Стадное одиночество

Она не любила Кристофера такой любовью, которую показывают в кино. Да и нужны ли такие чувства в зрелом возрасте? Страдания, эмоциональные качели, ревность, слёзы радости и печали уже не посещали душу. Ей было комфортно и спокойно с этим немногословным мужчиной. Некоторые вещи, конечно, раздражали, находились причины для склок и ругани, но такие мелочи уже не могли растянуть их по сторонам. Семья Олафссон решила состариться вместе! Потом она ещё долго не могла понять, почему именно она привлекла внимание высокого статного шведа, а не яркая дамочка с искусно уложенными волосами, красной помадой на губах с острыми пунцовыми ногтями и в обтягивающих джинсах! Она считала, что именно такие притягивают внимание мужчин, а не пресные на вид тётеньки. Читая в женских романах бред про красивую душу, Лиса только усмехалась, – ведь встречают по одёжке, и когда доходит дело до сердца, то пора уже улетать. Курортные любовные истории заканчиваются у трапа самолёта!

Московские дела закрутили Волошинскую, но она выкроила время для того, чтобы встретиться с дочерью и её сожителем. По Любе она скучала безумно, а вот с зятем не горела желанием вести общие беседы и всё же на общий ужин согласилась. Настояла лишь на том, чтобы вечеринка произошла на нейтральной территории. Семья из трёх человек ужинала в тихом уютном ресторане. Родители Всеволода по какой то причине отсутствовали, но эти причины мало интересовали шведскую гостью. За время трапезы Василиса очередной раз удостоверилась, что зять мало изменился, и что дочь поставила совсем не на ту лошадь. Сева не перестал носиться с творческими бредовыми идеями, хоть много времени проводил за баранкой. Однако вид дочери Василису удивил. Она не совсем понимала причину радости в глазах Любы. Дочь не повысили по службе, её гражданский муж из подающей надежды творческой личности превратился в простого таксиста, и пара продолжала проживать в однокомнатной прокуренной квартире. И Люба не ждала ребёнка! Об этом прежде всего мать спросила у дочери! Значит есть то, о чём дочка ещё не рассказала! Однако Волошинская не торопила события, она не собиралась так скоро возвращаться в Швецию.

Утром Василиса спустилась в ресторан. Завтрак предполагался в континентальном формате, то есть на раздаче в стиле шведский стол стояли подносы с булками, варёными яйцами, нарезками из сыра, колбасы и термосами со свежим кофе. Женщина расположилась возле окна, включила телефон, принялась неспешно жевать и просматривать ленту новостей. Она усмехнулась про себя – с мужем такой номер бы не прокатил. За столом они ели, слушали радио, перекидывались новостями, говорили о погоде и никаких телефонов! В один из первых дней, когда Василиса только прилетела к мужу, она, закончив трапезу, поднялась и отправилась по своим делам. Кристофер окликнул её, потом взял за руку и произнёс:

– Я не знаю, как в твоей стране заведено, но в Швеции – так: мы вместе сели за стол, должны вместе и встать. Мы уважительно относимся к каждому члену семьи – и к пожилым, и к малышам. Это – нормальная традиция в семье.

Сначала Волошинская взбрыкнула и закатила глаза к потолку, (а с кого бы дочь взяла пример?) но в какой то момент поняла, что это очень замечательная традиция. Такая же прекрасная, как брать друг друга за руки на прогулке, проходить из распахнутых дверей впереди мужчины, получать цветы по поводу и без, делать друг другу маленькие подарки и хвалить приготовленную еду. Кристофер любил кашеварить и умел. Только один недостаток имели его блюда – повар слишком увлекался специями. Фру Олафссон ела и нахваливала супы, хотя терпеть не могла сельдерей, который муж в обязательном порядке добавлял в жидкое варево. Однажды в пылу какой то незначительной ссоры она выпалила, что терпеть не может переизбыток специй, наличие уксуса во всех салатах, а сельдерей не переносит на дух! С тех пор разногласия по кулинарному вопросу закрылись автоматически. Оба члена семьи поняли, что для улучшения погоды в доме лучше не замалчивать проблемы, а говорить о них и, желательно, не повышая голоса.

Василиса пила не очень хороший, не очень крепкий кофе, кидала взгляд на прохожих за окном и листала новостную ленту в телефоне. Неожиданно она остановила палец и нажала на экран, чтобы развернуть заметку. Одна фамилия ей показалась смутно знакомой. Лиса внимательно пробежала глазами по тексту. Автор заметки ссылался на достоверные источники. Какой то представитель из правоохранительных органов, который пожелал остаться неизвестным, сообщил, что сегодня рано утром случайный прохожий обнаружил труп Хельмута Россманна на окраине города Москвы. Тело гражданина Германии заметил мужчина, который рано утром отправился в перелесок по грибы. Следствие разбирается в причинах смерти. Известно на данный момент то, что Россманн прибыл в столицу России по вопросам бизнеса. Шестидесятилетний бизнесмен пытался наладить коридор по продаже комплектующих для IT оборудования в обход санкций. В том, что послужило причиной смерти, разбирается группа из Следственного комитета.»

Олафссон прищурила глаза и закусила нижнюю губу.

«Нет! Это не может быть именно тот Россманн. Да, Хельмуту тоже сейчас шестьдесят два года, но тот занимался политикой, был членом социал-демократической партии Германии и в будущем видел себя в лидерах партии SPD, а этот всего лишь торгаш, да ещё и с подмоченной репутацией! Сейчас ни одна захолустная европейская контора, ни один коммивояжёр не станет напрямую налаживать торговлю непосредственно в России. Толковый и ушлый будет действовать через третьи страны, чтобы обойти санкции! – Василиса глотнула холодный кофе, не замечая вкуса. – Нет, это не тот Хельмут, которого я когда то знала. И в Германии Россманнов, как собак! Даже распространённая в Европе сеть немецких магазинов по продаже бытовой химии и косметики носит название «Россманн». Это, конечно же, другой человек, которого я не знаю!»

Олафссон задумалась. Она не ожидала, что воспоминания настигнут её настолько неожиданно, разворачивая в памяти очень ясные картины прошлого. Она даже не представляла, что в голове сохранятся мельчайшие подробности истории, которая давно осталась в прошлом.

* * *

год 1989

Василиса для себя распределяла людей по категориям – на тех, кто полностью перекладывает ответственность за собственные провалы на окружающих; на тех, кто переносит часть вины на близких и на тех, кто несёт на своих плечах повинную ношу в одиночку.

Первые личности при рассмотрении собственных промахов и провалов утверждают примерно так: «Да, я виноват, но и вы могли бы поступить иначе! Почему в тот момент, когда я шёл неправильным путём, никто не остановил меня и не указал на ошибочность поступков и представлений? Все видели, что провал неизбежен, но никто не хлопнул меня по плечу и по дружески не сказал:

– Осторожно товарищ! Семь раз отмерь и один раз отрежь!

И вы оказались не друзьями, а говном! Просто стояли и наблюдали, как я погружаюсь в топи неудач, откуда выбраться почти невозможно!»

Такие граждане не задумываются о последствиях. В момент старта их переполняет уверенность в собственной правоте и в правильности выбранного пути. Они не нуждаются ни в чьих советах. Эти личности бесстрашно бросаются в пучину волн, они полны решимости и готовы рисковать не только своим благополучием, зачастую они ставят на кон благосостояние близких людей! А вот провал они переживают трагически с заламыванием рук, со стенаниями и с алкогольной анестезией. Угрызения совести им неведомы, они упиваются собственным падением и пытаются затащить за собой в бездну как можно больше народа. Некоторые из этих граждан поднимаются снова, осторожничают, извлекают уроки, но ненадолго. Уверенность в собственной правоте толкает их к новым подвигам! Многие спиваются от жалости к себе. Они оплакивают похороненный талант, деньги, возможности – смотря кто и что потерял, а главное, рыдают по своей никчёмной судьбе. Вину во всём эти товарищи перекладывают на других, совсем не понимая того, что они не есть центр вселенной. У окружающих существует своя жизнь, семьи и проблемы, и плевать они хотели на друга, который когда то крутил на пальце ключи от «Мерседеса», а сейчас сдаёт пустые бутылки в овощном магазине за углом. От неудачников больше всех достаётся ближайшему кругу, именно в их адрес несутся самые страшные обвинения и даже проклятья.

К следующей категории Василиса относила людей «мнущихся». Это те, которые мнутся под воздействием внешних ударов, но они в состоянии распрямляться. Такие делят ответственность за промахи «пятьдесят на пятьдесят». То есть такие характеры рациональны, они в состоянии анализировать поступки. Эти личности ставят под сомнение как собственные действия, так и действия тех, с кем их свела судьба.

Себя Василиса относила к третьей категории. Такие во всём винят себя! Эти личности с мазохистским удовольствием занимаются самобичеванием (хорошо то, что длятся такие периоды недолго). Василиса отдавала себе отчёт в том, что выбор друзей, профессии и всего окружения это именно её осознанный выбор. И только она несёт ответственность за путь, по которому отправляется. Иногда трудно понять заранее, какая дорога ведёт в правильном направлении, а какая приведёт к печали, стрессу, а может и к целой трагедии! Конечно, на определение вектора пути влияют друзья, родственники, коллеги, но в конечном итоге предпочтение одному из вариантов отдаёт она сама. А потому Василиса не копила обиды на окружающих, никого не винила, извлекала уроки из провалов, старалась не повторять ошибок и шла дальше.

Зато младший брат Василисы Василий относился к первой категории (и кто только надоумил родителей дать такие имена детям). Он упрекал во всём окружающих. Особенно провинившимися оказывались родственники. Он мог трепать нервы матери за то, что она не отговорила его от свиданий с простушкой из деревни, а потом позволила завести дружбу с городской легкомысленной фифой. Он упрекал старшую сестру в том, что именно ей достаются самые лакомые куски со стола, самые лучшие шмотки и больше всего родительской любви. Конечно, она же умная, окончила институт, а он кое как осилил ПТУ. В его стенаниях не содержалось даже толики правды, но у Васьки сформировалась и окрепла именно такая правда! Только с отцом обвинительные варианты не проходили, он быстро пресекал упрёки и нытьё сына, а вот матери, деду и сестре доставалось нередко!

Накануне вечером братец закатил очередной концерт, и Василиса потом ещё долго не могла уснуть. В голове звучали резкие выкрики брата:

– Ты идёшь по пути предательства! Антисоветчица! Вот я пойду и донесу на тебя!

– Да что ты такое говоришь? – сокрушалась мать. – Это же твоя сестра! Куда ты пойдёшь? В милицию или в комсомольскую организацию?

– Нет! Он прямиком в ООН писать станет или в Красный крест, а лучше начиркай жалобу в Красную книгу! – ухмылялся дед, не выпуская изо рта дымящуюся папироску. – А может, сразу пристрелить сестру, чтобы не мучилась и семью с таким героем, как ты, не позорила! – он рубанул ребром ладони воздух.

– Ой, как смешно! – Васька раскраснелся. – Это благодаря вам Василиска такие знакомства завела! Это потому что книг зарубежных начиталась и жизни сладкой захотела!

– И почему ей не захотеть богатой жизни? – вклинилась мать. – Она институт закончила! Мы вас для того и растили, чтобы вы горб, как мы не ломали!

– Вот вот! Твоя сестра дипломированный сотрудник, а тебя чуть из ПТУ не выперли! В слове «х й» три ошибки пишешь! – дед потёр щетинистую щёку. – Её уже двор мести не заставишь, за швабру она не уцепится и махать колокольчиком во дворах, подъезжая на мусорной машине, не станет. А тебе туда прямая дорога! Умник!

Василий покраснел. Он вскочил из за стола, отчего посуда зазвенела, и из кастрюли выплеснулся суп.

– А ну, прекратили балаган! – все обернулись на резкий окрик. Отец слышал перепалку, но не вступал в ссору. Он вымыл руки под рукомойником, сел за стол и положил на скатерть тяжёлые ладони. Ужинали на улице. Мать накрыла во дворе под навесом. – Ещё не хватало, чтобы соседи взялись нам кости перемывать! И ты лезешь, – он кинул сердитый взгляд на Ваську. – В предатели взялся сестру родную записывать! Цыц! Она – дура, связалась с кем попало, только и ты ума не набрался!

– Смотри-ка, не нравится им! Набежали защитнички! – обиженно насупился младший Волошинский. – В Армию пойду сам! Вот завтра прямо с утра и в военкомат!

– Да уж, займись чем нибудь! – дед снова залез в перепалку. Он подвинул пепельницу и замял заскорузлыми пальцами папиросу. – А то дальше разговоров дело не идёт!

– И пойду! В Афган попрошусь!

– Конечно! Без тебя там не справятся, – снова ухмыльнулся дед. – Дорогу домой будешь показывать, Сусанин хренов! Войска уже выводят из Афганистана! Дурень! Ты хоть газеты читай, а если буквы забыл, смотри программу «Время» по телевизору!

– Ну и пусть начали выводить! И на меня афганских моджахедов хватит! Ещё в Африке не спокойно, в Анголе и Эфиопии, например!

– Ты чего задумал? – округлила глаза мать, приподнялась, наклонилась над столом и не больно тюкнула ладошкой сына в коротко стриженную макушку. – В Армию служить пойдёшь! Как все служат! Но даже не думай проситься туда, где стреляют! Герой выискался! Твои деды навоевались! Хватит на семью героев! Распетушился! Послушай деда, он дело говорит! Вставай с утра пораньше и отправляйся на поиски работы!

Отец, не говоря ни слова, окатил семью грозным взглядом, отчего все притихли. Мать, поджав губы, начала разливать по тарелкам суп и раздавать домочадцам. Потом всё же не выдержала, качнула головой и произнесла:

– Всего два года разницы, а такие разные.

Утром Василиса проснулась от странного звука. Она отдёрнула занавески и выглянула во двор. Дед, уложив на столе доску, резво скользил по ней рубанком, выравнивая древесину. Лиса накинула халат, мельком глянула на настенные часы и прямо в тапках вышла на улицу.

– Ты чего в такую рань взялся за работу? Седьмой час всего. – Волошинская поёжилась от утренней прохлады, ткнулась носом в дедовское плечо и села рядом на скамейку под навес. – Мама ругаться будет – на столе, где едим, ты столярку устроил. И весь двор стружками засыплешь! Мне потом убирать!

– Ничего, выметешь! В гараже места нет, и где я размещу доску на метр восемьдесят? И позавтракаем в доме, ничего страшного не произойдёт.

– Как пахнет деревом, стружками и опилками! – Василиса потянула носом, втягивая в себя ароматы утра, травы и древесины. – Такие нотки во французских духах присутствуют!

– Ага, – согласился старик. – Кедр относится к элитным сортам древесины. Для себя берёг.

– В смысле для себя? – не поняла девушка и засмеялась. – Дом для себя решил построить? Может, и жениться хочешь? – она озорно погрозила пальцем. Невесту, поди, нашёл, а нам не показываешь!

– Поздно уже женихаться, – дед отложил рубанок, достал из кармана спецовки мятую пачку «Примы» и закурил. – Давай, внучка, чайку попьём, да я работу продолжу.

Василиса резво вскочила на крыльцо, а, войдя в дом, поднялась на цыпочки. Родители ещё спали, и из комнаты брата раздавалось мирное сопение.

«Какой славный и добрый, пока спит! – подумала сестра. – А только зенки продерёт, опять претензии полезут ко всему миру!»

Через несколько минут Василиса поставила на свободном углу стола чайник, кружки, варенье и заварник.

– Дед, заканчивай плотничать, а то кипяток остынет, – Волошинская разлила чай, протянула одну кружку старику, сама устроилась на скамейке. – Так, что ты затеял? Курятник новый в прошлом году только поставили. Дом ты строить не хочешь, жениться тоже не желаешь!

– Гроб сколочу. Из хорошей древесины добрая домовина получится!

– Ты с ума сошёл? – Василиса вскинула на деда испуганные глаза. – Не хватало, чтобы в доме гроб стоял! Вроде никто помирать не собирается!

– Это мы предполагаем, а Бог располагает. Слышала, куда твой брательник намылился? Смерти ищет. А тот, кто ищет, тот всегда находит! Смерть долго упрашивать не надо! Только свистни, она тут как тут. А если обойдёт внука беда стороной, то домовина мне пригодится! Меньше твоим родителям мороки. Сейчас гробы дорогие. А этот из кедра! Долго в нём буду лежать.

– Терпеть не могу такие разговоры! – Василиса передёрнула плечами. – Васька – молодой дурак, ума нет, и ты туда же!

Старик не ответил, только глубоко втянул в себя никотиновый дым.

Завтракали вдвоём с отцом. Мать рано убежала на работу, Васька отправился куда то испытывать судьбу – то ли в военкомат, то ли прямиком в Афганистан. Дед, собрав плотницкие причиндалы, обосновался в гараже.

– Я тебя не осуждаю, дочка, – отец поставил локти на стол. – Знакомство с иностранцем – дело хорошее. Нас приучили уживаться в интернационале. Братство народов и всё такое, но он немец! А я – человек партийный! Не хватало нам проблем в семью! Скоро весь город шушукаться станет!

– Папа, с окончания войны прошло сорок с лишним лет! Выросло целое поколение непричастных к фашистскому режиму. Сколько ещё можно?

– Я ничего не имею против! Ты говоришь на иностранных языках, умеешь пользоваться столовыми приборами, хоть мы тебя этому не учили, много читаешь! Вон, образование высшее получила! Но…

– Что но, папа?

– Но он не из ГДР, а из ФРГ! – отец оглянулся и перешёл на шёпот. – Будь он выходцем из социалистического лагеря, ещё куда не шло! А этот – из вражеской территории! Там одни агенты капитализма! – отец не напирал, а старался быть корректным.

– Папа, он родился в семье, в которой никто из родителей не участвовал в войне на фашисткой стороне. И потом ты всегда говорил, что сын за отца не отвечает. Мамин отец провёл в сталинских лагерях восемь лет, значит, и мама наша неблагонадёжная?

– Это совсем другое! – Волошинский был уже не рад, что затеял этот разговор. – Твой дед попал в застенки по доносу!

– Да хоть по поносу! Дед оттрубил восемь лет от звонка до звонка! Вернулся тихим, забитым и прожил после освобождения недолго. Из за колючей проволоки нормальными не возвращаются! На Колыме оставляют здоровье. А уж человеческое достоинство немногим удаётся сохранить. И мама к этой истории имеет отношение косвенное, лишь по факту рождения. Так и Хельмут имеет отношение к фашистам лишь по национальному признаку. По твоему мнению, если бы я полюбила грузина, таджика, латыша или бурята, то такой брак ты благословил, а с немцем из Федеративной Республики Германии связывать свою судьбу нельзя? Уж давай придерживайся своих же лозунгов – «Все люди братья», «Мир во всём мире» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь»! – Василиса раскраснелась. – И прекрати разжигать распри, а давай налаживать дружеские мосты между народами. Ведь именно так учит партия и такой курс держит правительство.

Отец внимательно посмотрел на Василису, пытаясь уловить насмешку в её интонациях, но лицо девушки выражало совершенную серьёзность.

– А как же патриотизм? Это же измена родине? – отец выкатил последний и, как он считал, самый веский аргумент. – Как можно покинуть свою страну, которая тебя вырастила и вскормила?

– Так, давай по порядку, – Василиса набрала полные лёгкие воздуха. – По поводу измены. Я не выдаю никаких государственных тайн, потому что я просто ничего не знаю. Теперь переходим к термину патриотизм. Патриотизм – это осознанная любовь к Родине, своему народу, его традициям. Каким образом моя любовь к гражданину ФРГ может повлиять на любовь к Родине? Кормили, поили, растили меня вы, мои родители, а не гипотетическое общество, которое называет себя государством. И если я кому то что то должна, так это только вам. Далее – крепостное право отменил император Александр второй 19 февраля 1861 года. И последний довод – в Конституции СССР статья 56 личная жизнь граждан охраняется законом.

– Не зря тебя учили в институте! – в голосе отца прозвучал не укор, а гордость – Умная! Что же нам с матерью теперь делать? Дети по заграницам захотели разъехаться! Сын в Афганистан решил податься, а дочь во вражеский лагерь!

– А вам лучше не мешать. А ещё лучше оказать помощь.

– И что мы можем сделать?

– Поехали со мной в паспортный стол. Там хотят выяснить множество подробностей о нашей семье. Тебя требуют.

– Что именно?

– Вот так то лучше, – Василиса смахнула крошки с клеёнки, сбегала в дом и вернулась с листками. – Вот эту анкету надо заполнить. Запишем пока карандашом, потому что таблицы только в одном экземпляре, а после проверки впишем ручкой.

– Ох ты, сколько всего они хотят знать! – отец сузил глаза, читая мелкий шрифт. – Все даты рожденья, прописки, кто судимый в семье, сколько лет стажа у матери, номер школы в которой ты училась, номер телефона моей конторы, в каком году родился твой брат, из каких областей деды и бабки. – Волошинский оторвал взгляд от листков. – Так мы с тобой неделю сидеть будем!

– У нас есть всего несколько часов. В паспортном столе нас ждут к трём часам, – Василиска закусила губу. – Что будем делать с двоюродным братом, который сейчас находится в местах лишения свободы?

– Да ничего! Просто ничего о нём писать не станем. Авось пронесёт. В КГБ тоже люди сидят, могут и пропустить.

– Ты думаешь, что эти бланки для Комитета Государственной Безопасности? – вскрикнула Василиса и тут же зажала ладонью рот. – Ничего себе!

– А ты как думала, что тебя вот так просто и выпустят? Рентгеном просвечивать станут. Боятся, чтобы ты на той стороне не осталась. Думаю, перед выездом на беседу тебя пригласят. Ты, дочь, со всем соглашайся, много им не обещай, в шпионку не превращайся. Говори, мол, еду по любви, жених к политике отношения не имеет. И моё дело маленькое. И Родину люблю – на Первомай транспаранты носила, нормы ГТО сдавала, в пионерах и комсомольцах числилась и Отчизну ни за какие коврижки не предам!

Глава 3

В издательстве Бояринову Ирину Алексеевну уважали и немного побаивались. Женщина крупная, яркая гордо носила свою настоящую грудь пятого размера. Она специально выбирала обтягивающие блузки ярких расцветок и узкие юбки. Скрывать природную красоту за бесформенными балахонами она не собиралась! Дама ничего не боялась – ни насмешливых шепотков за спиной по поводу неординарной и вызывающей внешности, ни выговоров от начальства за грубое отношение к коллегам. Да! Она – дама в теле, броская, с яркими рыжими кудрями, огромными глазами, пунцовым ртом и сверкающим маникюром! Бояринова не собиралась обращаться к стилистам и что то в себе менять, она лучше знала, как привлечь противоположный пол, да и по большому счёту все манипуляции с внешностью Ирина посвящала себе любимой. А мужики – это дело второстепенное и наживное. Так она думала в последнее время. Что то не клеилось в личной жизни, но напрягать свой мозг по этому мелкому поводу и впадать в депрессию Ирина не собиралась. И вообще, Бояринова и депрессия – вещи совершенно несовместимые. Зато в коллективе и за его пределами выпускающего редактора считали ярым борцом за чистоту русского языка.

Ирина Алексеевна не терпела неправильных ударений в словах, феминитивы и чужеродный сленг. Своим коллегам и подчинённым она могла спустить опоздания, мелкие ошибки в тексте по невнимательности и даже прогулы без уважительных причин, но словно железом по стеклу выпускающий редактор воспринимала слова дирижёрка, режиссёрка, менеджерка, а уж за редакториню могла ударить. Ударить, конечно, словом. Уж в этом она толк знала, потому что выросла в семье, где пользовались крепкими речевыми оборотами. А вот забористое словцо и мат к запрещёнке не относились. Бояринова считала, что частенько именно при помощи матерщины можно достичь желаемого результата.

Сегодня Ирина находилась не в лучшем расположении духа, поэтому решила не портит ь настроение коллегам и взять отгул. А чтобы провести время с пользой, она пригласила в гости подругу. Михеева долго не отвечала на её требовательные звонки. Наконец подруга отозвалась. Ирина не растрачивая эмоций, спокойно заговорила:

– Привет, Катя.

– Привет, Ира.

– Я нафаршировала яблоками утку. Она томится уже два часа. К твоему появлению, – Бояринова глянула на настенные часы, – через пятьдесят минут стол будет накрыт.

– Что брать с собой? – сухо по деловому отозвалась подруга. – Алкоголь? Сладости?

– Всё есть в избытке. Только доставь собственную персону. И хорошо, если с ночёвкой.

– Где дочь?

– Под присмотром. На даче под Красноярском у бабушки с дедушкой.

– Прекрасно! Прикачу через полтора часа. Раньше не получится. Один разбойник намыленный уже, и девочка в очереди сидит, ей надо чёлку поправить.

– Принято. Жду. – Ирина отключилась, сбавила температуру в духовке сняла фартук и улыбнулась собственным мыслям, вспомнив салон красоты для животных «Бешеная гусеница».

Когда Михеева ещё собирала документы для того, чтобы открыть своё дело, то возник вопрос с названием. Катерина проштудировала имена московских парикмахерских и решила, что должна создать конкуренцию местным грумерам и подтянуть к себе клиентуру.