Кто такая Даша?

Роман Викторович освободил мое плечо от волос и коснулся его губами.

– Прости, я не сдержался и напугал тебя.

Я молчала и жмурила глаза. Будто возможность не видеть происходящего, могла позволить мне ничего не чувствовать.

Рука Храмцова с осторожностью проследовала от моего бедра к груди. Он придвинулся ближе, и я ощутила его твердую плоть на своих ягодицах. Его тяжелое дыхание обожгло плечи, и я ждала, что он снова сорвется и нападет на меня. Но он нежно помял мою грудь (и где он ее только нашёл?), покатал пальцами соски и неторопливыми поцелуями осыпал мои плечи и спину.

– Расслабься, – шепнул он мне в ухо, – я не сделаю тебе больно.

Несколько минут назад все говорило об обратном, но я ему поверила. И со мной начало происходить что-то невероятное. Тело отреагировало на его прикосновения, и я стала точно пластилин, полежавший на солнце. В промежности все засвербело, сердце ускорило такт и казалось выпрыгнет из груди. Вместо вздоха с моих уст сорвался то ли всхлип, то ли стон, и я ощутила, как сзади плоть шефа напряглась сильнее.

Он скользнул ладонью к моему лону, и искусные движения его пальцев между складками моего тела заставили меня дрожать и постанывать. К моей голове прилила кровь, и сладостная агония стала невыносимой.

Храмцов опрокинул меня на спину и начал целовать все мое тело. Но не грубо, а нежно, ласково, местами играючи. Неведомые силы потянули меня вверх, и я изогнулась в пояснице, схватилась за подушку и вдавила пятки в матрас. Словно пыталась удержаться и не улететь.

Его язык дразнил мой клитор, и лоно изнывало от нестерпимой сладкой боли. Из горла рвались нездоровые животные звуки и мне хотелось ударить Романа Викторовича, чтобы он прекратил эту пытку и дал желанную разрядку.

И вдруг всепоглощающая волна прошла через мое тело и сосредоточилась в маленьком бугорке, который теребил Храмцов. Мои конечности свело судорогой, я замерла, дыхание перехватило, и я боялась, что умру от снизошедшего на меня упоения.

Затем меня медленно отпустило и по телу распространилась приятная нега. Возникла слабость, и на глаза накатила сонливость. Я поблагодарила нашего создателя, что человеку дано право на это удовольствие и что мне довелось его испытать.

Но это ещё не все. Оказалось, это только начало.

Шеф порвал зубами неизвестно откуда взявшуюся фольгированную упаковку, натянул на свой вздыбленный фаллос презерватив и, склоняясь надо мной, осторожно вошел в меня. Он двигался медленно и аккуратно, и я снова вознеслась в небеса. Мои глаза закрылись, и подбородок взмыл ввысь.

Где-то далеко я слышала музыку, и Храмцов двигался с нею в такт. Этот необыкновенно чувственный и волнующий танец требовал большего слияния с партнером, и я обняла его за плечи, обхватила длинными ногами его бедра и острее ощутила, как он ритмично двигался во мне. И вновь воспарила в небеса от накатывающей в паху волны удовольствия.

Шеф опустился на меня, припал губами к шее, и я заскользила руками по его спине. Под ними не сухопарое юношеское тело, что довелось мне когда-то прижимать к себе. Я ощущала крепкий мускулистый стан, и от его силы и мощи в промежности загорелся огонь.

Роман Викторович в порыве страсти поцеловал мою шею, и я закусила губу, чтобы не дать сорваться звучному стону.

– Не сдерживай себя, – пробормотал в самое ухо Храмцов. – Я хочу тебя слышать.

Он приподнялся на руках и начал двигаться резче, но не ускоряясь. Меня накрыла новая волна блаженства, и я вонзила ногти в его спину. Издавая нечеловеческие горловые звуки, я сжала его бедрами, наслаждаясь ощущением, что держу этого сильного мужчину в плену. Я проскользила руками по его потной спине к пояснице и надавила на нее. Словно давлением сверху хотела помочь ему проникнуть в меня глубже.

Его рот был приоткрыт и мне захотелось поцеловать его. Слиться с ним не только телом, но и губами, и отдать ему всю себя без остатка. Но он не проявил ответного порыва, и запрет на поцелуи лишь усилил мое желание. Новый поток горячих струй разлился в нижней части моего тела и достиг голосовых связок.

Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее, и непроизвольно я дала ему это понять ступнями. Он навалился на меня, обхватил за ягодицы и кувыркнулся на спину вместе со мной. Я оказалась сверху. Его руки остались на том же месте, и он показал, чего ждет от меня. Эта несложная наука покорилась мне, и я начала елозить по его пенису. Я ускорилась, мое дыхание участилось, внутри все сжалось, и я больше не принадлежала сама себе. Откуда-то из забытья услышала его стоны, и мы слились телами и голосами и помчались навстречу обоюдному удовольствию. Он сжал мои бедра и начал глубже насаживать меня на свой член, и казалось, что меня разорвет от давления, возникшего у меня внутри. Мы одновременно достигли оргазма, Храмцов ещё несколько раз направил меня вверх-вниз и замер.

Я сделала последний выдох, упала ему на грудь и улыбнулась. Если так будет все шесть месяцев, я готова и потерпеть.

Когда мое дыхание восстановилось, Роман Викторович переложил меня на кровать, а сам встал и ушел в ванную. Непонятная пустота завладела моим телом, которое только что было наполнено волшебством и энергией, и я не могла понять, что делало меня опустошенной. Может быть, усталость?

День близился к закату и от окна повеяло прохладой.

Я поднялась с кровати и отыскала свое белье. Крючки на бюстгальтере и трусики были порваны. Я попыталась оценить, можно ли их починить. Я не привыкла выбрасывать вещи, особенно дорогие, которые носила не больше двадцати минут. Жизнь научила меня беречь их и искусно латать. Даже капроновые колготки.

Храмцов в трусах-боксерах вышел из ванной и застал меня за исследованием белья.

– Купишь новое. Это уже не спасти.

Я с сожалением провела руками по тонким кружевам, и, отложив их в сторону, накинула на себя пеньюар. К счастью, он не пострадал.

Роман Викторович исчез в прихожей, а потом вернулся оттуда с какими-то бумагами и пакетом. Разместил все на барной стойке и сказал так, как отдает приказы подчиненным:

– Вот договор, ознакомься и подпиши. Один экземпляр остается у меня, второй – у тебя. В пакете твой ужин.

Он прошел до кофемашины, взял чашку с кофе и залпом его выпил.

Я взяла в руки бумаги и начала их изучать. В них все как в настоящем договоре: преамбула, условия оплаты, порядок возврата денежных средств и так далее и тому подобное. Я бегло с ними ознакомилась и поставила подпись. Его подпись уже стояла.

Шеф тем временем оделся, подошел ко мне, забрал свой экземпляр, и, целуя меня поверх пеньюара в плечо, сказал тем же тоном:

– Завтра утром приедет Артём и отвезет тебя домой. Чтобы ты переоделась. Не опаздывай. И перевези сюда вещи, так будет удобнее.

Я посмотрела ему в глаза, ожидая, что он добавит что-нибудь о том, как ему было хорошо со мной, или как я́ была хороша или ещё какую-нибудь ерунду, от которой сердце всколыхнется, и я пойму, что он мой навеки. Но он только сжал мою ягодицу и ушел.

А я осталась одна со звенящей тишиной и остывшим ужином.

Кое-как запихав его в себя, я позвонила Артёму и попросила приехать за мной и отвезти домой. Удобно ли ему? Он безропотно согласился, и через двадцать минут был у подъезда.

Я не знала, что ему известно об этой квартире и обо мне, но ощутила румянец на своих щеках, когда, усаживаясь на заднее сидение, встретилась с ним взглядом.

Полгода. Я потерплю всего полгода. И больше никогда не встречусь ни с ним, ни с его боссом. И забуду все, как первый год жизни.

Артём Шведов ненамного старше меня. Наверное, он ровесник моего брата и даже комплекцией похож. Кольца на его руке не было, но, как показала практика, его отсутствие не указывало, что мужчина холостяк. Он симпатичный, но это не мужественная красота его шефа, а скорее смазливая и в некотором роде женственная. Его тонким и длинным пальцам самое место быть за роялем, а он держал «баранку» и как будто бы был доволен своим выбором.

У Храмцова была своя машина, а Артём водил служебную и выполнял разного рода поручения шефа: отвозил, привозил, подвозил и все в этом духе. В любое время суток, в любую погоду, на любые расстояния. Вроде «мальчика на побегушках», и в этом мы с ним были похожи.

– Артём, завтра не надо за мной приезжать, я доберусь до работы сама.

– Хорошо. Как скажите.

– Ко мне можно на «ты».

Он ничего не ответил, и весь путь мы проехали молча.

Дома я спрятала договор поглубже в шкаф и нашла в интернете статьи, как избавиться от грибка на стенах и сделать недорогой ремонт. Все предложенные варианты показались посильными, и я вздохнула с облегчением. Зачем мне бригада? Разве я сама не справлюсь?

Все, кто входил в приёмную, обращали внимание на изменения в моей внешности. Одни реагировали на это доброжелательно и делали комплименты, другие – кривили губы и шутили, не пытаюсь ли я произвести впечатление на шефа. Остальные – ничего не говорили, но смотрели на меня как на пыль и удивлялись, откуда у пыли появился окрас.

Среди тех, кто шутил была Белобородова Вероника, сотрудница сметного отдела, среди тех, кто молчал – Кудрявцева Марина, специалист отдела кадров. В последнее время шеф не проводил с ними «совещания», и каждая из них винила в этом другую: Вероника подозревала Марину в настраивании Романа Викторовича против нее, а Марина то же самое думала о Веронике.

Я узнавала об этом не от них, но посплетничать в компании любили. Коллеги приносили мне служебные записки, договоры и другие документы на подпись Роману Викторовичу и попутно рассказывали о войне двух его любовниц. Я пресекала эти разговоры, объясняя, что шеф загрузил меня работой и нет времени вести светские беседы. Чтобы не выглядеть ханжой, я смягчала свои слова улыбкой, но не на всех она действовала.

Меня не любили. Я была выскочкой, и заняла место, на которое многие хотели пропихнуть своих дочерей, сестер или подружек. Причем с высшим образованием. Карьера многих сотрудниц в компании начиналась именно с должности секретаря, и это считалось хорошим стартом после университета. Кстати, Кудрявцева начинала именно так.

На следующий день после заключения договора с Храмцовым, Марина Юрьевна пришла в приемную с какими-то бумажками и сказала, что Роман Викторович просил ее зайти к нему перед обедом. Я сделала звонок шефу и доложила о ее приходе, но в ответ услышала, что он занят и просит никого к нему не пускать.

Я передала эти слова Кудрявцевой. Ноздри на ее маленьком аккуратном носике раздулись, и она стала похожа на чайник, который закипел. Наверняка решила, что за дверью Белобородова, и та обскакала ее по всем статьям. Кудрявцева психанула и ушла.

Я выдохнула и чуть не улыбнулась. Но вспомнила про камеру, которая направлена на меня, и сдержала улыбку.

Через несколько секунд после этого пришло сообщение на мой телефон. От шефа. Только четыре цифры, и я знала, о чем они. Что-то внутри меня затрепетало и внизу живота возникло волнение. Второй день подряд… Означает ли это, что ему понравилось?

И вот я снова в квартире и жду Романа Викторовича. Кофе готов, постель разобрана, играет музыка, и я в предвкушении предстоящей встречи. Словно мы сегодня не виделись и не разговаривали.

Но все было не то – официальный тон, дистанция, случайные взгляды. Он снова обращался ко мне на «вы», и ничем не выдавал того, что между нами произошло. Когда я заходила в его кабинет, где не было камеры, он сохранял субординацию и не выказывал особого расположения ко мне.

Да, это было прописано в договоре, но как можно быть таким хладнокровным, когда накануне был таким горячим и пламенным? Или мне это только показалось?

Я любовалась городом из окна, пила кофе и наслаждалась музыкой. Но в этот раз слышала, как он зашел и проследовал в комнату. Я не оборачивалась и мечтала, что он подойдет ко мне, освободит мою шею от волос и припадет к ней губами. И я снова стану воском в его руках.

Он прошел до барной стойки, что-то на нее поставил и сказал:

– Я принес ужин. Тебе надо бы прикупить продуктов и начать себе готовить.

– Да, конечно, – чуть поворачивая к нему голову, согласилась я. – Просто ещё не привыкла.

– Почему здесь нет твоих вещей? Тебе надо переехать. Уговор был такой.

– Хорошо. Я не успела.

– Артём тебе поможет.

И ждала, ждала…

Слышала, как он взял чашку с кофе и пил его. Но не залпом, а небольшими глотками: кофе горячий и обжигающий.

Я не выдержала и обернулась, посмотрела в его весенние глаза и попыталась найти в них хоть чуточку тепла и нежности, но в его глазах была только оценивающая неторопливость. На мне черный прозрачный пеньюар и черное белье. Волосы струились по плечам, и сейчас я была совсем не похожа на офисную даму с собранной на макушке шишкой.

Я поставила кофе на барную стойку, обогнула ее, подошла к нему и забрала у него чашку. В его глазах появилось любопытство, на губах легкая ухмылка, и он ждал продолжения.

Я начала раздевать его и силилась не отводить глаз и не краснеть. К черту стыд! После всего, что было, это глупо.

От него пахло туалетной водой, сигарами и чем-то ещё, что кружило голову, и я начинала чувствовать себя хмельной. Он пах мужчиной. И с ним мне хотелось быть женщиной. Не угловатым и нескладным подростком, а именно женщиной. Сексуальной, страстной и желанной. Единственной и неповторимой.

Рубашка полетела куда-то в сторону, я обняла его и, не поднимая глаз, коснулась губами его груди. Раз, второй, но оробела и ткнулась лбом ему в плечо. Услышала бешенный стук его сердца и его тяжелое дыхание. Я ждала, что он подхватит меня на руки и унесет на кровать. И воображение рисовало все те приятные «безобразия», что он творил со мной накануне.

– Дай мне пять минут, и мы продолжим, – сказал Роман Викторович, отстранил меня от себя и ушел в душ.

Я побежала на кровать и задумалась, в каком виде его лучше встретить. Надо ли раздеться, чтобы белье не пострадало? Или ему все-таки нравится самому меня раздевать? А как мне лежать? Или лучше сидеть?

И ещё много других дурацких вопросов возникло в моей голове, пока эти пять минут истекли.

В итоге я сняла с себя пеньюар, подложила под спину подушку, и, укрывшись одеялом по самые подмышки, стала ждать шефа.

Он вышел с полотенцем на бедрах и, подходя к кровати, одним движением руки его сорвал. От неожиданности я ахнула и зажмурила глаза. И боялась открыть их и увидеть то же, что увидела. Моя решимость быть роковой женщиной куда-то вмиг пропала.

Роман Викторович стянул с меня одеяло, спустил за бедра с подушки на матрас и высвободил от белья. В этот раз оно осталось целым.

Я открыла глаза и увидела его ухмылку.

– Не надо его бояться, он не кусается. – И начал целовать и ласкать мое тело.

Я вознеслась на вершину блаженства, и, распаленная его страстью, преодолела смущение, стала ласкать его и нашла удовлетворение от того, что ему это нравилось. В этом вихре взаимных поцелуев, откровенных касаний и неспешного соития мы довели друг друга до изнеможения, и потные и уставшие, но с приятной истомой, упали на кровать и долго не могли отдышаться.

Потом он встал и ушел – и словно весь мир ушел вместе с ним.

Я переехала на квартиру. Вещей, которые могли бы мне пригодиться, оказалось не так много, и мы с Артёмом справились в один подъем на лифте. Он нажал на кнопку восемнадцатого этажа, и я поняла, что он ранее бывал в этой квартире.

Кого он перевозил? Кто была эта женщина? Или женщины?

Почему одних шеф селил на квартире, а с другими крутил романы на работе? Или Белобородова и Кудрявцева тоже здесь бывали? Но нет, навряд ли. Стал бы он перевозить меня в эту квартиру, если бы о ее существовании знали эти девицы? Возникла бы вероятность быть ими застигнутой на месте «преступления», а разве не хотел он это скрыть? Вот только почему? Стеснялся меня? А как иначе это можно объяснить? Отражение в зеркале подтверждало мои догадки. Сколько бы я не считала себя привлекательной в новых нарядах, с уложенными волосами и ухоженными ногтями, встречаясь в коридорах или в приемной с Белобородовой и Кудрявцевой, моя самооценка снижалась, и я снова начинала чувствовать себя нескладным подростком. На них моя одежда смотрелась бы совсем по-другому. В них все было пропорционально: и рост, и вес, и объемы. И каждому было понятно, почему шеф выбрал их в свои любовницы.

А что бы все сказали, узнай, что я тоже пополнила их ряды? Наверняка бы решили, что шеф сошел с ума. А какое бы мнение сложили обо мне – и подумать страшно.

Но Артём обо всем знал. При каждой встрече с ним меня одолевало желание все ему объяснить. Чтобы он не думал обо мне, как о легкомысленной девушке. Но я не знала, как он отнесётся к моей откровенности, не доложит ли обо всем Храмцову или его другу Олегу Валентиновичу Аксёнову, начальнику службы безопасности, и сдерживала свои порывы. Ведь порой даже самый хороший и воспитанный человек может оказаться совсем не таким, каким кажется. Разве я тому не пример?

Когда я обосновалась в квартире, решила заняться ремонтом в своей старой «хрущевке». Купила все необходимые материалы, заказала доставку и копошилась в выходные дни. Сама снимала старые обои, сама обрабатывала стены от грибка, сама их выравнивала и клеила обои. На все ушло около двух месяцев, но результатом я осталась довольна.

После этого занялась полами. Вода набежала под линолеум, и требовалось его поднимать. Сама сделать этого я не могла, и мне пришлось нанять бригаду из двух человек. Я нашла их через интернет, и они мне убрали старое покрытие, заменили сгнившие под ним доски и постелили новый линолеум.

Заключительным этапом я купила новый диван, новую односпальную кровать, и чуточку приукрасила интерьер всякими декоративными штучками. Были мысли сменить кухню, но пока остановилась с растратами.

Между тем ремонт начался и в нашем подъезде. Я забыла, когда его делали в последний раз, но в нем действительно была необходимость. Стены облупились от краски, а там, где она сохранялась, их изрисовали неприличными рисунками. Несколько лет назад мы с Жераром закрашивали такие же «художества» цветочками и бабочками, чтобы придать подъезду приличный вид, но кто-то снова надругался над нашим творчеством, и что-то исправлять уже не имело смысла. Только делать новый ремонт.

Я поднималась к себе на четвертый этаж, когда на лестничном пролете встретила бабу Тоню, ту самую старушку, что затопила мою квартиру. Она медленно спускалась по лестнице, держалась за перила и опиралась на свою клюку. Я поспешила прийти ей на помощь: подала руку, и она обхватила мое плечо.

– Давно вас с братом не видела, думала, вы съехали.

– Да, я живу в другом месте, а здесь делаю ремонт.

– А Жора где? – Так – на русский манер – называли моего брата все, кто его знал.

– Жора в больнице.

– Что с ним?

– Вы же знаете, что у него есть проблемы. Вот мы их и решаем.

– Это хорошо. Лишь бы толк был. Он – парень хороший.

– Да, баба Тоня, очень хороший.

– Видела, – отпуская перила и делая круг рукой, начала баба Тоня, – у нас ремонт затеяли? Людка из семнадцатой квартиры сколько раз в ЖКО ходила, просила их ремонт сделать, а ей отвечали: «Денег нет, ждите своей очереди». И тут на́ тебе, нашлись деньги. Доделали бы. А то начнут, а потом бросят и будем жить в строительной грязи.

– Баба Тоня, если начали, то должны доделать. У вас-то как дела? Батареи не текут?

– Ой, Лерочка, а мне ведь их поменяли. Тоже пришли из ЖЭКа и говорят: «Вам как ветерану войны положен осмотр всей сантехники, и в случае обнаружения протечек, замена труб и батарей на новые». Ты представляешь? И всё бесплатно. Я уж думала, мошенники какие-то, но нет, посмотрели, сделали заключение, а на следующий день пришли и все заменили.

– Здорово! А разве вы ветеран войны? Я думала, вы моложе.

– А это самое интересное. Не ветеран я. Мне всего семьдесят шесть годков. Я маленькая во время войны была.

– Почему они так сказали?

– Не знаю. Но я промолчала. Трубы-то новые нужны. Как думаешь, не вернутся они за ними, когда поймут, что меня с кем-то перепутали?

– Любопытное дело. Может быть, они имели в виду, что вы ветеран труда? Вы же много лет на заводе проработали.

– Ой, не знаю. Может я не то услышала. Но я теперь дверь никому не открываю и на улицу только по острой нужде выхожу.

– Баба Тоня, вы если что, звоните мне, я с ними разберусь.

– Спасибо, девонька, – растрогалась баба Тоня и всхлипнула. – Добрая ты такая. Я тебе квартиру затопила, а ты мне слова грубого никогда не сказала.

– Я ж не зверь какой-то. Все понимаю. Есть у вас мой телефон?

– Да где-то был записан.

– Вы звоните обязательно. Не стесняйтесь. И если что-то надо, тоже звоните, все достану, все привезу.

– Ой, спасибо. Замуж небось вышла? Вон как принарядилась.

– Нет. Просто работу хорошую нашла.

Меня передернуло от того, что я называла своей работой. Но бабе Тоне знать об этом было необязательно.

– Обратно, как подниматься будете? Позвоните мне, я спущусь.

– Так у меня ж, деточка, телефон-то только домашний, этих ваших современных побрякушек у меня нет. Да и кому мне звонить? Скорую вот только дома вызываю, да и все. Подруги-то все, что были, кто померли, кто в другие города разъехались, и связь потерялась. С бабушкой твоей дружила, пока она жива была, а теперь и ее нет. Ты не переживай, поднимусь с божьей помощью. Ходить-то тоже надо, а то так и разучусь.

Мы дошли с бабой Тоней до первого этажа и вышли на улицу.

– Давайте я вас до магазина провожу, и обратно до дома отведу. Так мне будет спокойнее.

– Ну коли время есть, своди, все мне веселее.

Глава третья

Спустя несколько месяцев пребывания Жерара в клинике, мне позвонил его лечащий врач Иван Степанович и просил прийти на прием. Брата я не видела и обо всем, что с ним происходило, узнавала от врача. У Жерара были ломки, и этот период лечения давался ему нелегко. Сильные боли, проблемы с давлением и координацией, плохой сон и дезориентация в пространстве – стали частью его повседневной жизни, и врачи купировали эти симптомы при помощи лекарственной терапии. Кроме того, Жерар посещал сеансы психотерапии, как индивидуальные, так и групповые, и, несмотря на все сложности, был твердо настроен избавиться от своего пристрастия.

Иногда он звонил мне, и мы долго с ним разговаривали. Но не о лечении. О прошлом и о будущем.

Мы с теплотой вспоминали родителей и бабушку, и то, как нам жилось в двухкомнатной квартире. Родители занимали одну комнату, а мы с бабушкой – другую, и несмотря на тесноту, у нас было тепло и уютно.

Каждые выходные мы собирались вместе и готовили что-нибудь вкусное. Например, домашние пельмени. Их научила нас готовить бабушка, и мы дружно лепили их за одним столом. Она же научила нас подкладывать в один из пельменей особенную начинку и называла его «счастливым». Мы с братом переняли ее уроки и украдкой заворачивали в один пельмень перченную начинку. Чаще всего «счастье» выпадало родителям, но однажды острый пельмень попался мне. Было и смешно и горько, и я то смеялась, то отпивалась водой, а мама ругала нас за проказы, но тоже смеялась.

К нам часто приходили друзья: мои, Жерара, родителей или бабушкины. Мы приглашали их к столу и угощали чем-нибудь особенным. Нас любили, и мы считались самой гостеприимной семьей.

Мы с Жераром не говорили о том роковом дне, который навсегда изменил нашу жизнь. Вместо этого мы мечтали о светлом будущем. Когда лечение закончится, Жерар хотел поехать на море. Как мы планировали сделать это с родителями, но по разным причинам поездка откладывалась. Я сомневалась, что у нас в ближайшем будущем получится ее реализовать, но поддерживала Жерара в его желаниях.

Он хоть и старше меня, но из-за своей болезни остался где-то в подростковом возрасте и на многие вещи смотрел глазами юноши. Он даже не знал, сколько стоит хлеб, откуда ему было знать, сколько стоит отдых на море?

Я вошла в кабинет врача и села напротив него на стул. Ивану Степановичу около пятидесяти лет, он невысокого роста, плотного телосложения, с круглым лицом и носом-пуговкой. На носу как-то держались очки, и взгляд из-под них выглядел мудрее.

– Здравствуйте, Валерия Сергеевна. Спасибо, что быстро откликнулись на мое приглашение.

– Что с Жераром? Ему хуже?

– Нет, в целом состояние стабильное. Он борется, и мы замечаем положительные тенденции в его поведении и психосоматике. Но есть один важный момент, который может повлиять на результат всего лечения, и оно окажется бесполезным.

Я нахмурила брови и приготовилась выслушать самые неутешительные заключения. Интуиция подсказывала, что речь пойдет о дополнительных услугах, и на всякий случай воспроизвела в памяти остаток на своем счете, чтобы понимать, хватит ли мне средств их оплатить.