Одна Книга

Сцена 2точка1точка3

А здесь Мы постараемся разобраться: чем отличается эксперимент от преступления и чем нам грозит будущее

Еще одна затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. И снова мысли, цепляясь одна за другую, как петелечки шерстяных ниток, когда бабушка ловко работая толстыми алюминиевыми спицами, плетет канву, заплетаются и увлекают тебя в интересное путешествие по закоулкам твоего безграничного разума. Яркие краски осени не устают радовать. Листья тихо падают на землю. Из опавших листьев я нагребал большие кучи. Карабкался по высокой лестнице ведущей на чердак с пойманным домашним котом под мышкой. Кот бессильно свисая, надрывно выдыхал звук, характерный для его семейства. Истерик. Достигнув высшей точки, прицелившись и рассчитав траекторию, я подбрасывал котенка в воздухе, стараясь закрутить его в замысловатой комбинации переворотов и вращений. Постанывая, котенок мягко приземлялся в заранее приготовленный ворох осенних листьев с 6 (шести) метровой высоты. Травм у него не было. Разве что психологические, да и то по причине разрыва стереотипа, что коты не летают. Ещё как летают! Ошарашенный кот осторожно выбирался из стога листьев. Бабушка, застав меня за тренировками кота, лютовала и посылала в меня проклятия. А за что?! Вон, например, некоторые мальчики привязав косточку за веревочку бросали их собачкам, те глотали их, а мальчики, движимые жаждой познания, тянули косточку за веревочку обратно. Собачки от этого кашляли. Собачек от этого тошнило. Или, опять же, Иван Грозный. Тот котят с колоколен метал. Да. Заберется, бывало, на колокольню, взором окинет окрестности, народ внизу челом бьет, да шапки ломает. Бородку почешет, да как гаркнет: «Федька! Давай исчадье!». Он к котам с недоверием относился. Он думал, что они из ада. Он так думал. Он царь, ему так можно думать. А кто возразит!? А Федька уже, чтоб государю угодить, уже полную корзинку котят с утра заготовил. Котята плачут. А Иван хвать одного и с колокольни. Уж очень ему, как государю, был интересен вопрос: «Почему они, гады, как их ни кинь, на лапы падают, а?». Такой вот садист-естествоиспытатель. Как ни крути, если сравнить мои инверсии, с вышеописанными забавами, то я – гуманист. Все познается в сравнении. Ветра совсем нет. А они падают. Котята. Листья. Приходит время, и они падают. Меняют свой цвет, становятся золотыми. Абрикосовые становится красными. Красные листья. На земле ковер, который стелют для тебя эти большие деревья, радовавшие тебя весной цветением, летом плодами и прохладной тенью, отдают последнее. Они устали. Они хотят спать и как люди раздеваются перед долгим зимним сном. Я люблю деревья. Забираясь на самую верхушку, видно очень далеко. Выше только птицы и облака. Можно видеть, как вдалеке сидит такой же наблюдатель. Помахали друг другу. Поле зрения зависит от высоты положения. Когда я вижу, как люди пилят их, мне становится не по себе. Ну, понятно, там, в промышленных, скажем, целях. Оправдываются: дескать, без бумаги человеку ни автографа ни поставить, ни, я извиняюсь, в туалет не сходить. Это все отмазки. Мойте попу водой и выращивайте коноплю на целлюлозу. Всех делов то. Однако, это ж целая лесоповальная индустрия: дровосеки, лесопилки, импорт-экспорт, мебель, ЦБК. Время само остановит эту мировую валежку. Технологии грядут. Электронные книги, электронные газеты. Техника толщиной в газетную бумагу, с себестоимостью ниже бумаги. Легко сворачивается в трубочку, ну, или там, в сердцах скомкал и выбросил, а кто-то нашел, развернул и прочитал. Писать ручкой или набирать текст на клаве, станет ретро. Усилием мысли на носителе бежит твой текст, рисуешь картинки или даже анимируешь, или просто делаешь видеовставки из любимых, хранящихся в твоей памяти фильмов, моментов жизни и прочей индивидуальной чепухи. При желании все это автоматически отражается в сети, хотя, по сути, ты и есть часть сети. Усилием мысли подключился и в реальном режиме, желающие, могут получить доступ к твоим мозговым файлам, зарегистрировавшись, заплатив за это предварительно условными электроденьгами. И вот, ты приходишь домой или в номер отеля. Персонала как такового может и не быть. А зачем? Посреди комнаты стоит аппарат. Назовем его, ИксДРеализатор. Мыслью ты заходишь в ресторан, скажем, или магазин, выбираешь нужное. Ну, например, спагетти балоньезе с мясным соусом. Оплачиваешь електросчет электросуммой. Думаешь «Старт!». И ИксДРеализатор, сублимирует из билогической субстанции, необходимую форму, цвет, вкус и запах выбранного тобою. Прямо в твоем присутствии. Пробуешь вилкой. Причем вилка тоже синтезируется. Вкусно. Синтезируешь стакан с водкой. С холодной. Садишься в кресло. И на стене проецируешь желаемое развлечение. Объемное. Устал. Не все съел. Кладешь это в спецотсек ИксДРеализатора: вилку, тарелку с остатками, стакан. Думаешь «Рециклинг!». И все это перерабатывается в исходную субстанцию, способную по одному твоему желанию превратиться во все что хочешь. Хоть в женщину. Присел в кресло. Чуть напряг мозг и оно, ХЛОП, уже диван. Во всем этом великолепии есть, конечно, и риски. Проник какой-нибудь хакер к тебе в разум, стер файлы и ты не помнишь, кто ты, что ты. Или вирус проник в тебя, и ты морально деградировал или стал убивать без разбору или голым в метро ездить. Таких, будут направлять на биопереработку. На компомст. На сырье для ИксДРеализаторов. Специальная служба появится БИОПОЛИЦИЯ. Понятно, что на фоне этого возникнет целая индустрия антивирусов и антихакеров. Человек и машина станут едва различимыми понятиями. Возникнет новая социальная формация – технобиосреда. А пока, конечно, деревья нужны. Как же может мешать дерево, подставляющее под палящее июльское солнце себя и даря тень человеку. А человек вонзает в его тело сталь, разрывая его. Человек не животное. Животные не пилят деревья. Птицы лечат деревья. Человек – хуже животного. Человек это самое худшее, что есть у природы, с одной стороны, но и монета имеет свою оборотную сторону. И дерево плачет. Исходит соком, который некому дать. Дерево умирает. Дерево не хочет умирать. Оно хочет жить. Оно хочет давать. Оно хочет дарить. Оно плачет. А человек продолёжает с остервенением рвать на части его плоть. Человек хладнокровно убивает его. Человеку не хватает места под солнцем. Но посадил ли ты это дерево? Дал ли ты ему силу расти? Дал ли небу воду, которое поливало его жадные молодые корни? Заставил ли ты светить солнце, которое отдавало себя каждому его листочку тянущемуся вверх? Может, даже, это дерево мечтало взлететь. Но человек не дал этого. Он убил мечту. Почему же человек не пилит свое дитя, которое тоже тянется вверх? Как можно!? Варварство. А дерево вот можно. Оно не сможет ответить. Оно будет терпеть. Оно будет тихо плакать. Как та мать в военкомате. Дерево – это всего лишь дерево. Человек, как вирус: захватывает, уничтожает, пожирает. Страшный вирус. Он растет. Он крепнет. Но как долго он будет еще думать, что он властелин природы? Пока это не выстрелит как из рогатки. Вопрос. А человек продолжает ее растягивать.

Сцена 2.1.4

В ней Ты обратишь внимание на то, на что обычно даже не обращаешь и постараешься понять, что же такое на самом деле преданность и справедливость

Еще затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. Говорят, желтый – это цвет несбывшейся мечты. А мне нравится осень, чтобы там ни говорили. Как-то спокойно на душе. Делаю пятку. Пошли центра. Любил в детстве еще фантазировать. Люблю и сейчас. Рисую радужные картины яркого, успешного будущего, в котором все получается, в котором легко преодолеваешь препятствия на пути к цели. Иллюзии. В жизни немного по-другому. Но такие приятные иллюзии. Словно погружаешься в другой мир. Сплетенный из твоих сокровенных мыслей. Твоих желаний. Красивое, гармоничное созвучие растворяет тебя. Чувствуешь себя частью чего-то неизмеримо огромного и растворяешься в нем. Перестаешь себя ощущать как нечто отдельное. Эти деревья становятся частью тебя. Эта книга. Этот чай. Это все ты. И чай. И дерево. И книга. Бесконечно интересная книга, которую ты заворожено, читаешь каждую секунду своего существования, жадно перелистывая, желая узнать, что на следующей странице. Читаешь и когда бодрствуешь, и когда спишь. И не устаешь. И не перестаешь удивляться. Не перестаешь радоваться. Не устаешь познавать. Как только человек перестает удивляться – он гибнет. Он начинает искать этот ускользающий от него источник радости. Посмотри, на улицах лежат грязные люди, с опухшими руками и лицами, от которых пахнет мочой и грязным телом. Они не знали воды уже очень давно. Они не принимают ее. Зато, хорошо знакомы с водой огненной. И принимают ее как должное. Это для них источник. Они погибают. Вливая в себя из грязной бутылки смесь полутехнического спирта, водопроводной воды и демидрола. Суспензия. Псевдоэликсир. Алкоголь имеет свойство делать счастливые моменты короче, а грустные длиннее. А так хочется счастья. Чуть больше счастья. Значит нужно еще немного алкоголя. Они подходят к тебе с просьбой о материальной помощи, и ты брезгливо отворачиваешься, понимая, что рубль, который ты дашь, перекочует в руки делателя пойла, и пропьется и это рубль в надежде обрести счастье, которое ты тоже ищешь, быть может, другим путем, не таким как он и тебе не приемлем этот путь, ты не уважаешь его путь. Бомж. Он обращается к тебе не за деньгами, он обращается к тебе за надеждой. Ты можешь дать не деньги, но надежду. Радуйся тому, что ты можешь давать. А ведь мог и не давать. Но не потому, что жадный, а потому что нечего. Бывший интеллигентный человек. Бич. Да, Ты можешь даже грязно выругаться, крикнуть на него или нее, с отвращением, с ненавистью, плюнуть. Он не сможет тебе ответить. Ты сильный. Ты трезвый. Ты успешный. У тебя семья. Жизнь удалась. У тебя власть. К тебе обращаются, протягивая руки, и твое чувство власти обостряется. Ты можешь прижать его как гниду к ногтю и раздавить. Ты можешь. А можешь и дать то, что не сможешь с собой унести из этого мира, и что твое очень условно и весьма относительно и скоротечно. Оно как вода в песок. Материальное. Не будь сволочью. Возможно, даже эти люди завидуют тебе. Они смотрят на тебя красиво одетого, хорошо пахнущего в новом дорогом автомобиле с климат-контролем. Может они тоже об этом мечтали. Только вот что-то надломилось, когда жена, с которой прожил 15 лет, родившая для тебя двоих детей, прекрасную дочь и великолепного сына, похожего на тебя сына, шла с ними, держа за руки. И они смеялись. Смеялись от того, что с ними их любимая мама, и что ни идут домой, и скоро увидят папу. А жена смеялась еще и от того, что сегодня утром узнала, что их будет больше, на одного или одну. А Он ждал их дом, и тихо напевая, приготовил нехитрый мужской ужин, чтобы немножко порадовать и удивить. Да вот только долгим оказалось ожидание. Во все это простое человеческое счастье, въехало на высокой скорости рыхлое тело в синих майорских погонах, разбросав по мостовой детские тела и ничего не оставив от красивого женского лица грубыми резиновыми протекторами. Даже не затормозив, промчался дальше, весело болтая по мобиле, на фоне струящегося из динамиков шансона и медленно посасывающей разбухший майорский член проблядью. Громкий репортаж. Свидетели. В итоге – строгий выговор и перевод на другую должность. Откупился. Смягчили статью. Подтасовали факты. А Он хотел справедливости. Разыскал его через полгода. Дождавшись, вечером встретил его выходящего из сауны, все такого же рыхлого и веселого, в обнимку с новой блядью. Их взгляды на секунду встретились и холодная сталь, раздвинув жировые складки, остановила сердце майора. Он отпустил рукоятку. Майор, цепляясь за Его одежду, блуждая испуганными глазами по рукоятке и Его лицу, обмяк и хрипло завалился в снег. Блядь, прислонившись боком к забору и, прижимая руки к лицу, истошно-пронзительно, на высокой ноте, верещала: «А-а-а! А-а-а!». Он сел, на еще теплое тело, спокойно, закурил, посмотрел на красный снег и улыбнулся, глядя в высокое темное небо посыпанное звездами. Был суд. Срок. Отметка в паспорте и свобода, которая встретила его пустотой. Пошло не так как думали: золотые руки, работал на фрезерном станке. Творил. Жил. А его подвыпивший приятель, пошутил и слегка, хлопнул по плечу. Пальцы размолотило в фарш, пальцы скульптора, пальцы художника. Как мечтали… А ведь им говорили, что они чудесная пара, им предрекали радужную жизнь, они были согласны. Только доктора сказал, что у нее не будет деток. Он говорил, что останется, что главное – это их любовь, клялся, признавался, утешал, говорил, что ничего страшного, что главное, что они вместе. Она верила ему, отдавала себя всю ему. Он улыбался и целовал ее прозрачные теплые руки. Потом она увидела его с другой. Он сознался. Сцена прощания без слов. Он, собрав небольшой чемодан, закрыл за собой дверь. Он ушел. Она осталась одна. У него уже двое детей. У нее ни одного. Как надеялись, что все получится, должна быть правда, искали ее, боролись. Да вот только правда не приносит дивидендов. Если хочешь нравиться – то нужно обманывать. Только не каждый может обманывать. Кто-то не смог. И от них отвернулись жены, дети, друзья, все. И он остался один со своей несбывшейся мечтой. И годы уже не те. Да и мечта с течением времени немного потускнела, затушевалась. Эти люди одиноки. Для них твоя фантазия о том, что все люди в один прекрасный день исчезли, для него – реальность. Они никому не нужны. Быть может, ты обращал внимание, что часто возле таких людей брошенные домашние животные, обычно собаки. Ты смотрел в глаза этим собакам? Ты видел, сколько в них грусти? Они служили верой и правдой своему хозяину, охраняли его имущество, имели теплую конуру, миску и сладкую кость. Да, за это собачье счастье приходится платить свободой, которая определятся длинной цепи. Но вот пес состарился. Зрение его притупилось. Зубы выпали. Нюх пропал. Лай еле слышен, так не лай, а хрип. И его выгоняют. За что? За то, что он отдал всю свою жизнь для человека, пожертвовав свободой. Человеческая благодарность. Посмотри в глаза этим собакам. И они тянутся друг к другу. И, быть может так, они делают друг друга немного счастливее. Две, брошенные души дрожат и жмутся друг к другу, когда приходят холодные осенние вечера, разговаривают друг с другом, понимают друг друга, кормят друг-друга, медленно бредя вдоль переполненных мусорных контейнеров с разбегающимися серыми крысами. А однажды кто-то из них не проснется. Собака будет долго сидеть и ждать, пока проснется его друг, даже будет трогать его аккуратно лапой, осторожно лизнет руку, лицо. Ткнется мордой в руку. Холодная. И все поймет. И завоет. Грустно, грустно завоет. А потом свернется рядом калачиком и никуда не уйдет. Некуда ей теперь идти, не к кому. А может, не проснутся оба. Так даже лучше. И ты не увидишь, проходя мимо них, как пар поднимается от их лиц. Два настоящих друга. Брошенный человек и брошенная собака. И где-нибудь, на той стороне реальности, они попадут в мир сбывшихся надежд. Собака – в собачий рай, а человек – в свой. Каждому – свое.

Сцена 2.1.5

В ней Мы узнаем, что такое настоящая грязь

Еще затяжка. Задержка вдоха. Медленный выдох для усиления эффекта. Кто-то приходит в муниципальную аптеку №12 и покупает шприц. Идет на рынок и покупает Ступинский мак, любезно производимый под контролем ФСБ, например. Идет в бытхим и покупает растворитель марки «Б». Вот и все что нужно, чтобы в результате нехитрого процесса превратить эти простые компоненты в несложное химическое соединение: кружечка, стеклышко, газовая горелка, кухня с плотными занавесками. Современные алхимики. Героинщики. Теофедринщики. Винтари. У них свой утренний чай. Особый. Через вату в шприц фильтруется грязь. Вата выжимается и не выбрасывается: пойдет на вторяки. Еще вата. Еще вата. И грязь – очищается. Из грязи – да в князи? Но это иллюзия. Тело пронзает тонкое стальное жало, оно лезет под кожу все глубже, оно ищет кровопровод. Находит. Проникает. И в кровь начинают поступать, посредством легкого нажима на поршень, кубические миллиметры катализатора иллюзий. Движение по вене псевдовещества начинается. Голос падает. Глаза мутнеют. Моторика замедляется. Теперь он может все. Не ведая страха. Лекарство от страха уже начало свою работу. Люди бегущие от мира. Бегущие от себя. Людям, которым не интересно, что дальше. Они остановились на одной странице и читают ее снова и снова. Зачитывают. Затирают до дыр. И в теле появляются незаживающие раны, а в душе дыры, которые он пытается залатать грязью. Внешнее – это проявление внутреннего. Они начинают гнить. Гнить изнутри. Они медленно себя умерщвляют. И им это нравится. Это как езда на карусели, вроде, как и картина движется, да только ты-то на месте. Динамическое спокойствие. Человек останавливается. «Под лежачий камень – вода не течет». Человек сохнет. Посмотри на этих людей. Немного пружинящая походка с практически неподвижными руками Мямлящая, медленная речь. Невидящие глаза. Он не знает, куда ему идти, его глаза заволокло. Он ходит по кругу, вводя себя с удовольствием удовольствие, вводящее его в заблуждение. У некоторых хватает сил это остановить. Прервать день сурка, который начинается с поисков на лекарство (вымогательство, афера, кража, грабеж, убийство), поиск аптекаря (такси, ночные поездки, странные люди, цыгане, перевозка, милиция, посты, собаки, отсутствие документов, внешний осмотр – взятка, пропустили), приготовление (кружка, стекло, огонь, компоненты), потребление. Хорошо, если получилось и хватило всем. Ведь обычно мутят на толпу. А если нет? Если кому-то одному повезло, и он тихо раздобыл, тихо сделал и тихо потребил: подозрения, обвинения, ревность, оправдание: «Да ты че!? Ты на меня глянь: я че вжаленый по-твоему что-ли, а? Ты че!?». Обман, недоверие. Друзья на дозу. И снова. 7 дней в неделю. Изо дня в день. Год. Годы. Жизнь, как недочитанная, страшная повесть. Остановившийся отрывной календарь. И не имеет значение время года, да и вообще, мало что и мало кто имеет хоть какое-то значение. Это то, что за гранью абсолютного эгоизма. Обратная его сторона. Жизнь переступивших ее – страшный сон для трезвого, верящего в доброту, справедливость и взаимовыручку. Окунусь в среду – и ты поймешь и сможешь, может быть, дать ответ на вопрос «зачем». Я называю это практической философией. Пройтись по краю, чтобы предостеречь, остановить других. Показать, как можно любить красоту осени, где каждый новый день, вызывает в тебе такие разные чувства. Когда можно просто сидеть в удобном старом кресле и жадно вдыхать особый октябрьский воздух. Показать, как можно слышать себя и то, что вокруг себя, а не только себя в себе, внутренний голос, с которым ведешь диалоги на тему раздвоения личности и, глядя в зеркало, утешаешь себя, что это всего лишь шизофрения, а в остальном все нормально. Дать возможность раскрыться для других, быть открытым для нового, не переставать удивляться. Разум – как парашют: работает, когда открыт. Некоторые, фыркая, бросают через плечо: «Как ребенок…». А разве это плохо? Дети это плохо? Плохие дети? Глядя на нас, дети – учатся, глядя на детей – мы удивляемся. Удивляемся себе? Удивительное непохожее ни на одно другое утро. Великолепный абзац.

Сцена 2.1.6

В ней Мы коснемся вопросов влияния социальной среды на воспитание и формирование Вашей личности и постараемся понять что такое «принцип решета»

Пятка закончилась. Нуя и чудно. Где мой чай. Вот он. Так приятно греет руки фарфоровая емкость. Немного замерз. Глоток ароматного чуть терпкого напитка, а то, что-то в горле пересохло. Отлично! Тепло разливается по организму, проникая в каждую клеточку. Дай бог здоровья чаеделам. Хорошие люди. А ведь сегодня еще работать. Время терпит. Кто никуда никогда не спешит, никогда никуда не опаздывает. Куда действительно спешить. Хлеб насущный толкает, разве что. Хочется иногда вводить в себя белки, жиры, углеводы, минералы и разного рода витамины, для целей исключительно: поддержать тлеющую жизнь в увядающем теле, да чтобы хватило сил заварить чай и встретить гостей. Хотя, иногда, хочется остаться совершенно одному. Насладиться покоем. Созерцать. Тогда все лишние. Но и все время быть одному не для каждого, а с другой стороны, и среди себе подобных находится долго невмоготу. Разрываешься между одиночеством и коллективом. Дилемма. Пытаешься нащупать эту золотую середину. Но уж очень она тонкая, как папиросная бумага, скользкая как квадратный лед из морозильника, и тебе стоит больших усилий не стать сволочью. Рамки. Обычаи. Традиции. Устои. Культура. Но не выдерживаешь. Это как взлет и приземление. Проявляешь себя, заставляя страдать тех, кто рядом с тобой, порой даже без чувства сожаления, порой с раскаянием и самобичеванием. Не жалея эмоций и сил ты рушишь, крушишь, режешь по живому и тебе нравится это. Обычный человеческий садизм. Ведь если бог создал тебя по образу и подобию своему, то, значит, человек не обязан быть добрым и справедливым, жалеть сострадать, проявлять всегда, постоянно только позитивные качества. Быть плюсом. Но ведь в атоме есть и плюс, и минус, что является самим источником движения. Нет движения – нет жизни. Посмотри на камень. Следовательно, если человек будет только положительным, то должен быть другой человек, только отрицательный, чтобы жизнь продолжалась. В противном случае. Из леса выйдут волки и дикие собаки динго, а единственный оставшийся будет чистым проявлением божественного, в котором ровно половина добра и столько же зла, и как только эти две составляющие единого целого придут в гармонию, перестанут бороться, воссоединяться, что будет тогда? Истина. Чистая подлинная истина. Безумие. Чистое подлинное безумие. Дверь в другое. Гармония, как ключ. Смерть – гармония. И пока я жив, я стремлюсь к гармонии: рискую, пью до беспамятства, употребляю наркотики, люблю, переживаю, наслаждаюсь красотой, наслаждаюсь собой. Кто как. Разные по разному и об одном и том же. Во многих книгах, которые я читал, многие пишут о гармонии. О какой гармонии? Я искал ее в этих книгах. Я прочитал много книг. Хотя понятие «много» тоже весьма условно. А потом я перестал читать такую литературу. Я нашел, то, что искал. Нашел в других. Нашел в себе. Нашел в других как отражение себя. Нашел в зеркале, в которое смотрюсь каждое утро. Хотя, если всмотреться, то возникает вопрос: кто на кого смотрит, и кто с кем разговаривает? Говорят, что доктор в психиатрической больнице отличается от её клиентов, лишь тем, что у него есть ключ ко всем дверям. Универсальный ключ. Найти этот ключ – это полдела. Прежде чем искать, задай себе вопрос: а что ты им хочешь открыть, куда ты хочешь проникнуть? Что это за замок? Человек – открой себя, и тебе откроется, и тебе откроются твое величие и твое ничтожество, твое могущество и твоя беспомощность, твоя сила и твоя слабость, твоя смелость и твоя трусость, твоя щедрость и твоя скупость. Ты поймешь, что ты – эта тонкая работа, красивая мозаика, хрупкая, как карточный домик, который сам возводишь. Но не строй дом свой на песке, ибо придет вода и не устоит дом твой. Если ты в это веришь – это твое дело. Но на чем основана твоя вера? На знании? Знании данным кем? Или просто эта модель тебе ближе всего, твоему мировосприятию и мироощущению. Ты родился, тебя воспитывали родители, по-своему и старались вложить в тебя то, что они хотели достичь, но по каким то причинам у них этого не получилось и ты становишься объектом реализации нереализованных желаний. Мое знание – это моя вера. Ты сирота и не помнишь, кто Ты и от кого, но ведь Ты рос среди людей, и они формировали тебя, они были твоими родителями, ведь в конечном счете, они – часть общества и ты формируешься и будешь это делать под его постоянным воздействием, воздействием его принципов, зачастую принципов большинства, однако далека не всегда верных, под воздействием его правил, которые хочется нарушить, под воздействием его знаний и его веры, веры, пока чаще в деньги. К сожалению пока. Вот Ты ходишь в детский сад, в школу, в институт, где на тебя влияют разные люди и обстоятельства, которые медленно формируют тебя, незаметно для тебя самого лепят из тебя члена общества, социума. Навязывают взгляды и стереотипы. Иногда ты сопротивляешься, а что-то принимаешь как само собой разумеющееся. Ты попадаешь в ситуации, где нужно было бы проявить характер, а ты проявил слабость и потом коришь себя за это, и мысли эти преследуют тебя, ты изводишь себя, доводишь до умоисступления в отчаянном поиске выхода из создавшейся ситуации. И ты вспоминаешь о том, что есть сила. И ты впадаешь в молитву, придуманную самим собой, огораживаешь себя амулетами и образами от страха, который полностью завладел тобой и тянет из тебя сок, питаясь твоей духовной слабостью. Тобой понукают. Тобой управляют, и ты, безропотно подчиняешься. Машешь после драки кулаками. В фантазиях ты силен, ловок, смел. Ты укрепляешь свои фантазии. Смотришь по вечерам, заплатив, тайком взятый из бабушкиной пенсии рубль, слегка подвыпившему хозяину видеосалона на первом этаже дворца культуры работников химической промышленности, фильмы гонконгских режиссеров с незатейливыми сюжетами и костюмированными спортсменам в главных ролях. Ты платишь рубль за мечту. Ты выходишь после сеанса в легкой эйфории. Ты оживленно обсуждаешь с друзьями особенно захватившие тебя моменты и даже пытаешься имитировать трюки и фортели. Фильм по дороге домой пересказывается и смакуется. И удовольствие не меньшее чем при непосредственном просмотре. Постепенно компания уменьшается, и страсти утихают. Ты долго будешь смотреть в темный потолок, фантазируя победу над своим врагом. А утром, придя в школу, ты снова расскажешь и не раз и не одному. Ты расскажешь о себе, но о нем. Ты лох. А враг твой это ты сам. А тот, кого ты считаешь своим врагом – твой учитель. Вот только учишься ты без особого желания, и за это тебя наказывают. Наказывают за непослушание бабушке. Наказывают за воровство. Наказывают за садизм к животным. Ну, подумаешь, червячка загубил, на крючок живьем насадил. Ну, подумаешь, муравьишку затоптал. Ну, подумаешь, лягушонка подпотрошил. Ну, там баночки консервные кошечке за хвостик подвязал. В птичку из рогатки, мышку в ведро с водой, и вот она уже захлебываетс, а ты ее достаешь, терпеливо ждешь, пока она отдышится, чуть отойдет и снова ее в ведро. Так это ж и есть процесс изучения окружающего мира. Так это же все тяга к познанию, за которой скрывается обыкновенный детский садизм. Тогда и Ты заслужил это. Так кому же Ты тогда молишься? Какому Богу? Кому? До кого ты хочешь достучаться? До себя. Но ты этого пока не понимаешь. 1988 год. А в параллельном, старшем на два года классе, пропала девочка. Обычная девочка, каких в школах миллионы. Пропала. Искали классом. Искала милиция. А нашел случайный прохожий. Одну. В лесу. Чуть присыпанную землей. Молодую. Обычную девочку из девятого класса, обычной средней школы из небольшого провинциального городка. Мертвую. О смерти слагались легенды, легенда обрастала ужасающими подробностями, слухами и домыслами, которые были близки к истине. Обычные одноклассники. Ее одноклассники. Медленно ее убивали. Очень медленно. А она просила их: сначала не делать этого. Им нравилась то, что их просят, умоляют. Они чувствовали свое могущество, свою власть распорядиться чужой жизнью. И они наслаждались медленно убивая. А потом им стало неинтересно. Неинтересно просто убивать. И голос говорил с ними. С ними говорил их Бог. Бог, которому они молились, к которому взывали, в которого безропотно верили. Он говорил им, что ему нужна ее кровь, и они сделали это. Поставили точку: медленно вскрыли вены грязным битым бутылочным стеклом и смотрели, как из нее в обычную банку из-под вишневого компота вытекает ее жизнь. И она смотрела на них угасающими темными глазами. А ведь она была простой девушкой, которая мечтала окончить школу, найти настоящую любовь, стать счастливой матерью и сделать эту жизнь чуть лучше, чуть красивее, чуть добрее. Подарить новую жизнь. Она так этого хотела, она так об этом мечтала. Она мечтала жить. А они пили ее жизнь, смакуя и смеясь, понося ее грязной бранью, наступив ногой на горло. Сильные крепкие парни. Так им сказал их Бог. Так они сказали. Одни из них сошел с ума. Другого нашли мертвым в камере тюрьмы. Третий не просидел и года. Они искали своего Бога. Искали свою справедливость. Какая она – справедливость? А эта девочка, в чем ее вина? Такие сложные вопросы. Есть ответы, варианты, версии, мнения, суждения, догадки, доводы, доказательства, аргументы, факты. И все это уходит как вода жизни в песок бытия, которое жадно поглощает, требует еще и еще, снова и снова. Ненасытная. Бездонная. Жизнь – это решето. Что это значит? Тут Тебе есть над чем подумать…