Полная версия:
Елисейские Поля
– Что могу? О чем ты, Верочка?
– Ну, как ты можешь, – нетерпеливо продолжает Вера. – Как ты можешь… спать одна? Разве тебе не тяжело?
Екатерина Львовна поднимает брови и краснеет:
– Вера! Что ты говоришь! Ведь я твоя мать.
– Ну и что же, что мать? Уважать тебя надо, бояться? Нет, нет. – Вера, смеясь, обнимает мать и целует ее в шею. – Я тебя люблю, ужасно люблю, вот и все. И мне тебя жаль. Да, жаль.
– Оставь, оставь. Задушишь.
– Тебя никто не целует, так хоть я. Моя красивая, моя молодая мама.
Екатерина Львовна смущенно отбивается от дочери:
– Ну довольно. Успокойся. Полежи тихо. Хуже Люки.
Вера вытягивается поверх одеяла рядом с матерью.
– Нет, мне серьезно жаль тебя, мамочка. Тебе непременно надо еще замуж выйти. У тебя такие плечи, такие глаза, такие губы. Тебе нельзя быть вдовой.
– Глупости все это, Верочка. Но как ты нервна!
– Ах, я совсем не нервна. Я влюблена, я счастлива. И я хочу, чтобы все были счастливы, и прежде всего ты.
Вера снова целует мать:
– Мамочка моя милая. Мама-кролик. Мама-персик. Мама-соловей. Помнишь, как я тебя в детстве звала?
Екатерина Львовна нежно гладит ее темные волосы:
– Странная ты. Такая ласковая, а сердца у тебя настоящего нет, и никого ты не любишь. Как кошка. Ну, иди спать. Дай я тебя перекрещу. Уже поздно.
– Спокойной ночи, соловей мой.
Вера целует еще раз мать и, соскользнув с постели, бежит, смеясь, к себе.
Люка еще не спит. Она лежит в темноте с закрытыми глазами, сложив руки на простыне.
Вера тихо проходит мимо нее, кровать легко скрипит, шуршат простыни.
– Вера, – зовет Люка, – Вера, послушай.
– Ты не спишь, Люка? Уже поздно.
– Послушай, Вера.
– Ну что?
– Я все лежу, думаю о тебе и не могу заснуть.
Вера тихо смеется:
– Брось думать. Знаешь, индейский петух тоже думал…
– Вера, не смейся. Вера, ты не боишься выйти замуж?
– Боюсь? Что ты еще выдумала?
– Но ты разве забыла? Ты ведь мне сама рассказывала… И все это будет с тобой, подумай…
– Ах вот ты о чем. – Вера зевает. – Спи лучше.
Простыни снова зашуршали.
– Но Вера, – взволнованно зашептала Люка. – Ведь это так страшно, так страшно…
– Молчи. Не мешай мне спать. И не волнуйся, пожалуйста. Ты еще мала, не понимаешь. Я совсем не боюсь, я очень счастлива. Спи, Люка.
Люка замолкает на минуту.
– Вера, – снова зовет она. – Вера…
Но ответа нет.
Люка подгибает выше холодные колени, закрывается одеялом до самого подбородка и вздыхает. Вера смеется, не хочет слушать. Неужели она не понимает, что ее ждет?
Люка закрывает глаза, чувствуя страх перед этой тяжелой, непонятной, грязной жизнью, и сейчас же засыпает.
13
Екатерина Львовна разбирала покупки, только что принесенные из магазина. Вера сидела на диване и безучастно глядела в окно.
– Кружева очень хороши. А шелк слишком тонкий, будет плохо стираться. Да что с тобой, Верочка? Даже не посмотришь, будто не для тебя все это.
– Скучно…
В столовую вбежала Люка, неся Верину новую шубу:
– Стыдно хандрить, Вера. Тебе скучно, а нам от этого тошно. Вот и Мурзик загрустил. – Люка высоко подняла шубу. – Видишь, даже рукава повесил. Улыбнись Мурзику, Вера, а то он обидится.
– Отстань, Люка.
– Фу, какая ты злая, слышишь, Мурзик говорит: для того ли я пятнадцать тысяч стоил, чтобы на меня и взглянуть не хотели? Для того ли я такой пушистый и теплый? Ну улыбнись, а то Мурзик обидится. Неужели ты больше не любишь его?
– Что там любить, подумаешь. Ведь это только шуба. Пускай дорогая, но все-таки только шуба, больше ничего.
Люка, прищурившись, взглянула на сестру:
– А ты что хотела, чтобы шуба Исаакиевским собором была?
Вера рассмеялась:
– Ты глупая, Люка. Ну пойдем, помоги мне одеться. И Мурзика тащи. Хочешь, поедем с Володей в Булонский лес чай пить?
Люка запрыгала. Рукава шубы замахали в воздухе.
– Ура! Не сердится, не сердится. Только пить будем не чай, а шоколад, хорошо?
14
Накануне дня свадьбы приехала из Бордо тетя Варя и теперь сидела за столом в столовой.
Люка внимательно разглядывала ее. Мамина сестра, а совсем не похожа. Такая толстая, самоуверенная. Только на три года старше, а совсем старуха.
– Это хорошо, – говорила тетя Варя, – что замуж выходит. Тебе легче будет. Да и спокойней. Долго ли с теперешними до греха. Очень я рада, что у меня сын, а не дочь. Вот и Люку поскорей пристрой.
– Ну, Люка еще ребенок…
– Я и не говорю, чтобы сейчас. Когда шестнадцать лет будет. Что же это Вера так долго? Завтра свадьба, выспаться даже не успеет. Эх, как все неправильно.
Екатерина Львовна улыбнулась:
– А ты по-прежнему хочешь, чтобы все правильно было?
– А то как же? – удивилась тетя Варя и, поставив локти на пеструю скатерть, поправила шпильки в прическе. – Все должно быть правильно, не так, как у тебя. В доме беспорядок, да и в жизни твоей всегда беспорядок был. Никогда ты не знала, что хочешь. Вот и дочку так воспитала. Любит она хоть жениха своего?
– Кажется, любит.
– Кажется? Мать, а не знаешь. Эх ты, – презрительно мотнула она головой. – Да и то, какая у них, у теперешних, любовь.
– Да ты, Варя, не волнуйся, – успокаивала Екатерина Львовна. – Вот, попробуй варенье. Я сама варила…
– Ты мне, Катя, зубы вареньем не заговаривай…
Вера бросает шубу на диван, снимает туфли.
– Ноги даже заболели. Люка, тащи саночки.
Люка бежит за саночками, Вериными утренними туфлями.
– Так смешно, – рассказывает Вера, – там какой-то длинный все на меня смотрел, а Володя злился.
– Ты причащалась, Вера? – неожиданно спрашивает тетя Варя.
– Нет. А разве надо было?..
Тетя Варя всплескивает руками:
– Господи, да что же это такое?
– Ничего, ничего. И так окрутят. Вы не беспокойтесь, тетя. Ах, как я устала.
– Но ты хоть бы подумала серьезно о том, что в новую жизнь вступаешь…
– О чем там думать? Все уже передумано. Спать надо. Ну, спокойной ночи.
Вера встает и, на ходу развязывая пояс платья, идет в спальню. Люка бежит за ней. Вера садится на кровать:
– Завтра меня уже тут не будет…
Люка, сидя на корточках, стаскивает с нее чулки.
Вера брыкается:
– Оставь. Щекотно.
– Позволь. Позволь. Ведь в последний раз.
Люка тянет воздух носом:
– Как хорошо пахнет. Ты зачем колени душишь?
Вера улыбается:
– Затем…
– Нет, скажи зачем. – Люка нагибается вперед и целует Верино розоватое гладкое колено.
Вера, смеясь, толкает ее ногой в грудь. Люка опрокидывается на спину на ковер.
– Убила, убила, – кричит Люка, складывая руки на груди.
– Нет, не верю. Те, которые мертвые, ногами дрыгают и «Боже, царя храни» поют.
– «Боже, царя храни», – громко поет Люка.
В дверь просовывается голова тети Вари.
– Что у вас тут еще?
– Взрыв патриотических чувств, – кричит Вера, задыхаясь от хохота.
– Господи, и это накануне свадьбы. – Тетя Варя возмущенно захлопывает дверь.
Вера продолжает хохотать, уткнувшись в подушку.
– А теперь спать, спать, – вдруг серьезно говорит она, – а то ведь завтра ночь в поезде.
– Счастливая, – вздыхает Люка. – Ниццу увидишь. Там пальмы. Будешь сама бананы с них рвать.
– Что бананы? Обезьяну за хвост поймаю и тебе в подарок привезу. Ну, спи. Не болтай больше. Я тушу…
Вера повернулась к стене, подложила руку под щеку.
«Завтра моя свадьба, – смутно подумала она. – А если бы не с Володей, а с Арсением? Ах, все равно. Так тоже хорошо. Я буду замужем. И богатой. – Она закрыла глаза. – Пусть все, что со мной случится, мне сегодня во сне приснится, – прошептала она. – Кажется, надо себя за левый мизинец дернуть?..» Но руки уже стали тяжелыми и непослушными, и двинуть ими не было сил.
Вера спала. Ей снилось, что она идет одна по незнакомой улице в своем старом коричневом платье. Она садится в автобус и едет куда-то. Потом снова идет мимо магазинов и домов. Дверь в церковь открыта. «Венчаться», – вспоминает Вера и входит в церковь. Пусто и тихо, и нет ни жениха, ни священника. Вера ждет. На аналое лежит икона. Свечи ярко горят перед ней. Вера берет икону, оглядывается и выбегает из церкви. Она бежит по улицам, прижимая икону к груди. За ней погоня. «Держи, держи! Воровка!» Вера бежит все скорее, подбегает к обрыву. Она разобьется! Все равно, пусть. Только бы не поймали. Но бежать легко и не страшно. Песок сыплется из-под ног. Вот она внизу. А на горе стоят Люка, Екатерина Львовна и Владимир. «Вера, Вера», – кричат они. Вера поднимает голову и смотрит на них. Как они высоко… И в руках у нее вместо иконы большие столовые часы. Стрелки показывают десять. Как поздно!
Из кухни несся слабый стук ножа о тарелку, с пустой Люкиной кровати свешивалось на пол одеяло.
Вера заложила руки под голову. «Какой скверный сон. Скверный. Но почему скверный?.. Просто глупый. Нет, скверный». И сейчас же в памяти всплыли когда-то слышанные объяснения снов. В церкви быть – к несчастью, и с горы бежать – плохо. «Глупости, глупости, – успокаивала она себя. – Вздор. Ни в какие сны я не верю. Вот еще».
Она встала с кровати, подошла к окну и открыла ставни. Мелкий косой дождь стучал в стекла. Небо было серое и низкое. «Дождь в день свадьбы – хорошее предзнаменование. И это вздор. Такой же вздор, как и сны».
Вера накинула халатик и прошла в столовую. Все уже было чисто прибрано. Паркет блестел, на столе стояла большая корзина белых цветов. Свадебные цветы. Она села на диван. «Свадьба. Сегодня ее свадьба, а день такой похоронный». Она смотрела на серое небо, на мокрые зонтики прохожих.
«Господи, как грустно. Как больно. Что больно?.. – быстро спросила она себя. – Ничего, ничего, ничего не больно: никакой боли нет и даже грусти нет. Просто скучно. Но так ли еще будет скучно потом. Арсений… Нет, об Арсении думать нельзя».
Из кухни выбежала Люка, вся вымазанная в муке:
– Верочка, встала уже? Мама спрашивает, класть в соус мадеру?
– Что? В соус?
– Ну да, в соус, с мадерой вкусней. Но бутылка двадцать франков стоит.
Вера нетерпеливо повела плечами:
– Ах, делайте как хотите. Почем я знаю.
– Она велела побольше налить, – уже несся Люкин голос из кухни. – Она говорит, ничего, что двадцать франков. Хоть пятьдесят – только бы вкусно было.
Дождь тихо стучал в стекла. Цветы на столе тускло белели. Вера закрыла глаза. Вот так сидеть. И чтобы ничего не надо было. Ничего. Так сидеть и знать, что все уже кончено и больше ничего не будет, кроме этого серого мокрого окна и этих белых ненужных цветов.
– Вера, ты здесь? – озабоченно прокричала из коридора тетя Варя. – Одевайся. Скоро в мэрию.
Снова вбежала Люка:
– Вера, иди на кухню. Там лангуста принесли. Такого симпатичного, черного, и усами двигает. А то его сейчас варить будут. Идем.
Вера слабо отмахнулась:
– Оставь.
– Но он хорошенький. Ты непременно должна посмотреть.
– Оставь, у меня голова болит. Закрой плотнее дверь. Жареным пахнет.
– Это утка, – радостно объяснила Люка, убегая.
Снова стало тихо и пусто. И дождь по-прежнему стучал в стекло. Так тихо, так грустно. Свадьба. Разве к свадьбе готовятся в этом доме? Не похоже. Скорее к похоронам.
От белых цветов шел слабый сладковатый запах. «Как ладан», – подумала она, и сразу вспомнился сон и церковь и как она бежала с горы, прижимая икону к груди. И почему-то стало страшно.
В комнату вошла Екатерина Львовна.
Вера взяла ее за руку:
– Подожди, мама. Сядь сюда.
Екатерина Львовна торопливо и робко села на диван.
– Мама, – Вера посмотрела прямо в глаза матери, – скажи, теперь уже поздно отказаться?
Веки Екатерины Львовны испуганно заморгали.
– Отказаться?..
– Ну да. От свадьбы.
На щеках Екатерины Львовны выступили красные пятна.
– Я думаю, поздно, – нерешительно начала она. – Как же? Ведь через два часа в мэрию. И шафера…
Вера кивнула.
– Я тоже так думаю, – сказала она серьезно и спокойно. – Поздно. И довольно об этом.
Она тряхнула головой, короткие волосы запрыгали во все стороны.
– Поцелуй меня, мама. И давай одеваться…
Маленькие белые туфли, уверенно стоявшие на коврике, тонкие пальцы, крепко державшие свечу, и улыбка – все говорило: «Не неволей иду. Сама хотела и очень счастлива».
Пламя свечей… Голоса певчих… Высокие окна…
Сквозь белую фату, опускавшуюся на глаза, все казалось каким-то особенным, чуть-чуть волшебным, чуть-чуть смешным.
Шафер плотно надел Владимиру венец на голову, и Владимир похож на султана с табачной коробки. Люка на длинных, худых ногах совсем цапля, а голова с большим бантом в профиль заячья. Цаплезаяц или зайцецапля… Вера тихо засмеялась, закрыв лицо руками.
– Плачет, – удовлетворенно прошептала тетя Варя. – То-то. Даже и ее пробрало.
Вера рассеянно улыбалась из окна вагона, держа в руках подвенечный букет.
– Пиши каждый день, Верочка, – просила Екатерина Львовна.
– Веселись, – кричала Люка. – Пришли фруктов.
Екатерина Львовна тронула Владимира за рукав:
– Берегите ее, пожалуйста. Это смешно. Все матери так говорят – но Вера такая слабенькая.
Владимир поцеловал ее руку:
– Будьте спокойны.
Становилось скучно. Говорить больше было не о чем. Наконец поезд тронулся.
– Ура! – закричали шафера.
– Ура! – нестройно подхватили остальные и замахали платками.
Люка побежала за поездом.
– Люка, сумасшедшая. Под колеса попадешь, – кричала Вера.
Екатерина Львовна крестила уходящий поезд. Вера постояла еще немного у окна, размахивая платком. Но ничего уже не было видно.
– Вот мы и едем, – сказал Владимир.
Вера прошла в купе, сняла новое дорожное пальто, маленькую шляпу и села на диван. Владимир сел напротив нее и улыбнулся.
– Теперь ты моя жена.
«Этого он мог и не говорить, – подумала она, поправляя волосы. – Ну что? Что дальше?»
Она нетерпеливо и смущенно взглянула на него:
– Я с России не ездила в первом классе, – и погладила красный бархатный диван.
– Когда мы будем в Ницце?
– Завтра в три.
Он сидел напротив нее и разговаривал так спокойно и сдержанно, как простой знакомый. Он даже ни разу не поцеловал ее после венчания.
«Что же это такое? – тревожно думала она. – Что же это?»
– Тебе, наверное, понравится Ницца. Мы съездим в Монте-Карло поиграть в рулетку. Ты азартна?
– Я не знаю. Я никогда не играла.
– И в карты не играла?
– И в карты тоже не играла.
– Ну тогда, наверное, выиграешь. В первый раз всегда везет.
Они снова замолчали. Вагон слабо подпрыгивал. Колеса стучали.
– Ты, должно быть, устала, – сказал он и встал. – Тебе надо лечь, уже поздно.
Он расстелил плед. Вера увидела, что руки его дрожат. «Значит, он тоже волнуется, – подумала она с торжеством. – Не только я, он тоже».
– Я еще не хочу спать…
– Но поздно.
– Ну хорошо. – Она вытянулась на диване, подложила маленькую кожаную подушку под голову. – Спокойной ночи. Я уже сплю.
– Тебе так будет неудобно. Ты разденься. Я постою в коридоре.
Он вышел, закрыв за собою дверь.
Вера вскочила, быстро отперла новый чемодан, достала флакон духов и стала душить диван, плед и подушку. Потом сняла платье, надела халатик и дорожные мягкие туфли, перед зеркалом в стене попудрилась, накрасила губы, надушилась и повела носом. Кажется, перестаралась. Дышать нечем. От выпитого за обедом вина все еще шумело в голове. Она закрыла чемодан.
– Сейчас?.. Или еще до завтра ждать?.. Господи, как я влюблена, – вдруг вслух сказала она и тихо рассмеялась. – А он боится. Какой смешной.
Она притушила свет, легла, покрылась пледом. Кровь громко стучала в левом ухе.
– Я влюблена, влюблена, влюблена, и сейчас ко мне придет мой муж…
Она вытянула ноги. Что же так долго? Но он уже стучал в дверь.
– Ты легла? Можно?..
– Можно.
Он вошел, и, хотя было почти темно, она заметила, что он очень бледен.
– Что это так пахнет? – растерянно спросил он.
– Я разлила нечаянно духи.
– Надо открыть окно, а то задохнемся.
– Нет, нет, оставь, – испугалась она. – Это «Fol Arôme»[3]. От них ничего не будет.
– Как хочешь. Я о тебе беспокоюсь.
В теплом, надушенном, темном купе слабо мерцала синеватая лампочка. На подушке белело Верино лицо. Владимир осторожно пробрался к своему дивану и остановился.
Она видела, как он поднял руки, снял роговые очки. Стекла тускло блеснули, очки стукнулись о столик. Теперь у Владимира было совсем новое, доброе и растерянное лицо. Но Вере почему-то стало страшно.
– Вера, – тихо позвал он.
– Что? – еще тише ответила она.
Он подошел и сел рядом с ней.
– Спокойной ночи. – Она немного отодвинулась от него.
Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– Какие сильные духи. Действительно сумасшедший запах.
Вера молчала.
– Ты моя жена, – сказал он снова.
«Слышала уже», – подумала она по привычке насмешливо и в ту же минуту почувствовала, что зубы ее стучат.
– Тебе удобно?..
Он поправил подушку и, наклонившись близко, посмотрел на нее близорукими, выпуклыми глазами.
Что же это такое?.. Как томительно…
Владимир поправил плед. Рука его легла на ее голое колено.
– Какие у тебя холодные руки, – сказала она только, и они снова замолкли. – Ах нет, нет, – крикнула она вдруг. – Не надо. Не тут. Не в поезде. Завтра. В Ницце. Я прошу тебя, пожалуйста, Володя, Володя…
Колеса стучали, вагон подпрыгивал. Вера открыла глаза. Сквозь синюю штору на окне пробивался синеватый дрожащий свет. Вера вдохнула теплый, надушенный, тяжелый воздух, подняла голову, и все поплыло перед глазами. На пальце тускло блестело тонкое золотое кольцо. Вера не отрываясь смотрела на него. Потом села на диван и свесила ноги.
На соседнем диване спал Владимир, ее муж. Он лежал на спине красный, с полуоткрытым ртом. В ногах валялся пиджак, подтяжки упали на пол. Вера отвернулась, чтобы не видеть. Ее замутило. Это от духов. Надо выйти в коридор. Она сбросила плед и быстро запахнула халатик над разорванной рубашкой.
На столике рядом с очками лежал ее подвенечный букет. И даже цветы были противны.
Коридор был пуст. Уже совсем рассвело. Розоватое сияющее лучистое солнце медленно выплывало из-за прозрачных туч. Вера смотрела на низкие круглые холмы, на низкие пыльные деревья. Холодный утренний ветер влетел в окно. Вера съежилась, плотнее запахивая халатик. «Так вставало солнце Аустерлица, – подумала она, как всегда, насмешливо, – так встает солнце моей новой жизни».
Ее плечи вздрогнули, она прижалась головой к холодному стеклу.
– Я такая несчастная, – всхлипнула она вдруг, – я такая несчастная. Но отчего? – Она нетерпеливо и обиженно подняла голову. – Отчего я несчастна?..
Вагон сильно тряхнуло, и она снова беспомощно прижалась лбом к окну, слезы, как капли дождя, потекли по стеклу.
– Я несчастна оттого, что я злая. Да, да. Оттого, что я такая злая.
Третья часть
1
Вечером в доме испортилось электричество. Екатерина Львовна уже спала. У нее болела голова, и она рано легла.
От непривычного слабого света свечи все в комнате стало каким-то особенным, таинственным. И было слишком тихо. Хоть бы хлопнула дверь, услышать бы чей-нибудь голос. Но прийти некому, а мама спит.
У пустой стены, где еще недавно белела Верина кровать, теперь кресло, и на нем сидит рыжий кот Васька. Обыкновенный кот, но на стене его большая черная тень кажется тигром. Люка не любит его, но с тех пор, как Вера уехала, берет его на ночь к себе. Все-таки живой. Все-таки вдвоем, не одна.
Люка раздевается, откидывает одеяло:
– Кись, кись, кись. Господин кот Васька, пожалуйте сюда.
Но кот не слушается. Он, не двигаясь, пристально смотрит на свечу.
– Что ты там видишь, глупый? Иди спать ко мне.
Кот все так же смотрит на пламя круглыми зелеными немигающими глазами.
Люке становится не по себе. Она замахивается на кота рукой:
– Брысь!
Но кот остается сидеть неподвижно.
– А, ты вот какой. Так погоди же. Я тебе усы спалю.
Люка подносит свечу к самой морде кота. Круглые стеклянные глаза смотрят прямо в огонь, прямо ей в лицо. И вдруг словно укол в сердце, похолодевшие пальцы разжимаются, роняют подсвечник.
– Ступка…
Свеча ударяется о пол. Темно. Темно, и нельзя дышать от страха. Но сейчас же открывается дверь, и Екатерина Львовна входит с лампой:
– Что ты шумишь, Люка?
– Я уронила свечу. Не уходи. Мне страшно.
Колени еще дрожат. Люка ложится в постель. Закрывает глаза.
– Перекрести меня, мама.
Екатерина Львовна крестит ее:
– Спи, деточка.
Люка боится взглянуть туда, на кресло.
– Мама, а Ступка… нет, что я… а Васька все еще сидит?..
– Васька? Разве он у тебя?
– Он на кресле, – испуганно шепчет Люка.
– Что с тобой, Люка? Никакого Васьки здесь нет.
– Тогда он под креслом. Поищи его, мамочка.
Екатерина Львовна наклоняется, смотрит под кресло, под кровать.
– Нет его. Тебе показалось.
– Он только что сидел здесь, – волнуется Люка. – Где же он? Найди его.
– Он, верно, на кухне. – Екатерина Львовна выходит из комнаты. – Ну конечно. Спит на плите. Принести его тебе?
– Ах нет, нет. Не пускай его ко мне. И запри его в кухне. Запри.
– Что за глупости. Зачем?
– Ну пожалуйста, мама.
Замок щелкает.
– И пожалуйста, завтра же отдай его кому-нибудь.
– Хорошо, – равнодушно соглашается Екатерина Львовна. – Я и то говорила, какой с него толк. Ведь мышей нет… Спи, Люка.
Люка лежит в темноте, прижимая маленький холодный крестик к груди:
– Господи, спаси и сохрани…
За стеной в кухне вода по капле падает в раковину и тихо поскрипывает пол. Там окно не завешено, и луна свободно гуляет по кухне, перебирает блестящие кастрюли, наводит тонкий луч на ножи… И он не спит. Он ходит от окна к плите и обратно. Оттого и пол скрипит. Только кто он? Васька? Или Ступка?.. Или?..
2
Люка стоит в коридоре, прислонившись к стене. Сегодня ее непременно вызовут по географии. Надо еще раз повторить урок.
За дверью в каморке, где составлены старые парты и доски, слышен шорох. Что там? Крыса? Люка боится крыс, но все-таки любопытно. Ведь не бросится же крыса на нее. Она тихо открывает дверь.
В узкой, пыльной, полутемной каморке, прямо на грязном полу… Люка смотрит, сердце тяжело остановилось, глаза открываются широко. Что они делают? Зачем?
Ей хочется захлопнуть дверь, убежать и даже себе не признаться, что видела. И все-таки она стоит на пороге и смотрит не отрываясь.
Красная подвязка на сером чулке и белая полоска кружев.
Что они делают? Зачем?
– Ах, – томно вздыхает Ивонна.
– Что вы делаете? – вдруг испуганно и громко вскрикивает Люка.
Жанна вскакивает первая, растрепанная, красная.
– Люка, ты видела?
Ивонна неуклюже встает, отряхивает клетчатое платье.
– Ну и видела. Подумаешь.
– Что вы делали? – повторяет Люка испуганно.
– Мы? Мы играли в Поля.
Жанна зажимает Ивонне рот:
– Не смей, не смей.
Но Ивонна отталкивает ее:
– Что тут такого?
– В Поля? – переспрашивает Люка. – Как? Я не понимаю.
– Очень просто. Ведь теперь Жанна приходит ко мне по воскресеньям. И Поль ее тоже целует. И теперь гораздо удобнее. Никто не мешает. Мы сидим в кабинете. Там диван. Только на полу твердо. Теперь я буду Полем. Перестань ломаться, Жанна. Хочешь играть с нами, Люка?
Но Люка, красная от стыда и отвращения, трясет головой:
– Это гадость. Свинство. Как вы можете?
– Ну, ты, пожалуйста, без морали. Не хочешь играть, твое дело. А другим не мешай. Убирайся!
Ивонна выталкивает Люку за дверь.
Люка бежит по коридору, сжимая кулаки. Навстречу идет круглая классная дама по прозванию Шар.
– Почему вы здесь? Уже урок начался.
Люка приседает:
– Извините. Я сейчас.
– А где Ивонна и Жанна? Их тоже нет.
– Они, должно быть, не вернулись еще с завтрака.
– Нет, я их видела. Может, там?
Шар протягивает короткую руку к каморке.
– Нет, нет. – Люка трясет головой. – Их там нет. Там никого нет. Честное слово.
Только бы она не пошла туда, не увидела бы их. Если найдет – скандал. Из лицея их выгонят.
– Я пойду поищу внизу.
– Идите в класс. Вам бы только бегать.
Классная дама поворачивает обратно. Люка вздыхает. Слава богу. Пронесло…
Жанна и Ивонна входят в середине урока. У Жанны томный и усталый вид и платье помято.
– Где вы были? – спрашивает Шар.
Ивонна краснеет и молчит.
