Хозяин всего нашего

– Библиотекарь, – я стояла перед ней.

– Вот еще тоже, – процедила она. Постояла еще некоторое время у входа, а затем впустила меня в вестибюль. – Я не стану вмешиваться, это его дело… – сказала она больше про себя, но с явным желанием, чтобы я тоже услышала.

– Что ж, входите. Идите до конца коридора, а дальше направо.

Я выслушала указания и вскоре очутилась перед кабинетом директора. Сняла шапку, пригладила наэлектризованные волосы и расстегнула куртку. В тот момент, когда я занесла руку, чтобы постучать в дверь, она внезапно широко открылась, показав в проеме крупную блондинку – возможно, секретаршу. Та с усилием улыбнулась.

– Прошу вас, – сказала блондинка почти сердечно.

– Мне назначена встреча с директором в восемь. Я замещаю вашего библиотекаря.

По лицу женщины вмиг пробежала тень невысказанного вопроса. Она едва заметно нахмурилась, но вскоре вернула себе прежнее выражение и шевельнула губами в натренированной вежливой улыбке.

– Ах, так… входите, я позову директора, он в лаборатории. Значит, библиотекарь… Да, конечно…

Я вошла и села за большой стол для совещаний.

Любезная блондинка-«секретарша» проводила меня взглядом и исчезла.

Помещение, в котором я осталась, не было кабинетом в подлинном смысле этого слова, скорее походило на небольшую комнату для переговоров. На стенах висели плакаты с изображением громоздких аппаратов с надписями на немецком. Я не знала, для чего служат эти аппараты, но мне было ясно, что они устарели. Плакаты были пожелтевшие от времени, а устройства явно принадлежали к давно превзойденным технологиям. На столе, помимо пыли, видимой в свете солнца, что пробивался сквозь жалюзи, стояла пустая чашка из-под кофе. Перед чашкой находилась небольшая область без тонкого налета пыли – как будто кто-то в два движения выпил кофе, предплечьем вытирая стол. Чистая часть дешевой поверхности имела форму треугольника. Мне показалось, что это выдает нервозность особы, сидевшей за столом нынче утром. Рука, очевидно, нервно двигалась влево-вправо, в то время как мысли занимали ум, – так я объяснила картину, которая была передо мной.

Я ждала и, словно прошедшей ночью, слушала тиканье часов, скрытых из-за роскошного цветущего кактуса. Без стука, словно фурия, влетела женщина в белом халате с папкой в руках. Увидев меня, она удивилась. Прежде чем пожелать мне доброго дня, женщина обернулась вокруг себя – убедиться, что я в самом деле одна в помещении.

– Добрый день, – улыбнулась я. Встала, чтобы не тянуть время, и попыталась влиться в коллектив, протянув руку и продекламировав все ту же фразу. – Я замещаю вашего библиотекаря…

Через несколько мгновений женщина приняла мою руку, которая повисла в воздухе между нами – и улыбнулась.

– Очень приятно… Директор не здесь?

– Мне сказали подождать, он скоро будет.

– Ему следовало бы посмотреть вчерашний отчет.

Некоторое время она стояла у стола в недоумении, затем опустила папку на пыльную поверхность, улыбнулась такой же, словно клонированной улыбкой и вышла. Не прошло и пяти секунд, как она снова влетела, словно ураган, схватила папку, обхватила ее руками, улыбнулась и пропала.

В каком же это я логове оказалась… – подумала я и вспомнила сон, начиная верить в его пророческое значение.

Наконец вошел директор. Худощавый вежливый человек с небольшими голубыми глазами и пышными усами. Он приблизился ко мне с улыбкой, протянул руку.

– Пожалуйста, садитесь! Извините, что ждали меня… Утро всегда приносит неприятности: не хватает реагентов, как и денег для пополнения запасов. Государство давно махнуло на нас рукой, мы стараемся, выживаем… Итак, добро пожаловать! Вы уже познакомились с моей секретаршей.

Да, конечно, это была секретарша… Как легко разгадать человека, преданного своей профессии. Подражают ли они известному прототипу, или сама работа формирует их и делает из них копию – это для меня загадка. Те, кто часто ездит без билета, говорят, что с легкостью определяют контролеров. Мне это не удается, но секретарш, архитекторов, адвокатов и врачей я узнаю безошибочно. По осанке, жестам, словарю, склонностям, по тому, как они демонстрируют профессиональную гордость. За них говорит и стиль. Архитекторы выделяются, остальные словно питают одинаковый вкус. Даже покупая в различных магазинах и странах, на разных континентах, они всегда без промаха выбирают то, что мог бы надеть каждый из них. Гардероб архитектора находится где-то посредине между гардеробом художника и журналиста – конечно, когда они выкупаются, а их одежда побывает в химчистке.

Я с улыбкой кивнула.

Директор сел за стол рядом со мной, развернул стул так, чтобы не выворачивать шею во время разговора, и положил локти на стол. Кисти рук он сомкнул, левую поместил в правую, принял серьезное выражение лица, слегка нахмурившись, и вздохнул.

Сейчас будет серьезное заявление, поняла я.

Директор разомкнул ладони, пожал плечами и опустил предплечья на стол.

– Как вам сказать? Наш библиотекарь получил травму…

– Да, мне очень жаль, я слышала…

– Да, да… нам всем очень жаль.

Директор от нервного волнения или печали, которая слышалась в его, впору сказать, поставленном голосе и виделась в драматически сведенных бровях, замахал руками влево-вправо, словно двумя веерами, и тем самым очистил от пыли поверхность стола перед собой. Он замолчал, и я подумала, что было бы уместно поинтересоваться несчастьем, которое случилось с библиотекарем. Тем более что тон директора производил впечатление, что человек искалечен насмерть, что для него нет надежды на спасение.

– У него серьезная травма? Он упал?

– Да, видите… случай не выбирает… травма…

– С ним в самом деле все так плохо?

– Потому мы и пригласили вас, чтобы вы заменили его, насколько потребуется… месяц или два, может быть.

Я опустила взгляд и кивнула.

– Спасибо, что выбрали меня.

– Это было не случайно: вас хвалили, и было ясно, что вы – правильный выбор. Мне не пришлось долго раздумывать.

Меня снедало любопытство, кто же меня хвалил, и я сомневалась, спросить ли. Будь я в себе, так сказать, лучше проснувшаяся, передо мной не было бы этого сомнения: я состроила бы любезное выражение лица и снова кивнула бы, словно меня способен порекомендовать кто угодно на свете. А так я открыла свою неуверенность.

– Кто же меня похвалил? Было бы хорошо его поблагодарить…

Директор посмотрел на меня и ничего не сказал. Взгляд его голубых глаз согревал все, на что был направлен. Директор наверняка был красив в молодости. Меня смутило, что он избегает ответов на мои вопросы, как будто здесь так принято. Да произношу ли я вообще вопросы? Мне пришло на ум, что они остаются у меня в мыслях. Вероятно, я забыла из своей головы исторгнуть фразу. Со мной такое бывает. Поэтому я перебила собеседника и на этот раз очень громко, четко артикулируя, повторила:

– Я хотела бы знать, кто меня порекомендовал, если не секрет, конечно…

– Я уверен, что вам не будет трудно войти в коллектив, – посмотрел директор на меня покровительственно.

Не спрашивать, поступать так, как требуют, – так рассудил мой сонный усталый мыслительный аппарат. Притом голубые глаза моего собеседника смиряли жажду расспросов. Это не было на осмысленном уровне – совершенно подсознательно, спонтанно, как реакция на голубой цвет. Неожиданно для себя я перестала настаивать.

– Теперь пойдемте, я покажу вам ваше рабочее место.

– Да, идем! Час пробил… – Я улыбнулась, уверенная, что директор повторит то же самое. Очевидно, мне хотелось ему понравиться. Он прочистил горло, опять на миг нахмурил брови, два-три раза нервно провел ладонью по столу, соединив треугольники чистого пространства горизонтальными линиями, постучал пальцами по протертой поверхности и встал. На мое замечание, призванное добавить шарма, директор не обратил внимания. Или я в самом деле не говорю того, что задумала, или у него проблемы со слухом, избирательная глухота, – подумала я и пошла за ним. Не спрашивать, не комментировать, следовать, – добавилось в описание моей работы.

Мы прошли длинным коридором со множеством дверей – все они были закрыты. Никого не было, но слышались голоса. Уже в конце коридора, рядом с боковой лестницей, которая вела к библиотеке, за дверью ссорились. Мне было не слышно, из-за чего ссора, но звучало так, будто столкновение мнений закончится кулаками или порчей мебели. Директор остановился, попросил меня немного подождать и, сделав пару шагов, возвратился к двери, из-за которой доносился шум. Достал большую связку карточек и выбрал одну из них. Прислонил ее к пластине у двери. После резкого высокого звука дверь открылась, и директор вошел. В последовавшие минуты слышался только его возмущенный голос. Затем настала тишина, и вдруг неожиданно, как раз когда я подумала, что дело кончилось миром, раздался визг.

Библиотекарь получил травму, – подумалось мне…

Директор вышел, поправил тонкие пряди волос, упавшие на лоб, примерно как в моем сне, показал мне рукой вперед, и я пошла. Он за мной, нахмуренный. На стене в торце коридора висели фотографии в рамках.

– Это наши основатели, – сказал директор.

Я пробежала взглядом по черно-белым фотографиям, и единственное, что заметила, – на всех выцветших лицах за стеклами были очки. Институт портит зрение, – заключила я. Мы свернули в темную часть здания, в левый ковчег, подумалось мне, и стали подниматься по ступенькам.

Так мы дошли до библиотеки. Это было большое, хорошо освещенное помещение, нимало не напоминавшее бетонную коробку из сна. Длинные ряды полок и на них аккуратно расставленные белые книги. Я обрадовалась. Именно такое я представляла себе в детстве, в такой библиотеке всегда желала работать. Ни одна библиотека, в которой я побывала до сих пор, не была так прекрасна, аккуратна, ясна. Наконец что-то хорошее, – может быть, сказала я вслух. Я не ожидала, что из мрачного коридора со множеством очевидно запертых дверей и криво повешенных портретов людей, глядящих на посетителей сквозь толстые линзы очков, можно вступить в такие покои. Я хочу остаться здесь, остаться навсегда, – блуждало в моих мислях.

– Что скажете? – директор, отойдя от минувшего случая, с гордостью стоял посреди читального зала.

– Это прекрасно, – я старалась поскорее показать свой восторг.

– Я попросил уборщицу хорошенько проветрить перед вашим приходом.

Пройдясь по помещению, я обошла его полностью и вернулась к директору, который за все это время не шелохнулся.

– Извините, я не увидела каталоги. Каталог только электронный?

– Ваше рабочее время с восьми до трех.

Неужели я в самом деле рассчитывала получить ответ? Сумасшедший дом, у меня стали шалить нервы от такого пренебрежения. Эй, я существую! – захотелось крикнуть мне, но я лишь повернулась к директору спиной в знак протеста, желая показать ему то, что он практиковал в моем отношении все время: выборочное игнорирование.

– В три часа двери автоматически отпираются и открываются, тогда вы свободны, – продолжал директор, ничем не показывая, заметил ли он, понял ли мой знак.

Я обернулась и смерила его дерзким взглядом, он улыбнулся, я тоже осклабилась, а он отвернулся и вышел. Закрыл за собой дверь без ручки. Она откроется в три, до тех пор… я снова пробежала взглядом по прилежно расставленным рядам книг и ощутила теплоту. Книги и я, все эти книги и я, – распевала я вслух, наложив слова своего восторга на мотив популярной песенки.

Куртку и сумку я положила на небольшой застекленный шкафчик у двери и поискала место, предназначенное для библиотекаря. В отдаленной части зала стоял отдельный стол с удобным кожаным креслом. Я перенесла вещи на стол и села. Вид, который открывался с моего места, наполнял меня умилением. Ряды, целые ряды книг. Проходя мимо полок, в то время как мой начальник стоял, словно зачарованный, я приметила таблички: скандинавская литература, русская литература, французская литература… Была и стеллажи, отмеченные лишь набором букв. Я предположила, что это книги по специальности Института. Таких надписей было намного больше. Разумно, это ведь не литературный институт. На столе стояла потертая серая клавиатура и старый монитор, какого я не видела уже лет десять. Системный блок находился под столом с левой стороны. Я пригнулась, нажала на кнопку, ожидая, что заслышится гудение. Тишина. Я снова прикоснулась к кнопке. Нигде не загорелась лампочка, не послышался никакой звук. Я достала системный блок и осмотрела его. От него не вели провода. Это была только скорлупа компьютера, вероятно, состарившегося, испорченного, выброшенного.

Все было тихо. Я уселась в удобное кресло. Мне хотелось взять одну из книг, я даже достала из сумки очки и извлекла их из металлического футляра. И все же я не стала их надевать. Положила их на стол. Закрыла глаза. Нервное состояние, в которое меня повергло это странное заведение, сошло на нет. Мне захотелось спать. Я достала телефон из кармана куртки и нажала кнопку с правой стороны, чтобы посмотреть, который час и не звонил ли мне кто-нибудь: звук звонка я отключила перед тем, как войти в Институт. Экран не засветился, телефон был словно неживой. Я вытащила аккумулятор, затем вернула его на место и попыталась перезапустить телефон. Снова не получилось, и я оставила попытки. Положила телефон рядом с очками и еще глубже погрузилась в кресло.

Я думала о цветущем кактусе из кабинета директора. Он казался мне самым нормальным живым существом в здании. У него были длинные колючие стебли-листья и много красных цветов. Как он выживает здесь? В моих мыслях начали сменяться картины: цветы кувшинки на полотнах Моне, голенастые лиловые орхидеи в дорогом магазине рядом с моим домом, мой первый маленький кактус явно фаллической формы, который я назвала Джордже и месяцами ждала, когда он расцветет, пока он не засох. Я не грустила, скорее сердилась, когда от него остался лишь бурый черешок: мне обещали, что он будет цвести. У меня было еще несколько попыток с кактусами – все неудачные. Я махнула рукой: не буду больше убивать растения, у меня не получается, – думала я. Мне было неясно, как они растут в песке и между камнями, как в фильмах про ковбоев. Врут, – подумалось мне. Вранье, как локоны нашей секретарши, – смеялась я и не могла остановиться, смеялась до слез. Истерика, – поставила я диагноз и погрузилась в видения.

Ко мне шел мужчина, весьма привлекательный, однако в годах. Он взял меня за руку и повел за собой. Мы шли по городу, похожему на пейзаж без людей де Кирико. Миновали здание цвета сепии, на фасаде которого необычно, в полном беспорядке были разбросаны серые балконы. Без растительности, без ветерка, – мы ходили под палящим солнцем. Он обнял меня. Это было очень приятно. Мы же незнакомы, – пронеслось в моих мыслях. Я хотела сказать ему об этом, но у меня не хватило духа. Он повел меня к узким деревянным ступеням. Я поднималась первой, он шел за мной. Поднявшись на последнюю ступень, я увидела, что она ведет в никуда. Напротив была стена, а из стены рос цветок. Я повернулась к нему.

Меня разбудил резкий высокий звук. Потребовалось несколько секунд, чтобы я пришла в себя. Я встала, руками потерла лицо, затем вспомнила, что руки у меня грязные. Трамвай, автобус, ключи от квартиры, телефон… – источники грязи, а я не вымыла руки.

Они чем-то накачали меня, – подумала я. Но как? Я ничего не пила, ничего не ела… Может быть, пустили газ. Я осмотрелась. Потолок состоял из белых плит с отверстиями. Они могли пустить наркотическое вещество и усыпить меня. Вопрос: зачем? Воображаю всякие глупости…

Я собрала вещи и вышла из библиотеки. Дверь со скрипом закрылась за мной. Неужели она закрылась бы и в том случае, если бы я осталась внутри? Может быть, дверь остается открытой только на то время, которое, по чьим-то подсчетам, необходимо для того, чтобы человек вышел. Я снова попыталась включить телефон. На этот раз он работал безукоризненно и показал пятнадцать часов три минуты.

Получается, я проспала все рабочее время. Нет, это не наркотик, я просто была усталой, а внутри было приятно, чисто и тепло, вот и все.

Я шла по коридору к выходу. Никого не было. Двери были закрыты, и за каждой дверью царила тишина.

– Как вам понравился первый рабочий день? – услышала я позади секретаршу. Она словно парила в воздухе, шагая беззвучно. Чем это она подковала свои черные туфельки? – захотелось в открытую спросить мне: голова еще кружилась от сна. Потом я вспомнила: не спрашивать, действовать!

– Очень понравился. Библиотека невероятная. Отличное освещение, так внимательно составлена… – я хотела продолжать, может быть, прокомментировать компьютер, но секретарша легким шагом исчезла в ответвлении коридора. Я поняла, что вопрос был риторическим: она не слушала ответ. За собой она оставила шлейф тяжелого цветочного парфюма.

Иди домой, не оглядывайся… – сказала я себе вполголоса.

Уборщица была уже у выхода, словно ждала случая поскорее выпроводить меня.

Я улыбнулась ей.

Ни «до свидания», ни «увидимся завтра». Она немо, без выражения смотрела на меня. Теперь ее губы были накрашены розовой помадой.

За мной хлопнула дверь. Свежий воздух вернул мне бодрость. Я была отдохнувшей. Шла по потрескавшимся бетонным плитам по дороге на остановку и раздумывала, чем бы наполнить день. Сияло солнце, можно было бы отправиться на длинную прогулку. Я решила не думать о библиотеке. Многие вещи прояснятся сами, а что-то останется непроясненным… Так оно бывает в жизни. Этот отказ от копания в событиях был совсем на меня не похож.

Я дошла до остановки и снова посмотрела на телефон. Двадцать два сообщения. Было пятнадцать девятнадцать. Телефон зазвонил у меня в руке. Тяжеловесное минорное танго. Я посмотрела на экран и отклонила вызов. Двое мужчин, которые ждали автобус на остановке, с подозрением посмотрели на меня. Я улыбнулась им и сунула телефон глубоко в сумку. Снова раздались звуки танго. Я не реагировала. Потом опять, и так несколько раз. Да ответь же, твою ж… Хочешь главной быть? – прокомментировал один из двоих, тот, что пониже.

Я обернулась к ним и снова состроила улыбку. Одна в чистом поле, далеко от помощи, с двумя мужчинами, которые могут сбить меня с ног одним щелчком, а притом борются за мужские права… Нет, ничего не нужно было бы объяснять. По счастью, появился красный автобус. Я вошла, села и отключила звук. Мужчины сели позади меня. Контролеры, – подумала я, и по спине побежала дрожь. Они могут одним движением снять с меня голову. Перед моими глазами встала картина: движение рукой на уровне моей шеи, ни для кого ничего подозрительного. Автобус станет тормозить, мое тело останется на сиденье, а голова скользнет на колени человека, что сидит передо мной. Автобус тронется, тело упадет между сиденьями. Каждый километр отдавался в моей голове, руки вспотели. Мужчины вышли, и я выдохнула. Я смотрю слишком много фильмов.

Белая библиотека, мое новое пространство: старомодно положенный паркет, солнечные лучи, что золотыми нитями сквозь шторы касаются стен и пола, преломляются о полки. Мой новый мир книг. Картины библотеки сменялись в моих мыслях, успокаивая стук сердца.

День первый, подумала я, отпирая дверь квартиры. Что же, мне считать дни? Обычно я бы так и сделала. В ежедневник записывала бы даты, а над ними – цифры по убывающей, обратный отсчет. Каждый день вычеркивала бы эту числовую пару и всегда знала бы, сколько мне осталось рабочих дней. Но сейчас я не знаю, сколько продлится срок моего договора. Странно, что все так удивляются, когда я упоминаю библиотекаря. Что же произошло с этим человеком? Я разделась, надела спортивный костюм и открыла холодильник. Иногда меня берет грусть, когда я вижу, как умирают овощи у меня в холодильнике. Засыхают, вянут на пластиковой сетке и постепенно испускают дух. Время от времени я подхожу с пакетом и бросаю туда сморщенные морковки и засохшие листья сельдерея, вялый перец, тронутый гнилью лук. Сейчас на меня нашло вдохновение. Я вытащила все содержимое холодильника в решимости приготовить настоящий обед – очистить половину кабачка, который еще оставался свежим, нарезать лук-порей, красный перец, картошку, кольраби… Все это потушить и приправить оливковым маслом и базиликом.

Библиотека напитала меня энергией, я улыбалась. Открыла окно, чтобы пар вылетел в холодный вечер. На темно-синем небе еще светилась бирюзовая полоса, однако бирюза бледнела и утопала в ночи. Мимо пролетал полиэтиленовый пакет.

Он поднимался и опускался, развевался и падал, невесомый.

Долетел до моего окна, а затем снова устремился к середине улицы. На небе не было облаков. Люди выходили и входили в магазин через дорогу. Светофор сменял сигналы, машины скользили по асфальту к Бранкову мосту, и когда они переезжали через люк, слышался стук крышки. На пустых ветках липы сидели стаи грачей и громко кричали. Бормотал соседский телевизор. Было бы хорошо лечь пораньше, скажем, в десять, – подумала я, заканчивая обед, и повернулась к кровати. С утра я упустила расправить постель. Я смотрела на смятую простыню, покрывало, сброшенное с кровати, подушку, поверх которой лежала пижама, и вспомнила предыдущую ночь. Вероятно, меня охватывало напряжение из-за нового начала. Теперь будет легче. Я пыталась отбросить картины, в которых я в бреду ворочалась на кровати, но на меня налетели вопросы: что случилось с библиотекарем, почему все удивляются, когда я о нем говорю, почему в библиотеку никто не приходит, дверь закрывается за мной, это ненормально, я не могу выйти, когда захочу, никто не может войти, для чего служит библиотека…

Успокойся, успокойся, успокойся… – повторяю я и глубоко дышу. Раздеваюсь и иду в душ. Горячая вода скользит по мне, гель пахнет розмарином. Успокойся, успокойся… – повторяю я. Библиотека странная, но лишь немного странная, совсем чуть… В здании по ту сторону улицы зажегся свет. В комнату вошла женщина и стала раздеваться. Так мы и стояли нагишом друг напротив друга: я под водой, а она отыскивала что-то в шкафу во вкусе семидесятых. Я давно перестала обращать внимание на то, что любой может увидеть меня в окне душа. Мне нравилось купаться, глядя в небо, на улицу или крыши домов. В комнату женщины напротив вошел мужчина. От дверей он бросил в нее что-то. Говорил, размахивая руками, разгорячившись. Женщина взяла сверток, которым в нее бросил собеседник, и снова скатала его и бросила обратно. Импровизированный мяч не попал в мужчину, неловко упав к нему под ноги. Мужчина еще энергичнее замахал руками и принялся бить себя в грудь. Затем он вышел. Женщина, как была нагишом, села. Опустила туловище, оперлась локтями о бедра, скрестила руки над головой. Думаю, она плакала.

Я завернулась в полотенце и продолжала смотреть за окно в ночь. Слышался ритмичный стук. Остальные окна в здании через дорогу не горели. Качались тонкие ветви липы. Из магазина вышли несколько женщин и встали у входа. Продавщицы. Прощаются, запирают магазин. Я оделась и залезла под покрывало. Взяла телефон, чтобы настроить будильник. Сообщения. Семь сообщений. Я представила себе стук пальцев по экрану. Неужели люди не в состоянии понять?

Я оставила телефон и взяла часы со столика. Стрелку для пробуждения выставлять не было необходимости – только поднять миниатюрную пружинку на одних часах и перевести выключатель с нуля на единицу на другом. Часы словно застучали громче, когда я опустила их на столик между книгами и футляром для очков. А теперь – спать, иронично оповестила я себя. Легла на спину и устремила взгляд в потолок.

На нем шаталась тень люстры. Вероятно, я задела ее, когда проходила мимо. Или ее качал ветер, проникавший сквозь приоткрытое окно. Может быть, землетрясение, – возникла у меня мысль. Не может быть, кровать бы тоже качалась… Я посмотрела в стекло, за которым находились книжные полки. Оно всегда стучало и звенело, когда бывало землетрясение, даже самое слабое. Нет, стеклянная дверца спокойно висела на петлях. Привидения, – я пыталась шутить. Тень конструкции из кованого железа, которая под светом светофора выглядела как тень люстры из готического собора высотой метров в тридцать, ходила по потолку влево-вправо. Да, ветер… это точно ветер, – успокаивала я себя. Не помогало. Если бы люстра случайно упала с потолка, она угодила бы в точности на меня и осталась бы так, пока ее не уберут соседи, ощутившие зловоние смерти из моей квартиры. Я встала и зажгла свет. Все было в порядке, люстра мирно висела там, где ее прошлым летом повесил мастер, и не шевелилась. Хоть и тяжелая, она была крепко приделана к крюку, торчавшему из потолка. Я снова выключила свет и легла, в этот раз на всякий случай подвинувшись к стене. Часы стучали. Тик-так, тик-так, тик-так… Я сознавала каждую секунду. Вдвойне. Не знаю, как согласовать их тиканье. Без десяти одиннадцать. Времени еще много. Думай о чем-нибудь хорошем. О бирюзовом небе, например… Тик-так, тик-так, тик-так… Началось: поворачиваюсь то на один, то на другой бок.