скачать книгу бесплатно
– Это оленина? – спросила я и зачерпнула полную ложку. – Потрясающе!
– Спасибо, – спокойно отреагировала Ребекка. – А вы никогда ее не пробовали?
– Пробовала, но не такую. Мы практически не едим оленину в Штатах, – я снова попыталась разгадать ингредиенты по привкусам: красное вино, чеснок, бекон и что-то еще, но я так и не разобрала, что это. – Что придает рагу сладковатости? Ни на мед, ни на коричневый сахар вроде не похоже…
Тони хихикнул:
– Не ждите, что она раскроет вам свои секреты.
– Ну, конечно же, раскрою. Это джем из красной смородины, – наклонила голову Ребекка. – Вкус отменный, верно. А вы повар?
– Автор гастрономических эссе, – хмыкнула я. – До того как сломать ногу, я работала редактором в одном кулинарном журнале. Собственно, я и сейчас там работаю. Просто взяла отпуск.
– Редактор… – повторил Самир. – А мы знаем этот журнал?
– Не знаю, – Самир не показался мне гурманом, да и откуда ему могли быть известны американские журналы. – «Яйцо и курица», слыхали о таком?
Губы Самира в удивлении выгнулись:
– Правда?
– А вам известен этот журнал?
– Да. У сестры их целая стопка. Она промешана на кулинарной теме. И владеет одним Индийским ресторанчиком.
– О! Я видела его сегодня утром. На вид – первоклассный.
– А то! – воодушевился Самир. – Она столько сил в него вложила. И обязательно захочет познакомиться с вами, когда я ей о вас скажу.
– Надо будет попробовать ее кухню. Северо-индийская или южная?
– Сестра создала нечто особое, совершенно новое. Но лучше ей самой вам рассказать, – Самир снова сосредоточился на рагу, поедая его с аппетитом мужчины, все утро выполнявшего тяжелую физическую работу. Лишь отпив глоток чая, он снова обратил на меня свой взгляд. Невероятно густые ресницы придавали его глазам бархатистость, присущую глазам оленей в окрестностях маминого ранчо. – Должно быть, это очень увлекательная работа.
– Да, – подтвердила я, а в груди что-то больно кольнуло. – Работа интересная. Я скучаю по ней.
– Но теперь, получив такое наследство, вы ведь можете не утруждать себя больше работой? – вмешалась в разговор Ребекка; и не успела я ответить, что не мыслю жизни без работы, спросила: – Кстати, почему известие о наследстве показалось вам нелепостью?
– Не знаю, – запнулась я, подбирая верные слова для описания чувств, что меня тогда обуяли. – Моя мать была художницей и не производила впечатления богатой наследницы. Сколько я себя помню, она жила в одном доме. И… – снова осеклась я, потупив взгляд на руки, опять оказавшиеся на коленях, – она никогда не рассказывала мне о другой недвижимости. Должно быть, тому была причина. Но…
– Что?
– Не знаю. Возможно, мне следует все это выяснить до принятия каких-либо решений.
– Это поместье проклято, чтобы вы знали, – сказал Тони.
– Ну, конечно, как иначе? – откликнулась Ребекка. – Над каждым старым английским домом витает проклятие.
– Проклятие Розмера еще хуже. Оно действует. Все мужчины из этого рода умирают насильственной смертью, – сверкнул глазами из-под насупленных бровей Тони. – Убийства, войны, суицид. Трудно это отрицать.
Я подумала о маме, сбежавшей в Америку:
– А женщины?
– С ними все в порядке. Страдают только мужчины.
– А что за проклятие? – спросила я.
– Его наложила одна деревенская девушка, полюбившая монаха, когда Розмер был аббатством. Она пообещала, что ее дух и после смерти будет тревожить руины церкви. Или колодца. У легенды есть несколько версий, – поведал Самир.
– Я никогда ее не слышала, – сказала Ребекка. – А откуда ты это знаешь?
– Моя бабка состояла в услужении у старой графини после ее возвращения из Индии. Вашей бабушки, – покосился на меня Самир.
Моей бабушки! Мной снова овладело странное ощущение: моя жизнь – как лабиринт, головоломка. Я встретилась глазами со взглядом Самира – открытым, бодрым и, как ни странно, приглушающим вдруг накатившую на меня тревогу:
– А что еще вам известно?
– Немногое. Отец знает больше, – оторвав от хлеба здоровый ломоть, парень опустил его в миску и, придерживая так длинными пальцами, добавил: – Если дождь закончится, мы можем прокатиться после обеда до усадьбы, и вы осмотрите ее. При желании, конечно.
– Сэм, ты меня удивляешь! – воскликнула Ребекка. – Не мужчина, а кладезь тайн и сокровенных знаний!
Самир в ответ лишь слегка пожал плечами. И забавно приподнял брови, помешивая рагу:
– Люди видят только то, что хотят видеть, – произнес он.
Я вспомнила мультфильм, любимый в детстве.
– В бескрайнем лесу… – пробормотала я бездумно и попыталась насвистеть мелодию песенки «Я и моя стрела».
Самир посмотрел на меня; в его взгляде появилось что-то новое:
– Такова жизнь, таковы люди.
Мне захотелось ударить с ним по рукам:
– У моей собаки была кличка Стрела.
– Я догадался бы с первого раза.
Я рассмеялась:
– И у нее была очень острый нос.
– Как наконечник стрелы, летящей в цель, – добавил уже без ухмылки Самир и покосился на меня: оценила ли я его сравнение.
Я снова не сдержала смех.
– Добавки, Сэм? – встряла Ребекка.
– Не откажусь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Словно пожелав склонить меня к сговорчивости, дождь прекратился сразу после обеда. И мы с Ребеккой отправились в путь на ее «Рейндж-Ровере», а кровельщики последовали за нами в рабочем грузовике Тони. В иных обстоятельствах я рискнула бы преодолеть это расстояние пешком, хотя дорога петляла среди полей вверх по довольно крутому холму. Но из-за дождя под ногами хлюпала грязная жижа.
На этот раз мы подъехали к Розмеру с тыла. Дом предстал перед глазами, едва мы свернули за угол. Под лучами солнца, уже прибившимися сквозь низкие тучи, он отливал ярким золотом и выглядел гораздо менее ветхим, чем показался мне накануне. Я узнала и линию крыши, и деревья, стройными рядами отступавшие от него по склонам возвышенности. Все – как на маминых иллюстрациях. Мамочка! Все эти годы она рисовала место, которое давным-давно покинула. О чем она думала? Насколько сильно тосковала по нему? Мое сердце опять сжала боль.
– Красиво, правда? – вклинился в мои воспоминания голос Ребекки.
– Каждый раз, когда я на него смотрю, меня охватывает благоговейная дрожь, – призналась я.
– Слева то, что осталось от садов, – указала Ребекка на подпорные стенки и террасы, спускавшиеся уступами по склону холма. – Они были разбиты еще в восемнадцатом веке и прослыли на всю округу. Старая графиня – полагаю, ваша бабушка – возродила их, но вы видите, как обошлось с ними время.
Я кивнула. Сады поросли густым непролазным бурьяном.
– А справа – фермы. Как видите, они в порядке и полноценно функционируют. Графское семейство никогда не отгораживалось от внешнего мира – и с момента основания поместья часть земель отдали на откуп местным жителям. Здесь до сих пор живут и трудятся несколько семей.
Поля были по-зимнему пустынны, но они эффектно перекатывались вдаль ровными волнами. Повсюду виднелись коттеджи и изгороди, обрамлявшие наделы.
– Сколько людей занимается здесь сельским хозяйством?
– Точно не знаю, – нахмурилась Ребекка. – Этот вопрос надо будет задать Джонатану. Но, думаю, достаточно для уплаты налогов.
– А что они возделывают?
– Большинство – рапс, некоторые – ячмень. А еще разводят овец, – Ребекка указала жестом на дальнее поле, где паслось стадо белых барашков. – Выращивают и другие культуры, но рапсовое масло – главный продукт здешних фермеров, – Ребекка помолчала, давая мне возможность обозреть поля. – Здесь очень красиво, когда все в цвету – ярко-желтые цветы сплошным ковром выстилают округу.
На вершине холма Ребекка припарковалась; мы вылезли из машины. И пока поджидали отставших от нас Тони и Самира, я воспользовалась паузой и немножко прошлась, стараясь размяться и осмыслить увиденное. Все эти фермы и коттеджи – точь в точь как на картинке календаря. Запущенный сад расстелился по склону как истощенная куртизанка, а неподалеку – словно в поклоне – припадала к земле согбенная теплица, отливавшая зеленоватой голубизной в рассеянном свете прохладного дня. «Надо будет осмотреть ее внутри», – подумала я. И, достав телефон, сделала несколько снимков. Меня так и подмывало сделать зарисовки. Но свой этюдник я оставила в гостиничном номере.
Когда я в первый день разглядывала поместье спереди, оно показалось мне заброшенным. Но с этой стороны мои глаза узрели множество признаков жизни. У крыльца строения, которое я посчитала кухней, подремывали в ожидании весны огородные грядки.
– Кто там живет? – поинтересовалась я.
– Смотрители поместья, – ответила Ребекка. – С тех самых пор, как ваша мать с братом исчезли. Сколько уж лет прошло? Сорок? Пятьдесят? …Но сейчас они, по-моему, в отъезде.
«Опять «брат»! Надо бы побольше о нем узнать», – сделала я зарубку в памяти. Но почему поместье досталось мне, если на него могли претендовать дядя или его наследники?
– Здесь особо не за чем присматривать. Почему они не следили за состоянием дома?
Рядом со мной возник Самир:
– Они делали, что могли. Дом начал ветшать еще до отъезда владельцев. Ваша бабка ненавидела усадьбу и мечтала о ее разрушении.
– Но почему?
Самир скосил на меня глаза, и я поняла, насколько высоким он в действительности был.
– Это длинная история. Пойдемте! Давайте заглянем внутрь.
– А что – ключ не нужен?
– Нет. Замок сломан.
– Я несколько лет прожила у подножия холма и не знала, что можно зайти внутрь! – в возбуждении фыркнула Ребекка. – Тони, ты идешь?
Кровельщик закурил и потряс головой:
– Я вас здесь подожду.
Заколебавшись, Ребекка перевела взгляд с Тони на дом, с дома на нас и обратно на Тони:
– Мне не терпится осмотреть его изнутри.
Едва кивнув, Тони выпустил изо рта облачко сигаретного дыма. И остался на месте.
А мы втроем устремились к задней двери. При мыслях о том, что мы могли за нею увидеть, мое сердце заколотилось как бешеное. Повернувшись, Самир подал мне руку.
– Графиня! – произнес он с толикой иронии в голосе.
Скривив губы при упоминании титула, я все же оперлась на его руку и, последовав за парнем по разбитым ступенькам, оказалась в большой и достаточно чистой комнате. Из мебели там были только стенные шкафы и полки. В большинстве своем пустые.
– Должно быть, это была часть кладовки или буфетной, – предположила Ребекка.
В комнате было очень холодно, хотя и не до той дрожи, что пробрала нас, когда мы вышли из машины. Глухую, абсолютную тишину нарушала лишь наша поступь. Я последовала за Самиром в следующее помещение, оказавшееся просторной кухней в стиле 1960-х. Пол покрывал желтоватый листовой линолеум; и на нем, и на рабочих столах высились горы коробок, уподоблявшие комнату свалке.
Но огромные окна пропускали внутрь много света даже сквозь накопленную за десятки лет пыль. Под чехлом горбилась громадная уродливая плита бирюзового цвета.
– Да это же шведская плита-печка AGA! – воскликнула Ребекка, проведя пальцами по слою пыли. – Самая дорогая модель в свое время! Интересно, она в рабочем состоянии? Мне как-то довелось писать статью о британских плитах.
– Не уверена, что они могут выйти из строя…
– В детстве мы часто пробирались сюда и играли, – сказал Самир. – И подначивали друг друга – кто отважится пройти по дому в одиночку как можно дальше.
– Здесь не так уж и страшно, – заметила я. – Я ожидала худшего.
– Не спешите с выводами, – взмахнул рукой Самир, позвав нас за собой.
Пробравшись по хаотичному лабиринту из коробок, мы вышли в более парадную буфетную, заставленную сервантами и шкафами с полками. Мне захотелось заглянуть в них, посмотреть, не осталась ли посуда, из которой могла есть моя мама, или какая-нибудь красивая, старинная утварь. Но я подавила это желание и последовала за Самиром в другую комнату.
– А здесь, и правда, жутковато, – призналась я.
Окна комнаты оплетали лианы дикого винограда. Многие заползли сквозь разбитые стекла внутрь, придав интерьеру зеленоватый оттенок. Обеденный стол с шестнадцатью или двадцатью стульями усеивали куски отвалившегося гипса и штукатурки. Еще больше мусора было на полу. Вспучившиеся и отклеившиеся полотна обоев свисали вниз затейливыми сталактитами. По одной стене и половине потолка расползалось огромное черное пятно. А на другой стене я заметила более светлый прямоугольник.
– И где же та картина? Тут был чей-то портрет?
– Не знаю, – засунув руки в карманы своего худи, вывернул нижнюю губу Самир. – В одной из спален наверху есть несколько картин, но это не портреты. Что-то фантастическое.
Я сразу же вспомнила мамино творчество:
