Стихотворный сборник «Весенний мир»

Поэта не всегда поймут, не каждый

постигнет разворот его на встречный путь однажды.

Поэта не всегда оценит всё текущее столетье.

Он иногда бывает не для этого-для всех других столетий песня.

Не всем дано почувствовать своей душой и сердцем

иронию и глубину, изящность мысли.

Не всем дано и в красоту поэтову одеться.

Не всем дано понять и оценить, что стих-для Божества, для выси.

Поэту всё равно брести домой каменьями и буераком.

Поэту всё равно непонятым быть кем-

чужим, своим, а, может, даже-братом.

Поэта не всегда поймут, не каждый

постигнет разворот его на встречный путь однажды.

Разговор молча

Я не буду спорить с внешним миром невпопад.

Тихо я иду к тебе в наш старый сад.

Кажется, не слышу и не понимаю внешних слов.

Ты не слышишь тоже, что там говорят-

всё отдать, всё подарить последнее готов.

Нам не надо больше внешних слов.

Наши души молча сами говорят:

рук касанье, тихий поворот и взгляд.

Скакуны и пони

Когда ругают-покаянно тихо извиняюсь,

но в глубине души, конечно, – не меняюсь.

Уж лучше бы ругали в спину, за глаза

Они не могут сделать мне обидно:

не ведают бедняги ни единой “Буки”, ни “Аза”.

Насыплю им для утешения своих затей в ладони,

до скакунов не вырастут, поскольку уродились-пони.

Пусть бесполезно, ненавистно щурятся мне вслед во все глаза.

Пусть лучше учат “Буки” и “Аза”.

Тёплая рука

Не гладила тебя тепло и ласково ничья рука.

Никто не полюбил тебя до умопомраченья.

Поэтому ты злой, надменною гордынею была,

поэтому ты добивалась власти и значенья.

Сама ты полюбить-никак не научилась.

Ты льдинкой думала-любовь в делах не пригодилась.

Поэтому любовь тебя, остывшую, покинула, остыла и ушла.

И в тёплых своих ручках твоё счастье унесла.

Не гладила тебя тепло и ласково ничья рука.

Поперечный

Сердце поскользнулось, сорвалось и рухнула куда-то

с какой-то неземной, необычайной высоты.

Душа летела счастливо, свободно и крылато

в бездонное, открыто-вольное, туда, где все мечты.

Вот так бездушным и без сердца остаёшься ты.

Теперь, когда ты неродной всем, бессердечный,

непрежний и бездушный, вовсе не такой,

где грудь разбита, опозорена и порвана вся в клочья,

заштопать надо бы целебной, светлою иглой.

Пойдём со мной, неверный друг и встречный.

Как был ты-так и есть: с кривой дороги, поперечный.

За плечами

Ты зовёшь меня, чтобы я тебя-узнал.

Ты окликнула, чтобы я-не опоздал.

Напоила водой, чтобы не умер от жажды.

Намолила меня, чтобы счастлив стал однажды.

Я прошу тебя, чтобы помнила долго меня.

Я прошу тебя-не гаси в окне огня.

Ты пиши мне, даже если отправлять-некуда.

Ты пиши мне, даже если тебе-некогда.

Ты смотри на меня во сне тайно, ночами.

Я смотрю на тебя всегда-я стою у тебя за плечами.

Жди и приду

Жди меня там, где облака вместо снега.

Жди меня там, где наступаешь в небо.

Жди меня там, где одна тишина, где не звенят трамваи.

Жди меня там, где я-никого не знаю.

И я приду, даже если сугробы лежат в пустыне.

И я приду, даже если не помнишь меня по имени.

И я приду, даже если лететь миллионы световых лет.

И я приду, даже если в пустоте моего голоса нет.

Я пришла-и мы уже вдвоём, вместе.

И нам дают слово для новой, красивой песни.

Хрустальный свет

Хрустальный свет хрустален хрусталём,

и кажется, что больше никому не возвратиться.

А вот и нет: небытие вчерашнем днем клубится,

и вновь печалимся, стремимся, огорчаемся, поём.

И снова праздник жизни, проза жизни-мы вдвоём,

и вновь обзавелись очередным, большим календарём.

Опять мы встретились, опять с тобой вдвоём.

И в дальнем далеке, куда, обнявшись, мы вдвоём идём, -

опять хрустальный свет хрустален хрусталём.

Счастье жить

Проходит всё, и этот день, как всё, – пройдёт:

прозрачный, яркий, молодой, весёлый, смелый,

где роза чайная, смущаясь, ароматная цветёт,

где ветер свежий, шаловливый, беспардонный, невесомый, белый.

Заря выходит тихо девушкой стеснительной, невинной.

Задиры-петухи давно разноголосые кричат.

Потом заря уходит с яростным румянцем милой,

пруды и лилии задумчиво, всезнающе молчат.

Как всё проходит-так и снова повторится:

и счастье жить-спокойно, мудро и свежо,

как талая, холодная, прозрачная, водица,

как дорогое, новое, охотничье, знакомое ружьё.

Лето Господнее

Настанет лето томное, и жаркое, и звёздное,

а осени ещё не подойдёт очередной черед.

Настанет лето истинно-благословенное, Господнее,

неповторимое, роскошное, прозрачно-знойное.

Его у нас теперь никто и никогда не отберёт.

Оно всегда живёт в моих воспоминаньях,

и знаю точно сердцем и душою наперёд:

у лета этого было своё особое призвание-

делить нам счастье-сколько каждый унесёт.

Нам щедро, много счастья в руки дали-

и радостно было его нести, прозрачно и легко,

а потому-ушли вдвоём так далеко,

а потому-нам подарили из сирени дали,

их тоже никогда никто у нас не заберёт.

Жаль

Вся жизнь теперь, как будто бы-фальшивка,

как будто бы написана на пользованной бумаге.

Чужие чьи-то строчки… И чего же всё же ради

свои вы тут же написали спешно, впопыхах?

Уста смеются, сердце плачет, а в душе, в глазах

–какой-то детский, жалкий плач и страх.

Как будто сбил вас на охоте метки выстрел,

и ждёте вы охотничьей собаки чуткой, быстрой.

Какой вы настоящий, нефальшивый-

давно забыли сами. Так вы и жить, и чувствовать спешили,

не каясь, не молясь, под зоркими и вечными, святыми небесами.

Мне жаль вас, посудите сами…

Признание

Лишь совершенство, красота возносят мир вперёд

и те, кто создают прекрасное своим трудом,

своей душой и сердцем, собственным талантом, мыслью,

и те, кто создаёт великое пером, карандашом и кистью.

Порою, время разметает их, как будто листья.

Порою же, напротив, милостиво снова соберёт

и неизвестною, и властной, и капризною рукою всех найдёт.

На них любуется, дивуется, им восхищенье шлёт народ.

Иным, жестоко-незаслуженно-совсем наоборот.

Законное право

Извечно молодая жизнь родится,

как яркая, подвижная и милая синица

приходит в свой законный, правильный черёд.

И никого не спрашивает, и никого не ждёт,

Поскольку, знает, что во всём-права,

как это знает раннею весной зелёная трава

в ухоженном газоне, брошенном лугу,

в лесу и в поле. Вот радуга свою нарядную дугу

поставила опять в своём законном праве.

Дано и дню пройти, как важной, знатной паве,

и год промчит, и долгий, гордый век во времени пройдёт,

но счастье жить и быть-во веке не умрёт.

Как право к счастью-в своём важном праве.

И молодая жизнь опять идёт, подобно паве,

поскольку, дан и ей положенный черёд.

Одиночество

Небесная лазурь вздохнула тайным, неземным,

и человек среди людей-всегда тревожен и один.

Как если бы смотреть в лицо вершинам-

высоким, корабельным соснам милым:

стройны, свежи, строги, отважны, деловиты.

Их главы в вышине заране славою повиты.

Но каждая стоит отдельно и совсем одна,

не так, как травы полевые, дружные и частые.

А, истинно, что горделивая сосна-всегда одна.

И, истинно, что горделивая всегда к высокому причастна.

Небесная лазурь вздохнула тайным, неземным,

и человек среди людей-всегда тревожен и один.

Светлый мир

В светлом в своём мире я брожу мечтою:

ровным полем вольным, где туман, ковыль.

Я брожу в деревьях, мачтовых, сосновых,

в запахах хвоистых, где цветками пыль.

Я живу годами в голубом пространстве,

где друзьями стали-воздух с облаками.

Я живу и в море-сколько захочу,

я руками волны к берегу качу.

В светлом своём мире я брожу мечтою,

красотою мира я делюсь с тобою.

Тихо, ненавязчиво я тебе шепчу:

– Ты мечтаешь тоже? Хорошо, молчу.

В светлом своём мире я брожу мечтою,

Хочешь-буду рядом, побреду с тобою.

Пародия любви

Сегодня за руку меня брала, со мной играла

пародия любви, которая смеялась и кричала

о том, чего в обычной, настоящей жизни нет:

нет радости её уставшей и надорванной, вчерашней,

и смеха порванного и чужого-тоже нет.

Мне жаль было её-она не помнила себя тогдашней, настоящей,

когда за настоящность ей давали с неба свет.

Сегодня за руку меня брала, со мной играла

пародия любви, которая смеялась и кричала.

Сияние души

Уж небо шлёт мне голубой и ясный взгляд.

Уже солнце радостно, свежо на бирюзе играет,

мир молодеет, и душа опять бессмертная сияет,

и холода уж собираются на Севера, спешат назад.

Мне говорит взволнованно моя душа,

что жизнь прекрасна, и всегда нова, и хороша,

как утро и свирель, река, и лес, и поле.

Напоминает мне, что неплохая доля

дана мне сверху. Сердце трепетное гулко бьётся.

А ум твердит, что обязательно дождётся

прекрасную любовь и непреложность счастья бытия,

и говорит, что всё, что было-далеко не зря.

Счастье

Иного нет счастья на свете,

чтоб помнили взрослые дети-

замены любви матерей не бывает,

а время общения – не пребывает.

Иного нет счастья на свете,

чтоб помнило счастье о свете,

что лица любимых в любви излучают,

но вечными лица и свет – не бывают.

Иного нет счастья на свете

чтоб друг и за друга бывали в ответе,

чтоб руку подали, когда вы позвали,

чтоб имя друг друга – не забывали.

Великая вечность нам память дарила

при этом, наверно, она говорила:

всё счастье в неё соберите в копилку,

рукою замкните, как джина в бутылку.

Потом приглашайте, когда захотите.

Так счастье навечно в душе сохраните.

Вечер

Вечерний, стихший сад росой умылся на ночь,

листы расправились во влаге и прохладе.

Хлопочет ветер: обдувает розы, гордой паныч,

читает сон в их томном и душистом, нежном взгляде.

Он дует тихо в лепестки их, как в ресницы,

чтоб не закрылись на ночь аромата лица.

Но труд его напрасен: плотные, роскошные бутоны

всю ночь блуждают во Вселенной сонно.

Ложится в ноги розам ветер и разочарована вздыхает,