Сладких снов

– Чего не с остальными?

– О чем нам говорить?

Я молча достал сигареты и сначала предложил их безымянному.

– Нет, спасибо.

– Но они же лучше, чем твои.

– Кто это сказал? Ценник?

– Ну, просто…

– Да ладно, не переживай. Просто не обязательно, что дороже – лучше. Так же как и не обязательно, что вещь, нравящееся тебе, будет дорогой. Но, как я говорил, промывка мозгов – злая штука. Выбирая между штанами, которые стоят всего ничего, но будут удобными и дорогой рваниной, которая натирает тебе яйца, ты выберешь рванину. Это модно и так красиво. А кто так решил? Какой-то дядя, которому надо срочно продать гору рваных штанов, которые натирают яйца.

– Но ведь важно выглядеть стильно. Есть же люди, которые ходят на важные встречи, там нужно выглядеть презентабельно.

– Стильно можно выглядеть и не следуя очередному витку в моде. А то, что тебе пытаются сунуть под «Новым стилем» и «Элитными шмотками», просто вещи, которые нужно продать, как можно большему числу народа. А большим боссам на важных встречах, на самом деле, плевать, как они выглядят, важно, сколько стоит их костюм, этим они и меряются, как… ну ты понял.

– Откуда у тебя все это в голове?

– Когда у тебя на прицеле человек, мир вдруг становится честнее. Он как бы откровенно говорит тебе: «Наша жизнь мимолетна, мы и сами не знаем, когда она закончится, и как тот человек на мушке сейчас явно не думает о том, что его жизнь оборвется через секунду. Так зачем тратить время на переливание из пустого в порожнее, тратя время с бешеной скоростью на то, что этого не заслуживает». С тех пор я думаю о жизни несколько иначе. Знаешь, я тебе даже завидую.

– Что?

– Ты остаешься жить. Не тратить время, а жить. Конечно, тебе так не кажется. Но может когда-нибудь ты это поймешь.

– Пока не понимаю.

– А у меня для тебя подарок, – безымянный начал рыться в карманах разгрузки. – Держи.

– Спасибо.

Он протянул мне плеер. Обычный мп3 плеер и шнур зарядки к нему. Меня разобрало любопытство, что же слушает этот человек, и я ,вставив наушники в уши, нажал на плей. Я ожидал чего угодно, но в ушах раздалась, можно сказать, оркестровая музыка. Я несколько ошарашено посмотрел на дисплей. Надпись гласила «Mono».

– А почему не стерео? – спросил я.

– Ха-ха, – издал издевательский смешок безымянный. – Это коллектив так называется “Mono”. Там вся музыка на плеере примерно такая же.

– Неожиданно.

– А что ты ожидал, что там будет играть метал?

– Да, что-то вроде того.

– Почему?

– Ну, она тебе больше подходит!

– Кто это сказал?

– Не знаю! Что ты хочешь-то от меня?

– Я хочу, чтобы ты понял, люди, даже которые кажутся тебе примитивными, например, алкаш Володя из подворотни, гораздо более сложны, чем кажется. И не надо всех грести под одну гребенку. Ты гораздо сложнее, чем кажешься даже себе. То, что ты сделал со своей женой, как я понимаю, ты сам определяешь как жестокость. Кто-то скажет, что это просто слабость. А я скажу, что это проявление силы, способность вырваться из под власти обстоятельств – это настоящая сила.

Мы надолго замолчали. Мне нечего было сказать, тогда как он со своими убеждениями был бесконечно далек от меня.

– Знаешь где другое хранилище? – вдруг выпалил он.

– Нет, конечно. Где?

– Вверх по течению, километрах в пятидесяти.

– Так близко?

– Да. Их же строят там, где есть такие как ты. Вот там, в пятидесяти километрах, располагается старая ткацкая фабрика, в ней то и располагается хранилище, я видел на карте. Если одиночество станет невыносимым, и ты захочешь уйти, там есть человек, который не спит.

– Почему никто не сказал об этом?

– Страх. Мне плевать, я научился жит,ь и теперь мне не страшно уходить. А остальные боятся за свою жизнь, поэтому молчат.

– Тогда почему ты отправляешься спать?

– Я не так прост. Я тебе попозже что-то покажу.

И мы замолчали, безымянный открыл рот только, чтобы попросить наушник, и потом мы сидели молча, слушая музыку группы со странным названием “Mono”.

Вскоре пришло время отбытия, назначенное Аркадием, и мы подошли к входу. Все уже были здесь и явно были в приподнятом настроении. Все только ждали команды Аркадия, и тот не заставил себя ждать. Все поспешили куда-то в сторону. Мы шли вдоль цеха, пока не подошли к металлической двери, расположенной ровно посередине этого самого цеха. Аркадий открыл дверь, за ней был шлюз, в котором военные начали скидывать свое оружие и снаряжение.

– Артем, сейчас мы заварим дверь изнутри, отойдите немного мало ли что.

– Без проблем, удачи вам ребята, сладких снов.

Все по очереди еще раз обняли меня, кто-то бормотал слова благодарности, кто-то пытался подбодрить.

– Так, стоп! – заорал безымянный. – Надо хоть в уборную в последний раз сбегать, товарищ капитан?

– Только быстро!

– Есть.

Безымянный шустро побежал по направлению к лесу.

– Кто еще желает оправиться на природе? – закричал Петрович, когда безымянный скрылся между деревьями. – А то потом все трусы обд…

Он не успел договорить, раздался взрыв. Я машинально зачем-то пригнулся. Петрович заорал благим матом, и все побежали в сторону леса. Я побежал следом, неужели безымянный бросил гранату в хранилище или что-то вроде того, но тогда зачем мы бежим в лес. И тут все резко остановились как вкопанные, я от неожиданности налетел на одного из вояк, но они были достаточно массивными, поэтому я просто врезался в него как в стену. Когда я, наконец, посмотрел в то место, куда они уставились меня сразу вырвало. Там на спине лежал безымянный в луже собственных мозгов и крови. Аркадий зачем-то проверил пульс от чего меня еще раз вырвало. Безымянный лежал на спине, отверстия во лбу не было, наверно, он стрелял себе в рот. Задняя часть черепа превратилась в месиво, а из носа ручейком струилась кровь. Только глаза бессмысленно продолжали смотреть куда-то в небо. Почему я решил, что это был взрыв, я не знаю. Но от того что это был выстрел, проще мне не становилось. Ведь безымянный пятнадцать минут назад сидел и размышлял о жизни, а теперь он так легко с ней расстался.

Меня все также мутило. Аркадий снял халат и накрыл им безымянного. Петрович и остальные бурно переругивались. В конце концов они решили сбросить его труп в реку, а здесь в лесу, на скорую руку, соорудить крест. Чем они и занялись. Я остался стоять тут, Аркадий подошел ко мне и что-то говорил, я не понял, просит он меня о чем-то или просто говорит. Я что-то ему ответил, он кивнул и куда-то ушел.

Вскоре из двух толстых веток березы один из бойцов и Аркадий соорудили крест. К тому времени я пришел в себя и принялся им помогать. Хоть слабость и не прошла, но я уже был в порядке и мог соображать.

– Я думал это взрыв, – сказал я просто в воздух.

– Не мудрено, у стены ведь стояли, звук так отразился, – сказал боец. – Ты как?

– Средне.

– Не мудрено, не каждый день такое видишь, чтобы человек себе из автомата голову разнес. Ты же с ним сейчас сидел, он ничего такого не говорил?

– Сказал, что что-то покажет.

– Молодец. Показал, бл…

Больше боец ничего не сказал. К тому времени как мы водрузили крест, подошли остальные, которые, видимо, и предали безымянного воде. Мы еще немного постояли у креста, переводя дух, потом кто-то, кажется, Аркадий, прочел молитву, и мы медленно пошли в сторону хранилища.

Аркадий и военные еще раз попрощались и зашли в шлюз. Они закрыли за собой дверь, и я услышал как изнутри сработал засов. Я стоял метрах в пяти от двери, не двигался. Со стороны я, наверно, больше походил на статую, чем на человека. Даже когда стихла сварка и люди отправились внутрь хранилища, я все еще стоял на том же месте.

Вскоре пошел дождь. Теплый весенний дождь, он лил так, как будто старался смыть с лица земли все живое. Я мгновенно промок до нитки, но продолжал стоять и неотрывно смотреть на дверь. Только звук грома вывел меня из прострации, я очнулся и побрел к своему жилищу. А дождь нещадно лил, видимо, он скорбел по безымянному или, наоборот, просто спешил отмыть лес от его останков. Мне не узнать.

Что ж, вот так началось мое одинокое бдение, длящееся уже три года и четыре дня.

8

Как описать вам те три года, что я прожил здесь? Я бы хотел разделить жизнь здесь на несколько этапов, если так можно выразиться.

Первый этап – отчаяние.

Когда я остался один, первые несколько дней ничего не происходило, я жил как раньше: ел, спал, читал книгу, подсоединял шланг к резервуарам. Никаких трудностей с этим я не испытывал, ну, остался я один и что? Мне даже было комфортно и спокойно, я мог спать, сколько хочу, и делать, что хочу.

Но потом однажды вечером я сидел на диване в игровой (так я называл комнату с книгами и телевизором) и спокойно читал книгу. И тут меня кольнуло в сердце. Было такое ощущение, что меня будто коснулся призрак. Я не верю, во всякие параллельные миры и прочую белиберду, но в тот момент во мне проснулись одновременно все суеверные страхи, которые долго томились где-то далеко в мозгу и вдруг нашли выход на поверхность. Страх растекся по всему телу, и тут раздался какой-то скрип. До сих пор не знаю, скрипнуло ли что на самом деле или это просто мое воображение, но перепугался я не на шутку. Я вскочил с дивана и выбежал в коридор, там стояла абсолютная тишина, но в воздухе витало предчувствие чего-то ужасного. Я крикнул: «Кто здесь?». Мне ответила тишина. Я прошел по комнатам, никого не обнаружив.

Но чувство опасности не покидало меня, и я отправился на улицу. Я толкнул дверь в предбанник, она легко поддалась. Я выругался про себя. Почему я не закрыл дверь, кто угодно мог попасть сюда. Страх стал практически осязаемым, мурашки побежали по спине. Я все-таки справился со страхом, и вышел на улицу. Нет, я не вышел, я выбежал на заплетающихся ногах.

Лето уже почти вступило в свои права, поэтому сегодня днем стояла удушающая жара. Однако уже вечером разыгралась непогода. Гроза нещадно обрушивала на землю потоки воды, щедро сопровождая все это всполохами молний и треском грома.

По времени сейчас должно было смеркаться, но из-за тяжелых, черных грозовых туч казалось, что уже наступила ночь. Я топтался у двери, промокнув насквозь за долю секунды. Я силился что-то разглядеть сквозь пелену дождя, но никого не было видно, только ветер завывал в лесу. Я снова крикнул: «Эй! Здесь кто-то есть?». Мой голос потерялся в треске грома. И тут вспыхнула молния, она осветила лес на долю секунды. Но в этом всполохе мне показалось, что я увидел силуэт человека. Как раз там, где покончил с собой безымянный.

Я заорал как сумасшедший и вбежал в свое жилище. Когда я закрывал внутреннюю дверь, мне показалось, что кто-то открыл дверь в предбанник. Я в панике побежал на склад и схватил первую попавшуюся банку с едой, после чего я забежал в комнату с резервуарами и закрыл на засов и эту дверь. Банку с едой я отбросил куда-то в сторону, а сам уселся напротив двери и стал, как сумасшедший таращиться на дверь. Из транса меня вывела сирена. Я быстро переставил шланг, и, когда она затихла, я весь обратился в слух.

Стояла тишина, здесь даже не было слышно грозы, или она просто уже закончилась. Но мне упорно казалось, что там кто-то есть. Я решил переночевать прямо здесь. Через пару часов бдения меня все-таки сморил сон. Я улегся прямо на полу. Ночью меня что-то разбудило, снова приступ страха. Я подполз к двери и прислонил с ней ухо. Вдруг тишину нарушил какой-то грохот. Я в ужасе отпрянул от двери. Воображение рисовало мне картину, в которой изрядно распухший от воды труп безымянного сейчас бродит по складу. Глаза против воли наполнили слезы, к горлу подступил комок, я не мог пошевелиться, страх полностью мной овладел.

Тут сам не зная почему, я начал бормотать молитву. Всю свою жизнь я относился к религии прохладно. В моей семье не было религиозных людей, поэтому в детстве мне не привили любовь к всевышнему. Моя жизнь не была ни плохой, ни хорошей, поэтому обращаться к религии, затем чтобы узнать, за что мне такие муки или, наоборот, поблагодарить за дары мне не требовалось. А тут я сидел, забившись в угол, и читал молитву. Я даже не был уверен в том, что произношу правильные слова, но почему-то становилось легче. Вскоре я забылся тревожным сном. Разбудила меня опять же сирена, я уже на автопилоте поменял шланг.

После этих манипуляций, я подошел к двери и снова прислушался. Стояла тишина, ничто не нарушало ее. Я собрался с мыслями и открыл засов. Естественно, никого в помещениях не было. Я осмотрел все помещения по кругу, никого. Когда дошел до склада, мне стало одновременно стыдно и смешно. Когда я накануне схватил банку с едой, то задел соседние, и ночью они повалились с полки. Заметно успокоившись, я пошел в комнату с резервуарами и взял банку. Думаю, будет занятно сказать, что я взял с собой в свое импровизированное убежище поваренную соль, а не еду.

Позавтракав, я, наконец, собрался с силами и отпер дверь в предбанник. Там, как не трудно догадаться, никого не было. Выйдя на улицу, я опять же не увидел ничего криминального, ничьи следы не вели к моему жилищу. Утро выдалось погожим, свежесть и прохлада вчерашней грозы еще не улетучились. Я рассмеялся уже в голос, как же меня угораздило, как маленькое дитя испугаться грозы, но, тем не менее, в лес я решил пока не ходить.

Я закурил, от сердца заметно отлегло. Что ж, видимо, человек и прикоснулся к религии, чтобы защититься от неизвестного. Это сейчас мы можем объяснить если не все, то многие явления на Земле с научной точки зрения. От грозы до землетрясения. Человек стал умным, нас стало много, мы перестали бояться и теперь легко отказываемся от религии, которая давала нашим предкам то спокойствие, которое мы приобрели в знании. Мы редко остаемся одни, и уж тем более прогресс сделал нас, беззащитных людишек, опасными тварями. Теперь можно и посмеяться над религией. Но, когда мы остаемся одни наедине с тайной или попадаем в ужасную ситуацию, мы лицемерно начинаем искать ответы у всевышнего. Наука не научилась лечить рак, поэтому человек, еще вчера тайком от жены бегавший к соседке для ублажения, уже сегодня, узнав, что у него рак, начинает неистово молиться и поститься, спрашивая у всевышнего, за что ему это. Когда же человечество научится лечить рак, мы снова посмеемся над своими просьбами к всевышнему.

Человечество создало себе религию, чтобы не бояться. Прогресс дал нам знания, чтобы понять, что не надо бояться. Но когда знания не могут чего-то объяснить, человек перестает противно хихикать, и лицемерно бежит просить у всевышнего пощады.

Я просто человек, винтик в механизме. Такой же как все. Вчера, когда я запаниковал, я сидел и молился. Лицемерно надеясь, что всевышний мне поможет. А сегодня, поняв, что мой страх происходит из примитивных страхов и обмана зрения, мне смешно. Вчера мне было не до смеха, и я звал на помощь, а сегодня мне стыдно за то, что я дал слабину.

За следующий месяц еще несколько раз происходили похожие случаи. Видимо, мозг начинал рисовать мне странные картинки из-за отсутствия общения с живыми людьми. Я научился бороться с этими приступами, когда на меня накатывала волна, я начинал говорить. Просто говорить с пустотой, как будто рядом со мной кто-то есть, это помогало. Потом приступы страха стали слабее.

Очень хорошо помогала музыка. Я просто включал плеер и сидел, потихоньку обретая спокойствие. И, как я уже сказал, по истечению месяца приступы прекратились совсем. И наступил новый этап.

9

Второй этап – скука.

Каждый из нас когда-нибудь ловил себя на мысли, что ему становится скучно. Кажется, что все опостылело и просто нечего теперь делать. А голос в голове навязчиво интересуется: «Ну чем же теперь заняться?». Мы сидим и думаем, как же занять внезапно освободившийся часок. И в момент, когда скука становится удушающей, приходит, наконец, решение, например, позвонить давно забытым друзьям и сходить куда-нибудь, или вспомнить, что вы, когда-то давно очень хотели посмотреть фильм, но почему-то этого так и не сделали.

А теперь представьте, что может случиться с человеком в моем положении, ведь никакого «спасения» от скуки у меня нет. И вот однажды вечером я посмотрел какое-то кино, кажется, это был старый ужастик, не помню точно. И тут я понял, что мне абсолютно нечего делать. Я был сыт, в хранилище был порядок, кино я посмотрел, читать мне не хотелось. И все! Вот тут-то и возникла проблема, в мирное время я бы позвонил кому-нибудь или полез бы в интернет читать, что нового произошло в мире. Но звонить теперь решительно некому, да и нового в мире ничего теперь не происходит.

Весь тот вечер я просто бродил по хранилищу, пока не уморился в конец и не лег спать. Утро не принесло мне облегчения, ведь раньше, скажем так в прошлой жизни, утром я бежал на работу, у меня были какие-нибудь дела, обязанности, потом домой, а там меня ждала Лина, с которой мне никогда не было скучно.

Но теперь время тянулось угрожающе медленно, часы казалось, издеваются надо мной и намеренно медленно двигают по кругу секундную стрелку. Первые дни я через силу заставлял себя читать и смотреть кино, чтобы просто скоротать время, при этом я все время поглядывал на часы, всегда оставаясь недовольным, ибо я считал, что прошло уже несколько часов, но настенные часы не разделяли моей уверенности, сообщая, что прошло всего несколько минут. Через неделю я научился спать после обеда, опять же чтобы просто ускорить бег времени. Но это слабо помогало, я чувствовал, что скоро сойду с ума. Мне начала докучать головная боль, даже не боль, а какая-то тяжесть, пару часов бесцельного брожения по хранилищу и от висков по всему черепу растекалось это ощущение.

К концу четвертой недели я уже был на грани, я снова вспомнил всевышнего, только теперь я просил его не спасти меня, а, наоборот, избавить от этого бремени, забрав мою жизнь. Понимая, что он мне вряд ли поможет, я уже начал придумывать, как максимально безболезненно покончить со всем этим.

Но как-то утром я осознал, что поспешил на тот свет. За время пребывания в хранилище я выходил на улицу только для того, чтобы покурить, да и то не отходил далеко от двери, тот суеверный страх все еще жил где-то глубоко во мне. В одно утро я привычно закурил на привычном месте, но не остался на месте, а, шаркая, поплелся в сторону причала, на котором мы беседовали с безымянным.

Я уселся на бочку, ту самую бочку, на которой мы сидели с безымянным в день его кончины. Тут я совершенно автоматическим движением достал плеер безымянного и включил музыку, я не разбирался в музыке данного жанра, поэтому включил первый попавшийся альбом. Пейзаж передо мной поменялся, что было не удивительно, когда я сидел здесь в последний раз была еще весна, а теперь бушевало лето, удивительно красиво, безымянному бы, наверно, понравилось. Хотя, я не могу знать нравятся ли ему летние пейзажи, я вообще не могу знать, что ему нравилось в этой жизни, а что нет, ведь мы были знакомы всего пару дней. Но отчего-то я был уверен, что ему бы здесь понравилось. Наверно, потому что музыка, играющая в наушниках, идеально подходила к такому пейзажу. Здесь бы очень понравилось Лине. Она у меня любит такие места, вернее любила. Или же вообще не любила никогда. Откуда мне знать. И тут откуда-то из глубины меня вырвался вопрос к самому себе. Интересно, а любила ли она когда-нибудь меня? Я никогда не смогу ответить на этот вопрос. Сейчас я понимаю, что все эти слова вроде «Я люблю тебя», «Я хочу прожить с тобой всю свою жизнь» просто набор букв. Мы сначала вкладываем в это некоторый смысл, не до конца понимая ответственности за эти слова, а потом просто повторяем их по инерции, боясь, разуверится в них. Любил ли я Лину когда-нибудь? Я не уверен в этом. Когда-то я был уверен в себе, в ней, я считал, что все это по-настоящему. Но теперь я задумываюсь, вдруг все это просто самовнушение. Мы прикидывались счастливой семейной парой, а на самом деле нам просто было удобно вместе.

Сейчас, конечно, кощунственно об этом говорить, когда я почти гарантированно отправил на тот свет свою жену, но вряд ли в других обстоятельствах я задумался бы над этим. Мы так бы и прожили всю жизнь, давая ложные обещания. Эти мысли даются мне очень тяжело, совесть кричит: «Да как ты смеешь вообще так думать, убийца! Мало того, что лишил жизни свою жену, так теперь решил попрать ее память?». Но мозг, сдаваясь под натиском совести, говорил, что я прав. Наверно, это время дало шанс мне подумать, еще через пару лет и совесть сдастся, и я решу, что Лина заслужила этой участи. Как же сложна и неоднозначна наша жизнь, безымянный много в ней понимал, но это ему не помогло.

Почему же он все-таки покончил с собой? Еще одна тайна. В мире есть вещи, знать которые нам не дано, что может и к лучшему. Кстати, давно я не был на его могиле. Точнее я не был там с момента похорон.

Я встал с бочки и пошел по направлению к лесу теми же ленивыми шаркающими шагами, как вдруг я пнул что-то металлическое. Я нагнулся и от удивления отскочил. Под ногами у меня лежал пистолет. Наверно, это безымянный выкинул его, когда решился на самоубийство. Я аккуратно поднял пистолет. Раньше я никогда не держал в руках огнестрельное оружие, поэтому очень боязливо вертел его в руках. Кое-как я разобрался, как достать обойму. Патронов в ней не было, но вместо патрона в обойму была всунута сложенная бумажка. Я достал ее, это записка написанная обычной шариковой ручкой. Пистолет достаточно долго лежал здесь под дождями, и она сильно размокла, но можно было разобрать, что на ней написано. Большими буквами неровным подчерком было написано : «РАЗМЕЧТАЛСЯ!!!», и чуть ниже маленькими буквами: «P.S. зато им можно напугать».

Я засмеялся, кстати, я не смеялся, наверно, уже целую вечность. Эта находка повеселила меня, у безымянного весьма специфичное, хотя хорошо развитое чувство юмора. Убрав пистолет за пазуху, я отправился к его могиле. Я постоял там совсем немного, но когда глянул на часы, оказалось, что эта прогулка заняла у меня без малого четыре часа. Я пообедал и лег спать.

Когда еще через целых три часа я проснулся, на меня, наконец, сошло озарение. До этого я жил как все, бегал на работу, потом бежал еще куда-то и снова куда-то и так по кругу. Мы жили в бешеном темпе и вероятно именно это ставил безымянный нам в укор, говоря, что наша жизнь мимолетна, а мы переливаем из пустого в порожнее.

Мы не успеваем понять, что мы делаем. Мы бежим на работу, которую не любим, но мы не успеваем понять, что она нам не нравится, потому что нам уже пора делать что-то другое. Что? Ну, например, хобби, непременно дорогое чтобы было, на что тратить деньги, заработанные на нелюбимой работе и чтобы во время работы не возникало вопросов вроде: «Зачем?». Потом мы торопимся обустроить личную жизнь, скорее, быстрее, надо жениться и родить детей, а то потом не получится. И никаких вопросов, «так надо!» или «так у всех!». А зачем надо как у всех? Затем чтобы не думать, не утруждаться. А потом финита ля комедия – развод. Почему? Зачем было тогда торопиться? Не стоит ли попытаться сохранить брак? Нет, некогда, «все разводятся ничего страшного». Главное быстрее и поменьше об этом думать. В таком бешеном темпе и пролетает наша жизнь, и с такого ракурса она действительно мимолетна.

И только теперь оставшись абсолютно один, я понял, что жить-то я начал именно сейчас. Сознательно проживая каждый день, отдавая себе отчет, что я делаю и зачем. Все, что было раньше, это не жизнь, это просто слепое следование по чужим следам. Я не думал, я торопился делать, делать так, как делал до меня кто-то другой и еще тысячи людей до него. У каждого человека на Земле была программа, которую он выполнял, как заводная игрушка, а когда завод кончался, отправлялся в утиль. Самое страшное эту программу нам никто не навязывал, правительство, тайные организации, нет, все проще, и если грубо, то люди поимели себя сами. Мы настолько отвыкли жить с пониманием, что даже отказались придумывать себе мечты, используя уже готовые заготовки, которые помогают нам следовать заранее установленной программе.

И теперь у меня что-то вроде ломки. Программе больше не надо следовать, но мои собственные мысли и идеи настолько атрофировались, что им тяжело снова рождаться в моей голове. А может они просто не могут рождаться, ведь с самого рождения я попал в этот бешеный водоворот. Но теперь я на суше. Меня спасли. Меня спасли все те люди, которые добровольно залезли в клетку. Я свободен, я просто еще не научился пользоваться этой свободой.

Раз я сейчас думаю об этом, то, видимо, мои собственные мысли уже оттаивают и приобретают форму. Или же мой рассудок просто немного помутился, я не вправе исключать этого. Но мне стало заметно легче. То, что так нестерпимо давило на голову, понемногу разошлось.

Со временем я приходил все к новым выводам на счет моей жизни, и это радовало меня, теперь я все делал медленно и степенно, обдумывая свои действия, принимая решения. Мысль о сумасшествии не покидала меня, ведь годом раньше я бы даже не задумался над тем, что теперь являлось для меня непреложной истиной. Но пусть будет так, я несколько помутился рассудком, зато взамен я получил какое-то приятное чувство легкости и свободы. Меня это устраивало.