скачать книгу бесплатно
Франц знал, что ключ следует положить в шкатулку и лишний раз не трогать. Ржавчина могла разъесть его вконец – потные ладони явно не сделают добра для такой старой и хрупкой вещицы. Но Франц не мог уступить соблазну, и когда не держал ключ в руке, то вешал на шею.
Потому что надеялся.
Вдруг именно эта дверь, мимо которой ему случится пройти сегодня, окажется той самой? А что, если ключа при нем не будет?
Он упустит свой единственный шанс…
Франц был готов отозваться на волшебный зов в любое мгновение. Днем или ночью… Он ждал. И будет ждать, покуда вновь не увидит тот призрачный свет и не услышит тот самый чарующий голос…
Тут возница огласил округу громким «Т-пру-у-у!», экипаж в последний раз громыхнул колесами и остановился.
– Франциск! Убери эту… это…
Делайла глядела на ключ, поджав тонкие губы. Франц опомнился и быстро надел шнурок на шею. Мать лучше не злить, а то, чего доброго, отнимет ключ, и что тогда делать?
Франц распахнул дверку, спрыгнул с подножки и, заметив на коленях пыль – видимо, нанесло во время дороги, – отряхнул коротенькие плюшевые штанишки. Нужно предстать перед тетушкой в лучшем виде!
Подавив волнение, Франциск выпрямился.
За спиной раздался грохот стаскиваемых на землю чемоданов, что-то сказала мать, но Франц ее не услышал. Он молча смотрел прямо перед собой.
– Значит, вот как… – вздохнул совсем рядом Филипп.
Глава 2 о тетушке и мотыльках
Филипп тоже глядел на дом, в котором им предстояло жить.
Мало-помалу щеки старшего брата залила краска. Наивные мечты о замке тетки – которую, к слову, близнецы ни разу за все тринадцать лет не видели – вдруг стали неуютны, как прошлогодняя одежда, ставшая короткой и тесной.
Францу стало стыдно, что он делился с Филиппом своими глупыми мечтами.
Дом оказался вовсе не замком…
Он…
Франц с горечью подумал, что его просто-напросто надули. Впрочем, это же он сам себя обманул: нафантазировал воздушный замок и богатую благодетельную тетушку в придачу.
Решил, что наконец-то все их проблемы исчезнут.
Но дом тетушки Мюриель оказался всего лишь серым, унылым зданием, которое спроектировал самый скучный человек в мире. Одной из тех георгианских построек, в которых нет места не то что балкончикам или башням, но и вообще каким-либо радостям жизни. В окнах бледного двухэтажного здания, вытянутого в длину, отражались закатные лучи – и, казалось, вечерний свет умирал, едва коснувшись тусклых стекол. Франц различил по ту сторону рам занавески – они висели за окнами точно коконы бабочек, которые давным-давно вылупились и улетели. Дом тетушки был унылый. Пустой. Холодный.
Оболочка давно упорхнувшего мотылька.
А может, этот жизнерадостный мотылек здесь никогда и не жил.
Франц знал, какие люди предпочитают подобные дома, и ему очень хотелось верить, что произошла какая-то ошибка, что возница остановился перед чужим домом…
Он хотел было обернуться к извозчику, но вдруг хлопнула входная дверь. На крыльцо вышла экономка – женщина с лошадиным лицом и волосами, зачесанными назад в довольно старомодной манере.
– Добро пожаловать.
Даже ее голос, ленивый и скучный, навевал холод.
Мать что-то крикнула, но Франц не повернулся – его ступни примерзли к земле, и он не мог даже пошевелиться. Это не ошибка. Это теперь их дом. В приоткрытой двери замаячил неясный силуэт, и Франц понял, что сейчас увидит тетушку Мюриель…
Мальчик сжался, будто перед ударом. Секунда – и станет окончательно ясно: произошло нечто ужасное или еще есть шанс…
Сколько Франц видел всяких тетушек! Сколько наблюдал за тем, как счастливые племянники утопают в объятиях улыбающихся толстушек, получают в подарок книгу с картинками! Эти тетушки трепали ребят за щеки, а затем – незаметно от матерей – совали в ладонь «дорогому племянничку» хрустящую купюру. Франциск хотел бы иметь такую тетушку, пусть даже небогатую. Втайне же – настолько глубоко в сердце, что боялся признаваться даже Филиппу – он ожидал от ближайшей родственницы не денег, а… хоть немного тепла.
Потому что знал: тепла от матери он не дождется никогда. Ни объятий, ни доброго слова.
И теперь Франц стоял, боясь даже вздохнуть, и глядел на темный проход, молясь про себя, чтобы приближающаяся тетушка оказалась такой, как у тех счастливцев. Франциск был готов принять ее любую – не так уж много у него было родственников, чтобы выбирать. Францу очень хотелось, чтобы тетя Мюриель, которую он почему-то (интересно все же, а почему?) никогда не видел, ворвалась в его жизнь подобно феекрестной. Такая тетушка сможет делать для него что-то хорошее. Вывезет на конную прогулку или – да бог с ней, с прогулкой! – хотя бы поцелует на ночь, а не запрет дверь спальни на ключ, как мать!
Но вот на порог ступила туфля, попав в полосу закатного света, взгляд Франциска скользнул по колодке, в которую была втиснута пухлая нога, вскарабкался по замшелым складкам рюшчатого подола, изучил расплывшиеся бока, распиравшие платье, попытался отыскать над воротом шею, но не обнаружил ни единого намека на оную. Прямо из покатых плеч вырастало рыхлое красное лицо – и, едва бросив на него взгляд, Франц понял: если ему вдруг придется целовать тетушку Мюриель, он сделает это только под дулом ружья. Он смотрел ей прямо в глаза и вдруг сообразил, что делать это так нарочито и дерзко не стоило, но было уже поздно.
Маленькие глазки тетушки, спрятанные в дряблых щеках, неожиданно блеснули и впились во Франца в ответ. Осмотрев мальчишку с головы до ног и задержав взгляд на его коленках («Черт, надо было получше стряхнуть пыль»), тетушка сощурилась и по-змеиному раздула ноздри.
– Делайла! – каркнула Мюриель.
По левую сторону от близнецов проплыло белое пятно – Делайла Фармер. Трудно было поверить, что эти две женщины приходились друг другу родственницами! Сухопарый богомол и жирная гусеница.
Делайла выплыла навстречу хозяйке дома – с неестественно прямой спиной, чинная, как и всегда. Франц успел заметить, что ее губы сжаты чуть сильней обычного. Тяжело спустившись со ступеней, тетушка Мюриель вразвалку подошла к гостье, и миссис Фармер была вынуждена наклониться, чтобы клюнуть дряблую щеку родственницы, изобразив подобие радости.
Франц и Филипп стояли словно вкопанные, старший и вовсе застыл ни жив ни мертв, отчетливо понимая, что от юрких глазок тетушки Мюриель не укрылся его ужас, – и это ей явно не понравилось.
Хозяйка дома принялась осматривать племянников еще более пристально, будто открывшиеся вблизи детали могли сказать ей куда больше, нежели пыль на коленках. Взгляд тетушки вдруг застыл на уровне третьей пуговицы рубашки Франца, и, чуть склонив голову, мальчик понял, что же ее так заинтересовало.
Ключ.
Франц поскорее спрятал его за ворот. Но было уже поздно, и мальчик подумал, что теперь в голове тетушки наверняка поселилась та же мысль, что и в материнской: «Он странный».
– Так-так-так, – сказала Мюриель.
Это могло означать очень многое, но Франц отдал бы правую руку на отсечение, что явно не желание взять его на конную прогулку.
Мюриель скривила губы и звучно шмыгнула носом.
– Смог.
– Извини, что? – переспросила Делайла.
– Я говорю: смог! – гаркнула тетушка, поворачиваясь к миссис Фармер и глядя на нее так, будто ее до глубины души возмутило это непонимание. – Большой Смог не прекращает дымить, я верно понимаю? Посмотри на него…
Тетушка кивнула на Франца и покривилась. Мальчик сжал кулаки, ощущая, как на ладонях выступает пот. Властный тон смутил его, а то, как Мюриель глядела на племянника – будто оценивала на рынке корову, выискивая проплешины на шкуре, – заставило поежиться. Бойкий и в то же время мечтательный, Франц всегда производил много шума, но, встречаясь с такими напористыми и холодными людьми, которые вдобавок обладали некой властью, впадал в ступор. А тетушка была именно такого сорта. Ей удавалось смотреть свысока даже на Делайлу, несмотря на то что Мюриель была ниже ее на целую голову.
– Сколько тебе лет, мальчишка?
«У меня вообще-то имя есть!» – подумал Франц, но вслух не смог выдавить ни слова.
– Тринадцать, – ответила мать.
– Я спрашивала тебя. – Тетка даже не повернулась к Делайле.
Франц почувствовал, как по позвоночнику заструился предательский холодок. Тон тетушки явно подразумевал: переступая порог моего дома, вы принимаете мои условия. Я не приглашала вас переехать, а позволила, и, не дай бог, вы об этом забудете!
– Это все из-за дыма, мальчишка наверняка болен из-за этого дыма. Ты говорила, у него нелады со здоровьем? Даже не отдали его в гимназию? Это все дым! Хорошо, что вы наконец-то решили убраться из этого мерзкого городишки, – фыркнула Мюриель. – Давно пора!
В горле тетушки недовольно заклокотало, она откашлялась и гаркнула:
– Ужасное место! Хуже не придумать! Только ослы могут поселиться в этом вашем Лондоне! Вы как хотите, я туда ни ногой. С моей подагрой и ревматизмом не хватало еще подцепить какую-нибудь легочную дрянь! В Ист-Энде легкие можно сразу выплюнуть, подышали бы вы этим смогом еще пару лет и выплюнули бы, попомните мои слова.
«Как будто мы могли выбирать…» – мелькнуло в голове у Франца.
Делайла поджала губы, но промолчала.
Пальцы тетушки, похожие на разбухшие сардельки, брезгливо дернулись, словно сбрасывая паука. Мюриель вновь строго посмотрела на семейство Фармеров, точно они вдруг захотели прыгнуть в повозку и рвануть обратно в город. Впрочем, в отношении Франца это было отчасти правдой: если бы ему выпала возможность вернуться, он бы не раздумывая согласился.
Но возвращаться было некуда.
Он в ловушке.
– Слава богу, я живу в Миллхиле, – продолжала Мюриель, – в тишине, вдали от этих лондонских забастовок. В моем возрасте и с таким здоровьем главное – это спокойствие!
И тетушка вперила взгляд во Франца, будто увидела в нем угрозу.
– Что ж, – с прохладцей ответила мать Фармера, – мы не помешаем.
Тетушка скривилась и недоверчиво покачала головой.
В этот момент раздались шаркающие шаги, и появился еще один обитатель дома – мужчина с измученным серым лицом и длинными усами, и Франц предположил, что это, возможно, садовник. Экономка отдала ему распоряжения по поводу багажа, и мужчина пошаркал к ящикам и чемоданам.
– Что ты, Делайла! – Тетушка ухмыльнулась широким ртом. – Я не сомневаюсь, что вы не помешаете. Просто учтите, что я терпеть не могу топотню и крики. От них у меня мигрень.
– Думаю, повода для беспокойства нет.
– Вы собаку не привезли, случайно?
– У нас нет собаки.
– Это хорошо, – одобрила Мюриель. – Очень благоразумно, Делайла. Животные совершенно не умеют себя вести. Собака в доме – конец спокойствию. Эти бестии только и думают, как стащить со стола скатерть или нагадить на ковер, вдобавок тявкают с утра до ночи, а у меня и так бессонница! А шерсть… – Тетушка передернулась. – Шерсть повсюду! На обоях, в ванной, в тарелках. У меня аллергия на шерсть.
– У нас нет собак, – холодно напомнила Делайла.
– Хорошо! – рявкнула Мюриель. – Очень хорошо. Что же. Можете проходить в дом. Ужин подадут в половине восьмого.
«В половине восьмого, ни секундой раньше или позже», – явно имела в виду Мюриель, бросив строгий взгляд на семейство Фармер, и от ее ухмылки, которую тетушка выдавала за улыбку, Франц содрогнулся, будто от порыва неприятного промозглого ветра.
Он вновь поднял взгляд на дом и сглотнул.
Дом надменно смотрел на Фармеров сверху вниз. Длинный и серый, он протянулся из одного угла сада в другой и стоял здесь, видимо, еще с прошлого столетия. Франц с легкостью представил, как поколения предков Мюриель рождались, росли и умирали в этом доме – такие же чопорные, как и их родовое гнездо. С фронтонной части на гостей глядело около десятка окон. За стеклами пряталось множество комнат, но Франц уже догадывался, на что они похожи: молчаливые покои были вычищены до блеска, но всегда пусты. Этому дому были чужды пышные вечера, музыка, танцы.
Ему были чужды люди.
Наверняка здесь обитали лишь унылый садовник, экономка, служанка и Мюриель в компании своих бесчисленных болячек.
«Я не хочу здесь жить! – Франц повернулся к Филиппу, задумчиво рассматривающему окно второго этажа. – Филипп, слышишь? Я не хочу жить здесь! Не хочу!»
Будто услышав внутренний вопль брата, Филипп чуть повернулся, но, прежде чем близнецы обменялись хотя бы взглядами, кое-что случилось.
Со стороны коляски раздался истошный женский крик.
Делайла Фармер мгновенно подобрала юбки, Франц и Филипп оцепенели, а тетушка Мюриель – вероятно, недовольная нарушением спокойствия – что-то недовольно хрюкнула.
У коляски стояла служанка и с ужасом взирала на коробку в своих руках. По-видимому, она хотела помочь отнести пожитки Фармеров в дом и теперь, округлив глаза от страха, смотрела на приоткрытую крышку коробки. Пару секунд спустя из щели вырвались темные пятна, похожие на крупные хлопья сажи, – прямо в лицо служанки. Женщина, вновь вскрикнув, отшатнулась и разжала руки. Коробка грохнулась оземь, крышка отскочила, и на землю со звоном выкатились многочисленные баночки.
«Черт! – скрипнул зубами Франциск. – Наверное, от тряски что-то разбилось…»
– Стойте!
Франциск решительно направился к служанке. Та судорожно трясла руками, пытаясь сбросить черных мотыльков, рассевшихся по всему платью.
– Погодите! Я сейчас их сниму! Не двигайтесь, вы можете их поранить!
– Франц! – прошипела мать.
– Что это? – зарокотала тетушка. – Что это такое?!
Некоторые из раскатившихся по земле баночек треснули, у некоторых отскочили крышки, и из горлышек вовсю выползали пауки, гусеницы, сороконожки. Разноцветные бабочки покинули стеклянные убежища, устланные травами и цветами, и замельтешили над землей.
«Че-е-ерт!»
Франциск бросился подбирать склянки.
– Господь праведный, что это такое?! – гаркнула тетушка Мюриель.
– Это… – Франц покраснел, подняв взгляд на тетушку. – Это просто бабочки. Мотыльки. Они не опасны. Я сейчас всех соберу, подождите немного!
Франциск упал на колени, схватил одну из баночек и, нашарив крышку, принялся торопливо собирать разбегающихся насекомых. Когда он подхватил с земли одну особенно длинную сороконожку («Каких трудов мне стоило ее добыть!») и, подняв в воздух извивающееся членистое тело, аккуратно опустил насекомое в стеклянный домик, все присутствующие невольно вскрикнули. Франц не обратил на это внимания и продолжил собирать беглецов.
Побледневшая служанка в любой момент готова была упасть в обморок, с ужасом таращась на облепивших ее черных бабочек, и Франциск успокаивающе проговорил:
– Погодите… погодите немного… сейчас я найду сачок и сниму их! Сейчас, одну минуту!
Он, тяжело дыша, встал и двинулся к коробке, чтобы поставить уцелевшие баночки обратно, но тут раздался грозный голос тетушки:
– Нет, нет и еще раз нет!
Впрочем, Франц пропустил ее крик мимо ушей.
