banner banner banner
Гобелен с пастушкой Катей. Книга 5. Бледный силуэт Луны
Гобелен с пастушкой Катей. Книга 5. Бледный силуэт Луны
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Гобелен с пастушкой Катей. Книга 5. Бледный силуэт Луны

скачать книгу бесплатно

(Ее можно читать практически всем, поскольку щекотливая и непристойная ситуация осталась в предыдущей главе. Все дальнейшее – дело вполне житейское.)

К позднему вечеру пролетевшего дня я уложила Мику спать в компании с Винни-Пухом и Пятачком и только тогда смогла поразмыслить на ночь глядя, хотя день никуда не уходил, тянулся бесконечными нежно-серыми сумерками, похожими скорее на рассвет, чем на закат. Сначала зеркало, старинное, дедовское, выцарапанное у мамы с трудом, но без пользы дела, показало, что Алла оказалась права. Шубка из свертка, неуместная по текущему сезону, во всем остальном отлично ложилась на обстоятельства.

Осмотрев изделие со всех сторон, включая подкладку, я обнаружила множество неснятых ярлыков и сопроводительную записку от фирмы-изготовителя, там значилось, что шуба сшита из меха рыси. Никогда такого не видела, и даже не слышала о подобных предметах роскоши. Хорошая вещица была плачена за тяжелую неприятную работу – это я сообразила только после примерки бело-рыжего чуда природы и искусства, наверняка подобранного к натуральным цветам Аллы – значит, с личного плеча.

Из чувства сострадания я подрядилась явиться к бывшему мужу и сообщить, что он неправильно выбрал любовницу. О подобных подвигах милосердия даже не мечталось в те далекие времена, когда я консультировала по полдюжине обманутых жен в неделю. Таким образом обстоятельства вернули меня на утерянную стезю частного сыска и семейных консультаций практически без усилий с моей стороны. Клиенты сами пришли и позвали, еще и мех под ноги подбросили.

Однако на непредвиденной Алле с шубой визитеры в то утро отнюдь не кончились, увы вам, Сцинтия Белькрошечка с Сашею Кобальт(ом?)! После ухода Аллы день резво пошел в том же стиле бреда. Вскоре явился плановый посетитель, кузен Сережа, теперь в качестве полноправного столичного жителя.

За поздним завтраком, который мы разделили по-братски, Сергей предъявил оформленные бумаги на купленную жилплощадь в Москве, в документах я, кстати, числилась наследницей. Далее Сергей позвал меня официально вступить в мифические права, следовало ознакомиться с жильем воочию и показать себя соседям, чтобы успокоить их опасения. Это значило, что следующим днем мне приходилось делать два официальных визита вместо одного. Сначала к Паше, потом к кузену в новый дом, почти что с корабля на бал! Друг Паша любезно назначил аудиенцию на полдень в особняке на Ордынке. Просилась к нему на прием я при Алле, хотя и со своего аппарата.

После завтрака Сергей знакомил меня с плодами праведных трудов, стыдно сказать, с какими. Кузен принес форфоровую фигурку кивающего китайского мандарина, добытую для нас кузиной Ирочкой из дома тети Риты и дяди Славы. Сергей ухитрился разнять мандарина и склеить заново без видимых следов, но труд оказался тщетным, поскольку ничего не обнаружилось. Хотя Ирка заранее предупреждала, что безделушка взялась непонятно откуда, вполне вероятно, что из иных пластов истории. То был выстрел наугад, закономерно оказавшийся холостым.

Незадача с китайским болванчиком завершала антикварную серию, к текущему моменту вся декоративная часть убранства дедовской квартиры была освоена и не принесла ровно никаких результатов. Все, что поддавалось рассмотрению, было нами детально изучено, но не нашлось ничего, кроме редких фабричных цифр и невнятных закорючек. Если имел место какой-либо шифр, то он был закодирован для разумения намного выше нашего.

Плановая неудача с кивающим китайцем стала сигналом к началу падения духа и беспросветного уныния, а указанные состояния духа являлись для кузена Сергея основополагающими. Утешить его не могло ничто, пока скорби как-то не проходили сами собой. (Вот кому не позавидуешь, так его жене, если она когда-нибудь появится.)

Тем временем день стал клониться к закату, вскорости замаячило появление из садика мелкого Мики, лишь тогда Сергей обнаружил первые признаки оживления. Надо сказать, что Мика действовал на кузена освежающе, поскольку при нем трудно было предаваться унынию, просто некогда. На сей раз Мика еще не появился, мы только за ним собрались, а Сергей взбодрился настолько, что поделился результатом личных расследований. Выяснилось, что кузен почти отыскал потомков эстонского дипломата, которому наши общие предки всучили Кексгольмские мануфактуры по сходной цене. Зачем Сергею или нам обоим сдались данные отдаленные потомки, я так и не поняла, но они были предпочтительней, чем тотальное уныние, посему я приветствовала идею, а об остальном молчала в тряпочку. Итак, у нас неизвестно зачем, но почти что в руках оказался внук покупателя, Ингвар Виломар. Потомок посла родился в ссылке в Вятке, в юности учился в МГУ на почвенном факультете, позднее женился на москвичке и временами наезжал в столицу. И вскорости являлась возможность с ним познакомиться лично.

В свою очередь, не дав Сергею опомниться, я доложила, что ему также предстоит познакомиться, но с дамой. Таков был мой вклад в стратегический план. Кроме закрытой серии с неоправдавшим себя антиквариатом, в плане имелись три квартиры, бывшая собственность семьи. В одной из них вполне мог таиться заветный знак, если хитроумный дед Феликс додумался начертать его на обоях. (Вот все равно стыдно!) Обои возникли фигурально, равно как и потолки со стенами, но квартиры могли безусловно хранить следы владельцев. (Не ищите кладов, дамы и господа, и не будете чувствовать себя совершенными идиотами – ценный совет!)

Две квартиры я знала по адресам: гуляли в тех краях с мамой или тетей Ритой, они показывали, что здесь жила тетя Герта, а вон туда они ходили поиграть с кузеном Руди – тот был страшный грубиян, вспомнить противно! Третья из квартир была мне известна не понаслышке и не вприглядку. Она и была самой вероятной для обнаружения ключей от клада, поскольку до октября 17-того года принадлежала деду Феликсу, а после всем известных событий ему пришлось уплотниться. Однако дед сделал это своими силами, не дожидаясь планового вселения чекистов и дворников. Пригласил пожить под своей крышей две солидные семьи, доктора Эппельбаума и инженера Юнга с чадами и домочадцами. Когда же дед Феликс почил в Бозе, не дождавшись эвакуации на Запад, соседи достались в наследство бабушке Глаше и маме с тетей Ритой. Многолюдным сообществом они долго населяли квартиру, с ними я водила близкое знакомство, когда в детстве длительно гостила у бабули Глаши. Можно сказать, что почти выросла в их плотном окружении, в той самой квартире. Ее-то, кстати, числю родным домом и часто вижу во сне.

Понятно, что самое близкое из знакомств у меня водилось с внучкой доктора Эппельбаума, Элей Добровольской. Она была годом старше и жила на Чистых Прудах постоянно, пока ее родители не получили отдельную квартиру где-то у чертей на куличках, на престижном тогда Юго-Западе. Между тем старшие Эппельбаумы остались на насиженном месте и жили на Чистых Прудах, даже когда семейство инженера Юнга незаметно рассосалось. Юнги (так мы их звали между собой) тоже были неплохие люди, но очень замкнутые. И вот, по прошествии множества лет, когда не стало бабы Глаши, оказалось, что Эппельбаумы-Добровольские осуществили блистательный квартирный обмен. Умопомрачительно сложными операциями они сменяли жилые площади таким манером, что квартира моих предков оказалась полностью в их владении. На данный момент в бывшей нашей квартире на Чистых Прудах проживала Эля Добровольская с мамой Зиной и тетей Лялей. Они, кстати, выросли вместе с моими мамой и тетей, так что я полагала их частичными родственницами. Обе овдовевшие старушки сестры коротали лето на даче, а хозяйкой нужной квартиры оказывалась Эля Добровольская, приятная ученая девушка, кандидат наук с дальнейшими видами на докторскую степень. С ней я планировала познакомить кузена Сережу, в видах придать возобновлению общения с Элей какой-то смысл и целесообразность.

А то с чего бы это, скажите на милость, мне вздумалось объявляться в поле зрения Эли, проситься к ней в гости, и там пялиться на мебель и убранство? Еще рыться в ящиках и на полках со старинными фолиантами на разных языках. После смерти деда Феликса баба Глаша выбросила вон, а доктор Эппельбаум подобрал с ее позволения целую библиотеку. Подумал, что потомкам может пригодиться. Вот я и придумала, что кузен заинтересовался дедовскими книгами и желает их посмотреть. Эля ничуть не возражала против нашего целевого визита, ей самой любое наследие предков было до лампочки. Ознакомленный с информацией о квартире, Эле и книгах, кузен Сережа сопротивлялся бурно, но недолго. Я уловила, что именно эта квартира влечет его в особенности и даже незнакомая Эля Добровольская не станет помехой, «…черт с нею, если не очень уж противная девка…»

Две остальные квартиры у нас почти освоились, это получилось неожиданно просто, благодаря тайному таланту кузена Сергея. Никто не мог предположить (а я менее всего), что наряду со странными особенностями манер и характера, кузен Сережа обладает уникальным даром. Но дело обстояло именно так, он и раньше удивлял меня ловкостью рук, но когда открылся главный талант, то я просто онемела. Вооружившись обычными ножницами, флакончиком краски и белой бумагой, Сережа мог за недолгий вечер превратить любую заштатную комнатушку в настоящий чертог фей. Разумеется, если не соваться ему под руку с пожеланиями, а предоставить полную свободу творчества. Как это у него получалось, я не знаю, мастер неизменно гнал меня вон, но результат превосходил самое богатое воображение.

В начале весны Сергей в порыве вдохновения отделал у нас детскую комнату в таком стиле, что все приходящие только ахали и охали. Проект назывался банально: «Четыре времени года», на каждой из стен изображался свой сезон. Особенно поражала зима. С темно-синего неба спускались резные снежинки всех размеров, из угла выдвигался фрагмент чудесной избушки со снежным сугробом на крыше, светилось розово-желтое окно с четко прорисованными филенчатыми рамами. Даже мне иногда хотелось попасть внутрь. Не говоря уже о мелком Мике, он мог любоваться часами, встраивал декорации в игры, страшно гордился своими картинками и водил гостей на экскурсии.

Увы, для меня Сергей стараться не стал, лишь изобразил на кухонном окне кружевную занавеску с фестончиками и отчего-то не мог смотреть на результат без омерзения. Был бы кузен Сергей другим человеком, то давно пустил бы талант в дело, и «новые русские» стояли в очереди на прием к декоратору. Но Сережа был самим собой, оттого уникальный дар оставался под спудом.

Однако, в две нужные квартиры мы проникли, используя зарытый талант кузена. (По основной професии, кстати, Сергей числился учителем географии, просто не знаю, как он преподавал в школе, и почему дети не съели его с кашей, такие учителя живут недолго.)

«Не надобен ли декоратор? Почти задаром, мастер умирает с голоду, посмотрите на образчики…» – цыганские тексты, лихо произносимые мною, открыли Сергею дорогу внутрь двух квартир. И кое-что он там тягомотно мастерил, долго и с отвращением, заодно и посматривал.

Однако к моей знакомой Элине Добровольской в бывшую родную квартиру прорваться таким образом было невозможно. Даже Сергей согласился с очевидным и склонился на светский визит к девушке Эле. Только поскрипел зубами, когда я предположила, что дальнейшее общение с хозяйкой он может осуществлять сам. Итак, визит к Эле Добровольской удачно запланировался на недалекое будущее. С ней у нас уже состоялся разговор, о чем я Сергею не сообщала из осторожности.

Уладивши все реальные и мнимые сложности, мы с кузеном вышли на волю, забрали Мику из сада и совершили прогулку по окрестностям, в рамках которой поужинали в «Русском бистро» к восторгу Мики и к явному неодобрению Сергея. Ему бы пришлись по душе патриархальные радости – ужин из трех блюд с домашними соленьями, компотом и хлопотами хозяйки вокруг стола. Далее мы проводили Сергея по зеленой дорожке до метро, а сами направились на стадион, поджидать большого собачьего сбора, к чему кузен Сережа отнюдь не стремился, поскольку собак он сызмальства опасался, ожидая от них коварства и агрессии.

На прощанье Сергей в сотый раз уточнил время и место завтрашнего сбора, заверил, что будет ждать у ограды и сдержанно попросил не опаздывать. Я пообещала, но заметила, что мой маршрут сложен, и неожиданности отнюдь не исключены. И как это случалось непременно, кузен Сергей удалился в унынии и досаде, иных способов прощания он не признавал, такова была натура. Если ему не удавалось обидеться, то Сергей просто терял покой и находился в смущении, пока не отыскивал способа отравить себе существование.

Так вот, в тишине и различных пустяках, настал вечер знаменательного дня, тихо и плавно уходил в вечность период безмятежного житья, но я о том не подозревала. Гуляла по стадиону в собачьей стае, укладывала мелкого в кроватку, читала ему книжку на ночь, затем меряла шубу и суетно вертелась в ней перед зеркалом.

Знать я не знала, ведать не ведала, что обернувшись в белоснежную шкуру с огненными пятнами, я развела огонь под ведьминым котлом, вследствие чего мой паровоз летит на всех парах прямым ходом к ужасающей катастрофе! Однако все по порядку…

Глава четвертая (№ 4)

(в которой все, что можно, свивается в тугую спираль, уходящую в бесконечность – к полнейшей моей досаде. Но ничего выкинуть нельзя. Или же, если откинуть правила и вкус, то можно обозначить содержание одним вульгарным словосочетанием, а именно – «Гроб с музыкой»)

Поутру мы с Микой проснулись с большим опозданием в детский садик. Будильник или, как ребенок говорит – «гудильник», не сработал, или мы его не заводили. Посему я совершила ритуал сбора мелкого в сад в большой спешке, чтобы избежать нареканий воспитательницы Инны Казимировны. Мика ее очень уважал, поэтому приходилось с ней считаться.

Свершивши затем утреннюю пробежку рысью по пустому стадиону, я вернулась домой, приняла душ и стала собирать мысли к предстоящему собеседованию с развратным, но влиятельным Павлом Петровичем. Наученная годами полезного опыта, я собирала духовные ресурсы не просто так, а в сочетании с процессом одевания, оно получалось успешнее, мысли приходили вместе с имиджем и уточнялись заодно с ним.

Я и ранее подозревала, а покидавши тряпки одну за другой, с досадою убедилась, что для целевого визита к бывшему супругу подходит одна лишь «гробовая змея». Такая у меня имелась форма одежды, костюм с сумочкой из элитного магазина, расположенного в богатом городе Цюрихе. Ансамбль сложился незаметным образом с активной помощью тетушки Марты. Старушка как-то раз свезла меня в Цюрих и затащила в солидный дорогой бутик, чтобы приодеть к возвращению на родную почву. В лавке на распродажной вешалке нашелся наряд для ранней осени и поздней весны, заявленный с большой скидкой, чему мы с тетушкой очень обрадовались. Она по природной немецкой бережливости, а я потому, что не хотела провоцировать конфликт бережливости и родственных чувств в душе у тети. Старушка и так проявила максимум гостеприимства и щедрости.

Обоюдная радость взмыла с такою силой, что мы обе не разглядели расцветку костюма, приняли за цвет маренго, то есть исчерна-серый. Далее к ансамблю «маренго» тетушка подобрала сумку по своему вкусу. Мы оплатили удачную покупку, вышли на улицу и даже не оглянулись. Очень зря… Потому что назывался магазин очень своеобразно, конкретно же – «Гроб». Понятно, что означено было латинскими буквами, но мне от того легче не стало. Это когда я при полном дневном свете любовалась сумкой и выявила красиво вытисненное слово «Гроб». Тетушку Марту я не стала смущать печальными знамениями, тем более, что ее русский язык позволил не заметить ляпсуса. Но это оказалось отнюдь не все. Развернув и примеряя костюм, я вскоре обнаружила (кроме пришитого ярлыка с тем же «Гробом»), что расцветка оказалась сложнее, чем я полагала. На черном фоне явственно проглядывался модный светло-змеиный узор. Комплект сложился и получил имя, так в моем гардеробе угнездилась «Гробовая змея». На самые серьезные случаи жизни, включая официоз и даже (не дай Бог!) похороны.

И вот в погожее летнее утро случай «Гробовой змеи» подошел вплотную, она вполне годилась, чтобы подчеркнуть серьезность моих намерений и ситуации в целом. «Шипя, между тем выползала…» ее далекая предшественница на встречу с вещим Олегом, причем непосредственной из «мертвой главы». Я, между прочим, собиралась сделать практически то же самое. Обвиваться черной лентой вокруг личной жизни бывшего мужа, причем без особых церемоний.

Расфрантившись в упомянутом стиле, я вышла из дому и сделала крюк, обошла детский сад стороной, чтобы не попасть на глаза Мике в имидже «гробовой змеи». Еще и юбка у неё оказалась непозволительно короткой. Потом в метро тяжкое впечатление сгладилось, но вновь возникло на Ордынке, когда я влекла означенный имидж по солнцепеку мимо приятных старинных особнячков.

Долго ли коротко я шествовала почти в трауре, но и «Самой нежной любви наступает конец, бесконечной тоски обрывается пряжа…», как шептал Вертинский в романсе, и я дошествовалась до провала между домами, откуда отчетливо просмотрелись ворота Пашиного особняка. «Что мне делать с тобою? С собой наконец?» – в темпе докрутился Александр Вертинский и заглох на неактуальном третьем вопросе. – «Где тебя отыскать, дорогая пропажа?» Я вздохнула и тронулась исполнять обещанное, и как сильно мне не хотелось, знала одна лишь «Гр(ажданка) Змея» как особа, приближенная к телу!

Несмотря на смущение чувств, мы с нею приблизились к зданию особняка и стали как лист перед травою в виду плотно закрытой полированной двери. Посоветовавшись и оглядевшись, мы вздохнули и ткнули пальцем в надобную коробочку с кнопкой. И чем ближе к цели, тем более «змеино» я себя ощущала, невзирая на праздные мысли о женской солидарности. Из приклеенной к стене коробочки между тем раздался перезвон, а когда он отыгрался, искаженный голос спросил, кого сюда Бог принес и зачем. (Понятно, что иными словами.)

– К Павлу Петровичу Екатерина Малышева, – призналась я невидному собеседнику, но все равно уйти хотелось со страшной силой.

– Входите, открываю, – прошипел голос, и я ухитрилась признать, кто это со мной говорит. Интонация тут же припомнилась, и непонятная грусть овладела мною, скорее всего ностальгического характера.

– Давно вас не видела, уже и не ожидала, – сказала верно признанная тетенька, когда я вошла в открывшуюся дверь и предстала перед нею при полном параде.

К большому стыду имя и отчество встречающей напрочь улетучивались из памяти раз за разом, вместо них вечно возникала неловкость. Тетенька с утерянным именем служила здесь испокон веков, наверное, наверное, еще до самого Паши или до его директорства. Я узрела ее впервые много лет тому назад, когда она, элегантная сухопарая дама зрелых лет, управляла делами и отдавала распоряжения персоналу. А ныне одно печальное «sis transit gloria mundi” приходило в голову, потом переводилось примерно так…

“Вот так прошла ее мирская слава”, – невольно думалось мне. – “Отчего же?”

Мало того, что дама без имени ныне практически служила привратницей, а не повелевала охраной, не место красит человека. Однако на новом незавидном месте “встречающая без имени” выглядела плачевным образом. Она, бедняжка, почти совсем угасла, потеряла цвет и звучность, съежилась, как растение, лишенное влаги, света и даже воздуха.

– И я рада вас видеть, – ответила я, по обыкновению избегая забытого имени. – Как тут дела? Павел Петрович, он здесь?

– Дела исполняются отлично, Павел Петрович предупредил о вас, – ответила тетенька со слабой долей прежней ядовитости. – А вы сегодня молодцом. Да, времена изменились. Дорогу помните?

– Да-да, разумеется, – подтвердила я, стараясь не позволить сочувствию проникнуть в голос, то было бы оскоробительно.

– Ну и с Богом, – без приязни сказала дама и скрылась за конторкой.

Пораженная метаморфозой, стрясшейся с хранительницей особняка, а в особенности ее напутствием, я проскочила подзабытые лестницы и коридоры, и только в мансарде, перед дверьми малого директорского кабинета, замедлила шаги и отдалась впечатлению. Нечто неуловимо зловещее померещилось в обнаруженных переменах. Однако мы с “Гробовой Змеей” попали на прием к властителю здешних мест не по своей воле, а по просьбе страдающей Аллы, и малодушие неуместно. Такое решение прошептала под руку цюрихская рептилия, нежданно ставшая подмогой и утешением.

Двери медленно растворились, но не сами, я их легонько подтолкнула ногой, и передо мною открылась картинка помещения, которую я отлично помнила по прежним временам. Возник тесный кабинет с окном во всю стену, его заполнили светильники, панели и приборы, у стены оказался как и раньше, черный кожаный диван, а за столом спиною к свету обнаружился бывший супруг Паша Криворучко своею прежней незавидной персоной. В миг моего появления в дверях он чертил пальцем по экрану монитора и одновременно толковал в сотовую трубку, играя ею за ухом и иногда поднося к лицу.

Как повелось издавна, в первую секунду я опешила и почти потеряла дыхание. Такова была обычная реакция на нестандартную внешность Павла Петровича. Рой нелестных ассоциаций забил фонтаном, на этот раз я решила, что друг Паша одновременно похож на истощенного дракона и на заезженную клячу молочника. Вот наградил же Господь внешностью!

Хозяин кабинета на мгновенье оторвал глаза от монитора, изобразил радушную улыбку в мою сторону и указал трубкой на диван, не прерывая телефонно-компьюторной беседы. Я послушно присела на краешек и продолжала наблюдения, зная по опыту, что лучше скорее привыкнуть к чудовищному виду хозяина особняка и выкинуть лишние впечатления из головы. В процессе привыкания обнаружилось, что блеклые отрепья, отмеченные мною особо, превратились в костюм от Армани, впрочем, всегда им были. Просто все, надетое на Пашу, смотрелось так, словно недавно вынулось из мусорного бака, невзирая на любые дизайнерские фирмы.

Паша тем временем, нимало не смущаясь, игриво рокотал в трубку, продолжая истязать экран монитора пальцем, и вслед за движением на экранном поле возникали цветные загогулины. Я уловила там жирный багровый знак вопроса, а точка под ним основалась, как переспелая вишня. Однако же…

А когда зловещие иллюзии схлынули, я поняла, что Паша толкует в трубку конкретно обо мне и сыплет изощренными комплиментами в адрес полуденной гостьи.

– Нет, и не проси, не смогу. Когда перед глазами такое видение, уволь, Гриня. Представь себе, все мы, смертные, движемся по реке времен к старости, увяданию и могиле, а милая Катюша узнала секрет и плывет нам навстречу. К юности и неувядаемой прелести, прямо сквозь время, – такую лапшу Паша вешал на уши незримого собеседника, но потом исправил ошибку и шепнул имя, прикрыв ладонью трубку. – Гриша Хвостов, извини. Да, разумеется, очень скоро…

(Тот, кого Паша небрежно окликал Гриней, значился крупным банкиром с криминальной аурой в изысканиях масс-медиа. Демон финансов Григорий Хвостов – примерно так.) Еще пару минут Паша длил дружеское прощанье с демоном отечественного рынка, нахваливая красоту посетительницы, но потом одумался. Даже включив меня в беседу, Павел Петрович отлично знал, сколько можно держать просителя в приемной, чтобы тот знал свое место и ценил время хозяина.

– Ну еще раз прости меня, милая Катрин, – вздохнув, доложил Паша и отключил трубку. – Я рад тебя видеть, отлично выглядишь.

– Ты – тоже. Я рада тебя видеть и слышать, особенно без Хвостова, – я освоилась, даже мрачные впечатления из холла куда-то делись. – Надеюсь он не обиделся.

– Куда ему, Гриша парень простой, – отмахнулся Павел Петрович, затем сообразил, что может попользоваться демоном финансов в своих целях. – А хочешь, я тебя с ним познакомлю? Вот возьмем и устроим деловой ланч. Он в глаза не видел таких женщин.

– А мне он зачем? – искренне удивилась я. – Что у него есть, у твоего Гриши, кроме немеренных неучтенных денег?

– Ну, если они тебя не волнуют, я очень завидую, – вновь вздохнул Паша. – Тогда, разумеется, Гриша нам не нужен. И я слушаю тебя со всем вниманием.

(Стервец он все же, мой бывший супруг! С какой небрежной элегантностью напомнил, что я пришла о чем-то просить, и он надеется, что не денег!)

– Ты, разумеется, прав, как всегда, – мы с подружкой Г.Змеей. решили тоже начать с комплимента. – Я к тебе не просто так, а по твоему делу. Увы нам обоим, дело довольно каверзное.

– Ох, нет Катрин, не огорчай меня! – бодро прикинулся Паша. – Я этого не вынесу. Когда уверяют, что имеют в виду мои интересы, то это неизменно настораживает. От кого угодно я ждал, но не от тебя, уволь!

– Тогда придется тебя разочаровать, – я впала в фальшивую грусть. – Вчера у меня была Алла.

– Теперь я понял, извини меня, Катрин! – ответил Паша, нисколько не удивившись. – Прости старого идиота, мне-то подумалось…

– Нет, это я прошу прощения, что ворвалась с твоими делами, – смягчилась я. – В высшей степени непристойное занятие, ты прав.

– Катрин, чуточку милосердия! – взмолился Павел Петрович. – Не усугубляй. Я уже осознал. Если ты пришла сюда, в контору и упомянула Аллочку – то я простерт в пыли и виновен кругом! Если возникло нечто, о чем Алла не может сказать дома, а я не заметил! Это ужасно, милые девочки, и я не знаю, чем загладить вину.

– Просто послушай, – вкрадчиво попросила я, чувствуя почти реально, как заношу над бесценною для отечества головою Паши увесистый тупой предмет, может быть даже и не очень тупой. – Начну я, как положено, с хорошего. Алла считает тебя идеальным мужем, прекрасным отцом, и лучшего не желает. Однако, недавно Алла заметила, что в твоем сердце нашлось место для одной юной особы. Однако, при всем понимании ситуации Аллочка не готова ее удочерить, ей это было бы сложно. Девочка, как я слышала, очень способная и достойная всяческих похвал…

– Да, девочки, вы целиком правы, – машинально произнес Павел Петрович и механически потер темя, как будто удар тупым предметом все же состоялся. – Такие ветви оливы приносит и раздаёт по заслугам лишь ангел мира. Ты в своей лучшей роли, бесценная Катрин! И я целиком повергнут в прах, в особенности проявленным тактом. Но не будем об этом, я понял.

– В таком случае позволь откланяться, – начала я с надеждой свернуть беседу, хотя и была собою очень недовольна.

Не смогла обозначить важный момент, а именно, что друг Паша не просто забылся на старости лет, а выбрал в объект забытья юную особу, способную на все. И что неплохо бы к ней слегка присмотреться, причём в своих же интересах. Но не сказалось.

– Знаешь, Катрин, тогда и я кое о чем попрошу, – сказал Паша задумчиво. – Не в службу, разумеется, а в дружбу, побудь ангелом мира еще чуть-чуть. Принеси Аллочке не мой, а свой ответ. Я на тебя целиком полагаюсь, раз ты так бесконечно любезна. Сейчас я представлю тебя объекту опасений, побудь с нею немного, удели драгоценное время, затем поделись наблюдениями, с кем сочтешь нужным. У меня нет сомнений, что ты…

Паша не закончил мысли, а стал нажимать разные кнопки, не дожидаясь моего согласия, затем спросил вполголоса о Варваре Вадимовне и выслушал ответ. Нам же с подружкой цюрихской змеей было полностью поделом! Мы получили то, на что напросились! Присмотреться к юной особе Павел Петрович поручил лично мне, причем обозначил, что позитивное мнение следует нести Алле, а негативное он выслушает сам. К тому же до составления мнений с объектом слежки следует подружиться для непринужденности. Ай да Паша! Все у него просто и элегантно: раз принесла в клюве донос – сама и проверь, потом отчитайся. Милая голубка с веткой оливы в клювике! Вот тогда я уразумела, отчего сильно не хотелось сюда идти, отчего медлила на пороге, всуе поминая змею с её мудростью. У меня таковой не оказалось.

Никогда ранее я не получала заданий от Павла Петровича напрямую и поняла, отчего в подобных случаях бывший компаньон Валя бесился и извергал фонтаны изощренных проклятий. Вольно ж мне было соваться к волку в зубы по собственной инициативе. Какие-то долгие минуты мы просидели с Павлом Петровичем сам друг в удручении безмолвия, но, по всей видимости, очень уж мрачные мысли бродили по моему челу, и Паша их досконально изучил.

– А вообще, Катрин, – заявил он с прежнею своей улыбкой благосклонного дракона. – Какая все-таки мерзость эта ваша заливная рыба, не так ли? И говорил нам Кьеркегор дельную вещь: женись, не женись – все равно пожалеешь! Но сделай для меня, а? Кстати, тебе парня есть с кем бросить на неделю? Тут создался призовой фонд, заодно погуляешь на воле, хорошо?

– Я как-то не очень, – смутилась я, не совсем соображая, сочувствует ли Паша в грядущих трудах неправедных, либо предлагает форму оплаты сложной натурой.

– В городок такой, в Венецию хочешь сгонять? – нарочито по-простецки Паша внес неотразимое предложение. – Заодно ревизором побудешь, инспектором инкогнито. При полном пансионе, разумеется.

– Не поняла, – призналась я. Выражался Паша совсем, как Отче Валентин, что сулило просвет в скорбях, но почему – непонятно.

– Понимать нечего, надо просто звякнуть Грише, – пообещал Павел Петрович и продолжил объяснения, тем временем включая аппараты связи. – Он надумал купить пансионат на море… Да, радуйся Гриня, я нашел – есть вторая кандидатура. Но их надо проверить, могут обуть бедного Гришу скверные итальянцы, поэтому в отельчик надо съездить присмотреться… Представь себе, старичок, меня осенило – конечно, именно та девушка, так что будешь делать, как для меня… Поедешь на море, как богатая туристка, наблюдения подробно изложишь, какие у них условия и проблемы – вот и вся работа. Соединяй свою канцелярию с моей, поедет Малышева Екатерина Дмитриевна. Пришлешь ей с курьером, и за паспортом тоже пусть приедут. Варя имеет бумаги на руках, Катя выезжает следом, да, гаремчик у меня не слабый, Гриня, надо знать места… Ну как тебе?

– Почти поняла, – ответила я. – Мне надлежит глянуть на отель и присмотреться к девочке. Сложно, но отчасти забавно. Она не будет возражать?

– Вот это мы у нее спросим, – развеселился Паша. – Пошли знакомиться, я предвкушаю от процедуры много приятного.

Глава пятая (№ 5)

(в которой спираль событий скручивается вдвое и завязывается узлом, он почти не виден, это очень зря. Но грядущие виды прекрасной Венеции затмевают все кругом.)

Девушка сидела на стремянке на фоне сплошных книжных полок, первыми бросались в глаза длинные загорелые ноги, а по бокам, как занавес, спускалась юбка с разрезом. Зрелище получалось завидное, впечатляло со всех сторон, даже с научной, поскольку девица изучала большую книгу и даже не заметила, что в библиотеку вошли и ею любуются.

Кстати, вполне было чем, хотя и без форс-мажора. В каштаново-карих тонах натуры, в мрачно-модных одеяниях все было подобрано удачно и со вкусом. Венцом впечатления виделись модные желтые очки в черной оправе, сидящие, как диадема на хорошо подстриженных вьющихся волосах. Годков девице было эдак 20–22, как я определила в прикидку.

Пока ничего страшного не обнаружилось, но я вовремя себя одернула – надо смотреть и смотреть. Одно то, что Паша повел меня к девушке, а не позвал ее в кабинет, говорило о многом. К тому же лицо руководителя проекта светилось не совсем приличным торжеством, будто попал друг Паша на армрестлинг или на петушиные бои. Тьфу на него!

– Хеллоу, Варвара Вадимовна! – наконец хозяин дома нарушил безмолвие, а Варвара оторвалась от книги. – Мы к вам с приятными вестями. Знакомьтесь с Екатериной Дмитриевной, прошу любить и жаловать. Вы теперь напарницы по проверке хвостовского отеля, ансамбль сложился.

– Мне очень приятно, – сказала Варвара приятным голосом и даже с чувством. – Вдвоем с Екатериной Дмитриевной мы безусловно справимся.

– Я уверен, что вдвоем вы справитесь с чем угодно, – заверил директор неуловимо хамским тоном. – И еще одна приятная новость. Варвара Вадимовна, вы с этого момента свободны, задание снято, можете праздновать отгул в компании Екатерины Дмитриевны. Пообедайте, познакомьтесь поближе, можете посплетничать обо мне. Что скажет Катрин – то будет святая правда. А теперь я вас покину.

С этими словами друг Паша попятился спиной к дверям и мигом исчез из пустой библиотечной комнаты, оставив нас наслаждаться обществом друг дружки. Варечка лучезарно улыбнулась и спустилась со стремянки на пол, фигурка у нее оказалась очень недурная. Весь ансамбль указывал на очень большие притязания. Передо мною в свете двух окон скромно стояла и молчала не знойная красотка, увы, не девушка-вамп, гораздо хуже того. Мягкая, обаятельная, знающая себе цену взрослая девушка. Тёмные глаза с белыми томными веками смотрели на меня прямо и ласково, даже с преданностью, оставшейся от взора на Павла Петровича.

Случай оказался не просто тяжелым, он был, боюсь что непоправимым, столь умелая женственность бьет сильнее и дальше, чем тяжелая артиллерия. Такая милейшая особа вполне способна послать мерзкую карточку сопернице и очаровательно улыбнуться. Все равно никто не поверит. Даже если она умыкнет дюжину серебряных ложек в гостях на глазах у всех, то и тогда не поверят!

Обменявшись парой дежурных фраз о приятности знакомства, мы с Варей попудрились в комнате отдыха, выкурили по сигарете, перешли на имена без отчеств и, болтая о дамских пустяках, стали спускаться вниз, в надежде покинуть особняк. Варя мило созналась по дороге, что с утра директор ее тиранил, не отпускал даже на полчаса по неотложному делу, а я ее просто спасла. Оказавшись в холле, мы заскользили по мраморному полу к выходу, когда Варя вдруг заметила, что ей нужна минутка, она сейчас вернется, только переговорит у стойки.

Я медлила у выхода, между тем моя спутница свернула к стойке в темном углу, за которой скрывалась дама с так и не возникшим именем и отчеством. Разумеется, я не могла слышать, что именно вещала Варя, долетали лишь невнятные звуки, но я видела лицо бедной тетеньки. Она часто кивала в знак согласия, чуть скорее, чем это было необходимо. Под конец Варя взяла со стойки телефонную трубку и сказала туда пару слов. Выражение лица у девушки при том сменилось механически, из небрежного и властного стало милым и приязненным.

“Боже, помоги Алле!” – думала я тем временем. – “Даже для друга Паши, пожалуй, будет многовато, хотя… Нам с ним – точно поделом!” Однако долго мрачная сцена не продлилась, Варечка в темпе разделалась с привратницей, и мы вдвоем выпорхнули на знойную Ордынку. На улице выяснилось, что пока я осваивала уютный особняк, весна успела смениться самым настоящим летом, стало тепло до томности.

– Куда мы теперь? – спросила Варечка с такою охотой, будто ей встретилась родная душа в чуждом мире.

– Мне вообще-то надо на Остоженку, но чуть позже, – призналась я.

До оговоренного визита к кузену Сергею оставалось около часу времени, можно было уютно посидеть с милой девушкой Варей и успеть вовремя.

– Как отлично совпало, мне тоже в те края, – обрадовалась Варечка. – Не хотите ли зайти со мною в одно место, потом мы с вами поедим на воздухе.

– Пожалуй, если уложимся в час, – согласилась я с легкостью, меня все пока устраивало.

Мы ехали, пересаживались, вновь ехали, перекидывались редкими словами и уступали друг дружке дорогу и места. Беседовать с девушкой Варей было легко и приятно, ее обаяние действовало почти обольстительно, но я напоминала себе, что девушке я нужна по делу, ей велели. И не стоит забывать о главном, если я промахнусь, то Алла может прыгнуть с Крымского моста. Когда ее мальчикам попадется в руки картинка, подобная присланной.

Варечка могла быть сколь угодно приятной, но это не исключало возможности, что мерзкое фото выслала именно она в самых неприглядных целях. Я с усилием вызвала из тёмного угла памяти шокирующее фото и наложила на сиюминутные впечатления о милейшей девице рядом. Картинка мелькнула на прощание во тьме туннеля, затем пропала, и поезд вывез нас с Варей на перрон станции “Парк культуры”. Перед нами выросли колонны и лестницы радиальной ветки.

Но двинулись мы по предложению Варечки (да и кузен Сережа напоминал о том же,) к побочному выходу со станции, где обозначился бассейн “Чайка”. На выходе со стенного панно нас встретил портрет Максима Горького с каменными рогами на голове, так его изобразил мастер мозаики в свое время. По этому случаю классик соцреализма имел неуловимо демонический вид.

Невзрачный купол станции остался позади, когда я завертела головой пытаясь сообразить, как мне вернуться в Турчанинов переулок, указанный Сергеем накануне. Пока видела лишь бассейн “Чайка”, но мы его скоро миновали.