скачать книгу бесплатно
– Что ж, полагаю, это вопрос нам можно обсудить. С глазу на глаз.
– Сейчас здесь состоится дипломатия, – объявил сир Вагнер, – потому прошу всех убраться отсель куда подальше и калитку прикрыть.
Спокойный холод в его голосе заставил людей и нелюдей повиноваться. Все поспешили последовать совету и вышли в приёмную.
Очень долго в коридоре стояла напряжённая, багровая тишина, словно воздух замер в ожидании и не входил в лёгкие людей. А затем из кабинета, разлетаясь по стенам всё дальше и дальше, полетел чистейший, практически осязаемый мат. Тот, который можно было отливать в чеканные монеты и отправлять контрабандой в страны противника для подрыва их экономики.
Подробный, интересный, с полным разъяснением того, где чьё место было на момент битвы, до битвы, после битвы, а, главное, в далёком детстве. И кончилось всё это тем, что командование, охотников за головами, администрацию, чиновников и казначеев облили смачной, рыночной грязью.
Затем, наконец, наступила тишина, из предбанника в коридор вышел довольно подавленный солдат и, недовольно бубня, пригласил собравшихся вернуться в кабинет.
В кабинете царила постбатальная тишина. Совершенно ясно, что благородные пэры не скупились на эпитеты и, судя по красным лицам и тяжёлой отдышке, оба они сказали всё, что хотели.
– Поговорив со своим…коллегой, – начала полковник, – я решил поступить следующим образом: придётся отпустить вас. Всех, однако вознаграждение ваше останется при мне, в качестве неустойки.
– Почему это? – спросил Вальдман.
Он уже мысленно просчитывал, в каком порядке будет очищать комнату от лишних людей.
– Поймите меня правильно, – в голосе офицера проснулись эмоции, – Если кто-то узнает, что я выпустил вас просто так, без выкупа, то моя репутация может сильно пострадать. Ни я, ни вы этого не хотим.
Грод толкнул Вальдмана в бок, заметив, как у того на шее начинает пробиваться шерсть.
– Его деньги, герр, – обратился гоблин к полковнику, – его деньги. Очень надеюсь, что ваше решение не распространяется на остальных. Я тут, знайте ли, кое-что насобирал…
И с этими словами Грод с трудом поднял мешок и вывалил всё его содержимое на стол. Это оказалась целая гора окровавленных круглых лезвий.
– У остальных тоже немало, – продолжил он, – потому и денюжка нам причитается двойная. Сколько это будет в талерах, ну-ка скажите-ка мне?
Полковник внимательно смотрел на заваленный лезвиями стол и, особенно, за теми пилами, которые при падении с хрустом воткнулись в пол.
– Состояние, – спокойно заключил он.
– Вооооооот…– гоблин был очень доволен собой, – поэтому вас всё должно устраивать, как есть. Что наши деньги останутся при нас, а вы при этом не уйдёте домой без штанов. Ну что, соберёте себе немного на пенсию, а, герр?
Половник продолжал молча смотреть на стол.
– А теперь, – потирая руки, продолжил Грод, – обсудим все детали…
***
Всадник стремглав мчался по горной тропе. Над его головой о вековые скалы снова и снова разбивался яростный ветер, он старался сбросить посланника виз. Камни слетали в пропасть под копытами перепуганной лошади, но всадника это почти не волновало.
Он спешил, и на его высохшем, уже побелевшем языке чертополохом болталась тяжёлая дурная весть. Мозг снова и снова, до отупения, заставлял произносить слова, чтобы не растерять их по пути. На самом деле, вестник хотел выболтать из послания весь смысл, чтобы произнести его было как можно легче: излюбленный приём всех гонцов. А затем избавиться от слов, как от надоевшего груза.
Добравшись до ворот, всадник быстро передал поводья в руки серьёзного человека и бросился прямо к цитадели замка. Он чуть не ударился головой о потолок, когда влетал вверх по лестнице и оказался на самом последнем этаже.
Затем, вестовой оказался перед дверью, которую видел впервые, но куда он должен был попасть, и остановился перед ней, как вкопанный. Отдышавшись, он осторожно открыл дверь и произнёс прямо с порога:
– Они разбиты.
Ответом ему послужила покойная сладкая тишина, нарушаемая лишь шумом ветра за окном. Воспользовавшись паузой, гонец смог отдышаться и занять место у двери по стойке смирно, как обычно, не боясь, что пот будет заливать ему глаза. Затем из-за высокой спинки кресла донёсся спокойны ровный голос:
– Не важно.
В комнате было жарко, под огнём потрескивали поленья, над потолком витало лёгкое опиумное облако. Где-то рядом лёгкий поток воздуха, пробивающийся из-за закрытых окон, шевелил алые альковы.
– Я всегда говорил, что дисциплина нужна только кретинам, – продолжал голос, – но она им всё-таки нужна, как ни крути, иначе они просто впадают в ступор. И как тогда ими воспользоваться? В общем, разбили, не страшно.
Голос затих, гонец мучительно топтался с ноги на ногу.
– Прошу прощения, – наконец не выдержал он, – простите меня, если сую нос не в своё дело…а зачем вы тогда посылали туда этих…существ?
Из-за спинки кресла раздался скрипучий умиротворяющий вдох, потом под потолок поднялась очередная струйка дыма.
– Меня не интересовала бы не их победа, не их поражение – проговорил голос сквозь дымную пелену.
Тонкая рука с длинными ногтями показалась из-за спинки кресла и положила на стоящий рядом маленький резной столик длинную ореховую трубку. Курьер обратил внимание, что зелье в чаше уже почти погасло и теперь уныло догорало, пожирая остатки углей.
– Главное другое, – тут же продолжил голос.
– Что же? – терпеливо спросил гонец, стараясь перекрыть любопытством ноющие ступни.
В ответ – лишь молчание, насыщенное при этом долгой трескучей негой. Вестник постепенно начинал привыкать, что с хозяином кресла в разговоре не следует торопиться.
Наконец, голос произнёс:
– Что всё идёт по плану.
Глава 2. Безоблачное будущее.
Вальдман шёл по тракту, мрачный, словно дитя Чугунного Бога.
Рядом скакал Грод и, словно маленькая зелёная уродливая девочка, напевал песенки и звенел кошельком, до отказа заполненным монетами. Настроение стрелка было самым что ни на есть, поганым, особенно, не радовала пустота, душевная, физическая, моральная, финансовая.
Символ на руке Чёрного настораживал, почему-то складывалось ощущение, что он причастен к его, стрелка, внезапной популярности среди лихого люда. Обычно, внимание со стороны головорезов льстило, даже развлекало, но сейчас оно начало мешало работе, а это уже было недопустимым.
«И всё-таки, кто же оказался таким богатым?»
До ближайшего села было не так далеко, где-то около дня пути пешком. У местного старосты остался перед Вальдманом кое-какой должок, и сейчас стрелку очень хотелось ему об этом напомнить. А заодно и поесть …
Но больше всего бесило то, что в ушах звучал один и тот же голос:
– Далеко ещё до твоей корчмы?
– К вечеру будем, – в очередной раз ответил стрелок, – Дождёмся Даэвина, и двинем дальше, к деревне. А там – куда дорога выведет.
– Неплохой план, – подытожил гоблин, – А знаешь, чё у меня есть?
Он в очередной раз подбросил мешок с талерами высоко в воздух, но на этот раз Вальдман, а не Грод, успел его перехватить.
– Так будет надёжнее, – спокойно сказал он.
Товарищи продолжали путь, держась тропинки и стараясь не сворачивать с неё на обочину. Здесь, в этом краю, где брали своё начало безраздельные владения Империи, далёкие от границ, почва становилась особенно плодородной, а хозяйства – куда безопаснее. Поэтому крестьяне, простые и непуганые люди, каждый год засеивали прямо вдоль дорог огромный поля отличной пшеницы.
Поля созревали быстро и простирались от горизонта до горизонта во все стороны, отчего край действительно выглядел золотым. Особенно, когда наступало настоящее жаркое лето.
Здесь всё было по-другому: упитанные люди жили в богатых домах, летом, как положено, грелись в тёплых солнечных лучах, а зимой пили эль, зная, что на улице не очень холодно. Даже трактиры здесь водились очень приличные, тихие и чистые.
Минусом же при всё при этом оставалось то, что именно та часть экономики, что так благоухала вдоль дорог каждое лето, и стала основным сырьём местного производства. Всего, вообще всего: хлеба, каши, водки, супа, корма для скота, одежды и мебели. В особенности, знаменитым слыло здешнее пшеничное пиво, всегда имевшее лёгкий привкус микстуры от кашля на сильном спирту и отдающее в голову с лихвой.
Сейчас Вальдман шёл и мысленно просил судьбу о том, чтобы в корчме нашёлся хоть какой угодно другой пенный напиток, зная, в прочим, что его желаниям сбыться не суждено. Хотя, на кое-какую завалящую свининку он, в прочим, надеяться мог.
Сумерки постепенно сгущались, облачное небо начинало тревожно темнеть, и никому бы не хотелось оказаться сейчас посреди пшеничного поля в непроглядной темноте. Особенно, в такие неспокойные времена, а если ещё дождь пристанет…
К счастью, впереди, у подножия холма, всё-таки показалась глиняная низенькая корчма. Светящая маленькими окошками, пышущая каким-то сельским уютом и полностью белая, как фонарь.
Само заведение очень напоминало какую-нибудь горницу, проще говоря, было милым, прибранным, но чертовски скучным, не желающим остановить на себе внимание. Здесь не гремели кости, не звенела гитара, не хохотали женщины, не дрались мужики, не орали пьяные песни, не рыгали, не портили воздух, не сквернословили, в общем, не веселились.
Корчмарём здесь был вежливый толстяк, похожий на пивную бочку, улыбчивый и краснолицый. К тому же, он был из той породы людей, которые рады каждому чужаку и ещё и знают их всех, как самого себя, и обожают за просто так.
В общем, идеальное место, чтобы без забот пропивать себе мозги.
***
– Какая же тоска, мать вашу за ногу, а …– взвыл Грод, обращаясь к пенной жидкости на самом дне глубокой глиняной кружки.
Они торчали здесь уже три дня, пили дрянное пиво и слушали старого заунывного слепого гусляра, который, надо полагать, когда-то отпочковался от ещё более старого, и ещё более слепого гусляра, прямо на этом самом месте прямо с гуслями в руках.
Голос его был надрывным, высоким, и музыка наводила на нечто среднее между тоской и желанием пригвоздить свою голову к ладоням так, чтобы её потом невозможно было от них отнять. Вальдман уже подумывал, чтобы как-нибудь ночью придушить певца во сне его же собственными струнами.
Хроническое безделье уже начинало плавить мозги. Ведение беспредметных разговоров и рассказов о былых временах постепенно превращалось в облегчённое молчание, особенно, по вечерам. Стол постепенно обрастал всё большим количеством кружек, чтобы в них падали лицами каждую ночь утомлённые ожиданием и алкоголем товарищи.
Они так и не вставали с места. Попытки выйти на улицу для чего-то ещё, кроме как справить нужду, приводили к мощнейшей пшеничной контузии. После чего оба быстро возвращались назад, чтобы глотнуть холодного пивка. Пшеничного, конечно.
И так три дня.
– Дуй к стойке, нам тут ещё долго куковать, – толкнул гоблина стрелок, – И возьми снова того мясного пирога!
– Это почему я? – попытался возразил Грод.
– Потому что у меня в карманах свищет мышь… – клонясь в сон, тихо пробубнил Вальдман.
Где-то на четвёртый день, когда товарищи очередной раз не вязали лыка, морок рассеялся, дверь распахнулась, и в зал вошёл Даэвин. Своими ногами, не шатаясь и сохраняя бодрость духа. На его утончённом лице краснели царапины, а левый глаз венчал большой, красивый, искусный фонарь, синий и блестящий.
Не говоря ни слова, он сел напротив Вальдмана и, не спрашивая, залпом осушил одну из стоящих на столе кружек. Огоньки свечей синим отблеском отражались на его блестящем, как гладь реки, фингале.
– Не свети, – с еле заметной улыбкой сказал стрелок.
Эльф усмехнулся.
– Я тоже рад тебя видеть, – ответил он.
– Как отдых? – лениво спросил Вальдман, – Приятно, наверное, хоть немного пожить, как человек.
Он протянул Даэвину ещё одну прохладную кружку, заполненную до краёв, и подождал, пока тот наконец осушит её. Утолив жажду и изящным движением смахнув пену с губ, эльф ответил:
– Признаюсь тебе, у меня было полно времени, я очень много думал.
– И что решил? – с интересом спросил стрелок.
– Что дома мне делать теперь совершенно нечего, – честно признался Даэвин, – Вернуться туда без отряда – позор, да и смысла я в этом никакого не вижу. Потому подамся в столицу, посмотрим, что из этого выгорит. Нам с тобой, надеюсь, по пути.
Вальдман немного поразмыслил.
– Деньги есть? – наконец спросил он.
Кожаный кошель упал из утончённых рук на стол с приятным уху звоном.
– Тогда по пути, – кивнул верберд, – По пути нужно будет заглянуть в одно место, оно совсем рядом, если хочешь, можешь оставить мне компанию. Может случиться так, что, там будет жарко, а лишний клинок в такое время не помешает.
– Конечно, – ответил эльф, а потом добавил, – Кстати, Грод.
Грод оторвался от кружки и уставился на Даэвина осоловелыми глазами.
– Это ведь ты стрелял тогда в орка? – спросил эльф.
Грод молча кивнул, стряхнув с ушей капли пива.
– Почему ты тогда спас именно меня? Ведь, если бы ты отрубил руку Чёрному, когда он истязал Морохира, ты бы и меня избавил от страданий. Неужели дело было только в свинине, которой я с вами поделился?
Грод ни секунду не задумывался над ответом.
– А я и хотел избавить тебя от страданий, – сказал он, – я просто не попал. Да и Морохир, этот гадёныш, мне не нравился никогда. К тому же, у меня оставался тогда последний заряд, и я не хотел рисковать.
Эльф долго молчал, а затем, не говоря ни слова, снова выпил.
А потом они выпили ещё, затем ещё, и ещё, и ещё немного, затем начали болтать и проболтали так до самой темноты. Они не торопились, никто из них не видел смысла соваться к селянам на ночь глядя, несмотря на то, что в этих тихих краях было относительно безопасно. Одни боги знают, что творится в головах простого люда, когда наступают сумерки.
К тому же, все трое уже изрядно перепились, а ещё им нужно было отметить победу, потому средства господ казначеев начали осваиваться, как нельзя лучше. Товарищи выпили за удачу, за храбрость, три порции отошли и на пол, в память о погибших, в особенности, о Штраухе и его ребятах.
Потом битый час наёмники разбавляли местный чистый колорит своими радужными рассказами о пролитой крови и былых проделках. Истории всех троих блистали интересными моментами, некоторые – даже вполне забавными, но светлого в них не обнаружилось ни на грамм. Так что исчезла даже до сих пор завывавшая музыка.
Корчмарь не стал ничего говорить, он просто оставил не раскупоренную бочку пива на столе, сгрёб в ладонь оставшиеся за сегодня деньги и ушёл спать. Остальные же просидели в крепком подпитии до тех пор, пока сон не сморил их окончательно.
***
Внезапные признаки беды отрезвили всех, сразу, за одно мгновение.