скачать книгу бесплатно
Ас, слегка смущённый, что так оплошал с простодушной догадкой, сердито приказал захлопнуть дверцы, и, не дождавшись, когда приказание будет исполнено, так тронул машину с места, что Билла откинуло на затылок, и он-таки вскрикнул.
Не своим голосом, – как он тут же уточнил.
– Извини. – Не оборачиваясь, сказал Ас.
Билл продолжал причитать, держась почему-то вовсе не за оскорблённое место.
– Нет, ты соображаешь? Вот они, плоды скороспелого образования в техническом корпусе звездолётчиков.
Он пытался словить глаза Аса в забавном зеркальце впереди, но там выскакивали всё время посверкивающие смехом фиалки брата или собственные негодующие глуповатые глаза леану.
Энкиду утешил его:
– Их учат по системе взлёт-посадка, иначе это станет экономически невыгодно. Остальное они доучивают налету, как пластические хирурги.
Билл сопел и жаловался, так вертясь на заднем сиденье драндулета, что Энкиду наконец сказал:
– Тиш, тиш… киса.
Ас хихикнул, глядя на дикую грунтовку, заключённую, подобно тоннелю в серые высокие стены, когда-то ограждавшие закрытую для посещения территорию Старых Лабораторий. Дорога прыгала впереди, как живой проволочник, этот вредитель огородов, изловленный пронырой-дачником.
Билл прямо руками всплеснул, так что Энкиду резко откинулся к низенькому окну, по которому стегали сухие чёрные ветки.
– Это же вам не литература. Тут речь о жизни и смерти. Надо всех вас перевешать. Вот вернусь домой, так мигом займусь.
Ас отозвался:
– Сидите смирно, здесь дорога будто в пекло ведёт.
Билл огрызнулся:
– Чёртик в помощь. Дать тебе отвёртку, чтобы ты подкрутил под собой чего-нибудь?
Энкиду вдруг сказал:
– А я бы графоманов перевешал. По-моему, они хуже недоученных лётчиков.
Билла обуял дух противоречия, и он сварливо возразил:
– Что они тебе сделали?
– Написали декларацию прав. – Ответил водитель-Ас.
Билл примолк и переглянулся с Энкиду, понимающе кивнувшим.
– Верно. – Медленно согласился егерь. – Ни одного слова правды на огромном листе бумаги.
Билл заметил:
– Так это ж талант нужен, чтоб так врать.
– Пусть бы сожрал свою декларацию за такой талант. – Ласково сказал Энкиду.
Билл призадумался.
– Есть занятное мнение, как опознать графомана – он не правит.
– Позволь?..
– Ну… не режет.
Энкиду, хмуро поразмыслив, посветлел лицом, лоб разгладился:
– Ты имеешь в виду буквы… – Повернувшись. – Это он буквы имел в виду. – (Ас кивнул.)
Билл подтвердил:
– Не исправляет нечестного, не вырезает лишнего… не переписывает к чёртовой матери целый эпизод, не подметает, горшков не выносит… словом, мерзость запустения. Совы, лисы… тень рогатая туда-сюда.
– А чё там, и мерзость бывает занятная. – Вступился Энкиду. – Всякие, понимаешь, развалины, по две луны зараз и пр.
Ас, следя за дорогой, полез в разговор с кхеканьем и академическим апломбом:
– Друг мой, сей господин не графоман, это просто бедолага, который не имеет тиража, вследствие чего он утрачивает ощущение гравитации. Он себе может здорово попортить сантехнику… а ещё бывает, так сильно героев своих любит, что уж всё им прощает и они всюду, как тараканы, лезут. Этот бедолага уже не видит их недостатков, а достоинства преувеличивает сверх меры. Неблагодарные пролазы в свою очередь в гробу видали своего патрона и, как испорченные подростки, лепят к дорогим обоям жвачкою гнусные афиши, от которых папа, едва дверь приоткрыв, шарахается.
Билл оборвал разглагольствования:
– А ну, останови.
Ас только плечом пожал. Машина перестала скакать, как преследуемый кролик, и теперь показывала Биллу голубое – океан, Энкиду – жёлтое: они выбрались на западное побережье полуострова, и лиловые шляпы гор пару раз показались за мощной надбровной дугой старого низкого массива самых древних гор на планете.
Билл сделал нетерпеливый жест. Ас продолжал крутить устройство, напоминавшее лакомке-Биллу кондитерское изделие, а самому Асу – фигуру тороид.
Билл с помощью, признаем, выразительной жестикуляции дал понять, что остановиться – необходимо.
– А потерпеть?
– Останови сей секунд.
– Маленький ты, что ли?
Энкиду выказал солидарность.
– В самом деле.
– Это у вас поветрие?
Энкиду возмутился:
– Побойся ты духов огня, огнехвостых саламандр, дружище. Мы уж целый час едем!
Ас сжал губы и так сильно выкрутил несчастный бублик, что машину приподняло и рвануло в бок к подпрыгнувшему океану.
Билл заорал:
– А, ну! Век тебе зажигалки не видать, умник.
Машина встала неуверенно наискось, по полколеса в песке. Океан надышал аптечного духу, который застыл между оставленным позади взгорбьем и грядущим хребтом. Сухой совсем безлистный лес к югу расчертил бескрайнюю жёлтую долину.
Билл, озираясь и громко вздыхая, вывалился на берег. Энкиду ловко выскочил и сразу встал, как на два каменных столба. Билл, проваливаясь по щиколотку, поплёлся к какому-то то ли строению, то ли «горному ребёнку», так называли здесь результаты обвалов, иногда весьма убедительно напоминающие дело рук человеческих.
– А ты? – Заглядывая в машину, где печальный Ас привалился плечом к стеклу, спросил егерь.
Билл уже яростно шёл к развалинам.
– Он не желает с нами у одной стены стоять.
Ас ждал терпеливо. Возможно, виноваты были игры послеполуденного октябрьского света, но, поймай кто его взгляд в зеркальце, мог бы поклясться, что видел саламандру, которая шмыгнула из одного огненного озерца в другое.
Эти оба шли к машине. Билл, впихиваясь на сиденье, что-то говорил. Ас хлопнул дверцей, и Билл замер на полуслове.
Высунулся.
– Эй, ты куда, позволь?
Энкиду сел поудобнее.
– Надо было призывать нимф лесного ручья. – Искренне сказал он.
…Никаких следов дракона, тем паче признаков обиталища этого существа, они не обнаружили. Путешествие на запад к лиловым теням завершилось возле глубоких заброшенных шахт у изрядно потрёпанного горной промышленностью хребтика некогда по-настоящему величественных гор. Теперь выкрошенные зубья застывшей гранитной волны напоминали скорбный рыбий скелет после того, как над ним поработали бульдожьи дядины зубы.
Дракон дал дёру, а с ним и цветное лето метнулось платочком, улетело среди обещанной Энкиду двухнедельной смены времён года. Шёл дождь, превративший несколько суток в один непроглядный, но чем-то милый и чарующий, как мрачноватость Аса, вечер.
И как-то под вечер дождь встал осликом, ударили ножи по лужам. Целое новое небо, когда-то обещанное, вырвалось с запада и тучи заструились на восток к волнам, но не добрались, были развеяны.
Конечно, пришла ночь – но позднее обычного, и показалось, что в мире творится несусветное.
Началось новое время – лето Скорпиона, ибо его это был час и место на небе.
Чёрные силуэты подымали хвосты и угрожали на фоне рассвета, а неслыханное тепло таило в себе сладостное жало – холодок, позёмку, скорпионий хвостик.
Среди наготы деревьев солнце засветило ярче, чем летом, и что-то странное, даже чуть пугающее было в этих потоках, столбах и реках солнечного света. Порою напоминало оно фонарь в подвале, и зажат тот фонарь в руке палача.
Ну, да – выдумки это всё. Почему бы не порадоваться внезапному потеплению, когда и трава эвон зелёная полезла расти, как волосы на холмах.
По зелёной мокрой травке бродили трое апашей, как именовал их хозяин на языке одной из провинций Эриду, откуда родом была по слухам, жена сира Мардука, ушедшая так рано и унёсшая с собою на ту сторону сердце возлюбленного. Говорят, эта женщина из рода людского была прекрасна, прекраснее звёзд предрассветных, и одна могла управиться с тем, кто ныне превратился в сира Мардука.
В почти зимнем воздухе, в черноте застрекотал, заскрипел сверчок. Его голос часто путали с чайником-пискуном, любимцем леди Шанни.
– Самое ценное, что есть в доме. – Сказала она, когда её уличили в пристрастии к этому домашнему божку.
Быть может, оттого, что в этот момент она держала в руке горячую вещь, пышущую острыми капельками и взвизгивающую от избытка чувств, никто не осмелился возразить или продолжать глупое подтрунивание.
Обугленный солдат с красным носиком водружён на деревянную старую подставку и в чашки налит на душистые чёрные шматочки чая кипяток. И когда чайный дух окутал кухню, все поняли, что она права. Хотя всем по-прежнему хотелось кофию.
И вот после ошибки Билла прошла неделя, ибо Мардук считал время по старинке —по семи планетам, и в один из вечеров небо сделалось густым, а сквозь прорехи в быстро бегущих тучах проступили очень крупные и блестящие звёзды. Приблизилось новое время, а старое отошло. Давно они жили на Эриду, и время поглотило их четверых, и уже казалось, что ничего другого никогда не было.
Никто не вспоминал про ярко красную и золотую родину, отлетевшую страшно далеко в угол мира.
Близится тот день, когда год переступит из смерти в жизнь, когда секунда конца сомкнётся с секундой начала, ничем не в отличку. Декабрь первого года, с его скрытым обликом царя мира. Имя ему смерть.
Отец зверей и людей, хозяин ледяных торосов двинет свои корабли с северо-запада, с материка, где база поколения великих испытаний покрыта коркой толщиной в зимнюю ночь.
Два равных партнёра, подельщика, ночь и день, должны договориться. Это был почти что праздник, хотя и в духе беспросветности.
– Это так необычно… когда и где проходит эта граница? Фильм прервался, и вы заново набираете с первой минуты. – Мудрствовала Иннан.
После покупки пастбища прошло немеряно времени, но вроде бы ничего не изменилось. Тихо пожухло поле, а стройка космопорта так и стояла себе за высоким корявым забором. Господа в обруганных Энкиду воротничках не являлись, канули в свою суетливую жизнь.
– А чего ты хочешь? – Огрызнулся Ас довольно неуверенно.
Билл отвернулся от него и показал большим пальцем за плечо.
– Этот всегда смотрит один и тот же фильм. В конце герой выносит на спине врага и оба спасены. Все бредут друг к другу и шепчут слово победа.
– А ты что будешь делать в своей усадьбе? – Спросила Шанни.
Она слышала недавно, как бывший командир и нынешний землевладелец говорил на углу площади с инженером из ангара. До неё донеслись иные слова, но того, которое упомянул Билл, она не слышала.
В эту минуту створка окна шевельнулась, и они почувствовали, что стало холоднее. Энкиду приблизился к стеклянной фигуре и прикрыл окно. Да, ошибки нет… это он – ветер…
Ветер решил растерзать этот край, от моря к реке, приподнимаемой им, он гудел в трубы где-то на высоте и раздувались щёки ангелов.
Наутро – Билл проснулся и закаменел в постели. Ситцевая наволочка была холодна, в комнате было слишком тихо.
Выпрыгнул и визгнул – пол заледенел. В окне закрасили белым всё, до чего дотянулся ветер.
…Билл скатился с крыльца. Чёрные деревья торчали прутиками, на каждый прутик выдавили зубную пасту, белый и серый двор там, где снег не постарался.
Дядя выдал ему зимнее обмундирование.
Шуба из ошмётков всех шкур, когда-либо содранных на Эриду, волочилась за массивной фигурой, увенчанной рыжей косматой головой. Полы шубы продирали в снегу тропинку, оставляя по обочинам горстки снега, и позёмка курилась за разношенными сапожищами.
Вдалеке у крыльца шевелилась гора согнутого дугой Энкиду. Он скрёб снег, дорываясь до столь любимой им земли. Куртка из невнятного материала «чёртова кожа», по-видимому, была тем самым волшебным одеянием из мифа, прочитанного на корабле во время полёта, ибо служила ему ещё с нибирийской весны.
Билл издалека проорал:
– Застудишься!
