Пять синхронных срезов. Механизм разрушения

– Давай, Таня, твою руку, ты удивишься! Видишь, как крольчата подпрыгивают! Они чувствуют человеческое тепло!

Тоже держу руку над гнездом, и крольчата тоже начинают подпрыгивать! Без сожаления отдаю важной мамаше, у которой такие грамотные крольчата, берёзовый веник, что я держала-прятала за спиной, и она с удовольствием шелестит сухими листочками, так же бесстрастно глядя перед собой, только носик у неё чуть-чуть двигается. Мы смотрим на неё внимательно.

Потом папа говорит ей: дак тебе, наверное, много будет одной-то, там ещё одна самка у меня есть, и снова открывает дверцу и делит веничек на две части, вторую часть забрасывает соседке. Все рамки клеток исписаны таинственными надписями мелом, означающими, скорее всего, даты покрытий и окролов крольчих. Я спрашиваю: кусаются ли эти важные толстые крольчихи, и папа даёт мне урок кролиководства: нет, Таня, они не кусаются, в крайнем случае они могут лишь окарябать, если им что-то не понравится; у них очень сильные передние лапы; вон та меня немного оцарапала, дура. Он презрительно показывает на клетку с глупой злой крольчихой; потом засучивает рукав, и я вижу две царапины, но не тонкие, как оставляют кошки или даже норки, а серьёзные очень неприятные царапины.

Но в целом эта отрасль ЛПХ развивается у нас не так успешно. «Ринит, – говорит папа мне сокрушённо. – „Мокрая мордочка“. С фермы занесли. Ветврач сказал, надо делать здесь полную дезинфекцию».

…В один из своих приездов, летом, я слышу, как мама напоминает папе – а то он забыл! – что я приехала: «Папка, ведь Таня приехала! надо приготовить что-нибудь вкусное! Забей-ка кролика!» Папа отвечает очень смешно, мне смешно; тоном назидательным:

– Животных нельзя убивать!

Но, конечно, он согласен, что тушёный кролик с картошечкой – это неплохо, и выписывает у директора 2,5 кг кролика и велит мне прийти к нему на работу ровно в четыре часа без опоздания. Но директор не любит кроликов нам выписывать, жадится почему-то, так что это бывает крайне редко. Папа рассказал мне, как сказал на это однажды ему в сердцах что-то такое, чтобы он не жалел для своего главного зоотехника кроликов. А то в совхозе тоже будет мало кроликов, зашантажировал однажды мой папа этого экономного директора.

Слушайте, я вспомнила один интереснейший разговор, который происходил при мне в зоочасти; когда именно это я его слышала, не могу припомнить. Но неважно, а важно, что в тему. Из Зверопрома прислали замечание, что в годовом отчёте о работе кроликофермы, в графе «внутрихозяйственное потребление» стоит большая, по мнению Москвы, цифра, и этот недочёт подлежит непременному исправлению. Нина Петровна Мамонова поднимает от бумаги голову и спрашивает задумчиво:

– Геннадий Александрович! Так как написать-то? Что ответить им?

Папа тихонько постукивает пальцами по столу и отвечает ей серьёзно и тоже очень задумчиво: ответить надо, ты знаешь, Нина Петровна, по-еврейски… Я тут же мысленно перевожу с еврейского на русский: как странно, что и далеко от Москвы, в деревне, люди тоже любят вкусно покушать, как это удивительно для Москвы!

                                           * * *

Мама сетует, что во время забоя папа приходит с работы поздно, фонарей в деревне почти что нет (лишь прожектор светит от клуба), совершенно ничего не видно, и не встречала ли я в магазинах фонарики. Да, в Белоярке зимой по вечерам принято ходить с фонариками; у нас были раньше, конечно, разные: и с круглыми батарейками, и с плоскими; но всё когда-нибудь ломается, вот фонарики и сломались; и я с жаром обещаю маме купить фонарик.

Изрядно поездив по Москве, вскоре я куплю его – красный, очень мощный, на шести круглых батарейках, для автолюбителей; а тех, маленьких, старых, настоящих карманных уже нет почему-то во всей Москве. Пошлю этот фонарик в очередной посылке, чтобы родители не ходили понапрасну по темноте; но он совершенно не приживётся у нас, и потом благополучно и как-то безнадёжно сломается.

Возвращаюсь в Москву, как и не уезжала никуда. Становится известен результат той самой «перфорационной» предпраздничной контрольной по агрономии: в основном двойки, в том числе и у меня. В нашей группе реакция на это ожидаемая – ноль эмоций, фунт презрения, а все рассказывают друг другу, кто как побывал дома.

Помню разговор-спор один, состоявшийся в нашей группе на агрономии. Разговаривала-шумела вся группа, преподавателя, как всегда, не было. Сначала староста решил время зря не терять, а кое-что для себя выяснить: у Воронцова кое-что уточнить по его многочисленным пропускам-прогулам, у Тошки, двух дружочков… Я хочу было сказать старосте, что он всем надоел уже своим высокомерным занудливым тоном, что я не хочу его слушать, чтобы другое время нашёл воспитывать их; но нечаянно взор мой падает на Лену Рассказову. Я вдруг вижу, что ей тоже противно нашего громкого старосту слушать, но она ни за что не скажет об этом. Ленка низко наклонила голову, что-то пишет, но она буквально сжала губы и всё прекрасно слышит! Мне тоже надо больше помалкивать, думаю сокрушённо я, и вспоминаю, что в школе (вот ещё школу помню!) меня то и дело упрекали, что я «невыдержанная». Надо быть выдержаннее, брать себя в руки, брать с Ленки пример, думаю я сокрушённо. Как бы мне это сделать?! Между тем спор о нашей дисциплине не утихает, а разгорается с новой силой: они было заоправдывались, но вдруг сменили интонацию на наступательную.

– Мельничук, да ты так и умрёшь над своими сводками, журналами, рапортами, я так и вижу, как тебя закапывают, а сверху на тебя так и сыпятся «нб», «нб», «нб»…

Это Тошка, а Воронцов неожиданно, словно отвечая на мои мысли и на моё молчание, добавляет меланхолично: а Танюшка Норкина сверху ещё добавляет… Мне их всех не видно, только слышно, мы сидим на втором ряду; я не оборачиваюсь. Все ждут моей реакции, эти славные люди словно приглашают меня в свою компанию, если можно так выразиться, но я думаю про себя, а зачем они мне нужны, заступаться за них перед старостой, сама я никогда не пропускаю.

Странно, как со стороны мы иногда производим совсем не то впечатление, на которое рассчитываем. И я решаю поменьше выступать, быть потише. С Ленки брать пример – молчать; мало ли что не нравится – надо молчать! Ленка – генеральская дочка, какая сильная, думаю я уважительно. Было бы о чём говорить! Почему это Воронцов Н. М. думает, что мне это так важно: за них за всех заступаться, быть для них хорошей! Как же он ошибается!

                                           * * *

На очередной лекции по биохимии Инна Фёдоровна высказывает нам своё видение проблемы холестерина. Некоторые учёные утверждают, говорит она, что это жироподобное соединение является вредным. Но о больших количествах речь у нас и не идёт; холестерин является продуктом реакции с участием лецитина – важного соединения, участвующего в жировом обмене. Тут и выплывают на свет божий с прошлого года четыре жирорастворимых витамина. Омётова замолкает, отворачивается к доске и освобождает место для новых записей.

– Не слышу, – говорит она своим красивым глубоким артистическим голосом.

В ответ громко и тихо несётся со всех концов аудитории: A,D,E,K! Инна Фёдоровна, как всегда, исписывает формулами всю доску, мы старательно переносим до чёрточки, до буквы, в свои тетрадки. Будем воспроизводить эти формулы на занятиях, на контрольных, на зачёте и на экзамене… Я мотаю на ус: яичница из одного яйца в день не вредна, в ней как раз содержится столько лецитина, сколько положено.

И вообще – питаться надо разнообразно!

В связи с физической культурой и сдачей норм ГТО не прекращаются всевозможные необычные мероприятия. Теперь мы едем в бассейн; командует парадом Л. И. Краснов. Мы должны проплыть «без учёта времени» столько-то метров, тем самым доказать, что умеем плавать. Ближайший, надо полагать, к нам бассейн находится на станции метро «Текстильщики», и мы дружно и весело едем туда бесплатно на 75-м троллейбусе, который отходит от спортмагазина, где у него конечная остановка. В бассейне я впервые в жизни, но это никак не мешает мне полагать, что мне всё-всё здесь понятно. Длина дорожки 25 или 50 метров, не упомню, глубина в начале её совсем нормальная, обычная.

Умею ли я плавать?! Из истории ветакадемии известно, что я выросла на великой сибирской реке Обь. Летами мы много времени проводили на берегу, но вода довольно холодная и течение было очень сильное даже у самого берега, поэтому плавать я научилась только в 8-м классе; помню, в последний день лета.

Конечно, свои 25 или 50 метров я спокойно проплыла, и решила в конце дорожки немного передохнуть, встать на дно… А Леониду Ивановичу и не надо было никуда отлучаться, а он, как назло, отлучился и даже не видел, как девочки с ветфака подали мне руки (они сидели на бортике бассейна очень красиво, как птички на веточке, и внимательно наблюдая за нами). Почему это, интересно, я должна знать, как устроен бассейн?! На белом свете много всего; всё знать невозможно!

На ветфаке девчонки сильные, ловкие; у меня на запястьях появились и долго потом не сходили синяки.

Зато Наташу Леонид Иванович хвалит:

– Григорьева неплохо (он называет стиль, но я не помню; брассом?), можно заниматься плаванием.

Наташа от такого предложения в лёгком шоке:

– Сюда ездить?

В ответ преподаватель безразлично пожимает плечами.

В другой раз нас заставят идти в тир и стрелять по мишеням непристрелянными винтовками, по кучности. Тир находится совсем недалеко, в подвале школы, что за 19-м таксомоторным парком, и мы гурьбой отправляемся туда. У Наташи плохое для такой стрельбы зрение, и в её мишень со своего места незаметно стреляет Леонид Иванович. Потом он сердится и бурчит:

– Григорьева – великий стрелок…

Меня же по выходе из тира неожиданно осаждает моя «землячка» Колчина Наталья из первой группы; она хвалится мне, как она в Новосибирске занималась стрельбой в тире: что за Оперным театром, знаешь, в самом центре. Я удивляюсь, как мне это малоинтересно. Кто не живёт в общежитии, тот интересует меня постольку поскольку. И потом, я не люблю, оказывается, вести бесцельные пустопорожние разговоры.

                                           * * *

Существуют разные транспортёры для уборки навоза: скребковые и ещё какие-то; непрерывного поступательного и возвратного действия. Прямо на лекции Рафкат устраивает «эвристическую беседу», он это любит. Какие, по-вашему, более рациональные? Ребята впадают в размышление, девчонки начинают тихонько шептаться. КПД транспортёра непрерывного действия намного меньше 50%, половина времени тратится на то, чтобы скребки под полом снова вернулись к исходной точке. В таком случае, возвратные, конечно, лучше, авторитетно считает аудитория. Рафкат Гафарович только этого и ждал: режим работы этого транспортёра таков, что он постоянно включается и выключается; а вы изучали физику?! В ответ на этот неожиданный вопрос мы всем курсом дружно смеёмся, и чтобы не смеяться вместе с нами над Имшинецкой, лектор отворачивается к доске, что-то стирает.

Поскольку писать ему уже негде.

Он оборачивается к нам серьёзным и страшно строгим: какой из законов Ома применим в данном случае?! Пусковой ток каждый раз требует повышенного напряжения, это создаёт огромную нагрузку на трансформатор; на практических занятиях вы выполните работу на опытных стендах и сами убедитесь, какая из систем навозоудаления наиболее оптимальна.

– Да все плохие! – уверенно заканчивает лекцию за Рафката кто-то из студентов.

В выходной день мы с Наташей решаем съездить в бассейн «Москва», поплавать. Только и слышно вокруг: бассейн «Москва», бассейн «Москва»! Все наши уже были там. А мы чем хуже!

Гуляя с мамой по Москве, я невольно обратила на этот бассейн своё пристальное внимание: мы прошли рядом, и теперь я объясняю Наташе, что прекрасно знаю, как к нему пройти. В кассы неправдоподобная очередь, моя подруга рассердилась, а я этого не люблю, оставляю её ждать, а сама ужом пролезаю к кассе без очереди. С трудом выдираюсь обратно с двумя билетиками в руках. Наташа медленно-медленно отходит, а в воде и вовсе, наконец, веселеет. С дорожек бассейна видны все пять рубиновых звёзд:

на Спасской,

Никольской,

Троицкой,

Боровицкой,

Водовзводной (Беклемишевской) башнях.