скачать книгу бесплатно
Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой
Павел Викторович Норвилло
Книга адресована прежде всего исследователям теоретических аспектов организации отношений в официальных и неформальных человеческих объединениях. Вместе с тем думается, что специалисты с опытом теоретического анализа в других сферах тоже смогут извлечь из знакомства с "Факторами эффективности" определённую пользу. Потому что все мы, за исключением разве что самых идейных отшельников, вовлечены в более или менее широкие круги межличностных контактов, но эффект от таких контактов не всегда и не у всех оказывается удовлетворительным. Располагая же более точными представлениями об общих принципах формирования человеческих отношений и взаимоотношений, можно если и не полностью исключить, то существенно сократить число и амплитуду разнообразных отклонений от нормального хода наших взаимодействий.
А вот верящих, будто в некоей "умной книжке" можно найти "несколько простых советов", которые позволят быстро стать руководителем экстра-класса, ждет разочарование. Таких чудес наука не предлагает.
Павел Норвилло
Факторы эффективности взаимодействия руководителя с группой
Предисловие
Представляя эту книгу, наверное, прежде всего стоит уточнить, что вниманию читателя предлагается теоретическое исследование, главным предметом которого стал ряд фундаментальных проблем социальной психологии. При этом процессы, связанные с организацией объединений людей, рассматриваются автором в основном как модельный пример, позволяющий с хорошей точностью рассмотреть проявления более общих механизмов межчеловеческого взаимодействия. Так что для полноценного понимания обсуждаемых идей и связанных с этим полемических замечаний наличие систематизированного психологического образования является весьма желательным. Те же, кто возьмётся за «Факторы эффективности…», рассчитывая найти в них «несколько простых советов», ознакомившись с которыми можно за пару недель превратиться в руководителя экстра-класса, скорее всего, будут разочарованы. Потому что никаких простых решений теоретическая психология предложить не может; всё, что ей по силам – это указать, как и в каком направлении следует работать, чтобы получить тот или иной результат.
Замечу также, что многие ключевые элементы излагаемой ниже концепции эффективного руководства достаточно отчётливо определились уже в начале 1980-х годов, когда я учился на факультете психологии МГУ. И некоторые образующие эту концепцию тезисы – отчасти из любопытства, отчасти из озорства, но главным образом потому, что это прямо соответствовало заявленной теме, – были упомянуты мною в дипломной работе. Правда, ни рамки диплома, ни уровень подготовленности автора на тот момент не позволили развернуть исчерпывающую систему обоснований, скажем так, не самого стандартного подхода к абсолютно классической тематике. (Достаточно сказать, что в окончательной редакции рукопись книги оказалась впятеро больше дипломной.) И, в общем-то, закономерно, что какого-то серьёзного теоретического прорыва или хотя бы предпосылок к нему тогда никто не заметил.
Тем не менее собственный опыт, как профессиональный, так и бытовой, раз за разом подтверждал, что в главном я не ошибался. И когда через несколько лет наконец стали проясняться не только общий смысл, но и рабочие детали теоретической схемы межличностного взаимодействия, то при подготовке нового текста в нём нашлись подходящие места практически для всех предварительных набросков из диплома[1 -
Включая обязательные для того времени ссылки на классиков. Ибо эти ссылки изначально не притягивались за уши, а целенаправленно подбирались, чтобы служить возможно более наглядными иллюстрациями для соответствующих выводов.]*.
Сложнее обстояло дело с возможностями для публикации – по горячим следам таковых найти не удалось. Но надежда со временем всё же издать подготовленные записки оставалась. Так что наблюдения за дискуссиями по вопросам эффективности руководства и за тем, не двинется ли кто-нибудь в сходном направлении, проводились достаточно регулярно. Вот только результаты этих наблюдений неизменно свидетельствовали, что, по сравнению с серединой прошлого века, уровень обсуждения данной проблематики уж точно не возрастал и едва ли даже не понижался. Из чего, в свою очередь, следовало, что, во-первых, предлагаемые соображения остаются вполне актуальными, а во-вторых, что попытки как-то модернизировать имеющийся текст и осовременить состав обсуждаемых авторов ничего не добавят к качеству изложения.
Ведь речь у нас будет идти не о позиции какого-то отдельного исследователя, а о тех основополагающих элементах воззрений на социальную психологию, которых придерживается весьма значительное число (а может, и большинство) коллег. А при таком подходе необходимо и достаточно зафиксировать именно тот инвариант, то центральное ядро, к которому тяготеют представители некоторой идейной агломерации, и вовсе не требуется углубляться в выяснение более мелких нюансов, по которым различают исходящие из этого общего базиса школы и течения. Для обсуждения же широко распространённых взглядов, чтобы не утомлять аудиторию излишне пёстрой мозаикой цитат, обычно стараются отобрать двух-трёх авторов, максимально доходчиво выражающих намеченную для анализа генеральную идею, и затем углублённо разбирают только логические построения этих авторов, пусть бы даже в библиографии имелись позднейшие, но менее внятные и концентрированные попытки сформулировать по сути аналогичные тезисы.
Конечно, в каждом отдельном случае, включая наш, может вставать вопрос: насколько эталонной для той или иной системы взглядов является точка зрения того или иного её адепта, и насколько точно то или иное высказывание отражает ход мыслей цитируемого «эталона»? Но для вынесения итогового вердикта по этому вопросу как раз и существует расширенное читательское жюри, на объективный и беспристрастный суд которого полагается всякий автор, выпускающий в свет плоды своих трудов. Замечу лишь, что для научных работ «старой школы» чёткость формулировок была одним из безусловных приоритетов. Тогда как у последних поколений психологов далеко не всегда можно найти прямые указания на то, какие базовые теоретические постулаты стали основой для их текущих рассуждений. (А когда под разговоры о необходимости уйти от устаревшей ограниченности традиционных методологических схем пытаются практически изобразить этакий «прогрессивный синтетический подход», то нередко в одном винегрете оказываются настолько несовместимые элементы, что просто диву даёшься.) Так что, как минимум, по критерию ясности личной теоретической позиции преимущественное внимание к сравнительно более ранним трудам и авторам является вполне правомерным шагом.
Ещё важнее то, что главным в развиваемой концепции были всё-таки не полемические выпады, а её позитивное содержание. И критический разбор позиций различных авторов или целых школ использовался ровно для того, чтобы, зафиксировав недостаточность имеющихся ответов на заявленные вопросы, предложить, как представляется, более адекватное решение. А раз главная идея остаётся неизменной, то перелицовка сопровождающих эту идею вспомогательных элементов становится операцией, может быть, желательной, но никак не обязательной. Потому что даже если окажется, что о ком-то из обсуждаемых авторов молодые специалисты последних выпусков ничего не слышали и не читали, в рассматриваемых взглядах они всё равно найдут много знакомого. Ведь, повторюсь, за последние десятилетия теоретическим основам психологии межличностного взаимодействия так и не довелось пережить принципиальных конструктивных обновлений.
На этом, пожалуй, с вступительными комментариями можно закончить и перейти к основному изложению. Думается, что после знакомства с ним все вопросы, связанные с составом используемых источников, отпадут сами собой.
Введение.
Вполне осознанные попытки выявить и систематизировать средства достижения эффективного функционирования человеческих объединений – политических, хозяйственных, образовательных – можно встретить уже в самых ранних памятниках письменности. И в этом нет ничего удивительного, поскольку на заре истории качество внутренней организации сравнительно малочисленных родо-племенных общин и начинающих государств являлось для них одним из важнейших условий развития, да и просто выживания. Ведь при низкопроизводительных средствах труда и, как правило, враждебных соседях снижение управляемости такого патриархального объединения людей могло обернуться не только катастрофическим голодом или порабощением, но и прямым истреблением его членов. Что и побуждало уже в те времена задумываться о наиболее продуктивных способах определения вождей; форматах принятия решений, затрагивающих всех членов общины; методах, как мы сказали бы сейчас, социализации подрастающих поколений и т. д. Ну а по мере становления цивилизации поток сочинений, затрагивающих различные аспекты организации управления большими и малыми сообществами людей, становится всё более бурным и полноводным, и с приближением к современности в его разливе начинают теряться даже такие фигуры, как Конфуций, Аристотель, Макиавелли.
Вот только и в наши дни, перед лицом этого почти необозримого океана наблюдений, мнений и рецептов, затрагивающих, казалось бы, все возможные управленческие ситуации, вряд ли кто возьмётся утверждать, будто с организацией больших и малых групп всё ясно, а совместная работа людей повсеместно налаживается без сучка и задоринки. Скорее даже придётся согласиться, что если бы реальные руководители вдруг стали обращать больше внимания на рассуждающую о них специальную литературу, то это далеко не всегда облегчало бы им поиск оптимального решения для той или иной практической проблемы. Потому что у разных авторов, пишущих о человеческих объединениях вообще и руководстве и подчинении в частности, интерпретации одних и тех же процессов и явлений зачастую не то что не совпадают, но прямо противоречат друг другу. А когда категорически расходятся стартовые посылки исследователей, то трудно ожидать от них согласия в итоговых выводах и рекомендациях.
Но ещё важнее понимать, что здесь нет поводов для злопыхательства или уныния. Потому что подобное состояние, при всех минусах, вовсе не является чем-то абсолютно ненормальным и свидетельствует просто о том, что переживающая его наука пока только движется к зрелости. А на ранних этапах своего становления через сходные ситуации доводилось проходить самым разным дисциплинам, включая столь заслуженные, как физика и химия. И сколь бы малосъедобным ни казалось то, что подаётся в зал с теоретической кухни интересующей нас сейчас психологии управления, всё равно в нём надо разбираться или хотя бы пытаться это сделать.
А чтобы попытка не оказалась напрасной, начинать надо с самых что ни на есть основ. Ибо из реальностей, соответствующих четырём базовым для организации управления понятиям – а именно такими мы полагаем вынесенные в заголовок данной работы понятия «руководитель», «группа», «(человеческое) взаимодействие», «эффективность (человеческого взаимодействия)», – только фигура руководителя трактуется более-менее единообразно и не вызывает особых споров. Но уже по поводу отношения руководителя к подчинённым возникают разногласия. Например, Н. В. Голубева считает, что «в производственных условиях, где взаимоотношения между работниками в значительной степени определяются официальной структурой, руководитель является наиболее влиятельным членом группы (курсив наш – П. Н.)» (1973, с. 37). А Т. Ю. Базаров (1981), вслед за Т. Шибутани (1969), предлагает исходить из маргинального положения непосредственного руководителя, отказывая ему тем самым в статусе полноправного члена группы.
Ещё более загадочной выглядит ситуация с самой группой. Пока речь идёт об объёме понятия, звание «группы» уверенно присваивается рабочим бригадам, спортивным командам, семьям, дружеским компаниям и так далее вплоть до объединений, собираемых вместе лишь на время проведения психологических опытов. В связи с чем стороннему наблюдателю может показаться, будто группа – это есть нечто вполне очевидное и само собой разумеющееся. Но не тут-то было! Ст`оит добросовестным авторам от называния примеров перейти к содержательному обсуждению групповой динамики, и всякую безапелляционность как рукой снимает и выясняется, что у пытающихся изучать «группу» нет даже единого понимания объекта своих изысканий. Ибо вместо общепризнанного определения одного из центральных понятий социальной психологии действующие в ней «научные школы» могут предложить лишь довольно длинный ряд версий того, какого рода образования, по их мнению, следует считать группами.
И это в то время, когда в рамках науки логики уже давным-давно установлено, что объём и содержание понятия неразрывно связаны между собой, так что определённость (или неопределённость) состава элементов, охватываемых тем или иным понятием, впрямую зависит от того, насколько ясным (или расплывчатым) является для нас общий смысл данного понятия и состав признаков, отличающих его от других понятий. Иначе говоря, пока мы точно не знаем, что такое группа вообще, пока у нас вместо одного принимаемого всеми определения группы есть лишь множество вариантов такого определения, до тех пор суждение вида: «Эта бригада (команда, рота, семья, …) есть группа», – может рассматриваться только как предположение, требующее изучения и обоснования. Если же кто-то, не приводя должных обоснований, берётся тем не менее настаивать, что некоторое множество людей является именно группой, а не чем-то ещё, то подобная категоричность не столько убеждает, сколько обнаруживает логическую малограмотность автора.
Ничуть не лучше обстоит дело и с взаимодействием. Достаточно сказать, что только в отечественной психологической литературе можно насчитать едва ли не двузначное число трактовок этого понятия. Вот некоторые из них:
1) На психологию распространяется чисто физическая трактовка понятия «взаимодействие», не делающая различий между разумными активностями и механическими соударениями (только стоя на этой точке зрения можно относить к взаимодействию труд с применением машин) (Крылов, 1980).
2) Понятие «взаимодействие» используется как равноценная замена понятию «непосредственные межличностные контакты» и, таким образом, вплотную сближается с понятием «взаимоотношения» (Агеев, 1983).
3) В связи с присутствием между людьми как сознательно оказываемых, но не бросающихся в глаза взаимных влияний, так и проявлений, измеримых в физических величинах и легко доступных для внешнего наблюдения, вводится различение объективных и субъективных межличностных связей и отношений. После чего преимущественно механические контакты предлагается называть взаимодействиями, а стоящие за ними собственно человеческие основания внешних поступков – взаимоотношениями (Психологический словарь, 1983).
Не продолжая далее этого парада версий и оставляя в стороне вопрос о достоинствах и недостатках каждой из них, лишь ещё раз отметим, что отсутствие единогласия налицо.
В такой обстановке, когда не до конца ясно, какие объединения людей заслуживают права именоваться «группой» и что представляет собой человеческое взаимодействие, тем более расплывчатыми начинают выглядеть контуры понятий «эффективная группа» и «эффективность взаимодействия». Тем не менее, казалось бы, очевидная «сырость» исходного материала отнюдь не стала препятствием для многочисленных и по видимости вполне наукообразных изысканий на тему эффективной организации.
Вот как резюмирует свои наблюдения за стараниями на этом поприще зарубежных коллег С. С. Паповян: «Согласно современным представлениям (это прежде всего относится к американским исследованиям), климат [психологический] в существенной степени определяет … групповое и индивидуальное производственное поведение (удовлетворённость трудом, производственные установки, производительность и эффективность труда, прогулы, текучесть и т. д.)» (1978, с. 163). При этом «объективные свойства организации (такие, как её объём, формальная структура, стиль руководства, объём контроля, цели организации и т. д.) рассматриваются как параметры ОК [организационного климата] и как причинные факторы по отношению к поведению членов организации» (там же, с. 165). «Собственно социально-психологические характеристики группы, такие, как стиль лидерства, межличностные взаимоотношения, мотивация деятельности и другие, рассматриваются в основном как промежуточные или второстепенные переменные», – добавляет к этому Р. С. Немов, (1978, с. 55).
А вот в чём видят залог организационной эффективности отечественные специалисты:
«1. Благоприятный психологический климат способствует повышению производительности труда.
2. Для создания благоприятного психологического климата необходима положительная установка руководителя группы на подчинённых» (Максимова, 1973, с. 33).
Интерпретация состояния психологического климата как единственной переменной, прямо влияющей на производительность труда, дополняется утверждением, что «зависимость социально-психологического климата от факторов его собственной микросреды всегда детерминирована макросредой» (Свенцицкий, 1973, с. 27). А в числе макрофакторов климата указываются «организации, которые руководят данным промышленным предприятием; органы управления и самоуправления … промышленного предприятия, его общественные организации» (там же, с. 26).
Сравнивая эти подходы, можно искать и находить отличия в деталях и акцентах (например, Б. Д. Парыгин специально подчёркивает, что «особую роль среди всех других факторов формирования социально-психологического климата первичного коллектива играют отношения руководства и подчинения» (1981, с. 37)), но то, что перед нами две разновидности одной принципиальной модели, не вызывает сомнений. В обоих случаях во главу угла под именем «климата», будь то «организационного» или «психологического», ставится некая интегральная переменная, которая вбирает в себя все и всяческие объективные и субъективные факторы и способствует (либо не способствует) позитивным изменениям в поведении членов иерархически организованного объединения людей. Соответственно, если речь идёт о промышленном предприятии, то в качестве основных показателей позитивности поведения (а стало быть, и важнейших направлений воздействия «климата») указываются производительность труда, прогулы, текучесть и т. д. Если требуется порассуждать о каком-либо ином типе организаций, то в общую схему вносятся подобающие редакционные правки, но сама схема остаётся неизменной.
При этом продуктивность «климатических» идей в их американском варианте оценивается без всякого оптимизма: «несмотря на интенсивный рост количества исследований, их реальный вклад в разработку теории и практики эффективной группы продолжает оставаться неудовлетворительным» (Немов, 1978, с. 56). Верно указывается и причина этого, которая буквально лежит на поверхности: «модель организации, на которой основывается такой подход, носит исключительно бихевиористский характер, рассматривая поведение как непосредственную реакцию на стимульные воздействия среды и исключая психологическую среду организации как детерминанту поведения» (Паповян, 1878, с. 165). Однако когда доходит до дела, проявляемое на словах критическое отношение к зарубежным моделям сразу куда-то улетучивается, и в трудах домашних «психологических климатологов» рядовые работники в своей эффективности зачастую предстают не активными и равноправными участниками процесса, но гораздо больше напоминают безвольных заложников стиля руководства и вышестоящих организаций. Не ограничиваясь формированием у читателя такого общего впечатления, некоторые авторы находят уместным специально подчеркнуть свою приверженность бихевиористскому тезису об активности руководителя и реактивности подчинённых. Например: «Руководитель производственного коллектива не только определяет (в соответствующих рамках) цели подчинённых, планирует, организует и контролирует их работу. Он должен также побуждать своих подчинённых активно стремиться к достижению этих целей» (Свенцицкий, 1975, с. 92). Или вот такой прогноз: «Знание положений психологических наук позволит руководителям выбирать рациональный стиль работы и принять действенные методы мотивации подчинённых» (Аунапу, 1977, с. 21).
Так что, подводя итог рассмотрению ныне бытующих взглядов на природу эффективного руководства и сопоставив даты выхода в свет посвящённых этой проблематике книг и статей, остаётся лишь согласиться с классиком, что «наши хулители лукавого и гниющего Запада не имеют в этом отношении никакой иной заслуги, кроме той, что с Запада же переносят готовое и вдобавок противуобщественное воззрение» (Салтыков-Щедрин, 1966, т. 5, с. 38). Хотя, с другой стороны, чтобы быть вполне объективными, стоит вспомнить и о том, что, теория, приписывающая непосредственным исполнителям сугубую пассивность и безразличие к выполняемой работе, вовсе не является для России чем-то совсем новым и категорически чужеродным. Ведь уже в XVIII веке среди отечественного дворянства (то есть правящей и сравнительно просвещённой верхушки тогдашнего общества) обретает широкую популярность не очень изысканная, но зато во многом самобытная концепция управления, исходившая из того, что крестьяне (подчинённые) – это есть «ленивые скоты», и для того, чтобы они успешно исполняли свои обязанности, необходимо периодически «взбадривать» (~ побуждать и мотивировать) их плетьми. А из этих посылок уже очень органично вытекал тезис о том, что эффективность всего общественного производства решающим образом зависит от распорядительности (~ стиля руководства) помещиков (~ непосредственных руководителей) и представителей власти на местах (= вышестоящих организаций).
Столь почтенный возраст и традиции «климатической», а попросту говоря, монархической[2 -
В самом деле, стоит согласиться с тем, что суверенен только руководитель, что он является для подчинённых и целеуказателем, и погонялкой, а подчинённые способны проявлять, самое большее, исполнительское рвение, как всё остальное приходит само собой. Ведь руководитель низового звена одновременно является и подчинённым руководителя более высокого ранга, а значит, непосредственный руководитель тоже не есть суверенная фигура, но лишь ретранслятор чужих указаний и побуждающих влияний. Однако и руководитель, стоящий над непосредственным руководителем, тоже кому-то подчинён, и так далее. Отсюда, дабы снабдить систему, состоящую из одних подчинённых, способностью к управленческой инициативе, становится совершенно необходимо постулировать лицо, которое не имело бы над собой руководителя, а только подчинённых и потому являлось абсолютно суверенным. И такой «руководитель руководителей» был постулирован, причём уже довольно давно. По мере перехода к государственному устройству у самых разных народов под разными именами, но с весьма похожими свойствами главным организатором жизни признаётся человеческий демиург и верховный распорядитель судеб своего творения, а проще говоря, божество или божества (в последнем случае между небожителями устанавливается собственная иерархия). На земле же ближайшими подчинёнными и первичными ретрансляторами воли высшего существа объявляются местные монархи.]* идеологии существенно упрощают задачу возражения этой идеологии во всех её конкретно-теоретических ипостасях. Ибо для того, чтобы неголословно объявить посылки и выводы «психологических климатологов» тупиковыми, уже не требуется пространно разъяснять, что подчинённые в не меньшей степени, чем руководитель, являются субъектами деятельности, активно относящимися к своему служебному положению и выполняемым заданиям. На фоне всего вышесказанного достаточно будет просто заметить, что после XIX века закрывать глаза на методологическую ограниченность монархических идей и историческую бесперспективность вытекающей из них практики управления могут разве что самые упорные апологеты единодержавия либо крайне слабо эрудированные люди.
Резюмируем: на сегодняшний день теория эффективной организации (немаловажной частью которой должна стать концепция эффективного руководства) не то что не создана, но даже не имеет прочного фундамента. Потому что, за исключением понятия «руководитель», все остальные потенциальные «кирпичи» искомой теории являются весьма и весьма «сырыми» и нуждаются в предварительной «формовке» и «просушке». А так как без надёжных точек опоры, на расплывчато-неуловимом основании ни здания, ни теории не построить, то, если мы хотим хоть немного приблизиться к пониманию условий и средств налаживания эффективного человеческого взаимодействия, начинать надо с выяснения и максимально строгого ограничения объёма и содержания фундаментальных понятий.
Да, терминологическая обстановка в области социальной психологии является, мягко говоря, неоднозначной. И надежду – если таковая присутствовала – сходу добраться до существа проблемы лучше оставить сразу, чтобы потом не разочаровываться. Однако терпеливых и вдумчивых читателей подобные сложности вряд ли могут смутить. Конечно, уверять, что после знакомства с этими почти старинными записками никто не будет разочарован, а многие вопросы психологической теории и практики перекочуют в разряд окончательно решённых, было бы излишне самонадеянно. Но осторожно предположить, что результаты этого непростого расследования помогут коллегам под несколько иным углом взглянуть на типологию видов и уровней человеческого взаимодействия, – такое право у автора есть.
1. Руководитель и группа.
Научно выверенное определение того, образуют ли подчинённые и их официальный руководитель единую группу, или же последний занимает некое особое положение не только в административной, но и социально-психологической системе отношений (на этот счёт, как мы видели, в литературе высказываются разные мнения), вовсе не является третьестепенной мелочью, способной волновать лишь досужих теоретиков. От того, кем «на самом деле» является руководитель для возглавляемых им людей – «своим» или «чужим», зависит, например, будем ли мы считать, что более адекватно ведут себя те начальники, которые держатся наравне с подчинёнными, или же те, кто всегда сохраняет дистанцию между собой и направляемым контингентом. Можно указать и немало других предельно практических обстоятельств, связанных с необходимостью решать, какой формат контактов с подчинёнными будет здесь и сейчас нормальным, подобающим статусу руководителя, а какие проявления противоречат этому статусу и должны быть признаны «ненормальными».
Так что вопрос о положении руководителя в собственно человеческой структуре возглавляемого им производственного, учебного, административного, военного или какого-то иного подразделения становится весьма актуальным как раз при решении задач практической организации объединений людей. И рассуждать об эффективности взаимодействия без определения личной позиции по этому вопросу явно не удастся. Однако, с другой стороны, просто присоединиться к одному из уже упоминавшихся ответов тоже не выход, поскольку на развилке «руководитель является членом группы – руководитель не является членом группы» априорный выбор любого варианта оставляет нас в более широком концептуальном тупике.
Дело в том, что любые попытки в психологическом плане жёстко привязать руководителя к его подчинённым или, напротив, категорически отлучить от них игнорируют следующий немаловажный момент: проблема групповой принадлежности руководителя – при всей своей значимости для теории и практики – не является самостоятельной, но есть лишь частный случай общей проблемы группового членства. И служить обоснованием ответа на вопрос о статусе руководителя по отношению к группе должны не указания на те или иные особенности положения официальных должностных лиц на производстве или где-то ещё, а то или иное понимание группы и вытекающее из него определение члена группы. Поэтому мы пока отложим рассмотрение вопроса о групповой принадлежности руководителя и попробуем прежде выяснить, что представляет собой группа как таковая.
1.1. К определению понятия «группа».
Воспользуемся тем, что работа по сопоставлению многочисленных определений группы уже проделана, и обратимся сразу к наиболее «синтетическому»: «Под малой группой понимается немногочисленная по составу группа, члены которой объединены общей социальной деятельностью и находятся в непосредственном личном общении, что является основой для возникновения эмоциональных отношений, групповых норм и групповых процессов» (Андреева, 1980, с. 237).
При этом, «кристаллизовав» приведённое определение и справедливо указав, что трактовка понятий и «центры тяжести» в этом наборе признаков могут быть различными, сама Г. М. Андреева предлагает: а) считать наиболее значимым для группы факт общей социальной деятельности; б) под «общей социальной деятельностью» понимать то, что «сразу задаёт группу как элемент социальной структуры общества, как ячейку в более широкой системе разделения труда» (там же). Проще говоря, предлагается считать деятельностью работу по специальности, т. е. сделать тот самый «первый шаг», который «состоит … обычно в отождествлении трудовой деятельности как таковой с производственной функцией» (Хараш, 1977, с. 27).
Характеризуя такой ход мысли как типичный для социологических исследований деятельности производственных групп и коллективов, А. У. Хараш предупреждает, что подобная позиция допустима только в начальной стадии, и если отношение исследователя к деятельности людей на производстве не изменится, то все последующие интерпретации и выводы будут ничем иным, как социологическим редукционизмом со всеми вытекающими отсюда ограничениями и прямыми ошибками. В том, насколько серьёзно это предупреждение, мы не раз сможем убедиться в дальнейшем и в том числе на тезисах Г. М. Андреевой. Однако не будем слишком сильно забегать вперёд и вернёмся к выяснению того, что есть группа с психологической точки зрения.
Итак, чтобы быть вполне справедливыми к ним, заметим, что сторонники отождествления группового состава с штатным расписанием небольших структурных единиц более широкой организации всё-таки не чужды здравого смысла. И среди прочего понимают, что в жизни персонал некоторого структурного подразделения (даже если оно официально называется группой, а не участком, отделом, департаментом и т. д.), не всегда действует сообща, а порой может разделяться на откровенно противостоящие друг другу фракции. Поэтому для описания ситуаций, когда подлинное единство взглядов и поступков складывается между людьми, числящимися в разных структурных подразделениях или вовсе не входящими в организацию, дополнительно к «группе членства» вводится понятие «референтной группы» и «референтных отношений». И предлагается думать, что если некий человек не следует нормам, не разделяет ценностей, третирует своих соседей по списку «ячейки в более широкой системе разделения труда», то это значит, что у данного человека нет со «своей группой» отношений референтности.
То есть фактически утверждается, что для осмысленного прогнозирования поведения людей, помимо их официального статуса, требуется ещё знать их личное отношение к этому статусу и всей связанной с ним организации. И с этим трудно не согласиться, стоит только представить себе сотрудника, который не дорожит своей должностью либо, будучи агентом политических или экономических конкурентов, прямо враждебен своим номинальным коллегам. Очевидно, что при подобном настрое любые самые детальные сведения о штатной позиции такого сотрудника не позволят сделать хоть сколько-нибудь надёжных предположений о том, как поведёт он себя в той или иной профессиональной ситуации (не говоря уже о бытовых).
Правда, после признания, что на данных об одном лишь служебном положении человека далеко не уедешь, адепты социологизаторского подхода к деятельности как будто спохватываются, что такая уступка реальности вплотную подводит их к отрицанию собственных исходных посылок. Во всяком случае делать следующий логически вытекающий из такого признания шаг и подобающим образом скорректировать своё определение группы они даже не пытаются. А значит, дальше придётся двигаться самим. Благо никаких сверхъестественных усилий для этого не требуется.
В самом деле, если из цитировавшегося определения группы и лежащей в его основе «общей социальной деятельности» убрать – по причине их полной практической и теоретической бесполезности – отсылки к общественному разделению труда и тарифно-квалификационному справочнику, то это определение обернётся хотя и несколько витиеватым, но в целом оправданным противопоставлением группы как объединения людей всевозможным стаям, прайдам, табунам и прочим объединениям существ, не являющихся людьми. Потому что эмоционально-насыщенные контакты, нередко очень жёсткие нормы поведения и сложные процессы организации совместного выживания можно наблюдать у многих видов животных. Но только человеческая деятельность является социальной в силу самого своего происхождения, и если человеческий индивид вскоре после рождения почему-либо оказывается вне сферы человеческих отношений, то, как показывают истории реальных «маугли», он так и остаётся животным. И наоборот, если уже зрелый человек вдруг оказывается за пределами социума, то и в полном одиночестве он продолжает действовать, опираясь на ту часть общечеловеческого опыта, которую успел усвоить. Так что вместо рассуждений о неких «членах, объединённых общей человеческой деятельностью», на наш взгляд, гораздо проще и понятнее будет сказать, что в психологии группа – это люди, занятые общей деятельностью.
К этому остаётся добавить, что признаком, с которым взаимооднозначно соотносится понятие деятельности, точнее, особенной деятельности, является предмет деятельности или мотив[3 -
Ср., напр.: «Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельностями» (Леонтьев, 1975, с. 102); «различные деятельности, осуществляющие многообразные отношения организма к окружающей действительности, существенно определяются их предметом» (Леонтьев, 1981, с. 50); «предмет деятельности есть её действительный мотив» (Леонтьев, 1975, с. 102).]*. А стало быть, чтобы сделаться «общей», деятельность должна, во-первых, выполняться сообща, совместно, а во-вторых, направляться к достижению единого для всех участников мотива.
Надо сказать, что вопрос об общей деятельности в её психологическом понимании не так очевиден, как может показаться на первый взгляд, и выяснение этого вопроса невозможно без углубления в сферы, подчас весьма далёкие от социальной психологии. Поэтому, чтобы не нарушать смыслового единства данного изложения, более детальный разговор об общности и разности человеческих мотивов было признано целесообразным вынести в Приложение (см. стр. 293 и далее). Здесь же ограничимся ссылкой на итоговый вывод, а именно: у человека имеется потребность, самодостаточным предметом которой могут служить изменения во внешнем мире, и на основе этой потребности могут возникать тождественные мотивы и полностью одинаковая деятельность. Отсюда окончательно получаем следующее определение группы: «Группу образуют люди, совместно действующие ради достижения общего мотива».
А в качестве общего резюме теперь можно со всей определённостью сказать, что вопрос о групповом членстве руководителя не имеет и не может иметь никакого универсального решения. Ответ на этот вопрос должен даваться на основе анализа каждой конкретной ситуации с точки зрения того, совпадают или не совпадают мотивы данного руководителя и хоть кого-нибудь из его подчинённых. Да, на сегодняшний день такой анализ чаще будет давать отрицательный результат. Но даже если бы оказалось, что ни один из действующих руководителей не является членом работающей с ним группы, для теории это не имеет ровно никакого значения, а принципиально лишь то, что там, где подчинённые образуют группу, руководитель может в неё входить. А может и не входить, если не разделяет мотива, объединяющего его подчинённых.
2. Руководитель и взаимодействие.
Предыдущая глава позволила нам убедиться, что, переходя от умозрительных схем к обсуждению реальных обстоятельств, даже идеологи референтности по сути соглашаются с тем, что личные мотивы и цели человека не всегда совпадают с его официальными служебными предписаниями и, более того, могут прямо противоречить им. Однако, как мы тоже уже видели, это не мешает зарубежным знатокам организационной психологии и старающимся не отстать от них отечественным авторам трактовать отношения в иерархически упорядоченных объединениях людей исключительно как одностороннее воздействие руководителей на подчинённых.
И как это ни грустно, но приходится признать, что в истории и современности можно встретить в том числе такой формат отношений. Вместе с тем хочется заметить, что если подчинённые не доведены до полной утраты человеческого облика и сохраняют свою индивидуальность – а большинству это всё-таки удаётся, – то для таких людей хотя бы чисто теоретически следует допустить, что их отношения с руководством могут носить взаимный характер, быть взаимо-отношениями. А если спуститься с концептуальных высот и посмотреть на жизнь, как она есть, то становится ясно, что по содержанию воздействие на руководителя снизу может быть как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Ибо подчинённые могут не только содействовать руководителю в достижении более общих целей организации, но и активно мешать «начальству» выполнять свои функции. Предельными формами отношений последнего типа являются такие, может, не очень добрые, но точно старые явления, как саботаж, восстание, государственный переворот. А уж подсчитать число разных мелких интриг по «подсиживанию» руководителя ради занятия его места или просто из личной неприязни и подавно никто не возьмётся.
Возвращаясь же к теории, остаётся констатировать, что принципиальная возможность складывания между руководителем и подчинёнными по крайней мере трёх существенно различных видов отношений означает, что для претендующего на систематичность исследования этой тематики требуется:
– во-первых, выявить полную структуру межличностных процессов, способных протекать в связке «руководитель-подчиненный»;
– во-вторых, определить систему терминов, позволяющих не «по крайней», в полной мере описать подлежащие учёту и анализу разновидности отношений руководителя и подчинённых.
Впрочем, задача несколько упрощается, если вспомнить, что огромное большинство как управляющих, так и управляемых в основе своей являются обычными нормальными людьми. И при изучении их взаимоотношений нет необходимости всё время подчёркивать, что речь идёт именно о руководителе и подчинённых, а достаточно будет рассмотреть эту коллизию в общем виде, то есть просто как типологию межличностных процессов.
И ещё одно уточнение по поводу терминологии. Выше, при обсуждении употребления в психологии понятия «взаимодействие», уже отмечалось, что есть трактовки, зачисляющие в разряд «межличностных» сопутствующие человеческому общежитию объективные связи и отношения. Формально тут не к чему придраться, поскольку между людьми действительно совершается немало чисто механических соударений, в которых участники не усматривают ничего личного и воспринимают друг друга практически наравне с неодушевлёнными элементами внешней обстановки. И даже если партнёр по доступному для внешнего наблюдения процессу воспринимается как живое существо, то это ещё не означает, что в достающихся ему действиях будет хоть как-то учитываться его неповторимая личностная составляющая. (К примеру, объект каннибализма распредмечивается не как человек суть носитель сознания, а просто как средоточие органических веществ, которое должно сохранять свойство жизни лишь до определённого момента и не более того.) Так что отнесение к «межличностным» тех межчеловеческих взаимодействий, участники которых не видят разницы между человеком-личностью и человеком-физическим объектом, хотя и не нарушает правил логики, но в содержательном плане ничего нам не даёт, а только вносит дополнительную путаницу в и без того непростую ситуацию. Поэтому, говоря о межличностных процессах, мы здесь и в дальнейшем будем иметь в виду только такие межчеловеческие проявления, в которых хотя бы один из субъектов воспринимает другого как самодеятельную личность с некоторыми особыми интересами.
Ну а теперь, зафиксировав все эти необходимые предварительные замечания, самое время заняться непосредственно типологией межличностных процессов.
2.1. К определению понятий «межличностные отношения»
и «межличностные взаимоотношения».
Сопоставляя между собой уже выделенные виды человеческих взаимодействий, нетрудно заметить, что в основе их разграничения лежат два признака – субъективная включённость участников в фактически связывающий их процесс и отношение к целям и мотивам друг друга. И так как субъективная включённость может быть односторонней или взаимной, а отношение к интересам другого человека – положительным, отрицательным или нейтральным (никаким), то всё множество межличностных процессов, классифицированных по этим признакам, можно наглядно представить в виде следующей матрицы:
Три элемента этой матрицы нам уже встречались: фигура 1, соответствующая ситуации, когда один человек (объединение людей), не обращая внимания на интересы другого человека (людей), приспосабливает его (их) к обслуживанию собственных замыслов – это и есть одностороннее воздействие в бихевиористском духе. Фигура 5, соответствующая осознанной включённости в процесс отношений при заинтересованности в успехе друг друга, – это взаимное со-действие, взаимопомощь. Фигура 6, соответствующая сознательному участию в межличностном процессе всех его сторон при взаимно отрицательном отношении к интересам друг друга, – это противодействие. Которое, ещё раз подчеркнём, может и не превращаться в войну на уничтожение, а протекать в сравнительно умеренных формах. Тем не менее, с точки зрения психологического позиционирования вовлечённых сторон, тяжба соседей из-за расположения забора и борьба государей за влияние в далёком заморском регионе являют собой вполне сопоставимые процессы.
Что касается фигур 2 и 3, то это тоже достаточно хорошо известные виды отношений. Вспомним хотя бы неоднократно описанные в исторической и художественной литературе ситуации тайного покровительства и тайного же вредительства, в которых только одна из сторон межличностного процесса знает о его подлинном содержании, а вторая разве что чувствует присутствие в своих успехах или провалах какого-то внешнего влияния, но не понимает, чьего именно. Или же совсем ни о чём не догадывается и видит в происходящем вокруг себя обычное стечение обстоятельств. К фигуре 3 с полным правом следует отнести также отношения людей, один из которых знает о попытках другого напакостить себе, но считает создаваемые данным партнёром угрозы малосущественными и не видит смысла на них отвечать. Вот как в своё время объяснял эту позицию М. В. Ломоносов:
Отмщать завистнику меня вооружают,
Хотя мне от него беды отнюдь не чают,
Когда Зоилова хула мне не вредит,
Могу ли на него за то я быть сердит?
Однако ж осержусь! Я встал, ищу обуха;
Уж понял, замахнул… А кто сидит тут? Муха!
Коль жаль мне для неё напрасного труда.
Бедняжка, ты летай, ты пой, мне нет вреда.
И, пожалуй, только фигура 4 может показаться несколько искусственной, чересчур теоретической, поскольку обозначает ситуацию, когда каждый из участников межличностного процесса стремится обратить в свою пользу поступки партнёра и при этом, во-первых, не придаёт значения аналогичным попыткам с его стороны или вовсе их не замечает, а во-вторых, не собирается помогать или препятствовать партнёру в достижении его целей. Но, думается, что если присмотреться под этим ракурсом к одной только европейской истории, то в клубках придворных интриг найдутся подобные случаи. И даже если бы в практике человеческих отношений не обнаружилось ни одного примера с признаками фигуры 4, то, в конце концов, логически возможное на то и логически возможное, чтобы быть шире фактически существующего. Было бы гораздо хуже, если бы полученная теоретическая схема вместо того, чтобы с запасом покрывать встречающиеся в жизни формы межличностных процессов, оказалась беднее и уже наблюдаемой реальности.
Теперь о терминах.
Если допустить, что содержание понятия «отношения» отличает от «взаимоотношений» прежде всего то, что во взаимоотношениях, помимо естественной механической реактивности, присутствует также психологическая взаимность, то в такой интерпретации наиболее естественным объёмом для понятия «межличностные отношения» предстанут межличностные процессы с односторонней субъективной включённостью (верхняя строка в таблице). А межличностные процессы с обоюдной субъективной включённостью (нижняя строка в таблице) логично будет именовать «межличностными взаимоотношениями».
Переходя же к названиям для отдельных фигур, прежде всего хочется обратить внимание на то, что субъективно односторонние межличностные процессы представляют собой явление, для классификации которого сходство формы играет более важную роль, чем различия во внутреннем содержании. Ведь когда человек (объединение людей) в своих отношениях с другими людьми – пусть даже из самых лучших побуждений – избегает открытости и предпочитает, внешне оставаясь в стороне, закулисно «дёргать за ниточки», то такой характер контактов уже упоминавшееся понятие «воздействие» отражает просто идеально. И точно также в ситуациях, когда человек знает, кто желает оказать ему поддержку или, наоборот, навредить, но никаких взаимных действий в связи с этим не предпринимает, межличностный процесс по сути своей остаётся односторонним воздействием независимо от того, достигают усилия активной стороны своей цели или же оканчиваются ничем. Так что для обозначения отдельных разновидностей этого формата отношений лучше всего подойдут двусложные термины, в которых родовое имя «воздействие» дополняется соответствующим видовым определением (например, «позитивное» или «поддерживающее воздействие» для фигуры 2 и «негативное» или «угрожающее воздействие» для фигуры 3).
Определённо примыкает к межличностным отношениям и фигура 4. Да, «нулевое» отношение к интересам другого человека может проявляться в разных формах и с массой оттенков. И по своим причинам и последствиям снисходительное равнодушие некоторых родителей к занятиям детей, когда известно лишь, что ребёнок куда-то «ходит», а на бокс или танцы уже давно забыто, безусловно, многим отличается от высокомерного пренебрежения колонизаторов к покорённым народам, когда аборигенов в принципе не считают заслуживающими звания людей. Тем не менее в психологическом плане эти и многие другие межличностные коллизии объединяет то, что один из участников изначально даже не пытается выяснить, в чём состоят личные интересы контактирующего с ним человека.
В силу такого настроя «старшего» партнёра ребёнку или подвластному колониальной администрации местному жителю могут доставаться персональные и в том числе очень жёсткие санкции, например, при попытках выйти за те или иные отведённые для них территориальные или процедурные границы. Но бороться авторы санкций будут именно с внешне наблюдаемым поведением, нарушающим установленные рамки, а вовсе не с планами и пожеланиями нарушителей. Потому что не может быть целенаправленного противодействия тому, что признаётся не заслуживающим внимания и заранее выносится за скобки всех расчётов как пренебрежимо малая величина.
С другой стороны, не только старания родителей, но и некоторые шаги оккупационных властей могут приносить управляемым известную пользу. Однако если отношение к личным интересам благодетельствуемых остаётся безразлично-нулевым, то психологически для подобных благотворителей их деяния оказываются гораздо ближе к регламентным работам по обслуживанию неодушевлённых устройств, нежели к осознанной помощи конкретному человеку в достижении интересующего его результата.
Заметим попутно, что если восприятие другого человека как не вполне самодеятельного субъекта и неравноценной себе величины связывается с определёнными индивидуальными особенностями[4 -
Помимо общей социальной незрелости (встречающейся, к сожалению, не только у малолетних) полностью или частично девальвировать запросы человека в глазах окружающих может, например, особое психическое состояние, когда наблюдателю, не имеющему специальной подготовки, даже при желании бывает очень трудно разобраться, чего же на самом деле хочет жертва истерики или раздвоения личности.]*, то по мере устранения этих особенностей отношение к их недавнему обладателю, скорее всего, будет меняться. Если же игнорирование чьих-либо стремлений и пожеланий вызывается универсальными представлениями о превосходстве своей расы, нации или социальной группы и распространяться на всех «неполноценных» в любое время и в любом месте, то тогда человеку (людям) для прекращения подобных отношений становится необходим серьёзный переворот во взглядах (что, в свою очередь, обычно совершается только при наличии очень веских внутренних или внешних причин.). Зато на теоретическую классификацию межличностных процессов наличие или отсутствие между людьми явных объективных различий не влияет никак. Раз один из участников не придаёт значения интересам другого, то это значит, что перед нами отношения воздействия независимо от того, имеется ли в положении сторон некое действительное существенное различие или же неравноценность партнёра существует лишь в чьём-то воображении.
А самое главное, ничего принципиально не изменится, если подобный настрой окажется взаимным. Просто в этом случае все участники будут считать себя единственной полноценной стороной контакта и на этом основании в одностороннем порядке добиваться от партнёров нужного им поведения. Так что в рамках предлагаемой схемы разворачивающийся между ними процесс логичнее всего будет квалифицировать как «встречное воздействие». Которое теоретически тоже может быть результативным. Ведь если нашим героям удастся быстро получить желаемое, то их контакт так и завершится, не выходя из взаимно-одностороннего режима. Если же попытки встречного манипулирования долгое время будут оставаться безрезультатными, то их авторы могут опять-таки либо выйти из контакта, признав его неудачным, либо перевести свои отношения в иной формат. Например, открыто заявить и согласовать свои цели и в дальнейшем координировать общие усилия по их достижению либо, убедившись в противоположности базовых мотивов друг друга, вступить в осознанный конфликт.
К этим же видам межличностных взаимоотношений пора перейти и нам. Выше для обозначения процесса, в котором участники целенаправленно мешают друг другу осуществлять неприемлемые для себя планы (фигура 6), уже использовалось слово «противодействие». И данное понятие настолько точно характеризует последствия обоюдной субъективной включённости в межличностный процесс людей, негативно относящихся к интересам партнёра, что, на наш взгляд, гораздо проще возвести его в ранг официального термина, нежели пытаться подобрать ещё какой-нибудь синоним к активным встречным столкновениям намерений и действий.
После чего остаётся лишь определиться с наименованием для межличностных проявлений, относящихся к фигуре 5 – взаимные отношения с встречной поддержкой. Причём для благозвучного завершения уже наметившегося ряда из «воздействия» с его четырьмя разновидностями и «противодействия» буквально просится слово «взаимодействие». Но под ним, как мы видели, могут подразумеваться совсем иные реальности. И при всех разногласиях имеющиеся версии едины в том, что объём понятия «взаимодействие», во всяком случае, не уже объёма понятия «взаимоотношения», а споры сводятся в основном к тому, считать ли взаимодействие синонимом взаимоотношений или лучше зарезервировать его для обозначения более широкого круга процессов. Так что признание «взаимодействия» разновидностью «взаимоотношений», а значит, трактовка его как понятия более узкого, чем понятие «взаимоотношения», противоречило бы всем современным версиям вместе взятым. В связи с чем настаивать на подключении к и так уже задёрганному в самые разные стороны «взаимодействию» ещё одной интерпретации было бы шагом очень самонадеянным и вряд ли продуктивным.
Однако подобрать другой термин, способный адекватно отразить интересующее нас содержание, тоже оказывается не самой простой задачей. Например, по смыслу «взаимо-со-действию» весьма созвучно «сотрудничество», но для психологического термина это понятие на сегодняшний день всё-таки слишком политизировано. А этимологически близкая к взаимодействию «интеракция» тоже используется для обозначения любых видов взаимоотношений и далеко не всегда адресуется собственно взаимно-доброжелательным действиям. Наконец, из освоенного отечественной психологией терминологического арсенала на роль краткого названия для отношений людей, сознательно и активно поддерживающих друг друга, мог бы претендовать ещё один термин-калька «кооперация», в буквальном переложении как раз и означающий «согласованные действия». Так что при принятии этого варианта возмущения, вносимые им в существующую систему понятий, были бы, пожалуй, сравнительно наименее серьёзными. Если бы опять-таки не одно «но».
Дело в том, что как средство противопоставления отношений, состоящих либо в объединении усилий, либо в их разъединении, «кооперация» уже имеет свой традиционный термин-антипод, естественно, тоже кальку – «конкуренция». В связи с чем разрыв этой пары, отказ от «конкуренции» и отдельное использование «кооперации» в комплекте с «противодействием» представляется мерой не совсем оправданной и способной скорее усложнить понятийный аппарат, описывающий межличностные процессы, нежели сделать его более логичным и понятным. В виду таких последствий подлинными альтернативами для выбора предстают не изолированные «взаимодействие» и «кооперация», а целостные оппозиции «взаимодействие-противодействие» и «кооперация-конкуренция».
Теперь о «за» и «против» каждого из вариантов.
Что касается триады «воздействие-взаимодействие-противодействие», то единственным, но очень весомым доводом не в её пользу является необходимость кардинального пересмотра содержания понятия «взаимодействие». Зато «воздействие» и «противодействие», во-первых, как психологические термины используются гораздо менее активно и потому практически свободны от разных привходящих ассоциаций, а во-вторых, прекрасно отражают смысл тех межличностных процессов, с которыми мы собираемся их соотносить.
При взгляде же на связку «воздействие-кооперация-конкуренция», безусловно, первым делом бросается в глаза неоднородность её элементов. Но форма – это всё-таки только форма, и ради научной строгости красотами стиля, в конце концов, можно было бы и пренебречь. Гораздо более весомым противопоказанием для широкого применения этого состава терминов является устоявшееся содержание понятия «конкуренция».
Ведь на сегодняшний день о конкуренции говорят там и тогда, где и когда люди (объединения людей) стремятся достичь одного и того же объекта или состояния, но при этом успех одной из сторон автоматически лишает другую возможности заполучить желаемое, будь то некий почётный приз, ценный клад, сектор рынка или приоритет появления в определённом месте Вселенной. Если такое стремление к неделимому результату сопровождается прямыми тормозящими вмешательствами в дела друг друга, то – для усиления впечатления – процесс может именоваться «конкурентной борьбой». Если же опережающее движение к спорному предмету совершается строго параллельно и обходится без втыкания палок в чужие колёса, то такая конкуренция нередко возводится в ранг «честного соревнования».
Таким образом, следуя указанной логике, остаётся принять, что в условиях, если угодно, объективной конкуренции могут оказаться в том числе люди, даже не подозревающие, что они с кем-то ведут соревнование. Как это случалось, например, в истории науки, когда разные исследователи независимо друг от друга совершали одинаковые открытия или сходные изобретения, а затем, узнав о наличии у себя партнёров-соперников, могли вступать уже в очные и подчас жаркие, вплоть до судебных процессов, дискуссии об относительной значимости своих свершений. (Так что отзвуки споров об истинных авторах ряда научных достижений, к примеру, лампы накаливания или радиосвязи, порой докатываются и до наших дней.)
А с другой стороны, элементы состязания могут присутствовать внутри совместной деятельности. Например, когда по ходу военных действий задачу овладеть одним и тем же мостом, перевалом или иным важным объектом получают сразу несколько самостоятельных боевых единиц. И тогда вся слава и почести за решение поставленной задачи обычно достаются той части или подразделению, чей флаг первым поднялся над искомым объектом. Хотя на практике важнейшей составляющей чьего-то прорыва нередко становятся как раз действия «конкурентов», активным натиском отвлекающих на себя главные силы врага. Однако даже если отставшие в подобном «соревновании» будут недовольны собственным «проигрышем», всё равно достигнутый другими успех не станет для них «чужим», а будет восприниматься как ещё один шаг на пути к общей победе. Точно так же и в любой другой ситуации, когда люди искренне стремятся к некоторому результату, достичь которого можно только при объединении усилий, они могут испытывать определённое разочарование от того, что кто-то действует более грамотно и умело, чем они, и раньше их оказывается на рубежах, где они сами рассчитывали «отличиться». Но никакие личные переживания не заставят участника совместной деятельности мешать партнёрам продвигаться к тому, что является в том числе и его мотивом. Выступать против планов и действий членов своей группы человек будет разве что тогда, когда эти планы покажутся ему ошибочными либо менее эффективными по сравнению с иными предлагающимися вариантами. И такие частные столкновения интересов опять-таки будут лишь следствием единства фундаментальной мотивации, поскольку партнёры будут пытаться – в меру своего понимания – оградить друг друга и группу в целом от отдаляющей конечный успех пустой траты времени и сил.
Так что в своём современном бытовании понятие «конкуренция», наряду с прямым осознанным противоборством сторон (в каких бы формах оно ни проявлялось), включает в себя также ситуации, содержащие некоторые объективные предпосылки для возникновения отношений межличностного противодействия в смысле фигуры 6. А вот реализуются эти предпосылки или нет, будут определять как раз субъективные настроения участников. Ибо одни люди, узнав, что кто-то ещё хочет добиться одинакового с ними результата, могут увидеть в этом не повод для развязывания конкурентной войны, а хорошую основу для выработки плана совместных действий. Тогда как другие, начав соревноваться в рамках вроде бы общей работы, порой настолько увлекаются, что партнёр превращается для них в настоящего личного врага, а сотрудничество заменяется ожесточённой борьбой (история политики, не говоря уже о бизнесе, помнит немало таких примеров). А значит, независимо от того, какой паре терминов будет отдано предпочтение, решим ли мы приравнять по содержанию и объёму «взаимодействие» к «кооперации» или «конкуренцию» к «противодействию», всё равно это будет противоречить традиции.
Из чего, в свою очередь, следует, что попытки закрепить для обозначения совместного действования, взаимо-со-действия какой-либо из уже прижившихся в психологии терминов потребовали бы стольких оговорок и уточнений, что вместо прояснения ситуации это лишь запутало бы даже подготовленную аудиторию. Так что от подобных попыток придётся отказаться. Но и именовать всякий раз фигуру 5 её полным титулом – межличностные взаимоотношения, в которых участники разделяют интересы и поддерживают действия друг друга – тоже, разумеется, было бы крайне неудобно. Чтобы сложный по смыслу научный текст хотя бы по внешности оставался насколько возможно простым и компактным, для обозначения остающегося безымянным вида межличностных процессов именно требуется сформулировать пусть новый, но достаточно короткий термин. Ну а чтобы искомый термин в самой своей форме содержал указание на обозначаемую им реальность и в тоже время не слишком выделялся среди привычных и всем знакомых соседей, представляется разумным не изобретать чего-то совершенно нового, а образовать нужное нам название уже опробованным методом сочетания родового имени с уточняющим видовым определением.
