Аирват. Повесть о беззаветно преданной любви

– Многомерные цели – те, которые никто не видит? – спросил царь Джанапутра. – В детстве матушка рассказывала мне, как Парамаджана сумел попасть из нефритового лука в змею, которую никто не видел.

– О, та змея, отравлявшая источники вод, была известна одному кентавру, нашедшему нефритовый лук. Выходит, он тоже ее видел, не так ли? – хитро прищурился ягуар. – Ты можешь потратить все стрелы, думая, что поражаешь ими незримые цели, постигая Высшую Реальность или Космическое Сознание, но в результате никуда не попасть. Незримую цель не видят не потому, что она обладает особой природой незримости, а потому, что никому не приходит в голову, что она может быть целью и что в нее можно попасть.

– Возможно, ты со мной не согласишься, но даймон Майятустра считался богом подлунного мира, богом Нагарасинха. Так неужели даже боги умирают? Неужели даже они становятся чьей-то целью? Скажи, чем не угодил тебе Майятустра? Зачем ты убил его, и кто теперь защитит этот мир от темного мага Нишакти? – вопрошал царь Джанапутра. – Как долго я мечтал о встрече с тобой! Но теперь сердце мое терзают сомнения. В подлунном мире ты бы мог обмануть кого угодно. Как можно тебе доверять после всего того, что ты сделал?

– Даже простые смертные не исчезают бесследно, а боги подавно. Владыко Майятустра по-прежнему жив. Он снова стал карликом Читхой, которым был до наступления великого затмения, – неохотно ответил ему Пурусинх. – Говорю тебе, царь Джанапутра, незаменимых богов не бывает. Высшие сущности могут быть целью, но всякая достигнутая цель становится только средством. Так ты можешь отличать многих богов, именуемых «всевышними», но которые служат только средством, от недостижимого Всевышнего, никогда не становящегося средством, а потому не подверженного дурному влиянию заблудших джив. Только живая душа незаменима в подлунном мире. Если в ней живет сострадание и любовь, то одним своим существованием она наделяет свойством несокрушимости высшие принципы дхармы.

– Если все зависит от благодетели смертных, а не от имен богов, почему ты низверг Майятустру?

– Боги, как бы их ни называли, благотворно влияют на сознание джив. Без них ограниченное и слабое существо будет мнить себя всемогущим и совершенным. Такое восхождение разума ведет к духовному нисхождению и самоуничтожению джива-саттв. Имена богов создают иллюзию, что один бог с течением времени сменяет другого, что боги рождаются, живут и умирают, подобно смертным. Но в действительности они не рождаются и не исчезают, как не может проявиться или исчезнуть пустота кувшина, благодаря которой мы наполняем его содержимым. Бывают боги, именами которых прикрываются для совершения преступлений. Бывают боги, имена которых забыли, и все же им продолжают молиться.

Различные имена богов – и есть семена богов, а семена богов и есть божественные семейства, благодаря которым происходит смена одних богов другими. Через них в сознании вырастают различные уровни понимания Божественного начала. Вот почему имя бога, через которое одни джива-саттвы воспринимают Божественное начало, для других может показаться заблуждением. Как в этом саду релаксации не найдется двух совершенно одинаковых по высоте деревьев, двух совершенно равных травинок, так же среди народов и джива-саттв не найдется двух сознаний в совершенно равной степени постигших Божественное начало.

– Коль скоро все имена богов в равной степени отражают наше незнание о Всевышнем, не хочешь ли ты сказать, что нет никакой разницы, какому богу молиться? И разве джива-саттвы, говорящие об исключительной истинности своего бога, не совершают ошибку? – задумался царь Джанапутра, указывая на грядку овощей. – В этих плодах «шакти» великое множество семян, но я не вижу между ними различий, чтобы одно семя было намного больше или, наоборот, намного меньше другого.

Взглянув на длинные огурцы, которые Джанапутра выращивал на грядке, Евгению вдруг вспомнилась старинная детская загадка: «Без окон, без дверей – полна горница людей». Было так странно, что образ из этой народной потехи отражал суть их беседы о богах и уровнях сознания, как будто обо всем этом и так было уже давно известно.

– И все же разница существует, – немного задержавшись с ответом, произнес Пурусинх. – Нищий и царь могут родиться одинаковыми, но неодинаковой окажется их судьба. Тот и другой может стать злодеем, тот и другой может стать святым сатгуру, но даже в этом случае их пути будут различны. Не все семена, Джанапутра, дают хорошие всходы, некоторые подвержены тяжелой болезни. И они могут заразить остальные семена – вот тогда все они в равной степени окажутся непригодными к дальнейшему росту. Чтобы этот сад благоухал и приносил плоды, нужны различные семена от различных корней.

– Различные племена, языки, боги… По-моему, все эти различия ведут только к раздору и войнам. Не лучше ли иметь одного бога над всеми и один над всеми язык?

– Мудрый садовник знает, на какой почве и на каком удалении должны расти плоды, а глупый сеет их без разбора. Причина войн, о которых ты говоришь, не в различии языков и богов, а в глупости низших существ, обладающих непомерной властью. Неужто ты в самом деле готов уничтожить всякое растение и всякое дерево в саду, чтобы питаться одними огурцами? – расхохотался над ним Пурусинх, запрокидывая ягуароподобную голову с алой пастью. – Ты недостаточно добр, царь Джанапутра, чтобы уничтожить весь этот мир, и ты недостаточно зол, чтобы развязать хотя бы одну войну. Только зверь может развязать войну, и только бог – предотвратить, но ты человек, Джанапутра. Как думаешь, что это значит?

– Что человек не властен над своей судьбой?

– Ни да, ни нет! Возможности человека ограничены сверху и снизу, чтобы он мог побеждать. Поэтому мудрый садовник не уничтожает весь сад и все деревья в нем, потакая глупому совету как избавиться от вредителей.

Так они поднялись с царем Джанапутрой по мраморным ступням и остановились под изящной аркой, украшенной завитками из меланита. В синем небе над фиолетовыми холмами бледнела огромная пинковая луна. Евгений никогда не видел прежде такой красивой и близкой луны. Он подумал, что это, возможно, был самый прекрасный сон, который ему когда-либо снился, и что он, возможно, никогда больше сюда не вернется. Он хотел помочь царю Джанапутре, как однажды помог йогину Ашмара. И вовсе не потому, что Джанапутра был изгнанным царем в безлюдном мире, а потому, что к этому подталкивали иные, пока неведомые ему события, которые должны были произойти в его сознании.

– Пурусинх, если я тебя правильно понял, – продолжал тем временем царь Джанапутра, – мудрости можно научиться даже в этом саду, собирая яблоки и пропалывая грядки? Быть царем для этого совсем не обязательно, хотя нельзя быть настоящим царем, не имея для этого достаточной мудрости.

– Подобно царю, садовник всегда стоит перед выбором. Он выбирает самые полезные плоды, самые здоровые деревья, самые красивые цветы, чтобы они могли расти. Он оберегает посевы от саранчи и сорной травы. Но все не так просто! Если садовник возьмет от земли слишком много, она быстро истощится. Слишком обильные урожаи загнивают, не оставляя доброго семени. В сезон дождей избыток воды – в жару наступает засуха. Бывает, и ледники спускаются с гор, царь Джанапутра. Это приводит к тому, что иногда сорное семя вытесняет добрые плоды и побеги. Сорная трава одурманивает разум, и существа начинают ее почитать как самое благородное растение, дарующее свободу. Племена и земные цари, одолеваемые демоническими наваждениями, забывают о совести, теряют веру в Высшее, находящееся вне возможности их восприятия, и тогда прискорбные дела начинают твориться.

– То, о чем ты сказал, объясняет мне причину, по которой в подлунном мире восторжествовало учение о Свабудже Вишване, – произнес царь Джанапутра, глядя на синеющие тучи, показавшиеся вдали за Северными горами.

– Свабуджа Вишвана? Высшая свобода? – вскинув седые брови, переспросил Пурусинх.

– Всепроникающая сила, сошедшая в подлунный мир для достижения полной Свободы Вселенной. Так разъясняют учение всеведающего Калиманаса его последователи.

– Что же ты раньше молчал об этом учении? В нем корень зла, питающий темного мага Нишакти.

– Наш мир стремительно изменяется, однако нет никакой уверенности в том, что это происходит по воле Свабуджи. Трудно поверить, что некая душа или высший даймон знает о настроениях каждого. Обо всех тайных и явных желаниях такого огромного мира! – пояснил свои сомнения царь Джанапутра. – В конце концов, темный маг Нишакти мог просто выдумать дарующего свободу Калиманаса и его вселенское учение о Свабудже, чтобы изгнать меня из Нагарасинха.

Евгений еще раз взглянул на лицо царя Джанапутры. Какие же несчастья он перенес, и что ему предстояло испытать в будущем? До этой встречи Евгений ни разу всерьез не задумывался над тем, как власть способна изменять сознание человека, перед каким выбором она его постоянно ставит.

– Но ведь и даймон Майятустра мог управлять помыслами всех обитателей Нагарасинха…

– Не мыслями обитателей всего мира, не помыслами целой Вселенной! – нахмурился царь Джанапутра.

– Да, пожалуй, это было бы уже слишком, – согласился с ним Пурусинх, поглаживая когтями свою бороду. – Даже бесконечноголовый Сатананта не управляет всеми событиями во вселенных, через которые прошла его тень. Существует Свабуджа или нет, должен признать, он – великий мечтатель.

– Все мечтают о чем-то, – заметил Джанапутра печально. – Без мечты ничего не рождается и не возникает. Не бывает без нее никакого дела – ни злодеяний, ни подвигов, ни радости, ни печали. Только великие мечты и делают нас великими.

Он пригласил ягуара к невысокому столику, на котором стояли свежие фрукты и кувшин с манговым соком. Они расположились друг напротив друга, сидя на индигово-синем ковре с великолепным золотистым орнаментом, который, впрочем, был изрядно потерт под ножками стола. В тени между арок сказочного дворца пробегал теплый ветерок, теребивший цветы в терракотовых вазонах, а на открытом воздухе в саду установилась невыносимая тропическая жара.

– До сих пор вспоминаю времена, когда каждый сановник нашептывал царю: «Перестань мечтать, Джанапутра, не витай в облаках! Не помышляй о лучшем – сделаешь только хуже». Но понял я, о чем мечтают говорящие «перестань метать». Они мечтают лишь об одном – чтобы ты ничего не делал. Так они обретают свою способность к воровству, к осуществлению своих личных нескромных мечтаний, ничуть не заботясь о всеобщем благе. Возможно, я недостаточно зряч, чтобы видеть незримые цели, но царь Джанапутра оказался достаточно слеп, чтобы вовремя не заметить сети разума, которые связывают наши руки крепче любых цепей.

– Некоторые старцы только ослепнув становятся мудрецами, но даже они недостаточно слепы, чтобы освободить свой разум от сетей. Вопрос в другом, царь Джанапутра, в том, достаточно ли ты зряч, чтобы увидать недостижимую мечту, и достаточно ли ты слеп, чтобы следовать за ней?

– О какой мечте ты говоришь? В моем положении любая мечта недостижима, и наш разговор, едва успев начаться, уже стал для меня недостижимым. Вернуться в Нагарасинх я давно не мечтаю. Призвать тебя – то единственное, о чем я еще мог мечтать, и это была моя последняя мечта.

– Последняя мечта… – медленно повторил Пурусинх. – Знаешь ли ты, что это единственное, что тебя отделяет от недостижимой мечты? И это единственное, что может тебя с нею соединить. Но прежде, чем это произойдет, твоя последняя мечта должна умереть.

После этих слов они долго молчали, размышляя о недостижимой мечте, царь Джанапутра и Пурусинх, который закатил глаза, погрузившись в медитацию. Время словно остановилось для них. Замерло движение солнца и пинковой луны на небосводе, и даже ветер перестал шевелить цветы и деревья в саду. Ни одна птица не щебетала, ни одна бабочка не вспорхнула, покуда длилось их молчание. Вся вселенная прислушивалась к этой тишине, которую никто не смел ни прервать, ни нарушить… и волна дрожи прокатилась по ней!

– Нет, не для того пришел я, чтобы вернуть тебе царство, которое можно отнять, – вдруг произнес Пурусинх, открывая глаза. – Ты заслуживаешь большего, Джанапутра, и я пришел вернуть тебе веру в нечто большее, чем ты готов принять. Вернуть то, что Калиманас вместе с другими подобными ему падшими дживами мечтает подменить в этом мире и погубить.

Заложив руку за широкий пояс с самоцветными каменьями, Пурусинх поднялся и поглядел на сидящего перед ним юношу. Ничего героического и царственного в Джанапутре не было – он был безумно одинок и к тому же сильно истощен. И все же в нем чувствовалась внутренняя сила, которой сам Евгений никогда не обладал в своем земном воплощении. Их судьбы был странным образом переплетены, как в познании высших законов бывают парадоксально переплетены вопросы и ответы.

– Между прочим, – Пурусинх укоризненно потыкал когтем в грудь Джанапутры, – древних богов просто так не вызывают. Видишь ли, сиддхическая способность к трансформации космической энергии – крайне редкий дар в любом из миров. Мы с тобой можем провести в беседах еще пару дней или часов, но одними разговорами ничего не решить. Так уж устроен человек, даже если он не имеет никакой мечты, мечта обязательно появляется, как только поблизости оказывается йогин, способный исполнять желания.

– И что ты собираешься делать? – спросил у него изгнанный царь, заметив в глазах Пурусинха безумный огонек.

– Ну, для начала, – Пурусинх посмотрел на лестницу, ведущую к угловым башенкам заброшенного дворца. – Полагаю, для начала нам стоит навестить темного мага Нишакти, раз он столь сведущ в учении великого Свабуджи.

Они взобрались на башню с остроглавым куполом и оказались на восьмигранной смотровой площадке, окруженной колоннами. Вытянув руку вперед, царь Джанапутра показал на дорогу, которая петляла среди склонов цветущих куринджи.

– До Нагарасинха не меньше четырех дней пути, – предупредил он ягуара.

– А разве я сказал, что мы пойдем пешком? – озабоченно спросил Пурусинх, заглядывая в лицо царю. – Скажи, тебе когда-нибудь доводилось летать во снах?

– Да, но это же не сон, – растерялся изгнанный царь, не веря тому, что Пурусинх предлагает ему лететь в Нагарасинх по воздуху.

– Знаю, Джанапутра, тебе это покажется безумием, но твой мир для меня мало чем отличается от сновидения. Здесь на меня не действуют привычные ограничения – смотри!

Со всего разбега Пурусинх прыгнул в пространство между колоннами:

– Ну как?

Рассекая руками воздух, Евгений искупался в турбулентных потоках, ступая на них и отталкиваясь от них, как магнит, направленный к другому магниту одним и тем же полюсом. Для Джанапутры это выглядело чем-то совершенно невероятным, как будто ягуароподобный Пурусинх плавал по ветру, ни на что не опираясь.

– Значит, предания о сиддхах, летающих по небу, – не вымысел? – поразился царь Джанапутра. – Ты и впрямь находишься словно во сне. Ты летишь, хотя у тебя нет крыльев!

– Привычка смотреть на части не позволяет тебе увидеть целое. Ты пытаешься разглядеть два крыла и не замечаешь, что все тело может быть крылом и мириадами крыльев одновременно. Твои представления пока еще слишком определенные, чтобы допустить существование неопределенных крыльев.

Зависнув на одном месте, Пурусинх раздвинул руки в стороны. Его переполняло удовольствие от этого полета, напоминавшего подпрыгивание на мягких батутах.

– Говорят, в былые времена каждому хранителю Майтустра-дхьяны были доступны волшебные чары, но твоя сверхъестественная сила превыше способностей моего воображения.

– Ты в самом деле думаешь, что способности моего воображения чем-то отличаются от твоих? Что сила сиддхи принципиально отличается от сил живой природы? Знай, Джанапутра, что между ними нет и крупицы различий, ибо энергия Шакти одна и та же во всех мирах. Но различия существуют в умах, которые думают об этих силах, полагая одно вымыслом, а другое нет.

Подлетев к башенке, Пурусинх ступил на твердую поверхность теплого мраморного пола и протянул когтистую лапу царю. Тот с недоверием подошел к самому краю смотровой площадки и нащупал одной ногой упругую волну, позволявшую ягуару парить в воздухе. А затем смело сделал два быстрых шага, раскачиваясь вверх-вниз, словно канатоходец.

– Ну, вот и отлично! – радостно похвалил Пурусинх своего астрального двойника. – Теперь мы в два прыжка окажемся в Нагарасинхе…

Вообще-то, прыжков оказалось больше. Может быть, около десятка. Каждый раз они отлетали от земли все дальше и выше. Их прыжки уже почти ничем не отличались от продолжительного полета. С бешеной скоростью проносились они над вершинами леса, над зелеными холмами, над блестящими лентами рек. От каждого нового прыжка захватывало дух.

Однажды они поднялись на такую высоту, что под их ногами показались струйки облаков. После этого они стали стремительно опускаться, и это было, пожалуй, не самое приятное ощущение – приземляться неизвестно куда с высоты птичьего полета. Евгений, крепко ухватив Джанапутру за руку, сам не мог сообразить, как можно замедлить падение. Под ногами был отчетливо виден город Нагарасинх величиной всего с монету. А через мгновение он был уже как большой глазурный пряник, на боках которого расположились крохотные коробочки-дома с золотыми дворцами и сверкающими пирамидками древних храмов.

Выбирая место для приземления, Пурусинх облетел весь город, внимательно разглядывая улицы, чтобы найти самый безлюдный район. Вернее, поскольку людей в Нагарасинхе и так не было, а были только полузвери и полулюди, то следовало сказать, что он пытался найти самый бесполулюдный район. В конце концов, он-таки облюбовал дворик на окраинах у внешней стены, где лежала опрокинутая с постамента статуя.

– Не спорю – над приземлением надо будет еще поработать, – сказал Пурусинх, спрыгивая на землю. – Как себя чувствует Ваше величество?

– Кажется, все в порядке. Чего, увы, не скажешь об этом изваянии, – Джанапутра указал рукой на разбитую и обезображенную статую. – Скульптура жрицы Читракари, которая обучала всех чтению и письму, такие фигуры часто устанавливали во времена правления матушки. Она так верила в просвещение народа – и вот к чему это привело… Теперь каждый житель Нагарасинха, заучив мудреные слова о высшей свободе, если не метит в цари, то уж точно считает себя умнее прочих.

– Ох уж эти просвещенные умы! – согласился с ним Пурусинх. – Назови пастырем каждого барана в стаде, и ты получишь стадо пастырей, которые убеждены, что они знают толк в этой жизни, что у них нет ничего лишнего – ни стыда, ни совести, ни предубеждений. Но, видимо, их умы недостаточно просветили, ведь они еще не слыхали о том, что убеждение в просвещенности – самое темное из предубеждений.

Покинув дворик, обнесенный глиняными стенами, они вышли на довольно оживленную улицу. Сразу чувствовалось, насколько сильно изменился Нагарасинх. Поначалу Евгений не мог понять, в чем именно состояли эти изменения. Вроде бы те же самые полумифические создания ходили по тем же самым мостовым. Однако выражения на козлиных, птичьих, кроличьих мордах были какими-то другими, более надменными и ко всему равнодушными. Если под воздействием чар Майятустры каждый житель Нарагасинха заботился только о своих личных делах, то сейчас казалось, что никаких важных дел у жителей города не было вообще.

Они просто двигались – не толпой, а по отдельности, почти не разговаривая друг с другом. Дети не смеялись, не бегали, как раньше, они шагали сами по себе, с таким же высокомерным и гордым видом, как взрослые. Какими же несчастными и одинокими они были!

Он заметил, что изменились не только выражения лиц, одежда жителей Нагарасинха тоже стала весьма различной и вызывающей. Вместо длинных туник в моду вошли полупрозрачные накидки, под которыми сверкало дорогое исподнее белье. Подростки носили рванину с дырами, преднамеренно проделанными в сукне, иногда в местах, указывающих на половую принадлежность особи. В то же время по улицам вышагивали утонченные длинноногие существа, с ног до головы укутанные в черные драпировки. Если бы Евгений увидал такие высокие фигуры в мире людей, то решил бы, что они передвигаются на ходулях. Однако здесь, скорее всего, это были человекоподобные модели с ногами фламинго.

Чем ближе они с царем Джанапутрой продвигались к центру города, тем необычнее становились жители города, попадавшиеся им на пути. И тем более странно было видеть рядом совершенно бесхвостого, безрогого и бескопытного человека, коим являлся Джанапутра. Вскоре это ощущение подтвердилось. Где-то на подходе к базарной площади за Джанапутрой стали пристально наблюдать орлоголовые стражи, охранявшие пышную процессию из вельмож и нуворишей c волосатыми сумками на пузах и ожиревшими кенгуриными хвостами. На физиономиях этих полулюдей, занимавших весьма важное и высокое положение, виднелись отвратительные увечья. Возможно, это была разновидность кожного заболевания либо, что тоже не исключено, наросты на коже могли иметь искусственное происхождение.

Дополнительные рога у минотавров-сановников, по-видимому, отрастали в результате хирургических вмешательств, чтобы подчеркнуть недосягаемый статус их обладателей, а вот объяснить, каким именно образом на головы эмансипированных косуль прививались ветви цветущих плодовых деревьев, было сложнее. Подобные эксперименты, приводившие в мире без людей к появлению еще более нечеловеческих существ, требовали генетических вмешательств. Так что становилось даже непонятно, с кем имеешь дело – с мужчиной или с женщиной, с деревом или копытным животным, а может, вообще с электрическим скатом.

На последнем Евгений остановился после того, как его ударил током взгляд одной из косуль, разодетой – по сути, раздетой – в элегантное декольте, имитирующее цветок, обнажавшее грудь, живот, ягодицы и спину.

– Нам лучше раствориться среди полулюдинов, – предложил Пурусинх Джанапутре. – Ты слишком необычно выглядишь для этого места.

Царь Джанапутра кивнул, и они, как все окружающие, стали глазеть на прилавки базарной площади, делая вид, что подыскивают подходящие товары. Изобилие экзотических яств, приправ и пищевых добавок, разнообразие одежд, украшений, бытовых приспособлений, призванных облегчать жизнь городских обитателей, не шло ни в какое сравнение с простой едой и одеждой, что продавались здесь раньше. Взяв в руку огромный крабовый помидор, из которого росли две клешни, Пурусинх поинтересовался у продавца, где выращивают такие здоровенные овощи.

– Все настоящее, заморское! – с гордостью заявил продавец. – Совсем не портятся, однако! Покупай – не пожалеешь, а вкус какой замечательный, пальчики оближешь!

– Нет, спасибо! Нам бы чего-нибудь попроще, а обычные томаты у вас есть?

– Обычные томаты? – удивился продавец. – А это какие, по-вашему? Самые что ни на есть обычные крабовые томаты. Куда проще, однако?

Продавец с головой попугайчика укоризненно посмотрел вслед Пурусинху. Он искренне не понимал, о чем его спрашивал ягуароподобный покупатель. Тем не менее, назидательно шепнул своему сыну, стоявшему тут же, возле прилавка, что в стародавние времена весь город Нагарасинх находился под оккупацией таких же вот бестолковых, кровожадных и невежественных ягуаров, как этот.

В самом конце базарной площади Джанапутра остановился у прилавков, где скопилось особенно много народа. Подойдя ближе, Пурусинх заметил, что очередь собралась не у прилавков, а вокруг одного циркача, показывающего фокусы. Он изрыгал пламя изо рта, выкрикивая, что, должно быть, в его жилах текла кровь дракона, перемещал железные шары с помощью магнитов. Полулюди смеялись над его громкими шутками и кривляньями. Но внимание Пурусинха и Джанапутры привлекло другое – этот шут был карликом с человеческим лицом… Так неужели царь Джанапутра не был единственным человеком в этом мире?

Тем временем карлик продолжал свое уличное представление:

– Внимание, внимание! А теперь мне грозит смертельная опасность, – завопил он под аплодисменты обступившей его разношерстной публики. – Вильные жители Нагарасинха, прошу вас подавлять крики ужаса! Ваш нижайший слуга, Карлик Маркус, подготовил еще один трюк с исчезновением Скрижали просветления!

Перед карликом появились занавески, над которыми, откуда ни возьмись, поднялась фигурка даймона Майятустры со змеиными головами. Вытаращив глаза и заверещав «О, нет, только не это!», карлик ударил по статуэтке увесистым молоточком, расколов ее вдребезги. Но вместо нее на том же месте поднялся столб, на котором было изображено солнце с исходящими от него лучами, похожими то ли на стрелы, то ли на спицы колеса. Карлик Маркус с торжественным видом поднял этот столбик над головой.

– Так была дарована вам, жителям свободного города, Скрижаль просветления! Вы поклонялись этому камню, почитали его как идол, хотя не могли его прочитать. Вы долго размышляли над загадкой сего камня, пока в наш единственно-подлинный подлунный мир не пришел Калиманас, спаситель и освободитель Вселенной.