скачать книгу бесплатно
– Подготовиться к отражению контратаки, – предупредил товарищей сержант Орлов и залёг за пулемёт. Вскоре между деревьев замелькали фигуры фашистов. Враг приближался, не думая о засаде. Слышалась их непонятная речь. Вот он совсем уже близко, но огня ещё нет. Рано. Орлов выжидает, хочет подпустить наглецов поближе, чтобы бить по ним уже наверняка. И вот «Максим» застрочил. Командир бил в упор, фашисты не выдержали и с криком повернули назад.
Но гитлеровцам, видимо, мало было этого урока. Они не считались с потерями. Снова обрушили на сопку, где залегли наши бойцы, миномётный частый огонь, а потом пошли в контратаку. Пулемётчик Орлов без устали расстреливал вражеских солдат, не давая им возможности прорваться вперёд. Против трёх советских бойцов враг сосредоточил в глубокой лощине, между сопок, целый батальон. Зоркий и наблюдательный Орлов видел это.
– Принесите ещё ящик патронов, – приказал он бойцам Вотинцеву и Андронову и повернул «Максим» в сторону лощины.
Враг с ручными гранатами в руках бросался на сопку, а Михаил Орлов встречал его свинцовым дождём. Ярости фашистов не было предела. Они неистовствовали и, бросая на смельчаков всё новые и свежие силы, засекли место расположения пулемётчиков и начали усиленно обстреливать их огневую позицию. Уже были ранены Андронов и Вотинцев и не могли встать, чтобы помочь своему товарищу. Орлов понимал, что нельзя было ни на минуту прекращать огня, чтобы сменить позицию. Ведь противник мог прорваться и выбить наших солдат. Жаль, подбили товарищей, втроём они были сила. Орлов продолжал вести огонь, сдерживая наседавшего врага. Казалось, что победа уже близка, спешили на помощь наши бойцы. И вдруг вражеская пуля вонзилась в Орлова. Обливаясь кровью, он не выпускал из рук пулемёта и продолжал сражаться, шепча сквозь зубы: «Победим мы… Не сдадимся, победим…»
На какое-то мгновение перед ним, как кадры сказочного кинофильма, промелькнули родные просторы на Нижегородчине – деревенька Спирино на берегу речки Палец, впадающей в более крупный Сундовик, что убегает к Волге, промелькнула водяная мельница, где молол зерно на муку, колосящиеся поля ржи и пшеницы, луга, лес, увидел своих ребятишек: Женьку с Виталиком, Юрия. Ба, да они уже большие, за плугом идут, поле пашут… Все в орловскую породу удались – хлеборобы. Беспокоиться нечего, землю не бросят, крестьянами растут, настоящими. Слава Богу! Не зря с Машенькой растили их… Вот и она, стоит у плетня и смотрит своими серо-синими глазами куда-то вдаль, его милая, ненаглядная, смотрит и как будто поджидает его. Показались какими-то озабоченными и машут ему: отец – жилистой с мозолями рукой, а мать – линялым ситцевым платком. Да здесь он, здесь, хотелось крикнуть бойцу всем тем, кого он сейчас видел перед собой…
И тут, потеряв сознание под ветра свист и под обстрел шрапнели, губы его сомкнулись.
Проявив отвагу и стойкость в бою, командир пулемётного расчёта Михаил Орлов спас десятки жизней своих товарищей. Он уничтожил более 50 фашистов, которые никогда уже больше не будут топтать своими грязными сапогами русскую землю.
Товарищи схоронили отважного пулемётчика в Карелии, положив Михаила лицом к востоку. Ведь он любил Родину-Россию, жизнь любил, встречать утрами голубой рассвет и идти по росе, иногда босиком, подставляя лицо тёплым, ласкающим лучам восходящего солнца, и улыбаться всему живому. И он стоял тогда в этой радости света и не отводил глаз ни от солнца, принесшего лето, ни от сочной густой травы на лугу, ни от довольного коня, пившего воду в светлой речке и смотревшего на него своими добрыми и преданными глазами, такие же добрые и светлые глаза были и у славного сына русской земли Михаила Ивановича Орлова.
Подвиг его не остался забытым. Правительство наградило воина посмертно орденом Красного Знамени.
Вечная память и слава!
2019 г.
Умей жить, и тогда…
И чувствую себя в строю,
Как дерево в лесу.
Николай Старшинов
Тёплая апрельская погода, с яркими солнечными днями, пробудила и деревья, и травы, и животное царство повеселело. По земле пробежали дожди и смыли прошлогоднюю осеннюю грязь, обмыли корешки растений, напоив их живительной влагой. Земля ожила, прогрелась, радуется солнцу. Вокруг всё зазеленело.
В прозрачном воздухе слышно разноголосое пение птиц. Звонче заговорили родники, сбегающие с крутой горы к реке. Их гимны, славящие землю, только бы слушать и радоваться, что живёшь, но жаль, здесь теперь некому их слушать. Село исчезло вместе с людьми и избами с резными наличниками и благоухающими вокруг сиренью и черёмухой. И было тут многолюдно. Мы, ребятишки, бегали по косогору, смотрели, как шёл ледоход, прудили пруды, играли в горелки. Разбивались на пары, а впереди вставал горельщик. По команде разбегались, а он догонял пары и разъединял их. И мне приходилось быть горельщиком, кого догонял, тот и «горел» на очереди. Игра эта давняя, от наших предков, и обставлялась она огнями. Потому и носит название «горелки».
Весёлое было время и незабываемое, когда вечером звонкая песнь гармошки вызывала на улицу и под её игру, трепетную и душевную, водили хоровод. Глаза блестели, краской заливались щёки – всем хотелось в круг. Хороводница запевала:
А мы просо сеяли,
Ой, Дид-ладо, сеяли…
Но больше всего мы тешились лаптой. Игра такая интересная, подвижная и весёлая, собирала на улице всю молодую поросль села. Сколько крика и смеха было, до слёз. И этот знакомый смех, такой близкий и такой далёкий, словно игру знакомой гармоники, услышал я ныне, когда появился здесь. Мне казалось, что вновь вбежал в то далёкое время. Но это было обманчивое видение, выдаваемое за ту действительность. Я вздохнул и кисло улыбнулся. Ведь прошедшее (увы!) не возвращается, как бы ты его ни звал и ни просил вернуться.
Наполненный воспоминаниями, я шёл просёлочной дорогой, бежавшей рядом с заросшим сорными травами полем. Раньше здесь таких буйных зарослей полыни и чертополоха не было и в помине. Поле пахали и по пашне важно расхаживали грачи, запуская в неё свои острые клювы.
Впереди манил небольшой лесок. На опушке остановился, присел на замшелый пень и рассматривал травинки, кустики, стройные сосны и голенастые берёзы. Тут же рос высокий и густой орешник, и опоясывала его кромка поля. Раньше я ходил сюда за орехами – набирали много и приносили домой по полной большой котомке или по корзине. Щёлкали, грызли и наедались вволю. Потом лещину всю вырубили под корень на топливо и на огородную изгородь. Но корни-то в земле остались. От них пошла буйная поросль. И спустя годы лещина вновь взмыла к небу.
Посидев на пне, я медленно побрёл дальше, вдоль опушки, останавливался, рассматривая цветы, росшие возле и между деревьев. И вдруг наткнулся взглядом на какую-то большую ржавую железяку. Присмотрелся и ахнул: «Ба, да это же двухлемешный плуг! Кажется, тот самый…»
Стал с интересом рассматривать его, даже попытался сдвинуть с места, но не смог. Так крепко врос в землю этот «вдовий» плуг, как прозвали его, оброс мхом, сразу и не заметишь. А рядом лежали истлевшие верёвка, ботинки с калошами и ещё какие-то останки непонятных предметов, которые при взятии в руки рассыпались тут же в прах.
И память повела меня в тот последний военный год, когда колёсные тракторы не могли выехать в поле из-за отсутствующих деталей, а старые пришли в негодность. А на носу – сев. Стали пахать на лошадях, да и самим пахарям, а это были одни женщины – наши матери, приходилось не раз самим впрягаться в плуг. Погода стояла сухая. За плугом тянулся густой шлейф пыли, кусались слепни, и всякая мошкара роем висела над пашней. Мучила жажда. Я приносил маме родниковой воды, она жадно пила и угощала живительной влагой своих неразлучных товарок. Когда бидончик освобождался, я снова бежал к роднику, наполнял до краёв, приносил в поле и ставил в тень под куст.
Порой сюда наведывался бригадир – инвалид финской войны Иван Иванович. Одной руки у него не было, за что и прозвали «одноручкой», и за глаза так называли. Он торопил баб, чтобы пахали быстрее, а куда было торопить, они и так лезли из кожи, отдавая пахоте все силы. Пот заливал глаза, а лошади, махая хвостами и отгоняя от себя надоедливую мошкару, брыкались, сбивались с борозды, и она выходила неровной, зигзагообразной, случались пропуски. И приходилось заново перепахивать.
Худых от бескормицы лошадей бранили, понимая, что не они виноваты с огрехами пашни, а проклятая война, забравшая мужчин на фронт, оставив село без техники и горючего. Этим женщинам, которые тут пахали, надо было бы находиться дома с детьми, которых у каждой было по куче, а они под раскалённым солнцем, напрягая жилы, пахали, глотая пыль.
Я не раз просил мать, чтобы доверила мне вожжи управления лошадьми, но она отказывала. И вдруг после очередного моего канючинья сдалась, с оговоркой, мал, мол, ещё заниматься пахотой.
И вот я, взял в руки вожжи и, понукая каурую, пошёл за плугом. Мама, контролируя меня, шла рядом, порой подталкивая плуг, если он норовил выскочить из борозды.
– Да я сам справлюсь, – говорил матери. – Ты посиди…
– Под плуг ещё попадёшь, вон он скачет, как кузнечик.
– Не попаду, – и, понукая лошадь, шагал за плугом.
Одолел один круг, второй… Тело от непривычки гудело, как растревоженный улей, и наливалось свинцовой тяжестью. Это, наверно, всегда так бывает, когда что-то делаешь в первый раз, думалось мне. Потом будет легче.
– Устал? – спросила мама. – Давай вожжи-то.
– Не-ет. Ещё пройду круг. Получается же…
– Да, идёт дело, – похвалила мама. – Лошадь слушается, и борозда ровная.
– Мужчина растёт, – произнесла мамина товарка Раиса, остановив свою лошадь. – Помощник.
– Да мал ещё, и силы с похлёбки-то какие, – ответила мама.
Сил действительно не хватало. Но я бодрился и всем своим видом показывал, что мне и сам чёрт не страшен. Однако пахота уматывала меня, и я понял, что пахать – не языком чесать, а огромный и нелёгкий труд. В три ручья лился пот и заливал глаза. Кусались слепни и мошки. На ладонях образовались красные волдыри, которые я старался скрывать, чтобы мама не отлучила от пашни. И всё равно она увидела и заохала. Взяла вожжи и строго наказала волдыри не трогать, а то грязь в них может попасть, и произойдёт заражение крови.
Волдыри исчезли через несколько дней. Я приходил в поле и всякий раз испытывал в себе какую-то непонятную боль, наблюдая за работой женщин-пахарей. Они почти не отдыхали и наматывали по пашне круг за кругом. С загорелых лиц сходила кожа. Ну, а на руках у каждой были застарелые и свежие мозоли. И удивительно, никто из них не жаловался на свою судьбу. Работали, зная, что никто за них не вспашет это поле.
И они пахали, боронили, сеяли, убирали урожай, растили без мужей детей и ждали конца проклятой ненавистной войны.
И вот сейчас, спустя так много лет после той памятной пашни, я стоял возле знакомого плуга, превратившегося в ржавое, никому не нужное железо, обросшее мхом, держал и переворачивал истлевшие обрывки бывших верёвок, обувь, даже нашёл чью-то пуговицу, видимо, с той же поры. И, рассматривая эти «трофеи», представлял тот тёплый апрель, милых и добрых сельчанок, маму, дующую ртом на мои волдыри на руках, чтобы боль проходила быстрее. Уходить почему-то медлил, стоял, переминаясь с ноги на ногу, окидывая печальным взглядом старый плуг, ныне эту музейную редкость. Какой-то комок горечи подступал к горлу и не давал нормально вздохнуть. Мысли роились, кружились, и не было им конца. Уходил я медленно, словно крался от кого-то или боялся вспугнуть свою память, не желая, чтобы она исчезала. Шёл, сам не зная куда, чувствуя, как на сердце ложилась непонятная тихая грусть и не покидала сверлившая голову мысль, какие же это были прекрасные бескорыстные люди, вдовы-солдатки, отдавшие свои силы и жизнь родному Отечеству. И невольно выплеснулось:
Для потомков грядущих дней
В честь тех баб создал бы музей.
Перед ним я разбил бы сквер,
И поставил бы здесь орало —
Старый плуг, что брошен теперь,
Но в который бабы впрягались…
Давно уже нет на свете моих односельчанок, о которых напомнил брошенный на краю леса старый плуг, переживший их. Но они были на этой земле, жили, страдали, любили. И я и поныне вижу их милые добрые лица, улыбки, слёзы. И возможно, солнце, так ярко и тепло светившее с небес, светило их лучистыми глазами, и потому-то и был день таким светлым, ясным и тёплым, какими были они.
Зелень радовала глаз. Мелькали бабочки – разноцветные крапивницы и ещё какие-то насекомые. На руку села невесть откуда возникшая божья коровка. Ожила, забегала. А солнечные прямые лучи лились и лились на землю, и день незаметно вырос. Живописным казался лес, а под ногами стлался зелёный ковёр нежной травы. И я не сдержался, выставил руки вперёд и в порыве своих чувств упал на этот сотворённый мудрой природой земной ковёр.
2020 г.
Сын полка
Мальчишка на войну сбежал,
Разведчиком там стал.
Секреты немцев добывал
И метко в них стрелял…
О нём рассказал мне товарищ – фронтовик, бывший разведчик, который знал этого мальчишку, сбежавшего на фронт в 12 лет, и я решил поделиться его рассказом с вами.
Случилось это в сорок первом в августе, когда враг уже хозяйничал на нашей земле и всё было подчинено фронту. И мальчишке очень хотелось попасть туда, где шли бои, чтобы бить фашистов и отомстить за брата, погибшего около Смоленска. Но как туда было попасть? И он решил сбежать из дома. Пробрался к товарняку, сел на тормозную площадку и с ветерком от Курска приехал в Киев. Там стал толкаться среди военных, слушал их разговоры и узнал, что бои с немцами идут около Винницы. Думал и придумал историю, что он из Винницы, но не знает теперь, как туда попасть. Ему посоветовали ехать через какой-то город. Он поехал, но его дважды сгоняли с поезда. И тогда он с каким-то шофёром на полуторке добрался до Житомира. Бродя по городу, увидел наших солдат и стал проситься, чтобы его взяли к себе.
– Мал ты ещё, мальчуган, куда тебе на фронт, пришибут, – отвечали ему, – да и автомат не удержишь…
– Возьми-ите, дяденьки, я – сирота, – не отставал он. – Я вам пригожусь.
И тогда один офицер сжалился над ним и оставил со своими бойцами. С ними он попал в Киев. А на левом берегу Днепра уже вовсю гремели и ухали взрывы бомб и снарядов.
Переправились через реку на лодке и топали всю ночь к Нежину. Поскольку повсюду шныряли немцы и идти было опасно, чтобы выбраться к своим, днём прятались в лесу, а ночью снова шагали. И так продолжалось два месяца. Когда оказались у своих, стали проверять, кто такие да откуда. Под конвоем привели в особый отдел, где он, ничего не тая, всё рассказал, и его оставили в стрелковом батальоне помогать поварам на кухне.
Чистил картошку, носил воду, мыл посуду, выносил помои…
И тут в батальон наведался генерал. Увидел мальчонку, поговорил с ним и взял к себе ординарцем. Обрадовался Федя, так звали его, приодели в новую, специально пошитую для него форму, красноармейскую книжку вручили. Загордился. Теперь он настоящий воин Советской армии. Пробыл у генерала несколько месяцев. Но захотелось ему стать разведчиком, и он им стал. Командир разведывательной роты старший лейтенант Николай Можуков взял Фёдора к себе. Требовалось взять «языка». Стоял февраль. Сыпал пушистый снежок, а потом подул ветер, подымая позёмку. Противнику такая погода не по нутру, а нашим разведчикам к любой погоде не привыкать. Он находился в группе прикрытия. Зайдя в тыл врага, встретили едущих и гогочущих в санях пятерых матёрых немцев. Они везли откуда-то продукты. Разведчики, укрывшись в засаде, подпустили их поближе и открыли огонь. Четверых сразили наповал, а раненного в руку немца увели с собой. После чего без происшествий вернулись довольные, что задание выполнили.
Видя, что паренёк смышлёный, находчив и смел, командир пустил его в разведку одного. Переоделся в нищего и пошёл в рванье по деревне собирать милостыню. А сам всё выглядывал да примечал, и запоминал, где находятся немцы и что они делают. И засёк одну хату с офицерами. Ночью он привёл к хате своих разведчиков. Обезвредили часового, а потом взяли и вышедшего на улицу офицера. На обратном пути их догнала невесть откуда выскочившая группа немцев, завязался бой. Нашим разведчикам удалось отбиться и вернуться в свое расположение. Фёдора в том бою ранило в бедро, пришлось лечиться. И снова за дело, без которого он уже не мыслил своего пребывания на войне.
Этот подросток не раз участвовал в боях, неоднократно ходил в разведку и оставался цел и невредим. Видимо, Боженька берегла мальчишку, нёсшего тяжёлую и опасную жизнь воина наравне со всеми солдатами, многие из которых годились ему в отцы и старались оберегать его, а он вёл себя, как уже бывалый воин, рассудительно, и всё наматывал на ус, что говорили и советовали старшие. Много разных тягот и лишений пришлось ему испытать, участвовал в боях, ходил в разведку и доказал, что он настоящий русский воин, достойный славы своих храбрых предков. Семью ранениями отметила юного воина Фёдора Бурина война. В 14 лет он был награждён орденом Красного Знамени.
Вот каким был этот подросток, убежавший на войну и ставший сыном полка, храбрым солдатом и беззаветно преданным своей Родине, которую любил, как и родную маму. Он вернулся к ней, пал на колени и просил прощения за своё бегство из дома, заставив её страдать. А отца уже не увидел, погиб при освобождении Харькова.
2020 г.
Из «железной» роты
Это память опять от зари до зари
Беспокойно листает страницы.
Михаил Дудин
Вернувшись с войны, в деревню Ивановской области, Борис Молотков сразу приступил к своему любимому землепашеству, которым занимался до ухода на войну. Пахал землю на колёсном тракторе, а когда созревали хлеба, прицеплял свой колёсник к комбайну «Коммунар» и водил его за собой по полю. Колосья срезались, попадали в молотильный барабан и там обмолачивались, и сухое янтарное зерно бурным ручьём лилось в бункер комбайна. Подъезжала полуторка, и зерно из бункера переправлялось в кузов машины и отвозилось на ток к зерновому амбару. Но с приходом войны трактор пришлось оставить. Одна женщина, из сельских, более-менее разбираясь в технике, вывела железного коня в поле. А там он что-то стал чихать и заглох. Больше, как ни старалась, завести не могла. И стоял трактор без дела, ржавел под дождями в поле и грустил о своём хозяине.
И вот он вернулся. И уже на следующий же день встретился со своей железякой, фары которой были выбиты, и сказал: «Ну, дорогой мой коняга, пора и за дело приниматься». Осматривал его, как доктор, разобрал мотор, смазал машинным маслом детали, вычистил накопившуюся грязь, снова собрал, и трактор, издав звук, завелся.
Радовался Молотков, как ребёнок новой игрушке, когда сел за руль. Потёр свои загрубелые на войне ладони, привыкайте, мол, к другому рулю. Довольны были и женщины, им теперь больше не придётся пахать на лошадях, рвать свои пупы и жилы, управляя не только лошадью, но и плугом. А порой лошади падали от голода прямо в борозду, кормов не хватало, и приходилось самим впрягаться в плуг вместо них и тащить его за собою.
Годы шли, а он пахал и растил хлеб, как умел. А умел Борис Молотков многое, и молодых трактористов воспитывал, и они радовали его своими успехами. У него уже был гусеничный трактор, а спелые хлеба убирал самоходный комбайн «Беларусь», и старался поменьше вспоминать о войне, потому что воспоминания о ней и о погибших там товарищах до боли бередили душу. Ведь война с фашистами была страшно разрушительной и прошла огненным катком и по тылу – нашему второму фронту; в его деревеньке за эти годы всё пришло в запустение, трудно было держать этот второй фронт одним женщинам, измотанным непосильным трудом и постоянным недоеданием, а ещё похоронками, приходившими на их мужей с фронта. Горе застилало душу и щемило сердце, но они держались и выстояли, словно были созданы из стали, и, глядя на вдов-солдаток, он всегда удивлялся их мужеству и стойкости этого, как говорят, слабого пола. Слава им вечная. Без этого «слабого пола» не было бы победы в этой тяжелейшей войне, о которой он, когда спрашивают рассказать, как воевал и бил фашистов, вспоминает неохотно.
– Да что говорить о ней – злодейке? Ну, воевал, водил танк, стрелял в немчуру, а она нас поливала огнём. Что тут говорить? Война есть война, ласково по головке не гладит, а сносит её…
Скромничал старый воин Молотков, не выпячивал грудь вперёд, как некоторые, увешанные орденами и медалями, и военный мундир с лейтенантскими звёздочками по праздникам не надевал, который висел в шкафу, а носил обычный костюм. И интервью не давал. А рассказать ему, закалённому в жарких сражениях воину, было что. Воевал он смело, сражался в таких жарких схватках, что дивился, как жив оставался, словно был заворожённый, и пуля его не брала.
В разгар лета 1943 года их рота сражалась в ряде сёл под Брянском. Немцы там хозяйничали вовсю. Вот и в то рассветное утро они пошли в атаку. На роту лейтенанта Молоткова, занявшего оборону перед одним селом, наступало несколько десятков танков противника. Много раз они пытались прорваться, но безуспешно. Все их атаки захлёбывались и разбивались о стойкость воинов – чудо богатырей земли русской, какие были в его роте. Около 30 вражеских танков уничтожили, которые поливали наших танкистов смертельным огнём. Прорыв врага не состоялся. Наши же танки остались целыми. Экипаж лейтенанта Молоткова в этом бою ликвидировал 9 танков гитлеровцев, из них несколько «тигров». И было разбито много другой техники и уничтожено живой силы врага.
Ох, и тяжело дался нашим бойцам этот бой. Стреляли танки, бронемашины. Сверху гудели и сбрасывали бомбы до сотни немецких самолётов. Сплошные, не прекращающие взрывы, земля в воронках, плотная завеса едкого дыма и гари. Дышать нечем. Жара в 30 градусов, и всё вокруг пылает и горит. И здесь он, 25-летний офицер, проявил свою огромную силу воли, хладнокровие и выдержку, умение держать удар и командовать в адских условиях, какие творились на этом участке боя, в окружении горящих полей и лесов. Больно было видеть это прирождённому пахарю и хлеборобу, сердце сжималось, и захватывало дыхание. И ещё сильнее росло желание гнать ненавистного врага с родной земли и возвратиться к мирному труду.
Но до этого было ещё ой как далеко!
Бои не прекращались и шли с каким-то остервенением, отравляя смрадом воздух и выворачивая из земли большие куски. На этот раз на танкистов обрушилось почти 200 немецких танков. Сражались не на живот, а на смерть. Стоял кромешный грохот, какого Молоткову испытывать ещё не приходилось. Помогала громить врага наша авиация и артиллерия. Вражеские машины горели, он насчитал около сорока, наши потери были в несколько раз меньше. Зрелище кровавого боя неописуемо. Немцы шли, будто катилась огромная с горы лавина, не прекращалась бомбёжка, от которой переворачивалось нутро и глохли уши. И укрыться от этого ужаса негде было – местность совершенно открытая и плоская: ни кустов, ни оврагов, ни холмиков. И всё же они и на этот раз потрепали холку врага изрядно, и он отступил. Но для победы танкистам пришлось напрячь все физические и духовные силы, умение и смекалку. Ротный Молотков выкладывался вдвойне, ведь он командир и вёл подчинённых за собой, показывая пример мужества и непреодолимое стремление поражать врага, не жалея сил. И воины не ударяли в грязь лицом, не подводили командира. И он был благодарен и признателен им за это.
За мужество и отвагу, за умение побеждать врага малыми силами и сохранять своих бойцов роту лейтенанта Молоткова прозвали «железной». Это название танкисты старались оправдывать и впредь. А боёв и жарких кровавых схваток впереди у них было ещё много. И во всех боях действительно закалённые, как железо, они сражались смело и отчаянно. На Курской дуге, где пылали и горели земля и небо, рота уничтожила 50 танков и другой техники врага.
Затем освобождали Польшу. Здесь его танк подбили и машину охватило пламя, под нескончаемую стрельбу он сумел выскочить из горящего танка в самый последний момент, так как произошёл оглушительный взрыв от попадания нового снаряда, и его контузило. Та же картина произошла с ним и в другом танке. И снова судьба пощадила его, оставила жить и громить лютого врага. А потери наши здесь были очень большие.
Польша, помни, кто тебя спас от фашистского зла и истребления поляков! Красноармейцы Советского Союза ценой своей жизни спасли вас и принесли польскому народу освобождение и свободу. А вы их ныне порочите, сносите советским героям памятники и заново переписываете историю войны. Неблагодарные! Но как бы польская верховная власть ни переписывала её и ни клеветала и ни опорочивала своих освободителей – советских воинов, их подвиги не забудутся, они бессмертны. И что было, то никто и ничто не скроет, как ни пытался бы это сделать. А забытьё правды может в какое-то время ударить бумерангом по её клеветникам и любителям переписывать ту или иную историю в свою угоду.
Из Польши танкисты Молоткова перебрались на Украину, где вовсю орудовали гитлеровцы и их сообщники из УПА – бандеровцы, сея здесь смерть и превращая города и сельские поселения в пепел и руины. И красноармейцы продолжали громить врага и гнать его дальше отсюда, туда, откуда пришёл этот непрошеный гость.
И вновь случился жаркий бой, в котором подбитый танк командира загорелся. И он тогда сумел молниеносно выбраться наружу. Подобные случаи происходили с нашими танкистами ещё не раз. И они снова выбирались из горящих танков. И продолжали продвигаться вперёд, освобождая города и сёла, и возвращали людей к мирной жизни.
И вот теперь старого воина-победителя печалят и тревожат действия нацистов-бандеровцев на соседней с нами Украине, бывшей нашей Союзной республике, которые захватили власть и развязали здесь гражданскую войну, истребляя свой народ. Они отрицают победу Советского Союза над фашистской Германией, клевещут на красноармейцев, сносят им памятники, запрещают русский язык и говорить по-русски, хотя почти вся Украина говорит на русском языке, а не на выдуманной корявой мове. И очень жалеет, что тогда не добили они бандеровцев, которые стали здесь, с изволения киевских властей, героями, и этим палачам сооружают теперь памятники и присваивают улицам их имена.
Офицеру Красной армии Молоткову противно слушать эти бредни и сплошное враньё властей Незалежной в адрес России. И нам надо давно разобраться с собой и поставить подлых политиков на место, а не потворствовать им, называя «нашими партнёрами». Это страшные враги наши, вот кто они. И партнёры, и товарищи бандеровских правителей находятся на Западе, которые и поспособствовали им захватить власть, устроив в Киеве переворот, названный «Революцией достоинств».
Была бы его воля, он дал бы по мозгам киевской хунте, может быть, и опомнилась бы от своей очумелости. И отступать нельзя, не за то воевали и проливали свою кровь, чтобы какие-то недоумки и ничтожества называли нас агрессорами.
Что же было дальше-то?
А после освобождения Украины Красной армией Молотков со своей ротой танкистов находился уже в Германии, продвигаясь с тяжёлыми боями к Берлину.
И они дошли до него, разбив на пути к немецкой столице немало и танков, и другой разной военной техники фашистов. И он доволен, что воевал не количеством, а умением, как великий полководец Александр Суворов, двигался, как говорится, по линии наименьшего сопротивления, забывая свои неприятности, обрушивался на врага. А своих солдат ценил, относился к ним, как к детям, по-отечески, потому и следовали за ним в бой и стояли насмерть, уничтожая врага. И это являлось шансом выжить. Ясно, что, забившись в угол, шансов остаться в живых в адской обстановке войны не было.
Поутюжить берлинскую мостовую ему пришлось изрядно, немцы сопротивлялись отчаянно, не жалея себя, но наших красноармейцев было уже не остановить. И сколько уже лет прошло, не может забыть грохот тех дней, вспоминая их с болью. Не может забыть погибших друзей, мужество солдатское и волю к победе. Какие были орлы! В них жило богомудрие и добродеяние, зло от них не исходило. Чтобы вести братоубийственные войны, и в мыслях не возникало, как это сделал Каин, убив от зависти брата Авеля. Вот с тех пор и пошло злодеяние на Земле. Появился Ирод и 14 тысяч младенцев истребил. Дурной пример заразителен. И пошло истребление на миллионы жизней. И всё ради обогащения утробы кучки злодеев с искажённой психикой, для которых не существует понятия всечеловеческого бытия, для этих иродов богомудрие подобно смерти, и нет человеческого, кроме безумного ума дьявола.
Идеология наживы и денег накрыла мир и, к сожалению и беде нашей, Россию. Дьявол перевернул, как хотел, мозги людям или совсем выпотрошил их, заменив разной несъедобной требухой, и люди забыли об осмысленном своём бытие в Боге. Иначе не могла бы развалиться мощная страна с названием СССР, за которую погибали люди с мировоззрением всечеловеческого равного бытия. Как много их не вернулись с войны, и род правдолюбов, людей чести, совести и справедливости, поредел. Овладела дьявольская алчность и стяжательство, и немногочисленные правдолюбы уже не смогли дать отпор огромной дьявольской массе, усыплённой матёрыми предателями коммунистической идеологии, архитекторами перестройки и распада. И Советский Союз был уничтожен, чего не удалось сделать мракобесу Адольфу Гитлеру.
Вот и не перестаёт болеть святая душа Молоткова, ветерана войны и труда. А ведь социализм был самым жизнеспособным и справедливым укладом людской жизни. Только бы развивать и совершенствовать его бытие-житие, так нет, отреклись от него, от своего социального и экономического благополучия. Обманутые кучкой негодяев и предателей люди страны Советов поверили в какой-то мифический западный образ жизни, где, мол, деньги сами сыплются тебе в руки, только протяни их, хватай – и заживёшь припеваючи.
Ох, и дураки же! Потеряли и благополучие, и страну, где были все равны и существовала справедливость. За своё жильё платили мелочь, медицина и образование были бесплатными, и дети отдыхали в пионерских лагерях тоже за счёт государства. Оказывалась социальная помощь, кто в ней нуждался. Ничего теперь этого нет, а есть страшная дороговизна на все, что требуется для нормально безбедной жизни, и безудержный рост цен. И многие влачат нищенское существование. Богатеет лишь властная верхушка да олигархи, отправляя деньги за кордон, развивая чужую экономику. И о справедливости и говорить нечего, она исчезла, как призрак и сладкое виденье.
И действовали мерзавцы из высшей власти нагло и подло, вот что значит продать свою душу дьяволу. И начало сползания страны в пропасть положил Никита Хрущёв. Воскресни сейчас товарищ Сталин, он не поверил бы, что после него у руля страны встал шут гороховый, веселя соратников своей пляской на званых ужинах, которого вместе с другими его сообщниками, зная им цену, вождь уже готовился отстранить от Кремля, да не успел. Эти мерзавцы опередили своего вождя и, видимо, отравили, не оказывая ему медицинской помощи несколько дней. И стала страна хиреть, оскотиниваться, терять свою мощь и культуру, становиться прибежищем негодяев всех мастей. Потом дербанить и разрушать её стали последователи хрущёвской слякоти, названной оттепелью, из ЦК КПСС андроповы, горбачёвы, шеварнадзики, яковлевы, ельцины, примаковы, собчаки и их многочисленные консультанты, советники, продажная пресса. В аппарате ЦК стали появляться совершенно чужие, незнакомые люди, а раньше сюда для службы отбирались тщательно проверенные и толковые сотрудники, досконально знающие своё дело. Горби после с наглостью говорил, что таким образом избавлялся от «этого гнусного аппарата», который мешал разваливать советскую державу. Кое-кого травили и делали немощными, кого-то сживали со света и на все лады охаивали Советский Союз, который, мол, кроме калош, ничего и не производил, как не раз подчёркивал это в своих выступлениях Президент Путин, и оскорбительно отзывались о Сталине, оставившем им Россию с атомной бомбой, а начинал руководство страной с сохой, как говорил с глубоким признанием его заслуг великий деятель Англии господин Черчилль, совсем не пылавший симпатией к СССР. Благодаря Сталину и была одержана победа над фашистской Германией, сломан хребет фашизму, и люди Европы получили мир, который ныне вновь лихорадит.
К моменту переворота команда «перестройщиков» и те, кто стоял за ними, изрядно прочистили аппарат ЦК КПСС от сопротивленцев распада страны. Любое сопротивление защитников СССР архитекторы перестройки с «ясным мышлением» нагло подавляли, так как силы были уже неравными. На стороне предателей и разрушителей их сторонников было уже большинство, они всюду расставляли своих людей, а неугодных им дискредитировали через органы печати и разные «мозговые центры», подчинённые власти. Так что механизм развала и краха СССР действовал вовсю, имея мощную поддержку своих холуёв, захотевших жить как в Швейцарии или на Рублёвке, обрастая последователями, вылупившимися из хрущёвской слякоти-оттепели.
Её воспринимали за благо во властных структурах и навязывали народу, что надо менять советский строй, чтобы жить вольготно и богато. И им вторили деятели кино, искусства и литературы. Особенно лезли из всех сухожилий писатели и поэты, так называемые шестидесятники, будоража своим словом неустойчивое население и внося вклад в разрушение страны. Возможно, за это, а не за творческое мастерство были обласканы властью, получая из её рук всевозможные награды, премии, звания. А те, знай, отравляли людское сознание своим непочтением к советской власти и её прошлому, всячески восхваляя западный образ жизни. Вот, мол, там всё есть и недорого, а у нас в магазинах полки пусты и есть нечего. За хлебом и молоком очереди, из села едут толпами за колбасой в Москву, а на Западе её сколько хочешь разных сортов.
Да, в магазинах во время горбачёвской перестройки было пусто, хотя причин к этому не было. Делалось это тогда предателями во власти специально, чтобы вызвать брожение и негодование народных масс своим положением. И целенаправленно сгоняли народ на митинги, во время рабочего дня даже привозили людей в автобусах к определённому месту. И горланили: «Долой КПСС и 6-ю статью Конституции, правительство и Госплан, каждой союзной республике свой суверенитет и так далее». И раскачивали ситуацию до белого каления, создавая дефицит товаров и продуктов, придерживая их на складах, а то и гноили, а после выбрасывали на свалку. Вешая лапшу на уши людям, мерзавцы шли на самые подлые деяния, какие могли придумать. Накануне 1991 года из продажи исчезли туалетная бумага, стиральный порошок с мылом, водка, табачные изделия. Любители выпить и курить были взбешены, жить без алкоголя и сигарет они не могли. И обвиняли, естественно, коммунистов во власти, меча в её адрес громы и молнии, впрыскивая в души людей яд ненависти к ним, спекулятивно используя любую возможность высказаться нелицеприятно в их адрес, искажая суть жизни и истории, раскаляя атмосферу людских отношений.
Словом, будоражили и раскачивали народ, вызывая в нём гнев и ненависть, чтобы его поднять на государственный переворот. И он произошёл. И Советский Союз развалился не сам по себе, а с помощью предателей из властных структур, которым легкомысленный народ поверил и пошёл за ними. Так люди своими руками уничтожили то, что имели, и многие теперь очень об этом сожалеют. Но, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Надо было шевелить мозгами, не давать их переворачивать или изымать вовсе.
Мина, заложенная предателями и недоброжелателями советского образа жизни под фундамент СССР, сработала и взорвалась в августе 1991 года. Советский Союз пал, и его не стало.
Вспоминать, что было и творилось тогда, – только душу терзать. Тяжело переживал уничтожение родной страны Борис Молотков и очень жалел, что не было с ним в эти дни ельцинского переворота его «железной» роты. Его ребята-танкисты показали бы кузькину мать или где раки зимуют этой троице предателей, тайно встретившейся в Беловежской Пуще: Ельцину, Кравчуку, Пушкевичу. Да какое они имели право распускать Советский Союз, не ими созданный для благополучной жизни людей? Которые высказались на референдуме за сохранение Союза, и таких было большинство. Но эти преступники наплевали в душу народа. И троицу эту вместе с Горбачёвым, который, оказывается, накануне Беловежья встречался с Ельциным и был с ним в сговоре, надо судить самым страшным судом, как изменников Родины. И нет им прощения! Действия их были незаконны, так как полномочий по роспуску страны им народ в своём большинстве не давал. Но состоящий из предателей Верховный Совет тогда утвердил этот роспуск СССР, и лишь только семеро смелых и преданных ему патриотов отвергли и не приняли этот преступный роспуск. Слава им и почтение!
И вот заглотнула Россия капитализм и оказалась в «буржуинском царстве», где человек человеку волк, со всеми его звериными повадками, где справедливостью и не пахнет и отсутствует любовь к человеку. И в этой стае буржуев отсутствует всякая порядочность, более сильные и наглые убирают своих только что бывших компаньонов, вытряхивают их за борт. Как обошлись с теми предателями из аппарата ЦК. Не зря же говорят: революцию совершают одни, а плодами её пользуются другие. Что и произошло в итоге, их использовали и бросили. Власть взяли более наглые и изощрённые в своих действиях ельцинисты.
