Тонкая грань. Курьер 2. Том 1. Зимний сон

Ирина Никулина Имаджика

Тонкая грань. Курьер 2. Том 1. Зимний сон

Том 1. Зимний сон

1

Так холодно в городе давно не было, беспощадный мороз щипал губы, нос и щеки. «Прощай навсегда…» – крутилось в голове. Он мерз в дурацком тонком пальтишке и глупо смеялся, раздражаясь на оледеневший асфальт. Ветер вдруг насыпал горсть блестящих снежинок. Смотреть на них было больно и очень весело одновременно. Подумал, что со своими длинными ногами он похож на пьяного журавля.

Правда состояла в том, что он и был пьяный журавль, а идти предстояло еще очень далеко. Зато «прощай навсегда» стало как приговор. И приговор окончательный, отвратительный, бьющий как плеть, но, увы, долгожданный. Пришло спокойствие. Хуже не будет, свершилось.

Остановился, поднял голову, увидел фонарь. Улица сужалась и уходила в неизвестную черную щель. Снег сыпал старательно и без перерывов. Чем дольше он смотрел на летящие снежинки, тем больше согревался. Выдохнул давно застрявший в горле колючий воздух. Рассмеялся, как безумный.

«Прощай, сука, навсегда. Я зол и я свободен».

Он бы обнял весь этот спящий и холодный город и стал бы снегом, стал луной, уснул в этом сне, чтобы проснуться там, где не болит сердце и где нет тела. Это было бы замечательно – лететь снежинкой, отдаться ветру и утонуть в рое послушных капель, поглощенным ледяной романтикой. Вот и все, прощай навсегда…

Стало жарко, он расстегнул пальто, улетая вместе с потоком снега, несомого ветром прямо в неизвестную черную щель. Мир перестал быть реальным и превратился в трехмерную игру, нет, наверное, в четырехмерную, где лететь можно было куда угодно. Он вдруг увидел себя сверху, в расстёгнутом пальто, с растрёпанными волосами, с безумной улыбкой. Он выдыхал пар, как дракон выдыхает огонь; он пах виски, сигарой и женскими духами, он стоял такой беззащитный перед одиночеством, что не знал, как сделать следующий шаг.

Прощай навсегда, принцесса. Твой выбор, твой шаг, твоя жизнь.

Снег сыпал на его горящую макушку и холод превратился в тепло. «Ерунда, – махнул он упрямо головой, – надо просто дойти домой и больше не пить столько виски и все будет хорошо». Или не будет? Как там? Прощай навсегда…

Улететь вместе со снегом, стать холодом и свежестью, стать легким ветром и плыть сквозь вселенные, обнимать звезды, гореть и возрождаться, терять тело и получать новое. Вот о чем шептала ночь и он улыбался ей в ответ, выдыхая волшебный виски. Обнял столб, чувствуя его невероятную твердость и холод.

Пальцы почти примерзли, когда он взял себя в руки и заставил идти дальше. Снег все сыпал и сыпал, завораживая движением снежинок. Он вытащил телефон и пытался снять на видео, унести с собой танец ночи. Не получилось, все дрожало и смазывалось. В сердцах он швырнул телефон, но потом одумался, наклонился, подобрал с холодного снега.

И пожалел, что не одел ботинки. Проклятые штиблеты годились для паркета, а не для оледеневшей улицы. Растянулся, хватаясь за воздух, больно упал на подломленных ногах и подумал – хорошо, что никто не видит. Снег сразу облепил джинсы и проник к теплой коже. Хмыкнул носом, поднялся, рыча на все: на снег, на телефон, на эту глупую фразу: прощай навсегда. Как зверь. Лунный кот, а снег – его шерсть. Надо было идти домой.

Ладно, идем.

Собрался, стряхнул снег, застегнул пальто, телефон засунул в карман. Все нормально. Это ведь не конец жизни, он молод, прекрасен, он сексуален и умен. Все будет хорошо. И правильно – прощай навсегда. Хватит ныть. Ветер сыпанул горсть снега в лицо. Он поймал снежинки ртом, становясь зимой во полти.

Отдаю тебе свое тело.

Какое-то время он очень искусно и плавно танцевал с зимой, потом отпустило и мир вернулся в привычное русло. Ничего волшебного не было, просто шел снег на улице, была ночь и холодало. «Иду», – сказал он неизвестно кому, никто его не ждал. Прощай навсегда. Они расстались и точка. Обернулся, куда его занесло?

Здесь, черт возьми, всего одна широкая улица и от нее надо повернуть налево, потом проскочить под мостом и пройти мимо озера. И там его дом. Все предельно просто, так почему он не узнает улицы? Виски тут не причем.

Он зажмурился и снова открыл глаза – не изменилось. Вот это глюк, он, же проклятье, не абсент пил… Вот банк с покосившейся вывеской. Стоял тут вчера и позавчера и уже давно. На месте. Вот справа черная, колючая пиками ограда с обрывками объявлений. Кажется садик. Он ходил здесь три года на работу, прямо по этой улице, он знал ее наизусть. Между садиком и банком было неказистое трехэтажное здание, похожее на государственное учреждение. Какой-нибудь комитет по вопросам городской канализации, или управление по организованной борьбе со стихийно возникающими очагами торговли.

Он не помнил, потому что не читал таблички. Казенный дом времен Хрущева с деревянными окнами и заросшими плесенью подъездами. Всего три этажа. Это он помнил точно, точнее некуда. Напротив, на другой стороне улицы было здание пожарной части. Обернулся. Да, все верно, пожарка мигала огнями и казалась логовом дракона. Рядом магазинчик. Закрыт. Пивной ларь с сисястой теткой на баннере, почему-то в ажурном фартуке. Тоже на месте. Все верно. Вчера он купил здесь пиво. Было еще плохо и тяжело, «прощай навсегда» не было сказано вслух и он думал – пиво поможет. Не помогло, чем больше он тогда пил, тем сильнее трезвел.

Обернулся опять и на миг закрыл глаза. Исчезни, наваждение, уйди к черту! Нет. Нужно было просто махнуть рукой и пойти домой, не заморачиваясь. Трехэтажного казенного дома не было. Точнее он, будь ему пусто, стоял на месте, но вот над ним возвышалось еще одно здание.

Небоскреб. Новехонький, блестящий, стеклянный. Крышей уходил в черные небеса. Царапал звезды. Модный такой и красивенький, как картинка. И этого не могло быть, ни в этом городе, ни на этой улице, нигде. Во-первых, здания не строят за один вечер. Да, не строят, а еще утром его не было, за это он мог поручиться. Тащился ведь в суд, жевал сигарету и не мог угомонить трясущиеся руки.

Не было небоскреба и точка.

Во-вторых, если даже предположить, что здание построили, а он ходил и не замечал все это время, то возникал очень серьезный вопрос: как? Как на старый фундамент сорокалетней давности мог встать многоэтажный небоскреб? Он ничего не понимал в архитектуре и строительстве, но представить себе стоэтажник, построенный на фундаменте старого трехэтажного здания, не мог. И поверить в его реальность не мог, потому что все это выходило за рамки.

За рамки чего? Виски не позволило четко сформулировать, но это было неважно. Пришел ступор. Сердце сжалось и потом вдруг стало колотиться, как безумная боксерская груша. Он тер глаза, тер до слез и думал о какой-то фигне, не в силах остановить бег мыслей.

Реальность обманула его. Не было раньше никакого небоскреба, и вот, только он развёлся, как небоскреб сам собой вырос из ниоткуда, да еще так прямо лез на глаза, что отвернутся не было сил. Хотелось обвинить виски или стресс. «Крыша» съехала? Нет, не то. Он прислушался к стучащему в висках сердцу и понял, что абсолютно трезв. Происходило нечто выходящее за рамки, прямо сейчас, прямо с ним, обычно очень трезвым (не сегодня) и практичным человеком. Никакой мистики, никакой схоластики, никакой к черту философии. Его жизнь была проста и понятна. А сегодня этот чертов небоскреб как-то влез в башку и не поместился в ней. Стало неуютно. Что делать?

– Курьер.

Вдруг четко и ясно произнес кто-то за спиной. Обернулся, – никого, только ветер и снег. Запахнул пальто, пытаясь спрятаться и забыть, все что было, но небоскреб звал его. Звал смотреть, звал не бояться, звал оставить все, что прикипело, как гарь. Звал зайти. Присмотрелся. Старенькая подъездная дверь была нараспашку. И на ней, как положено, висела табличка, возвещавшая о комитете или чем-то еще. Прикрытие. Небоскреб прятался за хрущевкой с неприметным видом. Вот как.

Он понял это сразу и попытался рассмотреть стык. Как же выглядит место, где заканчивается старое и начинается новое строение? Но стало темно, свет фонаря потух и ветер с новой силой стал порошить снегом. Вот оно. Надо было решаться. Либо уйти и все забыть, либо сделать шаг и зайти в небоскреб. Пришло четкое понимание – зайди и останься. Тайны вселенной ждут тебя в небоскребе. Не тупи. Делай шаг.

Уже почти решился, дух захватило, он подумал, что даже не успеет попрощаться со своей родней и тут зазвонил треклятый телефон. Разве он его не выбросил?

– Кто? – был зол и имел право. Три часа ночи, все нормальные люди давно спят, плюс лезет, как туман с горы, видение запредельных домов и тут…Витенька. Ну конечно, кто же еще?! Жадная и пустая душонка, все суется со своими расспросами. Вампир. – Ты че так поздно?

– Во-первых, привет. А во-вторых, не кричи на меня, я тебе весь вечер звонил, потом Максу дозвонился, он сказал, что ты напился и пошел домой. Я вот и звоню, узнать, где ты?

– А ты мне что, мама? – угрюмо выкрикнул в трубку, стало тошно, вернулись виски, сигары, душный кабак, Макс со сломанными очками и еще там была официантка, которую он вдруг захотел грубо облапать, просто из мести, просто, чтобы слить свою агрессию. Мир вернулся. Снега больше не было, фонарь опять ярко разгорелся и он побрел в сторону своего дома, понимая, что чудес не бывает.

– Давай, рассказывай, как все прошло. Как вы хату будете делить?

– Не делим, вот так. Слушай, а тебе спать не надо и на работу завтра не идти?

– Да к черту, к черту. Для меня друзья важнее.

Не были они друзьями, никогда. Так, прилип этот хмырь, Витенька, из соседнего отдела доставки. Выпили с ним как-то пива и показался он тогда внимательным и удобным собеседником. А теперь вот не отвяжешься. Все ему рассказывай, все ему докладывай, словно капитану полиции. Давно надо было его послать куда подальше, так ведь проклятая вежливость. На хрен. Как же небоскреб, как же его волшебное приключение к центру вселенной? Или показалось? Конечно, показалось. Померещилось. Чего спьяну-то не привидится?

– А ты по Светлой ходил сегодня?

– Нет, я ведь на автобусе, ты знаешь. А что?

– Да так. Не важно. Развелись мы, Витенька. Пять лет нежной любви коту под хвост. Квартиру она мне оставляет, а машину заберет. Да и хрен с ней, все равно рухлядь. Мама ее все время плакала, а я вот напился и все мне пофигу.

– Ну, ты держись, чего уж там, всякое бывает, хотя красивая пара вы были.

– Ага.

– Я вам завидовал, честно, белой завистью. Придешь завтра, расскажешь подробности?

– Ага.

– Че как филин, ага да ага?

– Ага, Витенька. Я уже домой пришел, так что давай, до свиданья…

Не пришел он домой, только до озера доплелся, вдруг ощутив всю тяжесть утери. Прощай навсегда. А как же небоскреб? «Завтра схожу», – дал себе твердое обещание. Посмотрю, есть ли там что на самом деле или приснилось пьяному курьеру всякая фигня. Почему вдруг он назвал себя «курьером»? Нет, не так, как-то пафосно и с большой буквы: КУРЬЕР. Никогда он не работал никаким курьером и не собирался, он, дизайнер с высшим художественным образованием…

Нет, что-то тут было другое. И курьер другой. Промелькнул в сознании свет и потух, словно вдруг стал он на короткое время таким мудрым и понимающим, доверял зовущим небоскребам, а потом опять оглох и ослеп, отяжелел привычным миром и пьяной тушкой поплелся в тихое пустое гнездышко. Так все и кончилось той ночью. Спал новый Курьер очень беспокойно и во сне его соблазняли бесы, а утром он умер во сне, уснул под теплым покрывалом из снега, да так и остался там.

2

10 лет спустя

Силуэт завис в изогнутой позе. Двигалась только рука, методично опускалась с жутким звуком. Он с отвращением закрыл уши руками. Когда же это кончится!?

– Оленька… – позвал и вспомнил, что отпустил ее полчаса назад. Навалилась усталость. – Проклятье, нельзя ли быстрее?

Никто не ответил, методичный стук продолжался еще какое-то время, потом все стихло и силуэт пропал. Неужели все? Хотелось домой, хотелось холодный душ и смыть всю грязь, которая накопилась за день. Он устал, как вол. Но без него тут все просто развалится. Эти неумелые и несмелые люди. Да, он сам когда-то был таким. Или не был? Он всегда был другим. Это точно.

– Готово или что там?

Готово, не готово, я иду. Уже сделал первый шаг, и тут разлилась по кабинету мрачная мелодия и силуэт снова замаячил, угрожая проклятым молотком. Черт! Оленька… Оленьки нет. Голова пошла кругом. Он взял трубку и облегченно вздохнул. Не клиенты, это хорошо, запарили его клиенты. Трубка хихикнула и вдруг стала насвистывать. Старый, добрый Макс. Хорошо.

– Че, пьем сегодня?

– Чего вдруг, не пятница вроде.

– Забыл, чертяка. Сынишке у меня сегодня пять исполняется.

Конечно, забыл. С утра его парил Андрей Варфоломеевич, которому в рекламе Лексуса должна была прослеживаться тема Мефистофеля. Параллельно он должен был сдать сайт хлебзавода, а фотографии были потеряны ушедшим в темную бесконечность дизайнером по имени Петя, заочно уволенном еще неделю назад.

В обед, когда Оленька наконец-то принесла долгожданный травяной чай и он расселся с бутербродом, истекая голодной слюной, случилась неприятность, – в окно вдруг ударилась огромная черная ворона и медленно сползла по стеклу. Он поперхнулся и отставил чай в сторону.

Тридцать три пропущенных от Натусика. Не брать, только не брать. Не мог он ничем помочь Натусику, пришлось добавить ее в черный список. Потом повалили какие-то уродцы с визитками, плакатами и буклетами, всего по сто экземпляров на самой дешевой бумаге. Он их выгнал. Долго куксился и злился. Допил холодный чай и вызвал клининговую компанию – очистить стекло.

Некий Филимонов явился после обеда с претензией на световой короб. Что-то там светило не так, как он представлял, то ли оттенок цвета его не устраивал, то ли интенсивность свечения. Он вообще никакого Филимонова не знал и не помнил, тем более что понять его было очень трудно. Филимонов ухал и плевался, как злой филин. Наверное, он был Филинов, а не Филимонов, во всяком случае, это многое бы объяснило.

Он еще не дослушал товарища, похожего на сову, как объявился Кашев и стал выливать потоки грязи. Спасла Оленька с горячим шоколадом, он вышел в коридор, успокоился и, вдохнув свежего воздуха в открытом окне, ввалился в каморку программистов.

Накурено там было как всегда и как всегда, конь не валялся, сроки сдачи вышли, а ребятки томно курили и читали анекдоты в сети. Устроил разнос. Приникли хлопцы, бормотали что-то там на своем птичьем языке, пришлось устроить настоящую головомойку. Кричал он долго и во всю мощь легких, грозился сначала прилично – уволить, лишить зарплаты, навалить еще в два раза больше работы, а когда перешел к неприличностям, заглянул Костя и стал увещевать не портить и так тяжелую атмосферу.

Костю послал, потом выпил бутылку пива внизу в буфете, нашел обиженного Костю у себя в директорском кабинете, долго и нудно извинялся, склонив голову и обещая никогда больше не повышать голос в общественном помещении. Разошлись миром, вернулся к себе, обнаружил, что треснула табличка на двери. Пришлось вызвать соседних монтажников, потому как его «родные» специалисты Васенька и Иван Дмитриевич как умотали ставить щит на мостах, так два дня уже не появлялись. Сначала чужих монтажников было двое, потом остался один и стучал так долго, что даже Оленька не выдержала, скромно собрала сумочку и стала засыпать босса умоляющими взглядами. Отпустил. Сам удивился, как же можно так долго возиться с табличкой? И вот, наконец, все смолкло и тут Макс со своим сыном.

– Прости, суета такая сегодня была.

– Да у тебя каждый день суета. Собирайся, через час в Сатори.

– Хорошо, а Витька звать?

– Балаболка твой Витек, давай без него тихо посидим.

– Ладно, я только деньги с карты сниму.

Вышел из кабинета. Посмотрел на табличку, вроде висит и то ладно. Он смотрел и понимал, что-то не так. Словно кто-то еще тут есть. Помещение не было пустым. Стало холодно, тело сжалось. Нехотя обернулся. Там, на Олечкином диване сидел какой-то тип. Сюрприз, черт возьми.

– Закрыто, – мрачно буркнул под нос, стараясь не смотреть на незнакомца, так как исходил от него некий странный могильный холодок и волны неприязни, – не работаем уже.

– Лев Аркадьевич, я полагаю?

Вот сука, еще и по имени-отчеству. Хотелось уже покинуть здание и выйти на морозный ветер, поймать такси и мчатся на всех порах к Максу, вкусить шашлыка из семги под холодное белое и салат какой-нибудь зеленый-презелёный с рукколой, маринованным сыром и виноградом. И картошечка чтобы печенная, с укропом, а потом еще хороший коньяк вдогонку под… Он не придумал – под что, скорее всего грибочки или королевские креветки, – вспомнил о незваном госте.

Странный какой-то тип, встал во весь рост и оказался неприлично высоким, в черном плаще, в черной же шляпе и с длинным носом. (По такому морозу разгуливать в плаще – вот уж извращение!). Смотреть на него не хотелось. Был он банально похож на какого-то мистического посланника, то ли смерти, то ли масонской ложи. Бред! И сапоги были такие же странные, словно он только что с лошади слез. Просто развернуться и уйти нельзя, надо было еще закрыть офис на ключ. Ладно, пусть сегодня был тяжелый день, так выпьем последнюю каплю яда.

– Он самый. С кем имею честь?

Незнакомец протянул визитку и едва заметно наклонился, ухмыляясь как лиса перед колобком. Запахло неприятностями. Налоговая? Неужели налоговая? Нет, так поздно не может быть. Вор? А зачем тогда визитка? Заставил приглядеться, тряхнув головой. Вдруг это сон? Устал, заснул за столом под монотонный стук монтажника и приснился ему незнакомец в черном, герой мрачных песен и пьяных поэтов. Проснуться не получилось. Вздохнул, присмотрелся к визитке. Скоробеев Людвиг Митрофанович, универсальный директор. Еще один бред, какой-то директор, не понятно чего, да еще и универсальный, со странным именем и странной фамилией, оказался в его офисе в восемь вечера и теперь сверлит совсем недобрым взглядом.

– Я вас слушаю, – выдавил Лев, потея руками и слабея. Появилось ощущение надвигающейся беды, причем сопоставимой с чем-то глобальным: например, прилетом инопланетян, экономическим кризисом или прокурорской ошибкой. – Чем могу?

– Проблема тут возникла, Лев Аркадьевич, с вашим щитом.

Всего лишь щит? Какая мелочь, право, не стоило беспокоиться… Нет, стоило, глаза незнакомца были темны, как колодцы в самую черную безлунную ночь. Что-то в нем было такое таинственное, как в героях Булгакова, тех, что невзначай явились в мир.

– Что за проблема, изложите.

– Спешите?

– Да, у друга вечеринка в честь рождения сына.

Зачем он сказал, словно отчитывается?! Чертовщина. Выгнать его и все, нечего время отнимать.

– Не спешите, Макс опоздает.

– Почему это? Вы вообще кто?

– Я вам визитку дал, Лев Аркадьевич. И я вам просто говорю: Макс опоздает, на углу Светлой и Третьей линии его остановят за превышение. Я уж, простите, там только что ехал, меня тоже остановили.

– Ага. Я понял. Или не понял. Вы откуда знаете, что Макс поедет по Светлой?

– Так ведь я слышал, как вы о Сатори говорили, это кабак на Светлой, возле института?

– Да, все верно. Ладно, перейдем к делу, я есть очень хочу.

Тип с должностью универсального директора двумя огромными шагами подскочил к Льву вплотную, словно хотел его обнять и закружить в веселом танце, но остановился, выставил свой длинный нос из-под шляпы и сверкнул черными глазами. Цыган? – подумалось Льву, – или может быть хасид какой-нибудь?

– Я не хасид.

– Что?

– Вы, Лев Аркадьевич, вслух говорите. Впрочем, мое время тоже ограничено, давайте к делу.

– Да, – проглотил Лев сухую слюну и вдруг обнаружил, что тело окаменело, словно взгляд гостя сковал его и сделал неподвижным. Был он похож на шпиона из прошлого века или на сыщика, а может на тайного курьера тайной организации. Впрочем, вряд ли он курьер, вот ведь визитка – золотом по черному бархату напечатано: универсальный директор. Ох, беда с этими директорами. – К делу.

– Вы установили щит на третьем мосту после кольца?

– Может быть… – он стал судорожно вспоминать. Да, был там щит, с голой бабой, обвязанной ленточкой. Что-то там о распродаже седанов С класса. Гадкий был дизайн, воротило с него, но заплатили щедро и потому Лев не спорил. Любой каприз в рамках разумного… – Был там один, реклама автосалона.

– Да. Так печально.

Что именно печально, – переспрашивать не стал. То ли щит печальный, то ли падение нравов в обществе. А может девушка ему не понравилась. Все равно, пофигу, Макс уже наверно в Сатори, бутылку открывает и жадно крякает перед первым бокальчиком.

– Лев!

– Да, да. Так что там с этим щитом?

– Он упал на мою машину.

– Ах, вот оно что! Так бы сразу и сказали. Приходите завтра, будет на месте Оленька, она запишет претензию и …

Директор по фамилии Скоробеев растянул свои тонкие губы в улыбке и от этого стало еще хуже. Он вдруг получился похожим на палача, который готовит топор к работе. Даже лампы в коридоре стали светить слабее. Облегчение, которое Лев почувствовал от простоты проблемы (ну щит, ну упал, блин, на машину!), исчезло.

Что-то было не так, черненькое такое огромное невезение наползало и давило, словно обхватил кто-то невидимый сильными руками шею и сдавливал так медленно, но упорно. Лев сглотнул слюну, есть больше не хотелось, нелепость ситуации его раздражала и пугала. Он подумал: на крайний случай – дать под дых и вытащить его в коридор и бежать. А потом сделать вид, что ничего не было, свидетелей то нет.

– Автомобиль стоит больше десяти миллионов. Бентли, Лев Аркадьевич, новый.

Вот теперь это стало проблемой. Никакой мистики, одна жестокая реальность. Лев согнулся и попятился. Универсальный директор Людвиг стал ему ненавистен. Чесались кулаки. Жужжала где-то в затылке больная нота. Дребезжала и раздирала реальность.

– Если я предъявлю вам иск, Лев Аркадьевич, – он все продолжал улыбаться тонкими губами и теперь кажется от души, – вы сядете в тюрьму, а фирма ваша закроется. Автомобиль сильно пострадал.

– Так, и вы пришли…

– Нет, я вам глубоко симпатизирую. Вы прекрасный молодой человек, который на своих плечах тянет предприятие малого бизнеса, каждый день решает множество сложных задач, уклоняется от ударов судьбы, бежит, как белка в колесе… Я вас отлично понимаю, я сам руководитель некоторой группы и мне понятно, как сложно собрать в команду…

Что-то он там еще говорил о доблести и чести частного предпринимательства, о невероятных трудностях руководства и сложности принятия решений, пока у Льва не закружилась голова. Ему стало совсем холодно, словно человек этот как вампир присосался к нему и пил силы. Говорил и говорил, а в глазах потемнело и словно вся жизнь пошла под откос… Наконец, он не выдержал:

– Можно как-то конкретизировать, как вы предлагаете решить проблему?

– Ах, Лев Аркадьевич, я вас от души хвалил, ну ладно… я человек не нищий и топить вас не буду. Мне потребуется одна небольшая услуга.

– Да что угодно! Любая реклама, или хотите шикарную аэрографию на… Нет, молчу. Говорите.

– Это очень личное. Приходите завтра ко мне в офис и там побеседуем.

– Ну хотя бы примерно намекните.

– Есть место, куда я не могу попасть, а для вас вход открыт. Зайти, взять пакет, принести мне. Вот и все.

– Как курьер?

– Да, вроде того. Ничего криминального.

Лев смотрел на гостя и понимал, что все это ложь – от начала до конца. Никакой щит никуда не падал и пакета скорее всего нет, а затягивают его в какую-то темную аферу. Чем больше он смотрел на незнакомца, тем яснее понимал, что никакой он не директор и визитку он только вчера напечатал, и пахнет здесь серой, а не как не цветочками.

– А фотография поврежденной машины у вас есть с собой?

– Конечно, и заключение экспертов, – он еще шире улыбнулся, демонстрируя свою безупречность в подходе к делу, – вот, взглянете?

– Нет, спасибо.

– Я оставлю папочку. На досуге изучите. Жду вас завтра в своем офисе, только до восьми вечера, дорогой Лев Аркадьевич, иначе будет поздно.

– Куда идти? – Лев насупился, хотелось немедленно собрать вещи и бежать из города. Но он не мог пожертвовать фирмой, его детищем, его ребенком, десятилетним ребенком, рожденным в муках и страданиях. Слишком много он вложил, чтобы сейчас все бросить.

– Позвоните, как будете готовы. До восьми вечера.

И картинно поклонившись, не снимая шляпы, гость ушел, не оборачиваясь. Несколько минут Лев стоял в ступоре, пытаясь сложить логическую мозаику, но все сводилось к простому вопросу: какого хрена? Почему этот тип пришел к нему и что ему нужно? Он впал в полусон, вяло опустив руки и от полной пустоты в голове спас еще один звонок Макса. Теперь он звонил на сотовый: