а не о их спонсировании. Идиоты!

– Ваши «до–ока–аза–ательства», – Худощавый акцентированно растянул последнее слово, – их не убедили. Пять лет тишина, а тут, за день до решения, вдруг такая находка – статуэтка, замурованная в потолке гробницы. Прям чудеса! – скривился он в отвратительной в усмешке.

– Умный такой, да?! – сощурился Филипп, желая взглядом испепелить этого мерзкого типа. – Текст мало прочесть! Нужно ещё растолковать содержание и познать сакральный смысл! Если бы ты знал хоть малую толику того, что знает мой шестилетний племянник, рот бы не посмел открывать!

– Что ж вы не обратились к вашему племяннику за помощью, раз он такой умный, тогда и времени бы ушло меньше на толкование и познание? – ядовито огрызнулся Худощавый.

– А я так и поступлю!

– Ну и ладно, – с безразличием пожал плечами курьер, – но, боюсь, в другой раз. – Он лениво поднялся с дивана и подошёл к Филиппу, протягивая ему конверт. – Здесь подробности о причине отказа. И, кстати, артефакты вы должны немедленно передать мне.

Месье де`Рамьен выхватил конверт и бросил в горящий рядом камин:

– Убирайся! – процедил он сквозь зубы, яростно сжимая кулаки.

Худощавый отрешённо смотрел, как огненные языки пламени в мгновение ока превратили бумагу в пепел, поднимая вверх чёрный дым. Резкий запах рассеялся по комнате. Курьер сильно встревожился, зажал пальцами нос и прогнусавил, пугливо удаляясь:

– Ну что ж… Они правы. Выбор сделан. Прощайте!

Дверь за ним с грохотом захлопнулась. И вовремя, потому что Филипп больше не сдерживался. Он схватил хрустальную пепельницу со стола и запустил её вслед визитёру. Пепельница разлетелась вдребезги, ударившись о закрытую дверь. В ту же минуту жгучая боль в грудной клетке исказила суровые черты смуглого лица, из носа тонкой струйкой потекла кровь. Филипп прижал левую руку к груди, правой опираясь на стол, но вопреки железной воле, ноги подкосились, и он без сознания рухнул на паркет. Пришёл в себя в больничной палате; запах фенола и лекарств ударил в нос, напоминая о бренности жизни. Он болезненно поморщился и попытался присесть, но многочисленные провода, прикреплённые к груди и рукам, не позволили.

От действий пациента встрепенулся малыш, который тихо посапывал, сидя рядом на стуле и сложив головку на ручки, опираясь о краешек кровати. Мальчик внимательно осмотрел больного, и его личико озарилось радостной улыбкой:

– Мама! – крикнул, подскочив со стула. – Он открыл глаза!

Филипп заметил молодую женщину и пожилого мужчину в белом халате, которые тихо переговаривались неподалёку.

Женщина поспешила к ним вместе с врачом.

– О, Филипп! Как же ты напугал нас! – запричитала она.

– Как ты, друг мой? – поинтересовался врач.

– Отлично, Генрих, – вяло улыбнулся Филипп.

– Ты же знаешь, при ишемии нужно беречь себя, – поучительно проворчал Генрих. – Ещё один такой инфаркт, и…

– Док, я тысячу раз это слышал, – отмахнулся Филипп. Он и сам ощущал необычайную слабость: боль в груди не проходила, а периодами усиливалась, рука онемела.

– На этот раз достаточно глянуть на мониторы приборов, и страшно становится, – посетительница часто заморгала, сдерживая слёзы.

– Елена права, Филипп, – поддержал Генрих. – Всё гораздо серьёзнее. И ты сам это прекрасно понимаешь. – В глазах доктора читалось глубокое сожаление и сочувствие. – У тебя произошёл спазм коронарных артерий. Мы провели необходимые анализы, но… результаты неутешительные.

– Куда делся мой мальчик? – сменил тему пациент.

– Я здесь! – отозвался ребёнок, выглядывая из–за маминых ног.

– Хватит прятаться за мамину юбку, Жорж, – улыбнулся Филипп. – Ты уже большой. Подойди ко мне скорее, я хочу кое–что сказать тебе, но это между нами, – закончил шёпотом, приложив указательный палец к губам.

Жорж подбежал к нему, предвкушая очередную игру с разгадыванием ребусов и поисками сокровищ, в которые они любили играть вместе. Настоящими сокровищами для него в таких играх были сладости и обязательно какая–нибудь древняя вещичка. Он подошёл так близко, что можно было рассмотреть крошечные веснушки на его маленьком детском носике. Но Филипп приманил его ещё ближе. Когда малыш наклонился к нему, подставляя ухо, тихо–тихо зашептал:

– Помнишь, как открыть потайной ящик в моём столе? – Мальчик кивнул. – Отлично. Забери артефакты, которые там лежат, и спрячь у себя. Никому не рассказывай о них, и не показывай. Это очень важно! Они таят в себе загадку. Древнюю тайну! Такую же древнюю, как та сказка, которую я тебе вчера рассказал. Помнишь? – Малыш снова кивнул. – Обещай, что приложишь все усилия, чтобы разгадать эту тайну, и ни за что не сдашься! – Филипп серьёзно смотрел в зелёные глаза ребёнка. – Сейчас ты слишком мал, но потом, когда придёт время, у тебя обязательно получится. Хорошо учись, оставайся таким же смелым, добрым и честным. Обещаешь?

– Обещаю. Но как я узнаю, что время пришло? – озабоченно прошептал он.

– Ты у меня самый умный, – Филипп с гордостью потрепал его белокурые волосы, – сразу поймёшь. Тебя ждут великие открытия, мой мальчик.

– А если у меня не получится? – затревожился Жорж. – Ты же поможешь? Подскажешь, если я запутаюсь?

– Конечно! – Филипп прижал малыша к груди, крепко обнимая. – Главное помни, чему я тебя учил и что рассказывал, – отстранился и указал на золотое круглое украшение с гравировкой пера, висевшее на шее ребёнка. – Твой амулет тоже тебе будет помогать. Береги его! Он…

Внезапная острая боль оказалась быстрее слов.

Глава 2

[Париж.

20 лет спустя]

Да, распрощаться с человеком можно за секунды, а расстаться с мыслями о нём не хватит и жизни.

Так размышлял посетитель, находясь в том самом кабинете и глядя на портрет почтительного мужчины, который скоропостижно покинул этот мир, когда ему было шесть лет.

Образ Филиппа практически стёрся из памяти, но Жорж по–прежнему заходил к нему, когда нужно было подумать перед началом важной кампании.

Он испытывал благодарность и признательность к своему первому учителю; не помнил, но со слов матери знал, что именно Филипп с раннего детства обучал его мёртвым языкам. Вместо обычных детских игр, археолог с племянником расшифровывали секреты древнеегипетской письменности; сажал рядом годовалого ученика и рассказывал историю происхождения иероглифов в сказочной форме:

– Вот, посмотри, – Филипп показал на рисунок. – Это бог солнца Ра. Он всегда держал при себе волшебный скипетр – символ власти, и умел превращаться в сокола, поэтому его изображали с головой этой птицы, а с помощью вот этого креста – «анкх», он дарил вечную жизнь своим подданным. Древние египтяне верили, что именно он создал наш мир и что из его уст вышли первые боги, а из его слёз появились мы – люди. Однажды бог солнца, разозлившись на людей, послал свою дочь – богиню неба, любви и радости – Хатхор в облике львицы Сехмет на Землю, чтобы она уничтожила нас, – его палец скользнул от рисунка женщины с головой коровы, между рогов которой изображался солнечный диск, к изображению женщины со львиной головой. – Испугавшись, что ни одного человека не останется, боги объединили свои силы и остановили её. С того дня Ра не отправлял дочь на Землю…

Уже в пять лет малыш, помимо французского, английского, русского и арабского, переводил небольшие тексты с древнегреческого и латинского языков.

Мама часто говорила, что Филипп гордился способностями маленького ученика и считал особенным, а Жорж, слушая и внимая словам наставника, с воодушевлением приступал к изучению незнакомых картинок, которые с каждым днём всё больше и больше привлекали загадочностью и тайным смыслом.

Филипп придавал большое значение образованию своего племянника и перед смертью успел позаботиться о занятиях с учителями, которые обучали его языкам и прочим наукам.

Благодаря стремлению к знаниям, Жорж без сложностей закончил докторантуру в университете Сорбонна на археолога, как того желал дядя, и защитил докторскую, но во время учёбы осознал, что не хочет, как Филипп, постоянно доказывать кому–то правильность своих суждений, поддерживать или опровергать чьи–либо утверждения, восстанавливать прошлое и объяснять изменения, происшедшие с человечеством во времени, и не прельщало провести молодость в раскопках. Уже на первых вылазках понял, что эти «приключения» ни в какое сравнение не идут с приключениями Индианы Джонс – его любимого героя–археолога из рассказов, которые любил читать в юности. Это вовсе не так увлекательно и романтично, как представлялось изначально.

Полученный в наследство капитал Жорж инвестировал в ценные бумаги. Опыта в таких вопросах в двадцать лет не было, поэтому полагался на невероятную интуицию. Со временем разработал свой инвестиционный план и в итоге достиг финансовых успехов. Став обладателем контрольного пакета акций неизвестной на момент покупки IT–компании, сумел вывести её на лидирующие позиции и теперь единолично владел одним из самых крупных предприятий в Европе по разработке программного обеспечения в разных сферах.

Археология по–прежнему манила молодого предпринимателя, но занимался ею по–своему: сам организовывал экспедиции из проверенных и надёжных компаньонов и сам выбирал объекты для научных исследований.

Сегодня Жорж остро ощущал потребность в поддержке человека с портера; смотрел ему в глаза и задумчиво теребил в пальцах конверт, который мама вручила утром.

От порыва вскрыть его немедленно и заглянуть внутрь удерживал любопытный факт: на месте отправителя пусто.

Странно и загадочно.

И это вызывало противоречивые эмоции.

В эпоху компьютеров, электронных почт и множества других способов установить контакт с кем бы то ни было, есть люди, которые предпочитают этот долгий и примитивный способ связи, да к тому же сохраняя анонимность.

Жорж снова чувствовал себя ребёнком, которому дали задание решить головоломку.

Кто же это?

Скользнувшая догадка вызвала скептическую усмешку.

Нет, явно не от отца. Тот за двадцать шесть лет ни разу не связался с ним и даже не приехал на похороны брата.

Из департамента? Или университета?

Профессор Пьер Люссар опять по просьбе матери будет склонять к рассудительности и призывать к благоразумию.

«Нет, – отмахнулся и от этой мысли Жорж, – профессор ни за что не упустил бы случая обозначить себя. Ну всё, идей нет.»

Взял со стола перочинный ножичек, резким движением вскрыл конверт и вынул письмо.

Написано на арабском языке.

Хм. Странно.

Археолог вчитался в аккуратный почерк:

{«Ас–саляяму алейкум уа рахмату Аллях баракату, ас–сайид аль–муХтарам Журж, ибна шакик садики аль–азиз Филиб.»} ^(Мир вам, дай вам Аллах благословения и милосердия, уважаемый господин Жорж, племянник моего дорогого друга Филиппа.)^

Неожиданное упоминание близкого человека заставило сердце взволнованно забиться быстрее.

{«Акад кубту ахафива аля сири амика лимудати ишрина аман аль–ан. Уа ахИран хАна аль–уахту аль ахбири кам анХа…»} ^(Вот двадцать лет я храню тайну вашего дяди. Наконец, пришло время рассказать о ней…)^

В памяти внезапно обрывками всплыли предсмертные слова: {«…Древнюю тайну… Тебя ждут великие открытия! Обещай, что не сдашься…»}

***

– Ахмед? – переспросила мама.

– Да. Ты знаешь его? – Жорж смотрел на неё испытывающим взглядом. ^(друг с другом говорят по–русски.)^ – Он не объяснил, о какой тайне идёт речь, предлагает встретиться.

– Ты говоришь, он был другом Филиппа.

– Это ОН так говорит, а я спрашиваю ТЕБЯ, слышала ли ты когда–нибудь о нём?

– Нет, не припомню.

– Тогда я первым же рейсом лечу к нему и сам всё разузнаю, – заявил сын и покинул кухню.

Женщина схватила телефон и набрала номер.

– Здравствуй, Елена, – ответил мужской голос.

– Жан, я волнуюсь за Жоржа! Утром пришло письмо от некоего Ахмеда из Египта, помнишь такого? Якобы друг Филиппа. Жорж собирается ехать к нему!

– Ахмед, – повторил Жан, копаясь в закромах воспоминаний. – Знакомое имя, но никак не вспомню.

– Зато я помню! Ты звонил с расспросами о нём после похорон.

– Точно! Надо же. – Филипп однажды упоминал в разговоре, что трудится над каким–то свитком, и Жан знал, как это важно для брата. За неделю до смерти Филипп с коллегой наткнулись на нечто очень ценное, но не успел рассказать подробности. Жан надеялся выяснить, завершил ли брат своё дело, но найти араба оказалось непосильной задачей. Все отвечали одно и то же: «Ахмед – распространённое имя. Нам неизвестно, с кем именно работал ваш брат.» – Двадцать лет назад я пытался его отыскать, а теперь он сам объявился, – с удивлением и энтузиазмом заговорил он вновь. – Когда Жорж планирует лететь?

– Первым рейсом, – озабоченно кусала губы Елена.

– Не переживай. Позвони мне, когда он вернётся, ладно? И постарайся узнать, зачем он понадобился Ахмеду.

– Хорошо, – нервно пробормотала она, сбросив звонок. Странное предчувствие грядущих перемен не давало покоя. Елена спокойно воспринимала частые полёты сына, но он никогда так спонтанно не срывался с места по воле чужака. Все свои поездки Жорж всегда тщательно продумывал, готовился к ним основательно «от» и «до». Его сегодняшнее нетерпение тревожило.

Глава 3

[Египет, Кена.

На следующий день.]

Пожилой мужчина лет шестидесяти, с густой седой бородой, невысокого роста, в белой галабее ^(халат «в пол» с длинными рукавами)^ и куфии ^(платок на голову)^, перевязанный икалем ^(шерстяной шнур)^, встретил Жоржа очень радушно:

– {Кайфа канат рихлятука, азизи?} ^(Как доехал, мой дорогой?)^ –поинтересовался араб, выпустил гостя из объятия и слегка подтолкнул в спину к дому.

– Замечательно. ^(говорят по–арабски)^ Ребятишки здесь любопытные: пока не выведают всю подноготную, не отстанут. Стоило мне назвать ваше имя, сразу набежала целая свора, и приволокли меня прямиком к вам. Вы – известная личность. – Жорж вошёл в просторную гостиную. Освещение в комнате исходило от торшеров и бра на стене, хотя на потолке красовалась огромная люстра из хрусталя. На ярко–красных стенах висели картины в золотых рамах, позолоченные аксессуары и изделия из дорогих материалов расставлены по всему дому. Обилие текстиля на окнах и стенах; разноцветные подушки на бело–серебристом диване, ковёр с мелким цветочным орнаментом на полу. Гостиную от кухни отделял массивный стол с резными элементами и стулья с драпировкой из той же ткани, что и диван. Всё кричало о любви к роскоши с колоритом.

– Да, – простодушно рассмеялся Ахмед. – Это благодаря твоему дяде, между прочим.

– Правда? – искренне удивился Жорж, присаживаясь на диван, до которого его любезно довёл хозяин. «Ну да, дело явно не в вычурном богатстве», – отметил про себя скептически.

Сам же хозяин направился к обеденному столу, где на серебряном подносе стоял высокий керамический кувшин ручной работы, украшенный восточными узорами, налил из него воду в стакан, выполненный в том же стиле, и вернулся к приезжему.

Жорж с благодарностью принял предложенную кружку, отпил и поставил на придиванный столик.

– До знакомства с Филиппом я руководил некоторыми раскопками, – начал свою повесть араб, по–хозяйски устроившись на диване, – но, к сожалению, так и не удавалось найти что–то ценное для науки. Затем мне сообщили, что мою группу расформировывают и перекидывают на объекты, где работали археологи из других стран, для обмена опытом, как любят говорить. Я был крайне возмущён и отказывался принимать тот факт, что человек из Залива знает о моей стране больше, чем Я. Чужестранец будет учить МЕНЯ?! – Мужчина восклицал с такой страстью, что легко представлялось, как было задето его самолюбие в то время. Он немного помолчал и продолжил уже спокойным тоном: – Я был молод, меня душили зависть и амбиции, но платили мало, а ещё приходилось кормить семью, поэтому я вынужден был смириться. Так мы познакомились с Филиппом, и всё изменилось! Не устаю благодарить Аллаха, – Ахмед воздел руки к потолку, – за то, что дал мне возможность познакомиться и подружиться с таким удивительным человеком. Упрямый, своенравный, делал только то, что считал нужным. Пока одни безуспешно копали в одном месте, мы с ним в других местах совершали исторические открытия. Однажды, впоследствии раскопок, он обнаружил древнюю вещь – деревянный ларец – выдающееся художественное произведение древнеегипетского прикладного искусства. Ларец был покрыт тонким слоем золота и расписан военными сценами. В тот день я работал на соседнем участке и к его находке не имел никакого отношения, но, когда мы привезли ларец в департамент, Филипп заявил, что это Я нашёл шкатулку. Я пытался открыть правду, а он отдёргивал меня и говорил: «Поверь, так надо!», – Ахмед постарался голосом изобразить Филиппа. Получилось забавно, и Жорж улыбнулся. – Было много подобных случаев, – с ноткой печали вздохнул рассказчик. – В итоге я стал знаменит и почитаем в своей стране. Меня повысили на работе, зарплата значительно возросла, благополучие моей семьи улучшилось. Тогда я догадался, зачем он это сделал – хотел помочь мне, презиравшему его когда–то! Наше знакомство переросло в крепкую многолетнюю дружбу. Я ни на минуту не забывал о его поступке и надеялся, что однажды смогу отблагодарить его. И момент настал!

– Настал, – эхом откликнулся Жорж, невольно напрягшись в ответ на торжественное восклицание араба.

Ахмед неспешно подошёл к невысокому книжному стеллажу и с той же триумфальной улыбкой вернулся к французу, протянув ему статуэтку.

Жорж покрутил в руках фаянсовую фигурку сидячей женщины со страусиным пером на голове, разглядывая стекловидное покрытие голубого цвета, которое придавало ей неповторимый блеск. Египтяне верили, что фаянс отражает свет бессмертия и наделён силой возрождения, а изделия из него считались волшебными, наполненными неугасимым мерцанием солнца, поэтому фаянс так и называли – «тьехенет» – сияние вечности.

– Маат? – Жорж непонимающе посмотрел на араба.

– В тот день, когда мы нашли её, я в последний раз видел Филиппа, – Ахмед сел на диван, – но история эта началась задолго до этого. Мы проводили раскопки в фиванском некрополе и основные работы планировались в Долине Царей, но Филипп собрал небольшую группу и трудился в некрополе Дэйр эль–Бахри. Тогда он и наткнулся на странную гробницу. На стенах склепа не было никаких росписей, рассказывающих о жизни покойного или изображающих ритуальные сцены, как это принято. Там не оказалось ничего из того, что обычно помещали при погребении: ни каноп, ни ушебти, ни драгоценностей… Ничего! Один саркофаг. Простой, деревянный. Внутри не бальзамированная мумия, а полностью разложившийся труп, и в его руке был зажат короб, в котором находился прекрасно сохранившийся папирус. Коллеги тогда заключили, что покойный при жизни служил писарем, но Филипп с этим мнением не согласился. Он позвонил мне за неделю до своей смерти и попросил встретиться у той гробницы. Я никогда не видел его таким взволнованным. В тексте Филипп вычитал указание на нечто сокрытое в склепе, и мы нашли. – Ахмед кивнул на статуэтку. – Я обнаружил её совершенно случайно; она была замурована в потолке гробницы. Филипп до последнего утверждал, что этот свиток особенный, что он таит в себе неразгаданные тайны. Естественно, это предположения, но я верю моему другу.

Жорж слушал, вдумчиво рассматривая древнеегипетскую логографию на статуэтке. Выцарапанные пиктограммы, словно ювелир корпел над ними, сложились в читаемый текст:

– {«Истина во мне, стоит лишь узреть»}, – перевёл он прочитанное.

– Филипп неспроста гордился тобой! – с благоговением воскликнул Ахмед. – Он неустанно хвастался, какой умный и способный ученик у него растёт, и, как всегда, был прав.

– Спасибо, – без энтузиазма отозвался Жорж, изучая фигурку и повторяя шёпотом слова, будто ждал, что ему вот–вот откроется сакральный смысл прочитанного. – Я не понимаю, что это означает, – сдался окончательно. – Думаю, без свитка не обойтись. Вся ценная информация, наверняка, там.

– Ах, да! – неуклюже всплеснул руками Ахмед, вскочил с дивана и скрылся в соседней комнате, вернулся с маленьким деревянным коробом параллелепипедной формы. – Вот, держи.

– Ничего себе, – Жорж ошеломлённо принял новый артефакт. – И свиток, и статуэтка у вас. Как так?

– Филипп жутко злился, что приходится много времени тратить на оформление различных разрешений для перевозки древних вещиц через границу, поэтому оставил их у меня. Он планировал уладить некоторые дела на родине и сразу же вернуться, чтобы продолжить исследования, но… – На смуглом лице араба появилась тень скорби.

Жорж с недоверием смотрел на Ахмеда:

– Почему вы не отдали артефакты в департамент?

– Ну, во–первых, официально над ними работал Филипп, и никто не знает, что они у меня, – замешкался гостеприимный хозяин, стараясь выглядеть убедительно, но голос выдал волнение. – А во–вторых, мой друг очень переживал за своё дело и не хотел, чтобы оно было утеряно.

Жорж молчал. Сложно сосредоточиться и думать спокойно, когда словно лавиной накрывает слишком много неожиданной информации, а времени её осмыслить катастрофически мало.

– А сами почему не закончили? – не укладывалось в голове необъяснимое бездействие коллеги. – Я, к примеру, не стал бы терять двадцать лет и сам бы занялся поисками.

– Признаться, мысли такие возникали, – ухватил визитёр новое замешательство доброжелателя и его попытку подавить раздражение, – но твой дядя сделал для меня очень много, и лучшим способом выразить свою благодарность – помочь тебе завершить его дело. Я знаю, он желал бы этого.

Желал бы…

Снова всплыли обрывки из забытого прошлого:

{«…Тебя ждут великие открытия! Обещай, что не сдашься… Обещаю!»}

Жорж не понимал, что заботит больше: настораживающая недосказанность со стороны араба, которую прямо нутром чуял, или осознание того, что настало время выполнить обещание, которое даже не помнит. Может, вообще и не это обещал.

Любопытство пересилило, и он всё же открыл короб с торца, вытряхнул оттуда свиток и аккуратно развернул. На первый взгляд это был папирус, который принято называть Книгой Мёртвых, но текст написан не иероглифическим письмом, а иератическим. Жорж перебирал и нашёптывал разные варианты расшифровки записей, пока слова не составили собой предложения. Тогда он зачитал:

{«Я та, кого избрал Он, Я та, кто погубила Его,

Я та, кто вызвала гнев породившего нас.

Он был дан мне создавшим жизнь,

Но наказан и сокрыт впредь от взора.

Око Атор узрело Владык рождение

И не могла Мут отныне защитить.

Я скорблю, ибо не имею власти быть рядом, лишь видеть.

В заточенье скитаясь, ожидаю начала возврата к Нему,

Ибо знаю, закован Он и ждёт меня.

Я вижу, как Он плывёт ночью по ней и входит туда.

Они ждут меня там, зовут к себе.

Их нет, и я стремлюсь к ним.

И нарекаю, побеждая Исефет, воссоздай Истину,

Предстань на Суд пред Хентименти.

Речь искренняя лишь очистит сердце и с той поры возымеет силу.

Небти защитят, став незримой защитой на пути к Сидящей на Троне.

Тогда буду свободна я и войду туда как равная.

Пусть порождения Апопа не заставят отступить и идти назад.

Предстань пред ними и произнеси речь свою,

Не сбившись и ничего не упустив, ибо речь должна быть покорна.

Пусть к тайным глубинам тянет сердце,

Ибо жду там, на возвышенном месте.

Да возликует сердце моё навеки при встрече!»}

– Бред какой–то! – досадливо нахмурился Жорж, закончив читать.

– Терпение – лучший друг археолога и лингвиста, – поучительно проговорил Ахмед, не скрывая восторго. – Если бы было легко, писец не хоронил бы его с собой, а Филипп не потратил бы последние годы своей жизни на расшифровку.

– Это абсолютно ничего не значит. Фигурка же у вас. – Жорж нервно зашагал по комнате; никогда не чувствовал себя таким безнадёжно тупым. – Может, статуэтка – просто подарок, который ваш писарь так и не решился вручить своей возлюбленной после разлуки, а письмо, если судить по тексту, писала женщина, так что ваш покойный – и не мужчина вовсе. С чего вы взяли, что эта бумажка особенная?

– Я рад, что Филипп не слышит тебя, – осуждающе покачал головой Ахмед. – Ты говоришь, как те многие из наших коллег, которые завидовали ему и высмеивали любую его попутку доказать полезность открытия.