скачать книгу бесплатно
– Он хороший, – сказала Алла.
А я возликовал. Уже тогда я понимал, что когда красивая девушка говорит про кого-то: «он хороший», значит, у этого «хорошего» нет никаких шансов на роман с ней.
«Однако почему я ликую? – мысленно пожурил себя я. И тут же себе признался: – Да потому что эта Алла – великолепна, восхитительна… Как же я раньше этого не замечал?!»
– Кстати, Алла, – промолвил я, понизив голос, – у меня как раз сейчас есть чудная роль для вас.
– В очередном жалком фрагментике? – усмехнулась девушка.
– Я надеюсь, что этот фрагментик вырастет в мою дипломную работу, – нашелся я.
– Ого! – с одобрением посмотрела на меня Алла. – Вот роли в кино мне еще не предлагали. Даже в студенческом.
– Ослы! – презрительно фыркнул я. – И куда они только смотрят?
– Вы про кого сейчас? – хихикнула девушка.
– Да про всех этих пырьевых и юткевичей! Они просто обязаны были давным-давно засыпать вас ролями, причем главными.
– Вы так преувеличенно льстите, – медленно начала Алла и быстро закончила: – Что мне это даже нравится!
– А мне нравитесь вы, – улыбнулся я и придвинулся к ней поближе.
– Нестор этого не одобрит, – слегка побледнела девушка. Однако не отстранилась.
– К дьяволу Нестора! – воскликнул я – и вдруг припал губами к ее очаровательному алому рту.
Никогда ни до, ни после я не совершал таких же смелых поступков, как этот. С того дня – и на многие годы – мы с Аллой стали неразлучны.
С легкой досадой от того, что сейчас это уже не совсем так, я наконец-то заснул.
Проснулся я снова с мыслями о Носове. Неужели он до сих пор думает об Алле, вспоминает ее?.. И до сих пор ненавидит меня?.. Как он мне тогда выкрикнул на выпускном: «Я тебя ненавижу!» Смех, да и только. К счастью, после окончания учебы мне с ним видеться не приходилось. Буквально до вчерашнего дня.
Однако я, конечно, был в курсе, что никаким режиссером он не стал. Какие-то слухи о нем доходили, кто-то там что-то о нем рассказывал, но я даже не вслушивался. Вроде бы он не смог прижиться в Москве, найти тут хоть какую-то работу, потом уехал на свою жалкую малую родину – я сейчас и не вспомню, из какой он там глухомани. Вроде бы работал в своей глухомани чуть ли не сторожем, вроде бы так и не женился… Короче, классический неудачник.
И вот наши дороги вновь пересеклись. Кто бы мог подумать… Вот такой внезапной встречи с ним я ожидал меньше, чем с кем-нибудь еще. Знакомство с Хичкоком или, не знаю, Антониони и то было бы более ожидаемым. И какой же он теперь нелепый! Еще больше, чем раньше. С ружьем этим идиотским. Охотник и бродяга. Радж Капур советского разлива. Авара я, авара я, никто нигде не ждет меня…
Все-таки интересно, по-прежнему ли он на меня зол?.. На самом-то деле он должен быть мне по гроб жизни благодарен. Во-первых, я избавил его от возможности (пусть ничтожной) жениться на Алле. Воображаю, что это была бы за пара. Да он через месяц жизни с ней повесился бы. От сознания своей мизерности и полнейшего несоответствия такой шикарной женщине, как она. Во-вторых, я подарил ему роскошный мотив для оправдания. Оправдания всей его незадавшейся жизни. Так и представляю, как он не раз, не два, не десять и даже не сто рассказывал каждому встречному-поперечному что-нибудь такое: «А ведь и я, вы знаете ли, любил… Любил безумно, страстно – единственный раз в жизни! Любил самую лучшую девушку на свете! И у нас бы с ней обязательно все-все получилось, и мы непременно были бы безмерно счастливы… Но увы! Между нами встал некий подлец, негодяй. Он совратил наивную Аллу, нашептал и наобещал ей всякого, увел от меня! И вот вы видите, что теперь со мной. Я самый несчастный человек на Земле. Мне уже ничего не нужно. Женщины для меня не существуют – я знаю им цену. Если даже лучшая из них оказалась такой слабой, такой… предательницей, что же требовать с остальных?.. К работе после этого случая я тоже потерял интерес. Я мог бы стать – и наверняка стал бы! – великим гением кинематографа. Эйзенштейн был бы передо мной щенок. Но мое разочарование, моя, не побоюсь этого слова, колоссальная трагедия лишили мир потенциально великого кинохудожника. Поделом же вам, люди, поделом вам, женщины, поделом, все подлецы, негодяи и негодяйки планеты!..»
Я едва не расхохотался вслух от этого мысленного перевоплощения в Носова – довольно правдоподобного, надо сказать.
Но я зажал рот рукой и покосился в сторону маленькой комнатки. Он, кажется, еще спит. Вот и пусть спит. Надеюсь, выспится – и наконец-то уберется восвояси. Чтобы теперь-то уж точно никогда больше не появиться перед моими глазами.
Полежав еще немного, я встал, оделся и осторожно подошел к двери в соседнюю комнатку.
О, так его уже нет! Сам свалил. Да, это единственный его умный поступок за последние сутки. Если не за всю жизнь.
Я с брезгливостью скомкал постельное белье, оскверненное касаниями Носова, и швырнул его в большую корзину. Постираю в городе – в стиральной машине.
Настроение постепенно стало улучшаться. Я даже принялся насвистывать. Включил радио, прибрался в доме. Не прибраться ли заодно в сарае? Пошел туда. Отворил скрипучую дверь – и едва не закричал от ужаса. Бездыханный Носов лежал в сарае навзничь. На рубашке его расплылось огромное буро-красное пятно.
Я на ватных ногах вышел из сарая, зажимая рот рукой, и медленно затворил за собой дверь.
Мысли путались. Носов… Застрелился… У меня в сарае… Вот сволочь…
Да, конечно, он нарочно так сделал. Спланировал. Давно уже, видно, принял решение покончить жизнь самоубийством и вот наконец осуществил его. Но не сдох тихо и мирно в своей глубинке, а разыскал меня, чтобы… чтобы… что? Чтобы меня подставить! Ну конечно! Впутать меня в историю. Навлечь на меня неприятности. Наконец-то отомстить мне спустя столько лет.
Ладно, в его гнусных мыслишках разбираться нет смысла. Сам он уже никогда ничего не подтвердит и не опровергнет. Сейчас важно другое. Что, что важно?.. Тьфу, черт, совершенно потерял возможность соображать. То есть способность соображать! «Способность» и «возможность» – как правильно?
Стоп, стоп. Спокойствие, только спокойствие, как говорил шведский человечек, про которого переводила Лилианка Лунгина… Это Алла так ее зовет – это ведь ее подруга. Я-то с ней шапочно знаком, а муженька ее вовсе не перевариваю. Вместе с его соавтором Нусиновым. Слишком много о себе мнят. Надо было вообще не обращаться к ним с предложением стать моими соавторами. «Мы пишем только вдвоем – без режиссера!» Глядите, какие принципиальные! Вернее, псевдопринципиальные, ведь Лариску Шепитько они потом-таки взяли в соавторы. Сделали одолжение…
Ох, ну о чем я вообще думаю сейчас! Может, это защитная реакция такая?.. Что делать, что делать, что же делать?.. Так. Так-так. А может… может, ничего не делать? То есть как это ничего? Что-то нужно предпринять. Только вот что? Звать милицию, конечно!
Ну нет, в милицию никак нельзя. Если на студии узнают (а узнают обязательно!) об этой пакостной истории, то мою картину тут же закроют. Немедленно. Безо всяких разговоров. Над ней и так с самого начала дамоклов меч висит. Как там этот мудрец Сурин прочирикал… «Вы хотите снять несоветский фильм!» Вот ведь радетель за все советское выискался! Воображаю, как он обрадуется, когда узнает о том, что в моем сарае застрелился бывший однокашник. «Вы с ним вместе учились, хе-хе? И вот через десять лет он разыскал вашу дачку, хе-хе? И там покончил с собой, хо-хо? Из-за бабы, ха-ха? Из-за заслуженной то бишь артистки Аллы Лавандовой, хы-хы?!»
Ну нет. Не доставлю ему такого удовольствия. Ни ему, ни всем остальным. Никто ничего подобного никогда не скажет!
То есть что это я? Не стану заявлять?.. Ну, конечно, не стану. А как тогда?.. А никак. Кому он нужен, этот Носов? Он и живым никому не был надобен, а уж мертвым и подавно. Да, да, с вероятностью девяносто девять и девять его никто не хватится. То, что он здесь у кого-то гостил, разумеется, чушь. Он оказался здесь исключительно из-за меня. И его, возможно, даже никто тут не видел. Никто кроме меня. А если еще кто и видел, то едва ли запомнил. И, уж конечно, никто из моих соседей его не спохватится.
А если спохватится кто-то из его родственников? Вот хоть убей, не могу сейчас вспомнить, говорил ли он хоть когда-нибудь о своей семье, своих родителях?.. Нет, не помню. Допустим, даже кто-то у него есть. Но не оставил же он им записку, что едет ко мне для самоубийства…
Одним словом, решено. Я никому ничего не скажу. И очень скоро кошмарная история забудется. Вот только труп. Как быть с трупом?..
Я вновь подошел к сараю – и с замиранием сердца заглянул в щель между досками. Лежит. По-прежнему лежит. Хм, как будто он может вдруг взять и встать.
Не закопать ли его прямо там – в сарае? Все равно я им не пользуюсь. И не надо будет никого никуда перетаскивать. Эта мысль показалась мне здравой. В тот момент мне бы и не такая мысль показалась здравой.
Я собрал все свое хладнокровие, взял лопату и пошел в сарай. Руки тряслись, но я все-таки выкопал яму. С отвращением спихнул туда ногами Носова вместе с его ружьишком – и стал спешно засыпать труп. Лишнюю землю я рассыпал по участку там и сям небольшими горстями.
А в сарае все стало почти как прежде. Земля такая же ровная. Сейчас еще можно заметить, что она свежевскопанная, но думаю, что через несколько дней…
Впервые за сегодня я посмотрел на часы. Ого! Уже восемь вечера. Что же я так долго возился? Только сейчас я осознал, что за весь день не съел ни крошки и даже ни глотка воды не выпил. Вот и такое, значит, бывает.
Наскоро набив рот остатками своих запасов, я сел в машину – и рванул в город. Завтра ведь съемка…
Лишь когда я примчался домой, вбежал в квартиру и крепко обнял Аллу, то вздохнул свободно. Вернее, мне только показалось, что свободно. Алла тотчас заметила во мне какую-то перемену, но сразу ничего не сказала. Начала, по обыкновению, беспечно щебетать с оттенком своей всегдашней иронии:
– Ну что, дачник, на славу потрудился?
– Еще бы, – попытался я ответить ей в тон. – Все в полном. Надеюсь, в следующие выходные уже поедем на дачу вместе.
– И я надеюсь. Хоть впервые за год из Москвы выберусь. Пусть только в Подмосковье… Ой, что это? – вдруг осеклась Алла, остановив на мне взгляд.
– А что такое? – якобы удивился я и даже оглянулся. Сделал попытку отшутиться, но попытка не удалась.
– На тебе лица нет, – недоуменно выговорила Алла, дотрагиваясь до моей щеки.
– Как это нет? – возразил я, прикасаясь к другой своей щеке. – По-моему, все на месте.
– Перестань, – поморщилась Алла. – Скажи лучше сразу: там что-то случилось, на даче? Или, может, по дороге?
– Да ничего не случилось, – с досадой ответил я и, помимо своей воли, встал и зашагал по комнате. – Все нормально… Просто устал, может быть…
– Да? – подозрительно спросила Алла.
– Ну да! – воскликнул я, наконец посмотрев ей в глаза.
– Ну хорошо тогда, – вроде бы расслабилась она. – А что у нас там завтра? – переключила она разговор на работу.
– А ты еще не готовилась? – делано возмутился я.
– Да что там готовиться, – отмахнулась моя любимая артистка. – Ты мне десять фраз написал на весь сценарий.
– Зато главная роль, – парировал я.
– Ты любую манекенщицу мог бы пригласить, – к Алле вернулся ее шутливый тон. – Она ничуть не хуже смогла бы сыграть. Ведь и играть особо ничего не надо. Ходи и… как ты там говорил?
– Ходи и являй собой красоту, – охотно напомнил я.
– Вот-вот, являй собой… Так что манекенщица, по-твоему, не справилась бы? Среди них очень хорошенькие попадаются.
Я умилился, подсел к Алле и обнял ее за плечи:
– Мне не нужны ни хорошенькие, ни даже очень хорошенькие. Мне нужна подлинная красавица. И с богатым внутренним содержанием. Словом, более подходящей кандидатуры на эту роль, чем ты, я во всем Союзе не найду.
– Горе ты мое, – нежно проворковала Алла и, не выпутываясь из моих объятий, запрокинула голову назад. Я тотчас припал горячими губами к ее белоснежной шее.
Начались трудовые кинематографические будни. С каждым днем я все успешнее забывал о случившемся в минувшие выходные.
В пятницу мы досняли последнюю сцену и тем самым ровнехонько уложились в график. Я ликовал. Всю следующую неделю посвящу монтажу. Это моя любимая стадия в производстве фильма.
В субботу же утром мы с Аллой поехали на дачу. Она была здесь впервые. Я водил ее по участку, демонстрируя чуть ли не каждую травинку, тогда как пресловутый сарай будто не замечал.
В конце концов Алла сама обратила на него внимание:
– А это что за будка?
– Вот именно будка! – натужно рассмеялся я. – Надо будет, пожалуй, снести эту рухлядь. Зачем она нам?..
– А что там внутри? – полюбопытствовала Алла, приотворяя скрипучую дверь.
Вошли внутрь.
– Ну вот, – тупо сказал я, очертив рукой узкое пространство. – Как видишь, ничего особенного. Какие-то старые инструменты. Стол вот столярный. – Я пнул установленный напротив двери древний верстак.
– Да здесь не все такое уж старое, – протянула Алла. – Вот смотри – лопата совсем новая.
Моя любимая взяла лопату, а я похолодел. И как я мог оставить ее здесь?! Прямо, так сказать, на месте преступления. Если, конечно, тайное захоронение жалкого самоубийцы можно всерьез назвать преступлением.
– Лопата, конечно, новая, – честно сказал я. – В прошлую субботу как раз купил по дороге на дачу.
– А зачем? – полюбопытствовала Алла.
– Да так, думал, может, что-нибудь вскопать придется, – морщась, выдавил я.
– И что – пригодилась? Вскапывал что-нибудь? – не унималась моя возлюбленная.
– Я только опробовал. Где-то там, – показал я рукой в неопределенную сторону.
– И как?
Господи, что же она так прицепилась к этой лопате?!
– Нормально, – промямлил я.
– Ясно, – наконец протянула Алла – и обернулась ко мне с лучезарной улыбкой: – Идем обедать?
– Конечно! – просиял я больше от облегчения, чем от ее лучезарной улыбки.
Пообедали. Потом снова побродили по участку, затем пошли готовить ужин.
– Скучно здесь, – призналась Алла после ужина.
Я чувствовал, что дело во мне. На самом деле это я сегодня скучный, особенно после оказии с лопатой.
– Обживемся еще, – успокаивающе промолвил я.
– Да, наверно, – равнодушно ответила Алла.
Зато уж ночью мы наконец нашли интереснейшее занятие. Надо сказать, давненько мы с моей музой так страстно не занимались любовью…
– Вот видишь, что получается от простой перемены ночлега, – с довольным лицом заметил я Алле после третьего раза, когда время тоже приближалось к трем ночи.
– Ты был прав – здесь все-таки неплохо, – уже почти сквозь сон пробормотала Алла.
Через минуту заснул и я.
Утром во время завтрака Алла вдруг замерла – и хлопнула себя по лбу.
– Что такое? – почему-то испугался я.
Она прожевала кусок бутерброда и пояснила:
– Я же к матери сегодня обещала заехать.
– И только-то? – расслабился я. – Ну заедем вечером.
Алла покачала головой:
