Жизнь в Царицыне и сабельный удар

А тут беседу прервала Катерина:

– Хлёбово готово! Мясо всё на порционной доске! Буду резать. Кто-то помогать будет? Как делить-то? Столько мяса я ещё во всей жизни своей не делила. На сколько ртов-то поровну?!

Когда артель пообедала, артельный сказал громко, что пойдет к подрядчику:

– Баяров там будет расплачиваться с грузчиками за разгрузку баржи… А я договорюсь о работе на беляне…

Андрей, поосмелев, сказал, что ему хотелось бы поглядеть улицы, городской народ. Может, там где ламповое стекло можно купить…

Трактир «Орел» выделялся свеженькой побелкой. Одноэтажный трактир этот всегда был виден еще издалека, если перед входом валунами желтел песок, который нагонялся к крыльцу ветром, дующим тут, будто назло хозяину трактира, – все с одной и той же стороны – из-за Заволжья. Из Прикаспийской низменности. А такие ветры и такой песок разве только одного хозяина трактира «Орел» злили? Каждому горожанину ветер этот, несущий засуху и пыльные бури, был не к радости.

Артель грузчиков, разгрузив баржу с шахтерским лесом и ствольной стойкой для шахт, подходила к дверям трактира весело, приплясывая, взметая песок, под заливистые звуки голосистой саратовской гармошки, на которой играл Семен, приглашенный, как и всегда, подрядчиком Баяровым, который говорил:

– Я деньги платить буду, – и, крикнув, чтобы отплясывали веселей, продолжил: – Не должен рабочий люд забывать веселье!

Артельный, Андрей вошли в трактир вместе со всеми. Там для Баярова поставлен был стол, накрытый льняной скатертью с золотой бахромой, а не просто клеенкой. Подрядчик разложил деньги.

– Не шумите, голова болит, – и, выдав заработок, приказал артельному: – Наливай ему, как положено!

Выпив водки, грузчик пересчитал на ладони деньги. Баяров заметил это, возмутился:

– Меня проверяешь?! Не приходи ко мне на работу. Мне таких не надо!

– Господи, – взмолился грузчик, – верю вам. Вот те крест! В месяц ведь один раз доводится деньги считать. Сердцу лестно это…

– Веселый тут?! – продолжал выкрикивать Баяров. – Получай!

– Гришка-чемпион?! Па-а-аадхади!

Предрассветная синева окутывала Волгу. Случилось так, что ни пароходов, ни барж, ни плотов не было видно плывущими по широкой реке. Будто все замерло в каком-то таинственном ожидании то ли шторма, то ли бури.

Любил Борис в ранний час бывать поближе к воде, слушать ее переплеск, угадывая отзвуки, будто донесшиеся из дальних веков. Словно музыка, чуть заглушенная временем, струилась в плеске воды, нашептывая что-то ласковое.

Любил Борис встречать зори, когда на берег Волги долетают отдаленные звуки просыпающегося города: гудки заводов, фабрик и колокольный звон, вплетающийся в хлесткие удары кинутых в штабель досок, вынесенных на берег вон с той разгружаемой баржи.

Сбросив с себя одежду, Борис не спеша вошел в воду по грудь и, сильными взмахами рук одолевая течение, поплыл к беляне. Минутным делом было взобраться по мочальному канату на дощаник, а с него, по канату же, на беляну, чтобы осмотреть груз: не промахнуться бы, нанимаясь, не продешевить бы деньщину.

Оглядев груз на беляне, Борис нырнул с высокой кормы, скрылся под водой и не скоро появился на поверхности. Семь саженей пролетев до воды, он на пять саженей ушёл до дна реки, а оттолкнувшись там от песочка, вынырнул, озорно хлопнув обеими руками, словно обнимая, наваливаясь грудью на синюю зыбь реки, потревоженной им.

Подрядчик тоже с рассветом появился на берегу, чтя заповедь «Кто рано встаёт – тому Бог подаёт!».

Он уже обошел свои владения, когда артель встретила его. Он чуть ли не на ощупь попробовал каждого из артели и сказал, указывая на Андрея:

– Парень хоть и широк в плечах, но под пластиной за весь день уходится так, что назавтра сляжет…

– Это мой сын. Он выдюжит… – робко сказал Иван, глядя на лаковые сапоги Баярова, на золотую цепочку, сверкающую на коричневой шелковой жилетке.

– Так-так… Сын! Я ему найду дело…

– Ну а ты чего тут с одной гляделкой? В драке вышибли? Тоже не гож. Таких мне в артели не надо…

Иван оторопел, тиская в руках картуз. Страшным казалось ему лишиться каждодневного заработка на разгрузке беляны.

– Как ты, одноглазый, по мосткам с ношей пойдешь? – продолжал Баяров. – Кувыркнешься!

– Напраслина это, – вступился за Ивана Борис. – Мы с ним не первый год напарники. Грузчик хоть куда!

– Может, и рябых гнать из артели?! – зло спросил кто-то.

– Он Россию от япошек защищал. Микаду из Маньчжурии гнал, а тут гонют от работы…

– Тихо! – взмахнул рукой Баяров. – Мне и дома надоели аккорды! Сядет дочь за пианино – весь дом трясется… хоть беги. Про рябых речи нет! Слепых со зрячими, говорю, не надо путать! – злился Баяров. – За всех артельный в ответе! Тридцать девять молодцов, говоришь, у тебя? – Баяров положил руку на плечо артельного. – Нормально…

– Нормально сорок человек… – возразил артельный и указал на Андрея: – Он сороковой… Если где-то будет еще у вас работать, так не за счет артели, а?

– Сорокового подыщете, – улыбнулся Баяров, – парню я буду платить отдельно… Разгрузить беляну за тридцать дней. Хоть за неделю управляйтесь – плачу за тридцать дней… И водки еще буду давать.

– Готовьте мостки! На Волге работать и жить, а водку не пить? У меня тут, на моем берегу, не девичий монастырь. Я хозяин тут!

Он распахнул чесучевый пиджак, сунул руку во внутренний карман.

– Ну, ты! – повернулся он к Андрею, – угоди артели! Беги за водкой!

Баяров всех оглядел. Торжество в его глазах так и светилось – ведь у него деньги в руках… А поэтому ясно: быть в руках и всей этой артели!

– Две четверти купишь! – командовал он Андрею. – Нести будешь – гляди под ноги. Глаза-то у тебя, парень, смышлёные. Читать-писать умеешь?

Андрей кивнул, всё ещё оценивающе разглядывая подрядчика, словно впервые увидав перед собой человека в дорогом костюме, при жилетке, при часах.

– Будешь у меня работать… – продолжал Баяров, – на плотах бревна клеймить. Беги!

Кривыми переулками добрался Андрей до казенной винной лавки на Княгининской улице и вскоре вернулся.

Борис, работая рядом с Иваном, удивился тому, как в его руках топор мелькал, словно игрушка детская, будто не бревно тесал, а воду рубил. Да и вся артель усердно и быстро налаживала мостки на белостроганную беляну, ставила козлы, настилала сходни.

По мосткам на беляну первым вошёл Баяров: с виду сердитый и чем-то недовольный. Первым он выпил стакан водки. Так повелось в Царицыне издавна. Сохранялся давний обычай. И водку распили по обычаю в пролете беляны. Тут же, на сквознячке, улеглись спать, чтобы с зарёй начать разгрузку беляны, не тратя время на сборы.

Назавтра Пётр Пуляев ходил по пятам за своим хозяином, ведя белолобую лошадь под уздцы. Баяров сказал ему:

– Смутьянов нет, все работяги, артель способная. Тебе тут делать нечего. Наглядывай иди за погрузкой в вагоны шахтерской стойки. Телеграмма у меня есть – на шахты срочно нужен рудничный лес… – и кивнул Андрею: – Пойдём со мной, старательный!

Петр спросил подрядчика:

– Старшой артельный предъявлял паспорт?

– Угу…

– Кто он буде? Мещанин? Имя, отчество, фамилия его?

Баяров ответил:

– Отстань, надоел ты мне.

– Паспорт у него не поддельный?

– Эх, Петро, в рыло дать тебе? Меня идиотом считаешь?! – огрызнулся Баяров. – Иди надсматривай за погрузкой рудничной стойки…

Пока Баяров шел к плотам, всё время расспрашивал Андрея о том, где он жил, когда приехал в Царицын, сколько лет учился, работал ли.

– Эх, парень! У тебя, оказывается, жизнь тяжело шла. Ну знай, если мне угодишь – в люди выведу. И невесту с приданым найду. А вон, глянь, плоты расчелёнили. А вон Егорка. Он укажет тебе твои обязанности – бревна клеймить, замер делать. Извозчиков тут – сто! За каждым гляди. Неклейменого бревна в гору не выпускай. Вертким надо быть…

Андрей выслушал внимательно и Егорку, приступая к работе. Часа два работали вместе. Андрей успевал и замер делать, и клеймить.

Егорка, покуривая, ушел развлекаться. Он на долбленой лодочке до вечера катался, чуть шевеля веслом. Надсматривал за рабочими, оценивая их старательность.

Незаметно для Андрея прошел первый день работы. На берегу Волги становилось все тише, тише. Смолкли голоса рабочих, возчиков, мальчишек-подкаржников. Лишь изредка слышалось откуда-нибудь протяжное:

– Ребята, шабаш!

– Шабаш!

А над притихшими улицами – Каширской, Ковровской, Дубовской – звонкоголосо летел с татарской мечети призыв муллы к вечерней молитве:

– Аллах бисмирле!

Андрей хоть и устал, напрыгался за весь день по бревнам, но окончание работы показалось ему неожиданным.

– Клеймилку бери домой! – начальственно приказал Егорка. Андрей понял, что речь идёт о молотке, которым он клеймил брёвна, выбивая на каждом из них две буквы: «Г. Л.», что означало, бревно принадлежит Глебу Лужнину.

– В церковь ходишь? – спросил Егорка, прищуриваясь.

– Не-е-е! – ответил Андрей. – Мне с отцом надо работать… – и не присел на бревно рядом с Егоркой, хотя тот и приглашал.

– И для работы будет время, и для церкви надо уделить час, – продолжал Егорка, – татары вон по три раза протягивают руки, просят Аллаха даровать им власть над русскими. Работу бросают и молятся. Поэтому мы и не берем татарву на работу. У тебя дело спорится. А меня переводят в главную контору Лужнина. На берегу мне теперь делать нечего. Так-то!

– Что, собственно, ты от меня хочешь? – обозлённо спросил Андрей.

– Помочь тебе хочу, а от тебя – дружбу. Могу подарить тебе кое-что. Брюки подарю, чтобы ты стал похож на городского. Мы с тобой тогда сходим в «Союз архангела Михаила».

– Еще чего! Куда ты лапотника-то зовёшь?! А на все, что надо, я сам себе заработаю…

– Вон какой ты! – скривил губы Егорка. – Хорошо, что не брехун, не хитришь. А я думал, что ты захочешь в добротно построенном доме жить… А надумаешь – приходи. Постучи в окошко. Вон наш дом-красавец на бугре. А тут меня не жди. Мне так противны все эти береговые, босяки-сезонники!

…Хорошо в тёплые ночи на сплотках, под мостками-сходнями беляны. Нет ни комаров, ни мошкары, отгоняемых сквознячком. Убаюкивающе журчит бегущая вода, наталкиваясь на бревна оплоток.

– Егорка зазывал меня к черносотенцам… – говорил Андрей Борису.

– Егорка и Петр – водяные из омута! – рассмеялся Борис и добавил: – Сторонись их.

– Сторонился и раньше, когда мы с отцом баржу с пшеничной мукой разгружали. Черносотенцы ко мне липли, как мухи к мёду…

– Хорошо, что знаешь их, – улыбнулся Борис, – давай-ка на сон грядущий искупаемся… – и стал раздеваться, как и многие грузчики.

Все они вдоволь поплавают около сплоток, наныряются, смывая волжской водицей усталость, солёный пот с натруженных спины и плеч, и начнут стелить старенькие одеяла, а кто и рогожу.

А Волга журчит и журчит.

Слышь, пошли среди грузчиков весёлые прибаутки, шуточки. Вон положил один из сезонников доску, изловчась, чтобы она прогибалась, и, покачиваясь на ней, говорит:

– Я навроде в сад к нашей помещице прокрался и в гаймаке покачиваюсь. А у барыни в округе нашего уезда земли сорок девять тысяч десятин. Тыщ! А не сотен. Откуда ей привалило? А у меня? Во, сколько!

Он показал кукиш – черный, заскорузлый. Сразу стало ясно, что в деревне мужик был сапожником.

– А зимой? В кулак подуешь, на вокзале переночуешь…

Перестав качаться на пружинно гнущейся доске, грузчик вздохнул:

– Доколе жить-то так будем? Ну, чем мы перед Богом грешны? Трудимся, не воруем, ближнего не обижаем. Закон это Божий? Земли в России столько – сколько неба над нами. А мы скитаемся! Эх, пахать бы, сеять! Хлебушко для себя и народа выращивать. Эх, вот бы пожить, не зная голода. Не дожить до таких денёчков… Не дожить?!

Борису хорошо известно, откуда съехались мужики в Царицын. Кто из них кто. Имена их записаны в алфавитной книжке, купленной для заметок о заработке каждого на разгрузке беляны. Все они мечтатели из деревень: один мечтает заработать на покупку коровы, другой хочет купить себе лошадёнку немудрящую, что подешевле, третий – выпрямить скособоченный, готовый рухнуть дом в деревне. И лишь одна у всех одинаковая мечта – землицы бы десятину купить…

Поговорят они об этом перед сном, и замечает Борис, как затухают в их глазах несбыточные эти мечты.

Многим из них не вернуться домой, к женам, отцам, матерям, к своим детям.

А все же мечтают. Помечтают и уснут, намаявшись за двенадцать часов непосильного труда.

Просыпаясь, они не рассказывают друг другу снов. Не видят их. Грузчики спят крепко. Спят как убитые.

О земле на сплотках разговору было много. Борис рассказывал, что будто доводилось ему то под Вологдой, то под Котласом слышать от политических ссыльныx о программе эсеров, программе большевиков: отнять землю, отобрать…

– Эх, отобрать?! И мужикам в деревне раздать!

– Было такое дело… – ответил кто-то. – Степан Разин хотел, да на плахе голову сложил…

– Верно! Какая у нас сила? У помещиков-то полиция, войско! – послышались голоса сезонников-грузчиков.

– Царь всё видит, всё знает. Он – сила!

– А вот я о чём скажу… – сердито произнес Борис. – Сила у царя, заступника фабрикантов и помещиков, – это же мы с вами! Ведь нас в солдаты берут! Вот она и сила. Сила в нас самих. Большевики и поведут эту силу для установления народной власти.

После таких разговоров Бориса иногда будили по ночам двое-трое, все допытывались о подробностях. Иногда и за ужином начинали спрос:

– Вернёмся в деревню и как там говорить? Таясь аль открыто?

– Зачем же открыто, если полиция вокруг? Тайно надо готовиться к завтрашнему дню открытой борьбы… Силы собрать нужно, – отвечал Борис.

– Кабы солдаты заодно пошли с мужиками деревенскими… – помечтал один из грузчиков.

– Пойдут! – уверенно отвечал Борис. – Каждому новобранцу там, в деревне, указывайте о том, что надо бороться за свои права…

На сплотках появился неизвестный мужичок.

– Братцы, товарищи… – заговорил он, – приняли бы вы меня в вашу артель, аль она у вас сполна?

– Один нам ещё нужен… – ответил Борис, давно зная, что так полиция подсылает своих агентов. – Откуда родом? – и разгадав пришельца, сдавив кисть его руки, спросил: – Кто подослал? Удавлю! Утоплю! Если ты играть намерен! Ну?!

– Петр Пуляев… говорю… он самый… – затрясся в страхе пришелец.

– А зачем?

– Велел поработать в артели сколь удастся, узнать настоящую фамилию артельного старшого…

– А то он не знает!

– Говорит, что старшой в артели скрытный человек. Может, и каторжанин… Беглый…

– Дурак он, твой Петро Пуляев! Не юли! Что Петро еще велел?

– Напоить кого-нибудь…

– Ох ты! – рассмеялся Борис. – Оказывается вы оба из-под угла мешком пустым охлопнуты… Пылите оба! От пьяного ведь можно сто фамилий услышать! А ещё что? Что еще приказывал тебе Петро Пуляев?!

Андрей, заметив в оттопыренном кармане пришельца рукоятку револьвера, изловчился выхватить.

Борис, скрутив пришельцу руки, сказал Андрею:

– Обыщи тщательнее… Нет ли у него ещё и ножа…

У пришельца в карманах ничего не оказалось, кроме носового платка, в узелке которого были завязаны две золотые десятирублевки.

– Отдай деньги, – просил пришелец, – Христом прошу, отдай. Я немедля уеду из Царицына. Мне теперь к Петру явиться нельзя. С меня он спросит ливальверт. Он ведь, Петро, дал ливальверт и денег дал на пропой.

Притиснутый к брёвнам пришелец ползал по-змеиному и плакал.

– Крыса в капкане! – сказал кто-то из грузчиков.

– Деньги просит вернуть…

– Не убить ли он явился… Волгаря убить! А? – раздались возгласы.

– Утопим его, братцы!

– Христом Богом прошу, – молил пришелец, протянув руку, поглаживая ногу Бориса. – Ливальверт просто для смелости я сам у Петра выпросил.

– Ногу мою не облизывай, Иуда! – прикрикнул Борис, – дурак! Револьвер выпросил! Тварь ты поганая! Не верну! И деньги не отдам. Раздам сиротам… этот твой заработок!

– А на билет из Царицына?

– Пешком топай! А хочешь – облегчу твой путь. В Волгу-матушку с камнем на шее… Хочешь?! – сказал один из грузчиков.

– Отпусти Христа Бога ради… Отпусти. Каюсь ведь!

– Отпущу! – глубоко вздохнул Борис. – Но только ты побывай еще разок у Петра Пуляева. Целуй у него икону и скажи, что мы артелем отобрали у тебя револьвер, который я отнесу в полицию и прошение подам приставу, чтобы Петр на убийство не искал наёмников. Ему от царского суда не открутиться! Артель ему не простит! Так и скажи Петру! Запомнил? Ну, то-то! Считай, что деньги, выданные тебе на пропой, пропиты… – Борис рассмеялся: – Пропиты сиротами. Им я деньги отдам. Вот и попьют молочка вволю! Ну, брысь отсюда! – Борис под зад ткнул пришельца пинком.

Было над чем посмеяться всей артелью.

Разговорились было о происшедшем, но артельный сказал:

– Спать пора, товарищи! Пора, пора! Вы спите, а я ещё огляжу тут всё вокруг.

Груня и ее отец стояли около лабазов рыбных пристаней.

Все стежки-дорожки исхожены тут давным-давно, еще в детстве и юности Бориса, каждый лабаз знаком, все погрузочные и разгрузочные площадки, с их увековеченным просоленным запахом сазана, леща, судака, сома, сушеной таранки, осетра, севрюги, белуги.

Под подошвой сапога, ботинка ли, лаптя ли бегут ручейки, утекающие из неисправных бочат, кадушек, бочек, ручейки бегут тузлучные, с явными блестками кристаллов комковатой соли, там и тут слежавшейся.

Плывут солянистые запахи в самом воздухе тугими струями, опять же дурманящие чем-то отдаленно знакомым, осетровым, севрюжным.

А пароходные на Волге, а паровозные гудки на двенадцати рельсовых путях станции Волжской, деповские гудки – все такое же, как и в детстве, куда-то зовущие, куда-то провожающие.

Хоть уж и поздний час, а вся береговая линия железной дороги Царицын – Калач – Дон от паровозного депо, грузовых пристаней до Балашовского взвоза, до городских пассажирских пристаней живет шумом, гомоном: снуют маневровые паровозы, подгоняя вагоны под погрузку; грузчики безбоязненно подныривают под вагоны составов, готовых тронуться в путь. Перебегают от стрелки к стрелке с зажженными фонарями в руках составители поездов и стрелочники, дудящие в медные рожки. И нет ничего подозрительного в том, что вон двое – Степанов и Груня – стоят у самого края товарной площадки, как бы любуясь Волгой, огоньками бакенов и сигнальными фонарями на мачтах пароходов.

Ничего подозрительного нет и в том, что к ним подошел Борис. Он тоже любуется Волгой. Вон как размахивает руками, указывая на появившуюся вдруг чью-то парусную лодку, вынырнувшую прямо перед пароходом. Борис и Волгой любуется и рассказывает о происшедшем в ночлежке, о разгрузке беляны и о том, что в паровозном депо кочегары, слесаря, стрелочники объединились в подпольный кружок, который так и назвали «Кочегарка».

– Это хорошо… – одобрил Степанов, – но тебе это не под силу. В «Кочегарку» другого пошлем. Обсудим у меня дома в воскресенье…

– Я еще не обо всем рассказал, – заторопился Борис, заметив, что Степанов намерен на том и закончить встречу.

Груня и ее отец приостановились, и Борис рассказал, как смело поступил Андрей, выхватив револьвер из кармана у провокатора.

– Интересная личность… – задумчиво произнесла Груня. – Ишь, какой смельчак! Жду личного знакомства с этим Андреем.

– И я жду не менее, чем ты… Ведь не каждый час нам удается знакомство с настоящим человеком, – улыбнулся Степанов, протягивая руку Борису. – Приходите, ждем!

– Ждем! – сказала Груня, – в воскресенье ждем тебя, Боря, с Андреем… Почаевничаем… – и побежала догонять отца.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.