Во имя себя

– А теперь, господа, приглашаю вас на последний вальзон вечера! – Стефан вновь взял слово.

Согласно традиции, последний танец бала хозяева танцевали с гостями.

– Ульяна Петровна?

Я обернулась.

– Могу я пригласить Вас на танец?

Ярин Танич смотрел решительно. Подумалось, что это слишком почётно для служивого, но… Стефан уже пригласил на танец супругу губернатора и на меня не глядел. А внутри поддевала коготком сердце совесть.

– Да, конечно, Ваше Благородие.

Ярин слегка поморщился.

– Макар Дмитриевич, если Вы не против.

Я с улыбкой кивнула, приняла предложенную руку. И вдруг вспомнила, что ярин хромает.

– Заранее приношу извинения, Ульяна Петровна. – Он провёл меня чуть в сторону от центра залы и аккуратно положил руку на спину ниже лопаток. – К сожалению, меня вряд ли можно считать хорошим танцором.

Что ж, оставалось лишь устроить вторую руку на его плече и, как и требует этикет в танце, просто довериться партнёру. Ярин Танич повёл несколько нервно, чуть торопясь, но через пару тактов, видно, взял себя в руки. Мы действительно кружились под звуки вальзона, хоть и не быстро и не отходя далеко с одного места. Ярин не просил о снисхождении. Это было достойно.

– Вы зря наговариваете на себя, Макар Дмитриевич. Признаться, я уже несколько устала, а Вы ведёте крайне деликатно, – сказала, практически не кривя душой.

Ярин Танич коротко улыбнулся, но тут же нахмурился, сжал тонкие губы. Взгляд его карих глаз стал острым.

– Спасибо, Ваше Сиятельство. Впрочем, мне бы хотелось поговорить с Вами в некотором роде по делу.

– По делу?

– Я должен предупредить Вас о некоторых своих подозрениях.

Макар Дмитриевич ещё более посерьёзнел, и вдруг стали заметны морщинки на его лице. Между бровей. У рта. А ведь ярин не сильно старше меня.

– Как Вы знаете, я работаю в полицейском управлении. По некоторым личным обстоятельствам несколько лет назад я заинтересовался семьёй барона Врекова.

Неожиданная слабость защекотала ладони.

– Фёдор Федотович считает, что у меня недостаточно доказательств… Впрочем, сейчас не об этом. Не знаю, слышали ли Вы, но среди родственников вашего жениха умерло семь девиц. И я имею подозрения, что это неслучайные события.

Почему он сейчас говорит об этом? И почему семь?

– Постойте. – Нужно было сдерживаться, говорить спокойно, и из-за этого голос дрожал. – Мне известно о том скандале, но я не понимаю, к чему сейчас о нём вспоминать?

– Я считаю, что смерти девушек были насильственными.

– Но Особый отдел завершил расследование.

Мне казалось, что я совершенно спокойна. Видно, на самом деле это было не так. Голос решительно настроенного до этого ярина дрогнул.

– Я… Я считаю… Ради бога, Ульяна Петровна, простите. Вам бы не стоило это слышать, но речь идёт о Вашей жизни. Я знаю, что тех девиц убили. Следствие было недостаточно тщательным. Всему причиной одержимость или, может, ритуал…

Вокруг проявилась, поплыла разноцветная яркая пряжа энергий.

– У Вас есть доказательства?

Ярин Танич нахмурился.

– К сожалению…

– Нет. У Вас их нет. Потому что подобное невозможно. Это лишь Ваши домыслы. – Отступив на полшага, опустила руки. – Ваше Благородие, в нашей семье всегда старались не делать различий между кровным и служивым дворянством, Вы показались мне достойным человеком. Но сейчас я начинаю думать, что это было ошибкой.

Последние слова переплелись с финальными звуками скрипки, и музыка закончилась.

– Всего доброго, ярин Танич.

Гости расходились не торопясь, а мне так хотелось наконец оказаться в своей комнате. От корсета ныло тело. Давила каждая шпилька в волосах. В голове каким-то безумным хороводом всплывали обрывки разговоров, от этого было почти физически тошно. Еле удалось дотерпеть до проводов последнего гостя.

Однако как ни хотела я поскорее отдохнуть после бала, в итоге только маялась бессонницей. Уже с полчаса как Поленька помогла мне переодеться ко сну, разобрать причёску и совершить прочие обязательные ритуалы, а не спалось. Карусель мыслей никак не желала останавливаться. Думала в очередной раз погасить канделябр на прикроватной тумбочке и снова попытаться уснуть, но в дверь постучали.

– Войдите!

– Уля, ты ещё не спишь? – В комнату вошла матушка. – Я ходила младших проверить и решила зайти к тебе. Ты сегодня под конец была совсем не своя. Это из-за Марка Прохоровича?

– В некотором роде. – Поправила одеяло. Поток мыслей остановился на сумбурном рассказе ярина Танича, но это же глупость совершенная! Что о том говорить. – Скорее, из-за Стефана Марковича. Мама, он ведь ничего не сказал даже. Мне кажется, он вообще без разрешения отца не говорит.

Внутри всё сжалось.

Мне не хотелось волновать родных, но на миг поверилось, что…

Матушка села на край постели и тихонько вздохнула.

В окно стукнулся мотылёк, прилетевший на свет, немного побился и улетел куда-то в сумерки.

– Дорогая, послушай меня. – Я взглянула на мать, та смотрела не скрывая сочувствия. – Не стану говорить тебе, что всё будет хорошо. Ты ведь в переписке с Прасковьей?

Кивнула в ответ. Иногда мне нечего было написать старшей сестре, но у той было не так много людей, с которыми она могла откровенничать. Потому отвечала ей регулярно и старалась быть внимательной в каждом слове.

– Тогда ты знаешь, что её семью сложно назвать счастливой. Тем не менее я не устаю благодарить Ваятеля за судьбу Прасковьи, ведь даже среди сестёр твоего отца бывали трагические случайности. – Речь матушки была тихой и мягкой, будто она пыталась заговорить все мои тревоги и боли. – Я бы хотела, чтобы твоя семья была подобна нашей, но не нам спорить с волей Ваятеля. Он дал тебе суженого, а тебя послал ему. Лишь твоя ведовская сила подойдёт ему, и лишь его – тебе. Вы спасёте друг друга. И я буду вечно благодарна Ваятелю за то, что ты останешься жива после своих восемнадцати лет. И ты должна.

Показалось, что тело лишилось и последних сил.

– Мама…

– Я понимаю, как это звучит, но есть вещи, которые нам неподвластны. Их нужно просто принять. Ты не сможешь жить без Стефана Марковича. Тебе придётся мириться с его семьёй.

– Но я не хочу! – Думала заявить решительно, но получилось как-то жалобно.

– Понимаю. Только боюсь, у нас всех нет выбора.

Матушка пересела поближе к изголовью, потянулась обнять. Я послушно поднялась с подушки навстречу.

– Мы все тебя любим, дорогая. Мы обязательно поможем всем, чем только будет возможно.

Чем возможно?

После ухода матушки стало ещё горше. Тело будто само сжалось на кровати в комочек. Горло свело, но ни один всхлип не нарушил тишину комнаты.

С чего было так плохо? Ведь с детства знала. И приняла.

В эту ночь мне снились тянущие руки и о чём-то просящие призрачные покойницы. У них были белые платья и рубиновые броши, плакавшие кровью. Я не раз просыпалась и убеждала себя, что это лишь бессмысленный сон. Спокойно уснуть удалось под самое утро.

Глава 7

7 травня 7393 г. от с. м.

г. Сужгород, дом Быстрицких

– Уля, а тебе нравятся вересинки?

– Что? – Я отвернулась от окна, около которого сидела на козетке.

– Вересинки? – Светлана взмахнула карточкой из каталога. Этот был с примерами букетов и всяческих композиций из цветов. Очень в тот год было модно украшать свадьбу растениями. – Таня говорит, что флёрдоранж краше всего, но, как по мне, есть в нём что-то от разбитых надежд, прощания.

– И ничего такого в нём нет! – Таня резко перевернула страницу. – Невестам всегда флёрдоранж в волосы вплетали. Тебя послушать, так это не свадьбы, а похороны были!

– Нет моей вины в столь тонком чувстве прекрасного, баронесса. – Графиня Зарецкая горделиво вскинулась, отчего уже наметившийся второй подбородок подтянулся, а коротковатая шея стала смотреться выгоднее. Это была её любимая поза.

– Уж простите, Ваше Сиятельство, да только Флорже ни о чём подобном не писал, а я ему больше в делах цветочных доверяю. – Таня раскраснелась, как с ней часто бывало в пылу спора, даже лёгкая рыжина в её светлых кудрях стала заметна сильнее. – Уленька, так что ты думаешь?

– Мне милее флёрдоранж. – Светлану хотелось урезонить. Уж не раз я всячески давала понять, что шутки шутками, но через слово разницу в титулах поминать вовсе не смешно. – Но вересинки – это оригинально и свежо. Мария, а ты как считаешь?

Графиня Утомская, устроившаяся в специально поставленном к камину четвёртом кресле, оторвалась от образцов кружева и обвела нас рассеянным взглядом. Те образцы она не выпускала из рук с начала вечера. Из-за особого разреза глаз Мария всегда смотрелась то ли печальною, то ли усталою.

– Вы о цветах? Что толку спорить, Марфа Георгиевна наверняка уже всё заказала?

– Нет, но матушка крайне рекомендовала жасмин.

Потому что цветок этот летний, но и к фамильным чесменским кружевам, что напоминают морозные узоры, подходит.

– Так что ж ты молчишь! – Таня всплеснула руками. – Жасмин! И правда может интересно выйти.

Наверное, это был первый на свете девичник с такой рассеянной невестой. Я планировала его и приглашала подруг, желая начала этой немного пустой, но такой весёлой предсвадебной суеты. Мне хотелось листать каталоги и рассуждать о множестве важных вопросов. Какие будут цветы на платье? Каким кружевом украсить салфетки для гостей и какой крем предпочтительнее для свадебного торта? Ещё зимой во время семейного визита к Лесковым мы с Таней спорили, может ли свадебное платье быть не белым. Очень уж хотелось ей пойти к алтарю в красном – цвете аиста, под знаком которого она родилась. Думалось на своём девичнике тоже в шутку помечтать о жёлтом платье, чтобы правильные Светлана с Марией возмутились и начали меня переубеждать.

Теперь же всё отравляли мысли о ярине Таниче и его одержимости.

– Уверена, Её Сиятельство организует великолепное торжество. У неё просто изумительный вкус! – Светлана изящным движением взяла со столика фарфоровую чашечку. – Но это всё лишь суета. Уля, что между вами со Стефаном? Каким ты его находишь?

– Он вежливый и обходительный, почтителен к старшим…

«И несколько безвольный, но этого вам знать не нужно».

От таких мыслей стало неловко, и я поспешила закончить всё общими словами. Хотелось поделиться с подругами, каким бывает Марк Прохорович, и тем, каким становится Стефан рядом с ним, но нам в любом случае жить одной семьёй. То, что мной сказано будет, и через десять лет в обществе отзовётся.

– Думаю, – улыбнулась почти искренне, – мы поладим. Мне показалось, что я могу рассчитывать на уважительное отношение, а этого вполне довольно.

– Да, боюсь, сердце Стефана уже занято. – Светлана вздохнула и отпила немного чая, выдерживая паузу и приглашая остальных задать парочку вопросов.

Таня фыркнула и возвела очи горе – её жутко раздражала любовь Светланы к такой театральщине.

– И кому же отдано его сердце? – Мария, не поднимая глаз, перевернула пару листов каталога.

– Не знаю, будет ли уместно… – Светлана выразительно посмотрела на меня.

Наверное, нужно было прекратить этот разговор, только о подобной истории матушка не рассказывала. Любопытство – главный мой порок! К тому же в груди вдруг потяжелело, но разве прежде была надежда на любовь? Какая глупость.

– Мне тоже интересно. Хотелось бы больше узнать про своего жениха. – Я улыбнулась.

– Тогда не могу вам отказать! – Светлана поставила чашечку обратно и благовоспитанно сложила руки на коленках. – У родителей моей маменьки в Горьковском уезде есть имение Каменка. А соседствует оно с Малинками – имением Паньковых. – Она уставилась на меня, словно чего-то ожидая.

– Это девичья фамилия матушки Стефана. – Перед глазами стоял рисунок семейного древа Врековых, которое пришлось заучивать на днях. В нём и правда нашлось достаточно прервавшихся девичьих жизней, что не давало забыть о речах ярина Танича на балу.

Не с этим ли имением рядом нашли ту крестьянку, о которой матушка рассказывала?

– Так и есть! В Малинках живут старшие Паньковы – родители маменьки Стефана. И постоянно гостит кто-то ещё, очень уж они гостеприимны к своим родственникам. Стефан тоже частенько к ним приезжал раньше, даже жил как-то целый год, кажется. Так вот, с другой стороны с нашим имением соседствует имение Любницо. И живёт там баронский род Осянских. Вот в Наташеньку Осянскую Стефан и был влюблён! И сейчас наверняка про неё не забыл.

– С чего ты это взяла? – Я чуть подтянула тонкие кружевные перчатки.

– Ты что, там такая любовь была!

– И сколько лет им тогда было? – Мария всё-таки взглянула на сплетницу. – Баронесса Осянская уж пару лет, как в Булакию отбыла.

– В Булакию? – Таня даже перестала притворяться, что ей это всё вовсе не интересно. – Это же за ней тогда целое посольство приезжало?

Булакия. Посольство. Вспоминалось что-то совершенно обрывочное. И правда, в одно лето прибыла в Сужгород делегация от соседей. После того события ещё полгода в моде было всё булацкое. Дамы даже сменили домашние платья на вышитые халаты. Но вот Осянских…

– Не могу припомнить. Булакцев помню, а зачем приезжали – нет. – Я растерянно обвела взглядом подруг.

– Да и неудивительно, уж года четыре прошло. – Светлана пожала плечами. – Не перебивайте меня! Стефану тогда было лет тринадцать, а Наташеньке четырнадцатый шёл. Осянские не из богатых, но на все детские балы приглашения принимали. Может, надеялись, что Наташа подружится с кем: в жизни всё пригодится. Вот там они вроде бы и встретились.

История оказалась весьма проста. Тихий и необщительный Стефан сдружился с такой же тихой Натальей. Не очень красивая, но миловидная девушка была исключительно воспитана и учтива со всеми. Возможно, эта учтивость и не позволяла ей оставлять нелюдимого паренька совсем уж в одиночестве.

На всех мероприятиях они были вдвоём. Стефан следовал за Натальей всюду и даже присоединялся к другим компаниям, хотя обычно людей избегал. Они встречались не только на балах, но и на пикниках, верховых прогулках. Всё было прилично. Наедине пара оставалась редко, да и возраст их несколько извинял.

– Стефан бегал за ней как хвостик! Не думаю, что Наташа была в него влюблена, но и не избегала. А где-то через год – ей тогда уже пятнадцать было – Осянским пришло письмо из Храма. Оказалось, что её суженый живёт в Булакии, да ещё и из ханов. – Светлана прервалась, чтобы глотнуть ещё чаю, а я отвернулась к окну.

Жених из другой страны. Да ещё столь отличной в своих традициях. Матушка всегда боялась такой судьбы для меня и сестёр и даже в тот год повального увлечения всем булацким не поддалась моде.

– Вот они и приехали забрать её, – Светлана продолжала не менее живо, но уже с некоторой жалостью в голосе, – как по их обычаю заведено. Через месяц после той вести.

Матушка рассказывала, что в Булакии в семью жениха девицу забирают сразу, как их святые отцы предназначение обнаружат.

– Повезло баронессе. – Мария выпустила наконец каталог из рук и теперь смотрела на Светлану с лёгкой ухмылкой. – Из старых платьев в шёлковые халаты хатуни́.

– И в золотую клетку к стайке безродных наложниц. – Таня схватила пару маленьких пряничков. В моменты волнения ей всегда требовалось что-то съесть.

– Ну и ладно, я бы не отказалась.

Светлана посмотрела на Марию широко открытыми глазами, Таня – немного презрительно, да и я не смогла удержать лицо. Мне и правда казался лишним весь этот романтический флёр вокруг суженых и прочего, но жить с наложницами – это как-то слишком. Не похоже, чтобы Марию смутила такая реакция, но стало неловко.

Я отвела взгляд и медленно огладила складки юбки.

– И как отреагировал Стефан?

– Что? – Светлана посмотрела недоумённо. – Стефан? А! Он переживал. Когда про помолвку стало известно, ходил мрачнее прежнего. Как Наташу увозили, он не видел, его тогда в Малинках оставили. Я после в Каменку уже почти не ездила, но слышала, что Стефан стал вовсе нелюдим. А иногда видели его в тех местах, где они с Наташей гулять любили. Вроде бы как сидел он там в одиночестве, не иначе как баронессу вспоминал.

Я представила Стефана, скажем, на камне у ручья. Печальным. С увядшим полевым цветком в руке. Должно быть, он очень тосковал, Наталья ведь не просто вышла замуж, а уехала в другую страну. Так грустно.

– Так глупо.

– Мария! – Светлана опередила меня лишь на миг. – Разве можно так говорить! Это же такая любовь.

– Ненужная? – сейчас Мария казалась какой-то снулой рыбой. – Они не смогли бы быть вместе. Я не знаю ни одной семьи, где супруги любили бы друг друга с детства.

– В тебе нет ни капли романтики!

– А я, пожалуй, соглашусь с Марией. – Таня решительно сложила руки на груди. – Будь это романчик для мещанок, герою стоило бы бороться за свои чувства, но мы ведь дворяне! Стефан должен был забыть о Наталье, как только всё понял про любовь. Такие встречи – это и правда было неразумно.

– И всё же его жаль. – Все взгляды обратились ко мне, и я в некотором смущении снова уставилась в окно. – Ему ведь даже не с кем было поделиться. Вы не знаете, у Стефана очень строгий отец. А матушка… Вряд ли он мог бы беседовать об этом с ней.

А я ведь тоже не могла сейчас ни с кем поделиться своими тревогами, хоть отношения у нас в семье не в пример теплее. Была уверена, спишут всё на девичью мнительность.

– И ты не боишься соперничества? – Судя по глазам Светланы, вскоре это будут обсуждать в каждом доме.

– С кем?

– С Наташей, конечно же!

– Наталья в Булакии, а у меня есть более насущные проблемы.

Через несколько минут эта тема была забыта, так же как и все предыдущие. Таню привлекли каталоги тканей и кружева для свадебного платья. Все принялись прикалывать образцы один к другому, чтобы убедиться, хорошо ли смотрится, и меня это неожиданно увлекло. В конце концов второпях я уколола булавкой палец до крови. Чтобы её остановить, хватило приложить платок, но всё же с этим развлечением было решено закончить.

Подруги вновь заспорили о чём-то девичьем, а я, извинившись, вышла в соседнюю голубую гостиную. Здесь удачно никого не было. В ходе бурных бесед мне до сих пор иногда нужно вот так сбежать от всех в тишину и просто посидеть, прикрыв глаза, или, как тогда, посмотреть в окно. Во внутреннем дворике суетилась прислуга, а в голове теснились мысли о женихе. Как много пришлось ему пережить. Весьма строгий отец, безвольная матушка, жизнь вдали от семьи и несчастная любовь. Мне не довелось испытать подобного, но уж который месяц я видела, как переживает из-за своих чувств Соня. Встречи Стефана с Натальей Осянской и правда были большой глупостью, но, если уж это случилось, сложно было его не жалеть. Не удивительно, что он так резко отзывался о женщинах на балу.

Да ещё и тот скандал со смертью крестьянки и сплетни вокруг случившегося. Наверняка Стефана это тоже задевало. Не знаю, как пережила бы, случись подобное с моей семьёй.

А ярин Танич всё не успокоится.

Тихий вздох вырвался сам собой.

Как хорошо было бы просто повеселиться с подругами. Обсудить фасоны платьев и какие пригласительные нынче в моде. Как хорошо было бы ничего подобного не знать.

Глава 8

11 травня 7393 г. от с. м.

г. Сужгород, дом Быстрицких

В тот день в нашем парке при городском доме было просто невероятно хорошо. Я никак не могла надышаться, напиться красками, запахами. На улице заметно потеплело, и цветы распустились как-то все и разом. Мне удалось сбежать из дома после завтрака. Матушка вновь начала говорить о праздничных хлопотах, о приданом и прочем, прочем. Думать о салфетках и простынях не хотелось совершенно. Частью по причине просто чудесной погоды за окном, частью потому, что за мыслями о приданом следовали мысли о свадьбе, Стефане, бароне.

Особняк наш строился ещё в старые времена, а потому располагался недалеко от набережной, имел высокие кованые ворота с гербом и небольшой сквер перед парадным входом. За вытянутым же вдоль улицы зданием скрывался домашний парк с каштанами и всё теми же любимыми матушкой каменными горками-клумбами. Здесь всё росло вольно и без заметного надзора. К тому же в том году батюшка озаботился подведением водопровода, и теперь, кроме фонтанчика с водой для хозяйственных нужд на заднем дворе, в парке имелся небольшой пруд в окружении пары ив. В него даже выпустили красивых рыб и посадили кувшинки.

Тут и нашлось мне убежище. Сидя на ещё не окрашенной после зимы скамье, я смотрела на воду с пока ещё редкими пятнами листьев и вольно бегающими по поверхности водомерками. Лёгкий всплеск, и одну из букашек проглотила рыба. Пробежавшие по спине мурашки заставили сильнее укутаться в тонкую шаль.

Сказка разрушилась. В той букашке мне виделась я сама.

В последнее время родной дом казался каким-то незнакомым и даже опасным. Ещё более опасным потому, что больше никто ничего особенного не замечал. А у меня пропал тот платочек, которым промакивала кровь с уколотого пальца. И новые туфельки, которые натёрли ногу и были отданы горничной размять. Точнее, пропала только та туфелька, которая растёрла кожу опять же до крови. Поленька божилась, что не брала, но её никто и не думал подозревать. И бинт, которым перевязали ту ранку. Я сняла его перед сном, потому что спадал с ноги, оставила на столике у кровати. Утром его не было. Поленька, опять же с её слов, не убирала, а у других и повода зайти в мою спальню не имелось.

Матушка в этих пропажах увидала лишь безалаберность слуг и грозилась выгнать виновников. Платочка, положим, жалко было не особо, но туфелька была совершенно новой.

Я подняла с земли листик и бросила в воду. Крохотная лодочка поплыла к середине прудика, влекомая невидимыми течениями.

Но самое страшное – всё время закрадывалась мысль, что все пропавшие вещи украли. С чего-то из всех слов Макара Дмитриевича запомнилась только та фраза: «Всему виной одержимость или ритуал». Даже сама мысль об этом звучала глупо. Да-да, конечно же, всё это понадобилось кому-то для ритуала! Только не думать об этом не выходило. Я сама себе напоминала излишне мнительных обморочных барышень, от чего брала злость.

Проклятый ярин Танич! После его слов мне мерещиться начало! А впрочем…

Я подобрала какой-то камушек и со всей силы кинула его в самый центр пруда. Встала, отряхнула руки, оправила юбки и решительно направилась к дому.

Всё началось с разговора с ярином на балу. Что ж! Пускай он тогда этим всем и занимается, нечего мне одной бояться и голову ломать!

Оказавшись в своих комнатах, коснулась лепестка василька из золота с сапфиром, приколотого к манжете домашнего платья, посылая в камень немного своей энергии.

Оставалось ждать.

Парные артефакты в виде лепестков цветов батюшка как-то преподнёс всем дамам в доме на Новолетие[24]. Вторая брошка из моей пары была у Поленьки. Сейчас она должна была засветиться, показывая, что мне очень нужна помощь.

К сожалению, мгновенно перемещать артефакт не умел.

В ожидании я постаралась принять свободную позу в креслах у окна и продолжила тереть лепесток безо всякого смысла. На миг захотелось воспользоваться своим даром, и тут же стало тревожно. Нет, нельзя. Совершенно нельзя. Фокус с хлопком был открыт мной случайно сразу после проявления ведовских сил. Нужно было призвать свой дар, представить желаемого человека, ухватить одну из ниточек энергий, выходящих из живота, скатать в узелок и хлопнуть, поместив его между ладоней. Тогда в голове у того человека возникал высокий звук, а после начиналась сильнейшая головная боль. Я назвала это «зовом» и поначалу пыталась так дозваться близких, но матушка самым серьёзным образом запретила повторять что-то подобное и, упаси Ваятель, пробовать новое.

На занятиях Серафим Вячеславович объяснял нам с Соней многое про дар, но всё же лишь основы: истинно благородной девице ни к чему учиться ведовству. Это больно и возможно только после восемнадцатилетия и неизбежного замужества, а у семейной женщины и так достаточно дел. Работать же с даром без обучения было опасно. Допускалось лишь упражняться в его контроле.

Наконец-то в дверь приёмной постучались. Дождавшись разрешения, горничная вошла в комнату.

– Поля, у меня есть некоторое поручение для тебя. Мне нужно, чтобы ты нашла способ передать одному человеку эту записку.

– Разумеется, барышня. Я могу передать её с посыльным Марфы Георгиевны.

– Мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё о ней знал. – Я старалась сохранить невозмутимость, но то и дело отводила взгляд.

– Это поклоннику, что ли? – Поленька удивлённо распахнула глаза.

– Нет! Откуда… Откуда ты это взяла?

Едва удерживаемая маска невозмутимости слетела вовсе.

– Ваше Сиятельство, как же так!

– Я… – Уже начала подбирать себе достойное оправдание, но остановилась, выдохнула. Не мне оправдываться перед прислугой. – Поля, меня не интересует твоё мнение.