Целуйте нас крепче. Сборник рассказов

Брянцеву было семьдесят. Добродушный, но лукавый, он нет-нет, да и похвалялся, что университет закончил в Петербурге! Было ясно, что сам он считает это большим делом. Сегодня русак почти скакал у доски, радуясь синим и красным суффиксам.

Тридцать наивных неучей, сидевших перед ним, слушали даже латинские фразы. Мудрость их давно и всем была известна, но Брянцев все равно записывал их на доске, может быть из страха забыть самому: репетицио эз матер студиором! Или ноленс-воленс! Таская за собою указку, он весело гулял между рядами, радуясь, что суффиксы расцвечивались как следует, а прилагательные с ними выстраивались в стройные столбики.

Линка, согнувшись над партой, старалась, как могла. Но здоровенная таблица не подчинялась, лезла через скрепку на другую сторону. Это была катастрофа!

Что и говорить: ученье – это тебе не эскимо на палочке!

В школе был ещё один «русак», из старших классов. Шепелявый, восторженный и ироничный одновременно, зло высмеивал ошибки, считал это совершенно непростительным делом – не знать родного языка! Учитель этот, Василий Константинович, прочитав у коллеги Брянцева Линкино сочинение, удивился:

– Ого!

Это было лестной похвалой!

Во всем остальном все обгоняли Линку!

Уже пришла пора, когда в раздевалке перед физкультурой одноклассницы шептались про мальчишек. Под тонкими футболками обозначились холмики. А у Линки ничего не поменялось. Тощие ребра проступали спереди так же, как на боках. Но самой Линке это как раз—то и нравилось!

На потные подмышки одноклассниц и розовые прыщики на щеках она смотрела с тайным ужасом. Сама она носилась как ветер, но чтобы такое……

Вообще – то Линкин нос брал на себя слишком много. Подобно собачьему, он делил ее окружение, наставляя свое зловредное клеймо. И поделать с этим она ничего не могла.

В школе её пятый «А» считался бешеным. Кроме ученья его головы занимали и ещё кое— какие мысли. Самая высокая в классе, Верка Кобылкина, распахнув огромные глаза, просвещала бестолковых одноклассниц. Про что речь, Линка толком не понимала. Да ее и не всегда подпускали. Считалась то ли «маленькой», то ли «чуть—чуть дурочкой».

Тайна витала в классе почти год. На уроке ботаники, слушая про тычинки и пестики, класс давился скрытым хохотом, выказывая свою тайную осведомленность. Старенькая ласковая ботаничка, в отчаянье сцепив руки у подбородка, растерянно восклицала: скаженные дети! Ужасное воспитание!

Наконец, по большой милости, Кобылкина раскрыла страшный секрет и Линке, но та не поверила. Дело этим не кончилось.

В один из последних дней перед зимними каникулами, Семен Горелик, сын главного врача, принес толстенную отцовскую книжку,«Родовспоможение». Мальчишки, вытурив девочек, закрылись в классе. Читали, разглядывали картинки, выли и хихикали. А потом Горелик великодушно передал книгу главе девчачьей половины, все той же Верке Кобылкиной. Все повторилось в новом составе. Линка смотрела картинки со всеми. Мир разом перевернулся.

И ничего нельзя было с этим поделать. Но самое страшное ей предстояло переживать в одиночестве: Кобылкина уверяла, что малюсенький зародыш, если кто его потерял, может прицепиться в бане! А дальше – пошло, поехало …! Знала она такие случаи!

Линка похолодела от ужаса. Несчастье уже свалилось на ее рыжую голову: внутри ныло, живот стал упругим и, казалось, подрос!. Вечером, моясь в тазу горячей водой, она, разглядев бурое пятно на ладони, от страха потеряла сознание. Очнулась на руках у матери. Та, стоя на коленях перед образом, судорожно прижимала её к груди, часто и мелко крестилась. Вода в тазу затянулась алым. Очнувшись, Линка вспомнила….. Это было ужасным, невозможным! Обливаясь слезами, пыталась толковать матери про баню и Верку Кобылкину.…Но та, улыбнувшись только глазами, утешила навсегда: баня была не причем!

Почти год потрясающее открытие, свалившееся на любознательные головы, будоражило пятый «А». Но придут летние каникулы и, разъехавшись кто куда, о нем позабудут, успокоятся. Все это как—то уляжется, усмирится. Кобылкина еще будет править бал, но однажды, на географии, и этому пришел конец.

– Кто опишет мне путь Волги от истока до устья? – спросила географичка и подняла Верку.

– Волга течет по разным климатам, по животному миру и крутому песчаному берегу! – выпалила та без передыху.

Класс закатился хохотом. Признанный авторитет просветительницы пострадал непоправимо.

Мало что прощалось и в шестом. Учитель Брянцев не по злобе, а из желания посмешить выписывал и читал вслух строчки – шедевры классных сочинений. Страх стать посмешищем сделал Линку осторожной.

Подруг в классе не было. Только Юрка Еремеев, каждый год садившийся с нею за одну парту, был ей товарищем. Юрка объявился в первый день, когда на школьном дворе первоклашек строили парами: мальчик – девочка. Пришел черед, и в пару рыжей поставили тихого, внимательного мальчика, лысого, в серой школьной форме с подшитым белым воротничком.. Узнать его среди множества таких же можно было по глазам: они смотрели прямо, но думали о чем – то своем. Взявшись с ним за руку. как положено, Линка не проронила ни слова. Мальчик тоже молчал, глядел под ноги. Когда их строем вели по лестничным ступенькам, порядок смешался и он, заторопившись, наступил «паре» на пятку. Против ожидания глаза под огромным бантом на мгновенье ему улыбнулись. Так состоялось знакомство.

А в начале второй четверти Юрка подошел перед родительским собранием к матери рыжей и, уставившись ясным взглядом, твердо сказал:

– Тетя, скажите учительнице, пусть меня с Линкой посадит! С тех пор так и было.

В шестом к Юрке прочно приклеилась кличка «Му—му». А все Брянцев! Прочитал вслух одну строчку из сочинения, и прилипло… Еремеев писал:

– Как только приехали в Москву, Герасима сразу назначили глухонемым дворником.

Юркины шедевры не переводились:

– Гринев быстро выучился русской грамоте и теперь мог отличить борзого коня от кобылы.

Класс умирал со смеху, А несчастный автор мечтал о преисподней. На физкультуре – совсем дело пропащее! Юрка стоял предпоследним. За ним – только совсем маленький армянин Ёсик. А если сравнивать с Линкой, так в шестом она переросла Юрку на полголовы!

После лета почти все ДЕВЧОНКИ явились в класс стрижеными. Линка тоже преобразилась. Остригли ее очень коротко, но так умело, что вместо «рыжей» на суд седьмому «А» явилась девочка с густым коротким ежиком на голове цвета красной меди. Белый лоб открылся, худенькая шея выступала из форменной «стойки» с пикейным воротничком. Заглядываясь в зеркало, она чувствовала новое удовольствие: каким молодцом оказался этот длинный, тощий парикмахер!

Только Юрка Еремеев не одобрял её перемен. Сидел насупившись, глаз не поднимал. А потом и вовсе собрался, да и пересел на пустую парту.

– Ты куда, «Му—му»?

Юрка не оглянулся. Ясно! Молчать будет, хоть убей!

Настала осень, пришли холода. А потом замело, завалило землю пушистыми сугробами.

В конце января вернулись из столиц на зимние каникулы и теперь порхали по школе веселыми стайками студенты – выпускники, радуясь себе, своему возвращению и тому откровенному восторгу, с которым их здесь встречали. Школа нарядилась, наполнилась ощутимой новью и всплеском счастливых ожиданий тех, кто должен уйти весной.

Важнее нового года был этот праздник, «вечер встречи»! В совершенной тишине набитого зала директор говорит речь. Линка слушает, замерев, не спуская глаз с высокого лба, бритой головы и могучих старческих плеч, навалившихся на лаковую трибуну. За высоченными окнами, за собранными шнурами шторами, светят зеленые, красные, желтые путейские огни. Против школьных окон высятся деповские корпуса. Свистят и коротко гудят спокойные маневровые, сбавляя скорость перед станцией, фыркают, тормозят скорые.

Школьный рояль раскрыт, крышка его уперлась в длинную медную спицу. Зал слушает, затаив дыхание:

«Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое,

ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения! Не оставляйте их на дороге! Потом не поднимите!» —

пусть мудрый наказ этот, завещанный великим Гоголем, станет для вас, переступающих порог ШКОЛЫ, заветом чести…

Что—то важное! И он хочет, чтобы запомнили…

Но Линка не понимает всего….

Читают радиограммы выпускников… Из Тихого океана – Корнилов. Из Польши— Ремезов. На доске медалистов Ремезов – первым. Внимание Линки уже перенеслось. Она видит какой красавицей вернулась Груздева. И Славицкого не узнать. Ясное дело: Москва, консерватория! Не то, каким в школе за ней бегал!

Закончилась торжественная часть.

Пошли на хоровое построение. Линка во втором ряду. И опять та же пара, теперь совсем рядом: ждут своего выхода за кулисами. Петь будут. Славитский – высок и строен. Она— тонкая, взволнованная. Волосы сияют. Перчатки – до локтей. Таких – ни у кого больше! Все на них глазеют. Но они не замечают. Линка видит: Славитский склонился головой и целует! Точно, целует Груздевой руки! Какое бы ей до них дело? Но почему – то нет сил отвернуться

Рояль вздрогнул и загремел звучно, торжественно. Хор разом выпрямился, стал серьезным, строгим.

«Я по свету не мало хаживал…» Волков запевает. Какой голос!

И следом мощный двухголосый хор: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва!»

Сердце заливается гордой радостью.

После вечера у самого моста ее догнал Юрка.

– Твой? – спросил, запыхавшись, разжал пальцы Скомканный, слипшийся носовой платок, коричневый в клетку, такой же, как у Линки, лежал на его ладони. Она полезла в карман:

– Нет, мой – вот он!

Юрка бросил платок в снег, затоптал, ушел вперед, не оглянулся. Линке хотелось догнать, но встречный ветер был очень сильным.

Ветер из далёка

Рассказ

В доме заканчивались поминки: прошел еще год, как умер Вовкин отец. Немногословный разговор прервался. Все встали и ушли. Неубранный стол опустел. Вовка остался один в хате. В стакан с водкой свалился кусочек хлеба, положенный сверху. Он машинально вынул хлеб и съел. Изнутри обожгло горько, беспощадно. Он принуждал себя, сдерживал, но из глаз все равно текло. Матери своей Вовка не помнил. А тот день, когда уехал отец, помнил ясно. Дед сидел, обхватив голову руками, точно оглох. На пороге бабушка, ухватив сына за руки, кивала на Вовку:

– Гляди, гляди на хлопчика! Куды рвёшси? Вертайся, сыну, нэ буде табе моёго прошшения!

Но отец не вернулся. Из порта Находка шли почтовые переводы и письма. Перед самой гибелью пришло большое, веселое письмо и листок со стихотворением. Отец писал:

Шлю сумку поцелуев

И ель из бриллиантовой пурги,

И голову Серебряной Луны;

В придачу – хвост лисицы рыжей,

Бочонок радости – с утра и без причины,

Мешочек фиолетовых лучей – врагов ангины….

Всё – с планами на встречу

и песней нежности!

В его записках Вовка потом искал оправдание разлуке. Читал, перебирая серые листочки:

«Морской вокзал. Огни удалялись, из тумана долетел протяжный гудок, приветствуя и прощаясь»

Серые страницы не прономерованы. Читал, как придется…«За окном синяя ночь. На повороте показалась цепочка крохотных путевых огней и станция. На оконечности мыса одиноко блестит маяк. Огни постепенно приближаются..»

Все было обрывисто, и не было главных слов о том, про что хотелось спросить.

Только на одном листке отец вспомнил его. Только на одном вскользь записал:

«Море! Неодолимый простор. Глаза цепенеют…

Присутствие моря делает зиму неуверенной, несмелой. Дома зима другая. В детстве мы обивали огромные тополя обухом и, подняв носы, довольные, зажмурившись, наслаждались долгой струей снега, который осыпал нас полностью Мне было столько же, сколько ему теперь…» —Про меня! —душа вздрогнула, загорелась.

Но прямого слова о разлуке не было.

Отец погиб случайно и ужасно. Совершенно невозможно было в это поверить. Год потом не ходила ногами бабушка. А дед… Вовка видел однажды, как стоял он, никогда в бога не веровавший, на коленях, и плакал, и крестился под образами. К весне бабушка превозмоглась, осилисась и поднялась. Ожил и дед. Худо—бедно, но жизнь продолжалась. Дед был еще нестарым, когда паровозной топкой отдавило ему пальцы на правой. Увечье свое он не замечал, никогда о нем не говорил. Писать выучился левой. Инвалидной пенсией пренебрег, заработал «по старости», самую большую. Да и когда вышла ему эта пенсия, не унялся. – Сторожевать не пойду! – сказал он высокомерно и по—прежнему ходил в смену мотористом на деповскую нефтекачку.

Всё его образование уместилось в деревенской школе, где незабвенный Филипп Емельянович учил всех детей в одном классе, с утра до потемок. Учил по своей собственной системе, всему, что считал нужным. А когда случался недельный запой, деревня уважительно, с пониманием момента, разбирала свою детвору на каникулы. Дед закончил в деревне четыре класса, а приехав в город после армии, сдал без подготовки за семилетку и поступил в техшколу учиться на машиниста. Всегда что-то читал. Книги из библиотеки носил стопками. Кто Ленина тогда читал? А он читал из интереса! И политику любил страстно. Газеты все главные выписывал и телевизор смотрел добросовестно. Не то, что бабушка. Та сядет на диванчик, и уже через пять минут было слышно ее спокойное посапывание. Потом встрепенется:

– О, Господи, милостливый! Усякую ерунду людЯм показують!

Дед, усмехался, но согласно кивал:

– Иди, иди спи!

А сам засиживался до позднего часа.

Лысого Хрущева дед ругал нещадно. Горевал, расстраивался над кипой свежих газет: никудышняя власть! А на Западе потешался девяностолетний Черчиль: Россия закупает зерно! Черчилль «умирал от смеха». Не зря потешался: на Кубани ели кукурузный хлеб. И все говорили, что осенью введут карточки. Карточки не ввели, а осень пришла, и Вовка пошел в школу. Провожал его дед. Учительница, спутавшись, назвала его» папашей». В погожий день дед был без кепки. Густые, темные вихры его лохматил ветер, блестели под солнцем загорелые лоб и скулы.

Теперь же он сгорбился, посидел, но все еще был могучим. А Вовка подрос, вырвался из плена Стивенсона и Джека Лондона и теперь с завистью читал у Бориса Лавренева о своем сверстнике: «…я поступил машинистом грузо—торгового стимера, ходившего рейсом «Брест – Марсель – Александрия». Сердце его волновалось. Он знал: отец плавал механиком-рефрежираторщиком. Плавал далеко от Марселя и Александрии, на Севере, где, если затерялся человек, плетется самодин на один в бескрайней мерзлой снежности. Дойдет ли, нет ли, Бог знает…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.