скачать книгу бесплатно
– Родион Гронский, – и слегка пожал бледную влажную руку доктора.
– Ну что ж! – воскликнул тот с преувеличенным энтузиазмом. – Теперь, когда с церемониями покончено, приступим к делу! Напомните, вас интересует?..
– Анна Левчук, – напомнила Алина. – Поступила двадцать девятого сентября.
Доктор Зельц поднял вверх палец:
– Обратимся к гроссбуху! – и как-то странно, боком, засеменил к железным шкафам, открыл дверцу одного из них и, что-то бормоча, стал рыться среди плотных рядов толстых прошитых регистрационных журналов. Гронский и Алина терпеливо ждали.
Наконец Зельц нашел нужный журнал, отнес его на стол, раскрыл и стал водить маленьким толстым пальцем по разлинованным страницам.
– Аня Левчук, Аня Левчук, где же ты, где, Аня Левчук, – то ли бормотал, то ли напевал он. – Ах, вот! Нашел! Пойдемте за мной!
Он открыл железную дверь с маленьким окошком вверху, и Гронский с Алиной вошли вслед за своим странным провожатым в помещение морга, представляющего собой длинные анфилады больших холодных залов, с прозекторскими столами посередине и бесконечными рядами морозильных шкафов вдоль стен, чьи квадратные дверцы были похожи на могильные плиты колумбария. Доктор Зельц, немного подпрыгивая, семенил впереди и наконец нашел нужный холодильник в ряду таких же других. Гронский и Алина встали по обе стороны от него, и доктор, отперев замок, взялся за ручку.
– А вот и наша Анечка! – сказал он бодро и выкатил носилки из холодильной камеры.
Носилки были пусты.
Несколько секунд все трое молчали, глядя туда, где должно было быть мертвое тело.
Доктор Зельц побледнел еще больше, так, что его рыхлая физиономия стала бледно-зеленой, и мелко затрясся всеми своими пухлыми телесами.
– Здесь ничего нет, – холодным, как воздух морга, голосом резюмировал Гронский очевидный факт.
– Это… какая-то вздорная нелепица… ошибка… – забормотал Зельц, мелко перебирая пальцами дрожащих рук.
– Где тело, доктор?
– Я сейчас! Одно мгновение! – почти выкрикнул Зельц и с неожиданной прытью помчался назад, бесшумно перебирая ногами в стоптанных бесформенных башмаках. – Я мигом!
Гронский и Алина молча проводили его взглядами. Хлопнула железная дверь морга и воцарилась тишина, только монотонно гудели лампы дневного света, заливая помещение неживым ярким светом.
Доктор Зельц вернулся через минуту, неся в руках регистрационный журнал. На лице его сияла неуместно широкая улыбка.
– Я же говорил, – запыхавшись, сказал он, – чистая нелепица! Ошибочка вышла! Небольшая путаница – я виноват, каюсь. Перепутал Анну Левицкую с вашей Анечкой Левчук.
Он смущенно захихикал.
– Тут должно было быть другое тело, а Левчук… Левчук… – Зельц сделал несколько быстрых шагов вдоль холодильников. – Вот здесь!
Он распахнул еще одну дверцу, выкатил носилки и театральным жестом откинул пластиковую простыню.
– Вуаля!
На металлических носилках лежало обнаженное тело худенькой темноволосой девушки. Черты лица заострила смерть, между маленьких грудей с торчащими сосками зияла на совершенно белом теле огромная страшная рана, кое-как прихваченная крупными стежками черной суровой нитки. Еще один разрез, тоже наспех заштопанный, протянулся поперек горла под подбородком. Руки, ноги, бока были покрытыми другими ранами – рваными и глубокими.
– Она? – спросил Зельц.
– Да, – сказала Алина. – Это она.
– Ну вот видите, как все чудесным образом разрешилось! – воскликнул Зельц. – Вам помочь довезти каталочку до стола?
Алина кивнула, и доктор Зельц засуетился, вытягивая носилки из холодильника и устанавливая их на колеса каталки.
– А где в таком случае тело Левицкой, доктор? – подал голос Гронский.
– Что? – обернулся Зельц. Его лицо снова стало наливаться нездоровым зеленоватым цветом.
– Если в пустом холодильнике должно было быть тело, как вы сказали, девушки по имени Анна Левицкая, то где оно? Камера ведь пуста.
– Ну… – Зельц опять затрясся и суетливо принялся возиться с каталкой. – Наверное, уже забрали… родственники… или на экспертизу.
– Вы позволите? – Гронский протянул руку, указывая на журнал, который Зельц сжимал под мышкой. – Он все равно вам сейчас мешает.
Зельц воровато обернулся и бросил на Гронского быстрый взгляд. Алина тоже посмотрела: тот возвышался над доктором в своем монохромном одеянии, белой рубашке, черном галстуке и смотрел на него в упор холодным взглядом серых глаз.
– Извольте. – Зельц, поколебавшись секунду, все же протянул журнал. Гронский взял его, отошел в сторону и стал читать записи. Тем временем Алина с помощью доктора Зельца уже перенесла тело девушки на стол. Гулко щелкнул выключатель, над столом вспыхнули мощные хирургические лампы. Зельц отбежал за угол и скоро вернулся, катя перед собой дребезжащий столик с инструментами.
– Вам санитар и ассистент понадобятся?
Алина не успела ответить.
– Тут указано, – снова заговорил Гронский, – что Левицкая Анна Юрьевна, двадцати лет, была доставлена в морг восемь дней назад с диагнозом «острое отравление лекарственными препаратами седативного действия, повлекшими смерть». Самоубийство. Кроме того, отмечено, что родственников у покойной нет, как отсутствует и запрос на погребение тела силами государственных служб. Никаких отметок о передаче тела куда-либо тут тоже нет.
Зельц стоял молча, глядя на Гронского, как кролик на удава, и мелко трясся. Потом затравленно оглянулся на Алину, но та тоже смотрела на него – внимательно и молча, ожидая ответа.
– Слушайте, – суетливо забормотал Зельц, – ну что такое? Ну ведь нашли мы вашу девушку, так? И эта найдется, не тут, так где-нибудь. Ну вот что вы к ней прицепились? Дело-то житейское, тут вот их сколько, сотни и сотни, ну, записали что-то не так… Если уж вы так настаиваете, ну дайте мне свой телефон рабочий, я все выясню и вам позвоню, хорошо? А сейчас позвольте журнальчик обратно, с вашего разрешения…
Зельц боком осторожно подобрался к Гронскому и протянул руку. Гронский некоторое время молча смотрел на него.
– Сообщите мне о результатах ваших поисков через Алину Сергеевну. – Гронский кивнул в сторону удивленно посмотревшей на него Алины. Зельц тем временем уже ухватился за краешек регистрационного журнала и тихонько тянул его на себя. Гронский придержал в руке толстую картонную обложку и, глядя в глаза Зельцу, негромко и веско сказал:
– Мы в ФСБ очень интересуемся случаями смерти одиноких молодых девушек, чьи тела поступили на хранение в морг с минимальными повреждениями. Так что ищите тщательнее.
Зельц все-таки выдернул журнал у него из рук и молча засеменил к выходу.
– Санитара я сейчас пришлю! – крикнул он от самого выхода и поспешно скрылся за лязгнувшей дверью.
Некоторое время Алина и Гронский молчали.
– Ну и тип, – сказал он.
– Я же говорила, со странностями, – ответила Алина и показала в сторону столика с инструментами. – Тут есть еще комплекты перчаток, воспользуйтесь, если хотите участвовать во вскрытии. И снимите пальто, наденьте халат как следует.
Гронский покачал головой и склонился над телом.
– Нет, это лишнее.
– А что так? – прищурилась Алина. – Вы же должны были привыкнуть к виду покойников, при вашей-то работе.
Гронский снова покачал головой, продолжая внимательно и как-то скорбно изучать раны на вытянутом вдоль холодной поверхности прозекторского стола худеньком девичьем теле.
– Дело не в этом. Мне было важно взглянуть, посмотреть своими глазами. Одно дело – фотографии и ваши объяснения, пусть даже очень подробные, и совсем другое – увидеть все вот так…
Он снова провел взглядом – от разрубленного горла до изувеченных тоненьких ног.
– И что? – поинтересовалась Алина. – Теперь вам станет еще проще найти убийцу?
– Нет, – ответил Гронский. – Боюсь, что теперь все станет только сложнее.
* * *
«Колдовство и святость – вот две единственные реальности. Каждая представляет собой экстаз, уход от обычной жизни. Духовный мир нельзя свести лишь к высшему добру, но в нем обязательно представлены и носители высшего зла. У обычного человека не больше шансов стать величайшим грешником, чем величайшим святым. В большинстве своем мы всего лишь равнодушные, посредственные, смешанные создания, и следовательно, наши пороки и наши добродетели одинаково посредственны и не важны. И вот что я вам скажу: наши высшие чувства так притупились, мы так погрязли в материализме, что, столкнись мы с подлинным злом, мы, вероятно, вряд ли сумели бы его распознать».
Я отрываю взгляд от книги и потягиваюсь, с хрустом разминая затекшие плечи и спину. Небольшой уютный читальный зал редких книг Большой академической библиотеки похож на помещение кафедры университета: простые рабочие столы, несколько застекленных витрин с выставкой тех самых редких изданий, картотечные шкафчики, спокойный желтоватый свет ламп под потолком, тяжелые шторы на высоких окнах. За окном, с высоты пятого этажа, видны мокрые железные крыши, темнеющее небо и дождь.
Я вздыхаю, опускаю голову и дочитываю страницу: «Так как очень трудно стать святым, остается стать сатанистом. Это одна из двух крайностей. Можно гордиться тем, что тебя ценят за преступления так же, как святого ценят за добродетели. Чтобы отождествиться с любым из этих направлений, требуется колоссальная концентрация и железная воля. Такие люди, выбравшие худший путь, и становятся вампирами».
Я провел здесь весь вчерашний день, после того как оставил Алину в морге с телом очередной несчастной жертвы, и три часа сегодня, с самого открытия читального зала. В кои-то веки пригодилась моя кандидатская степень по филологии, а направление для исследований от имени несуществующего университета я изобразил сам за полчаса, придумав и название, и герб, и рисунок печати. Передо мной на столе лежит высокая стопка книг, разной толщины, но с одинаково состарившимися переплетами, покрытыми патиной времени, и толстый блокнот, который я исписал заметками уже до половины, нисколько, впрочем, не приблизившись к разгадке личности того или тех, кто может стоять за кровавыми преступлениями последних месяцев и убийством Марины.
Начиная свои поиски, я исходил из того, что убийца, кем бы он ни был, прекрасно знал, что и зачем делает. Даже если принять версию Алины о том, что во всех случаях действовал безумец, сумасшествие его было упорядоченным, поведение – не импульсивным, а значит, должна быть четкая основа для того, что он совершал. И вот эту основу я и намеревался найти. Мне нужно было понять, кто он по образу мыслей, кем является или кем себя возомнил. За исходные точки я принял кровь, слитую им у своих жертв, вырванные сердца, и отдельно – другие изъятые органы, и новолуние, как время совершения убийств. Проще всего было начать с крови и сердца: их потребление практиковалось с древнейших времен во множестве культов и культур, и первыми прочитанными мной книгами стали те, которые были посвящены вопросам вампиризма и красной магии крови.
Голова у меня слегка гудит от огромного объема информации. Ночью мне с трудом удалось заснуть: тревожные и неприятные сновидения приходили одно за одним и настойчиво будили меня, словно изгоняя из царства сна, которое было их законной территорией. Только под утро, в тот час, когда голоса утренних птиц обычно заставляют нечисть вернуться в свою тайную обитель, мне удалось забыться тяжелым, похожим на оцепенение, сном.
Уже второй день я словно являюсь зрителем какого-то бесконечного «данс макабр», танца мертвых, с участием безумных потрошителей, древних жрецов, выходцев из могил и членов тайных мистических орденов. Как будто огромный пласт реальности, которому отказали в праве на существование в современном, духовно оскопленном мире, открылся моему взгляду. Эти знания, учения, факты были кем-то заживо погребены и объявлены мертвыми, и я ходил по этому огромному кладбищу, склоняясь к могилам и читая то краткие, то пространные эпитафии на могильных плитах, стараясь угадать, что скрыто там, под толщей холодной земли. Но это кладбище древних традиций и знаний только со стороны казалось заброшенным и поросшим сорной травой забвения. На самом деле было заметно, что за всеми могилами ухаживают чьи-то умелые руки, а я как будто чувствовал на себе внимательные и недобрые взгляды, провожавшие меня, чужака, зашедшего туда, где не рады гостям. И чем больше времени я проводил, погружаясь в чтение написанных столетия назад книг, чем дольше бродил по ментальному кладбищу оккультных знаний, тем больше крепло ощущение, что сами его обитатели объявили себя мертвыми, чтобы успокоить живых. Они прикинулись легендами и сказками, которые не нужно воспринимать всерьез – ведь тогда никто всерьез не воспримет и их тайны, а значит, сами эти тайны будут в безопасности. Они сами себя депортировали из реальности, лишь иногда возвращаясь обратно в ночной тиши и прячась за карикатурными муляжами и выдумками, которые заняли их место в сознании людей. Они бы и смерть объявили ложью, если бы она не напоминала о себе так настойчиво. Я просматриваю некоторые из своих заметок:
Древнеримский писатель Плиний Старший: «Страдающие падучей болезнью пьют даже кровь гладиаторов непосредственно из ран, точно из живых кубков».
Гален, живший во втором веке после Рождества Христова, пишет о своем коллеге, враче Ксенократе: «Он описал с большой смелостью, ссылаясь на собственный опыт, какие болезни могут быть излечены употреблением человеческого мозга, мяса, печени и костей черепа… наконец, употреблением крови».
Маршал Жиль де Ре. XV век. Один из ближайших сподвижников Жанны д’Арк. Исторические факты.
«Жиль де Ре привык купаться в крови, разрезая свои жертвы и ложась между ними. Иногда он опускался на колени перед горящими телами и смотрел в лица, освещенные лижущими их языками пламени; он любил созерцать головы, которые были засолены в сундуках, “самые красивые, чтобы сохранить их подольше” и целовать их в губы».
Он же: «Имя первой жертвы Жиля де Ре неизвестно. Говорили, это был мальчик, которого однажды вечером заманили в замок, и когда в потайной комнате де Ре удовлетворил свою противоестественную страсть, они с Прелати задушили несчастного ребенка, вырвали сердце из его еще теплого тела, принеся его, содрогавшееся и трепетавшее в агонии, в жертву демону, которого они вызвали с помощью магических заклинаний».
И еще: «Согласно поздним описаниям его преступлений, сам Жиль описывал ритуалы, которые ждали его жертв: сначала их раздевали, затыкали рот кляпом. Жиль ощупывал их, осматривал, удовлетворял свою похоть, а потом наносил удары кинжалом, расчленяя тела на части. Иногда он вскрывал живот, принюхивался к внутренностям, руками расширял рану и садился в неё. Купаясь в тёплой кашице, он поглядывал через плечо, стараясь не пропустить последний спазм своей жертвы. Он заявил позже, что “ничто не доставляло такой радости, как человеческие муки, слезы, страх и кровь”».
Примечание: разместить на форуме любителей фильма «Сумерки».
Эржебет Батори. XVI век. Венгерская «Салтычиха». Ванны из крови молодых девушек для омоложения. Из протокола следствия:
«…было видно, что они все черны как уголь, потому что кровь запеклась на их телах. Всегда было четыре или пять обнаженных девушек, и слуги, вязавшие хворост во дворе, видели, в каком они состоянии. Эржебет обычно обжигала девушкам щеки, грудь и другие части тела, наобум тыча раскаленной кочергой. Время от времени собственными руками открывала им рот так резко, что его углы разрывались. Графиня вгоняла им под ногти иголки, приговаривая: «Маленькая сучка, если ей больно, она сама может их вытащить!» Пол ее спальни приходилось посыпать золой, иначе графиня не могла пройти через широкие потоки крови к своей постели».
Катрин Ла Вуазьен. XVII век, Париж. Производила подпольные аборты (в ее саду в Сен-Жермене было найдено 2500 закопанных детских трупиков и неразвившихся эмбрионов), торговала любовными эликсирами и ядами. Ее сообщник (наставник?) аббат Гибур поклонялся дьяволу, целых два десятилетия практиковал черные мессы, используя для этого заброшенную церковь Сен-Марсель. Во время черных месс Гибур неоднократно убивал детей, которых покупал у обитателей нищенских кварталов Парижа за 5–6 ливров. Алтарем для мессы служил живот обнаженной женщины. Аббат Гибур добавлял младенческую кровь в облатки для совершения сатанинской мессы. Согласно рецептам черномагических инкунабул, ее использовали и для омоложения богатых клиентов. Гибур брал с них по сто тысяч ливров.
Монтегю Саммерс, исследователь феномена вампиризма. XIX век.
В особую категорию вампиров Саммерс включил 14-летнюю девочку из Франции, которая любила пить кровь из свежих ран, а также итальянского бандита Гаэтано Мамоне, у которого имелась «прекрасная привычка припадать губами к ранам своих несчастных пленников», и бесчисленных каннибалов всех времен и народов. Сюда же он относил и тех, кто питал аналогичное пристрастие к трупам, а не к живым людям. «Вампиризм представляется в более ярком свете, это вообще какое-либо осквернение трупов, и нет преступления более ужасного и отталкивающего».
Герметическое Братство Луксора.
«Эти маги также используют кровь (чей запах привлекает психических сущностей), желчь (будучи сожженной, она вызывает галлюцинации), кости (кремация и использование пепла), а также жидкости, выделяющиеся из трупов в первые часы после смерти. Это – избыточная физико-сексуально-химическая субстанция, которую душа не успела потратить во время жизни».
Орден Рубиновой Розы и Золотого Креста Самуэля Мазерса, основанный в 1898 году, в ритуалах которого использовались знания, почерпнутые в «Книге священной магии Абра Мелина», 1458 года издания. Мазерс был осужден в 1911 году за убийство, а точнее, за то что «совершил акт вампиризма с целью продления жизни». Вампиризм Мазерса и его последователей основывался на каббалистических представлениях: жизнь как бы растворена в крови, которая обладает многими магическими свойствами.
Цепи Мириам, Джулиано Кремерц. Кровавые ритуалы с целью сознательного контакта с нечеловеческими сущностями, снабжающими адептов экстраординарными возможностями – в том числе и бессмертием в подлунном мире.
И еще сотни страниц: снова тайные общества, античные мистерии, упыри, поднимающиеся из могил в глухих деревнях, каббалистические знания, кровавые безумцы викторианской эпохи, пьющие кровь и разрывающие плоть своих жертв среди железа и смога наступающего нового времени. Но ни следа системы, которая оправдала бы изъятие из тела жертвы еще и почек с селезенкой. Ни одной зацепки, которая могла бы указать на то, что неизвестный потрошитель из петербургских дворов следовал какой-то определенной методике, а не был и в самом деле просто безумцем, чей разум не выдержал вот таких же прогулок по кладбищу древних знаний.
Кроме большого блокнота Moleskin, куда я записываю свои заметки о прочитанном, у меня есть еще один, маленький, с логотипом односолодового виски – подарок Марины. Туда я выписываю все имена с библиотечных карточек взятых мною книг: даже если мне не удастся найти оккультные мотивы, которыми руководствовался убийца, то по крайней мере у меня будут данные всех тех, кто предметно интересовался вампиризмом и кровавыми мистериями прошлого и настоящего. Мне пришлось применить все свое обаяние, чтобы убедить милейшую заведующую читальным залом редких книг в том, что мне просто необходимо знать своих коллег, работающих по той же теме, – конечно, исключительно для консультаций и обмена опытом. Теперь маленький блокнот тоже заполнен до половины, и позже я составлю список тех фамилий, которые встречаются чаще всего. Впрочем, я сомневаюсь, что кто-то из этих людей окажется двухметровым гигантом с кривым тесаком в руках.
Я смотрю на лежащую передо мной стопку книг. Иоганн Цопфеус, «Рассуждение о вампирах подчиненных», прекрасное издание Галле 1733 года. Хорст, «Сочинения и гипотезы по поводу вампиров». Филипп Рор и его объемный «De Masticatione Mortuorum» 1679 года. Иоганн Харенберг, Джузеппе Даванцатти, Огюстен Кальме – все книги изданы не позже XVIII века. Отдельно лежат несколько страниц «Некрофилии»
Брауна – доклад, сделанный в 1874 году на ежеквартальном собрании медико-психологической ассоциации в Глазго, и книга Михеля Ранффта с романтическим названием «Трактат о мертвецах, жующих снедь в своих могилах», изданная в Лейпциге в 1734 году. Все это уже пора вернуть, но вот что читать дальше?
Я вздыхаю, собираю книги и иду к столу заведующей читальным залом.
– Как ваши успехи? Нашли то, что искали? – Татьяна Ивановна, кандидат искусствоведения, интеллигентнейшая пожилая дама, смотрит на меня через отсвечивающие синевой стекла очков в тонкой золотой оправе.
– Увы, – отвечаю я. – Сегодня тоже безуспешно. Прискорбно это признавать, но, возможно, я исходил из ложных предпосылок еще в самом начале своей работы.
– Какая жалость, – говорит Татьяна Ивановна, покачивая седыми кудряшками. – А напомните мне, Родион Александрович, какая тема статьи?
– «Символика и метафизическое значение органов человеческого тела в контексте оккультных традиций и эзотерических культов», – без запинки произношу я. – Для университетского сборника.
Татьяна Ивановна принимает у меня книги, делает пометки в формулярах, но я вижу, что она задумалась и терпеливо стою рядом, ожидая, когда она снова со мной заговорит. Я понимаю, что она грамотный, сильный специалист, опытный библиограф, и как профессионалу ей самой интересно, чтобы мои поиски завершились хоть каким-то положительным результатом.
– А знаете, что, – Татьяна Ивановна поднимает на меня взгляд своих голубых глаз, – возьмите-ка «Проблемы мистицизма и мистической символики» Зильберера. У нас есть его неплохое венское издание 1914 года. Если уж вы упомянули про символику, то Зильберер – самое то. А там, может быть, и еще какой-то кончик покажется, за который сможете потянуть. Принести вам?..
Впереди замаячила если не надежда, то во всяком случае возможность для продолжения поисков.
– Спасибо огромное, – сказал я искренне. – Конечно, я возьму.
«Кончик», о котором говорила Татьяна Ивановна, показался уже через полчаса быстрого чтения. Я чуть не застонал от очевидности открывшегося направления дальнейших изысканий, тут же мысленно отругав себя за ограниченность и узость мышления. Впрочем, это просто сказалось долгое отсутствие практики аналитической работы. Подобных интеллектуальных нагрузок я не давал себе уже года три, а о научных или литературных опытах и вовсе забыл лет на пятнадцать. И вот теперь отвыкший от такой деятельности мозг работал, как заржавленный механизм, и, конечно, был просто не в состоянии быстро открыть доступ к забытым знаниям, когда-то сваленным в дальних пыльных углах памяти. Прекрасный Герберт Зильберер со своей «Мистической символикой» осветил эти углы ярким светом и стряхнул пыль.
Усталость и гул в голове отступили. Я встал и снова направился к столу.
– Ну и как? – с любопытством спросила Татьяна Ивановна.
– Вы были правы, – улыбаюсь я. – Но боюсь, что теперь мне снова придется вас побеспокоить большим перечнем литературы.
– Я готова, – Татьяна Ивановна явно включилась в азарт поисков следов знаний, едва заметных в тонком прахе времен. Она не знает, что на самом деле мы с ней сейчас идем по другому следу – кровавому и грязному, отпечатавшемуся вполне отчетливо на мокром асфальте дворов-колодцев.
– Мне нужен Альберт Великий и Роджер Бэкон, – говорю я. – Что-нибудь базовое. К ним давайте добавим что-то по герменевтике и еще по алхимии: на ваш выбор, но обязательно с акцентом на прикладном значении алхимической символики. Сможете подобрать?..
– Разумеется. – И с улыбкой победителя Татьяна Ивановна исчезает за дверью хранилища.
