От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Ученые верили в здравый смысл Рузвельта и в ООН, которая положит конец всем прежним представлениям о войне. Оппенгеймер убедил коллег продолжить работу. Уилсон напишет: «К Оппенгеймеру я в то время относился как к человеку ангельского склада, истинному, честному и непогрешимому… Я в него верил».

Когда Рузвельта не стало, Оппенгеймер произнес короткую траурную речь:

– Нам довелось жить в период великого зла и великого страха. В это время Франклин Рузвельт был в прежнем, неизвращенном смысле нашим лидером.

И процитировал «Бхагавадгиту»:

– «Человек состоит из веры. Какова его вера – таков и он». Рузвельт вдохновил миллионы людей на земном шаре верить в то, что ужасные жертвы этой войны принесут в итоге мир, лучше устроенный для жизни человека. Нам следует твердо уповать на то, что его доброе дело не прекратится с его смертью.

А после панихиды сказал одному коллеге (Дэвиду Хокинсу):

– Ну что ж, Рузвельт был великим архитектором. Может быть, Трумэн окажется хорошим плотником.

Создание нового оружия близилось к завершению. Доклады атомщиков становились все более уверенными, о прогрессе знали и английские союзники. 23 апреля британский советник Объединенного политического комитета по атомным делам информировал свое правительство, что бомба наверняка будет готова к концу лета. Неделю спустя фельдмаршал Уилсон – глава британской Объединенной миссии штабов в Вашингтоне – сообщал в Лондон, что «американцы собираются сбросить бомбу примерно в августе».

После капитуляции Германии в Лос-Аламосе царило смятение. Общим настроением было: «Мы не успели». Ведь бомбу делали, как считало большинство ученых, против Гитлера. И что же теперь, для чего она?

Венгр Лео Сцилард, первый сподвигший Рузвельта на запуск ядерного проекта, а теперь перебравшийся в Чикагский университет, был в ужасе: бомбы почти готовы и теперь могут быть сброшены на японские города. Чтобы помешать ее применению, он составил записку для президента.

Сцилард опасался не зря. Уже 10 и 11 мая у Оппенгеймера прошли совещания по вопросу выбора целей для первых бомбардировок. В официальном протоколе было записано, что бомба должна быть сброшена на «большой городской район диаметром в пять километров». Обсуждалась и опция взорвать ее в Токио над императорским дворцом. Фил Моррисон, также принимавший участие в совещании в качестве технического эксперта, предложил заранее предупредить японцев об угрожавшей им жуткой опасности – хотя бы заранее сбросить листовки. Но это предложение было с порога отвергнуто представителем военно-воздушных сил, имя которого протокол не сохранил:

– Если предупредить их, они бросят против нас все свои силы, а мне сидеть в этом самолете. Будут гоняться за нами и собьют.

Оппенгеймер поддержал военного. «По сути, – вспоминал Моррисон, – мне устроили выволочку. Не дали и рта раскрыть… Я вышел оттуда с полным пониманием, что мы практически не могли повлиять на предстоящие события».

У СССР в годы войны и после нее оказалось немало искренних друзей и даже поклонников среди идолов американской массовой и высокой культуры. Среди них были известные певцы Поль Робсон и Фрэнк Синатра, «первая леди драмы» Лиллиан Хелман, звезда кино и оперы Эдди Нэльсон, певица и киноактриса Джанетта Макдональд, да и сам Чарльз Чаплин.

Запас дружелюбия в США в отношении Советского Союза еще не был растрачен: 72 % опрошенных ответили «да» на вопрос «следует ли США сотрудничать с Россией после войны», и только 13 % – «нет». Однако общественная поддержка советско-американского партнерства начала размываться. В мае уже только 45 % американцев верили в его продолжение после войны (в марте было 55 %), считали отношения проблемными 33 % (было 15 %).

Время однозначных решений еще не пришло. В Вашингтоне сочли правильным пока не отказываться от сотрудничества, учитывая и крайнюю желательность участия советских войск в войне с Японией. Кроме того, американцы еще не до конца определились с собственными стратегическими аппетитами и были связаны общественном мнением и позицией влиятельных СМИ, где сохранялись настроения в пользу сотрудничества с СССР. За резким похолоданием последовали примирительные жесты.

Трумэн подкрепил этот поворот обращением к испытанному Рузвельтом методу «личной дипломатии». Во второй половине мая президент направил в Лондон и Москву специальных представителей. Причем в обоих случаях ими выступили яркие представители рузвельтовской дипломатии и сторонники российско-американского сотрудничества – Джозеф Дэвис и Гарри Гопкинс.

Бывшая сверхдержава Великобритания

Британская империя участвовала во Второй мировой войне от начала до конца.

Вооруженные силы Великобритании проявили себя на море, суше и в воздухе куда лучше, чем в Первой мировой войне. Королевский военно-морской флот насчитывал свыше 1000 боевых кораблей, почти 3000 малых военных судов и 5500 десантных судов. Стратегическая бомбардировочная авиация Королевских военно-воздушных сил по численности и возможностям была второй в мире – после американской.

Под руководством Уинстона Черчилля Великобритания стала бесспорным членом Большой тройки. У Соединенного Королевства были мощнейшие союзники.

Однако война очень дорого обошлась Великобритании. В отличие от Америки, она не приобретала, а теряла. Британцы перенапрягали свои силы, исчерпали золотые запасы, износили промышленное оборудование и стали сильно зависеть от американских поставок вооружения, боеприпасов, продуктов питания.

Лондон и его окрестности, как и многие другие города, подверглись сильным разрушениям от немецких бомбардировок. С лета 1944 года до конца марта 1945-го на Англию летели грозные Фау-1 и Фау-2 – ракеты среднего и дальнего радиуса действия. Противопоставить такому оружию было нечего. До Лондона долетели порядка 1100 ракет Фау-2. Немцы разрушили или повредили в Англии 750 тысяч домов.

Великобритания отделалась в годы Второй мировой войны сравнительно малой людской кровью, потеряв в боях 375 тысяч военнослужащих, почти вдвое меньше, чем в Первую, еще 60 тысяч мирных жителей погибли во время воздушных налетов.

Страна просто выбилась из сил. Города стояли мрачными и унылыми, здания почернели от сажи, улицы зияли провалами руин от бомбежек. Число разводов увеличилось в десять раз по сравнению с довоенным временем. Словно желая сбежать от этого ужаса, полмиллиона британок вышли замуж за американских военных. В стране по-прежнему существовала карточная система, причем даже на хлеб, чего не было во время войны. Англичанам приходилось стоять в очередях за хлебом и углем с угрюмой покорностью. В каждой деревне был свой черный рынок. Новую коллекцию Диора в Лондоне запрещали демонстрировать до 1949 года, когда отменили карточки на одежду.

С первых дней войны Черчилль связывал свои надежды в первую очередь с Соединенными Штатами. В своих речах и радиопередачах он прямо говорил, что спасение придет с другого берега Атлантики. Спасение, правда, пришло скорее с берегов Волги.

Информация к размышлению:

Сэр Спенсер-Черчилль, Уинстон Леонард. 70 лет. Премьер-министр Великобритании. Консерватор. Полковник кавалерии. Родился в Бленхеймском дворце в Вудстоке, графство Оксфордшир, в родовом имении герцогов Мальборо, ветвь семьи Спенсер. Отец – лорд Рэндольф Генри Спенсер-Черчилль – депутат палаты общин, канцлер казначейства (министр финансов). Мать – леди Рэндольф Спенсер, в девичестве – Дженни Джером, дочь Леонардо Джерома, владельца «Нью-Йорк таймс».

Учился в Хэрроу и Королевском военном училище. После присвоения звания служил в гусарском полку. Был направлен военным корреспондентом на Кубу, где пристрастился к сигарам и послеобеденной сиесте. В 1897 году участвовал в подавлении восстания пуштунских племен в Малаканде, проявлял храбрость в бою. Письма с передовой, собранные потом в книгу, принесли первую известность. Еще больший успех имел бестселлер «Война на реке», написанный Черчиллем между боями в Судане, где подавляли махдитское восстание.

В 1899 году выходит в отставку и отправляется военным корреспондентом на англо-бурскую войну в Южную Африку. Член палаты общин с 1900 года, один из лучших парламентских ораторов. В 1905 году стал заместителем министра по делам колоний. В 1908–1911 годах – председатель Совета по торговле. Два десятилетия занимал ключевые посты в кабинете министров – министр внутренних дел, первый лорд Адмиралтейства, министр вооружений, военный министр и министр авиации, министр по делам колоний. В 1924–1929 годах был канцлером казначейства.

В 1930-е годы руководил «группой Черчилля» в палате общин. Последовательный критик правительства Невилла Чемберлена за политику умиротворения гитлеровской Германии. С начала Второй мировой войны возвращается в кабинет министров на пост первого лорда Адмиралтейства. 10 мая 1940 года стал премьер-министром. Возглавил военные действия против Германии. С 22 июня 1941 года – сторонник создания антигитлеровской коалиции с Советским Союзом. Участник Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций.

Почетный член Британской академии. Лауреат Нобелевской премии по литературе за «Историю Второй мировой войны». По опросу ВВС назван величайшим британцем в истории.

Медлительный, грузный, с сигарой во рту. Его жест – два пальца правой чуть приподнятой руки, раздвинутые в виде латинской буквы V – victory – «победа» – неизменно вызывал овации.

Министром иностранных дел (и будущим премьером) состоял многоопытный Энтони Иден. Много лет имевший с ним дело Громыко вспоминал: «Если иметь в виду людей интеллигентных, склонных поговорить, а то и поспорить по вопросам политики или отведать вместе с заморским гостем знаменитое виски, то я бы сказал, что Энтони Иден являлся типичным англичанином. Более того, я назвал бы его живым эталоном подданного Британской империи».

В Лондоне сознавали, что без американских денег и оружия британская армия была бы бессильна против Германии. При этом выяснилась одна немаловажная деталь. Как выразился один американский государственный деятель, «Америка – приходящая держава, Британия – уходящая». Английские официальные лица на переговорах оказывались в положении скромного просителя.

Трумэн переживал за британцев: «Страна использовала свои ресурсы в неограниченном количестве, доверяя американским партнерам, надеясь, что они окажут помощь в восстановлении мирной жизни после войны. Большинство иностранных инвестиций и фондов были потрачены на военные нужды. Значительная часть британского флота была потеряна. Экспортная торговля сократилась почти на 2/3 по сравнению с довоенным временем. Запасы продовольствия и импортного сырья приблизились к критическому уровню. Для восстановления промышленности, ремонта железных и автомобильных дорог, для увеличения объемов экспорта было необходимо значительное количество сырья и различного оборудования».

Еще недавно Британия была всемирным банкиром. Теперь она задолжала иностранным кредиторам, прежде всего – американским, более 40 млрд долл. В конце войны Франклин Рузвельт – полушутя-полусерьезно – предложит «унаследовать Британскую империю после разорившихся владельцев».

В каком-то смысле, это и произошло. Для американцев, которые уже активно искали места для базирования своих вооруженных сил по всему земному шару, наиболее удобным местом выглядела именно Британская империя, над которой все еще никогда не заходило солнце. Вашингтон получил доступ для своих кораблей в британские морские порты, а потом и для самолётов в аэропорты. Именно это придало американской военной мощи глобальное измерение.

Отношения между США и Великобританией оказались омрачены и тем, что Рузвельт, подняв на щит идею защиты свободы от порабощающей фашистской тирании, намекал на необходимость предоставить эту свободу и народам, находящимся под колониальным гнетом (на предоставление гражданских прав собственному негритянскому населению США не замахивались). Однажды, когда Рузвельт предложил Лондону вернуть Гонконг Китаю в качестве жеста доброй воли и подумать о независимости Индии, Черчилль взорвался и заявил:

– На американский Юг следует направить группу международных наблюдателей.

Лозунгом Черчилля стал: «Руки прочь от Британской империи!» Громыко вспоминал, как попытался обсуждать с ним проблемы Азии и Африки: «Его лицо, внешне спокойное, вдруг сделалось непроницаемым, а взгляд в общем неодобрительным, едва оказалась затронута эта тема. Впечатление было такое, будто я пытался проникнуть в его личные апартаменты, причем без разрешения».

Но сохранять империю становилось все сложнее. В глазах очень многих ее подданных в колониях и доминионах Британия теряла престиж. Экономические основания империи были подточены. Союзники-доминионы, особенно Австралия, обращались за поддержкой к тем же Соединенным Штатам. Все большему количеству британцев – особенно социалистам и другим людям левых взглядов, хотя точно не Черчиллю и его команде – было не до империи.

Цепляясь за ускользавшее могущество и начинавшую рассыпаться империю, британская элита сделала выбор в пользу своей традиционной многовековой политики – создания противовесов доминирующей державе Европы, которой теперь явно стал СССР.

Британская разведка уже разворачивала свои возможности в сторону Советского Союза. Ким Филби, лидер легендарной кембриджской пятерки советских разведчиков, писал: «Задолго до окончания войны с Германией руководство СИС стало обращать свои мысли к будущему противнику. В период между двумя мировыми войнами большая часть ресурсов службы расходовалась на операции по проникновению в Советский Союз и на защиту Англии от того, что обобщенно именовалось „большевизмом“. Когда поражение стран „оси“ стало неминуемым, мысли СИС вернулись в старое, привычное русло. Скромное начало было положено созданием небольшой Девятой секции для изучения старых дел о Советском Союзе и о деятельности коммунистов».

Это стало быстро растущим подразделением контрразведки, которое начало вбирать в себя многие другие. Филби было поручено подсидеть непосредственного начальника, чтобы возглавить работу на советском направлении. Ему это блестяще удалось. Именно Филби поручалось «собирать и оценивать информацию о разведывательной деятельности Советского Союза и работе коммунистов во всех частях света за пределами британской территории. Мне также вменялось в обязанность поддерживать тесную связь с МИ-5 для осуществления взаимного обмена информацией по этим вопросам».

Штаб-квартира компартии Великобритании на Кинг-стрит была поставлена на прослушку. «Результатом был приятный парадокс. Микрофоны неуклонно свидетельствовали о том, что Коммунистическая партия Великобритании отдавала все силы, чтобы помочь стране выиграть войну. Так, что даже Джеймс Моррисон, который жаждал крови коммунистов, не мог найти законных средств, чтобы запретить деятельность партии».

Великобритания уже не надеялась одержать победу в той шахматной партии, которая стояла на доске к концу войны. Поэтому Черчилль делал все, что от него зависело, чтобы перевернуть доску. Он сделает свой выбор. Он с Америкой, партнером тяжелым, но могущественным. И против той силы, которая на глазах становилась доминирующей на европейском континенте – Советского Союза.

Не располагая самостоятельными возможностями для сдерживания СССР, Лондон приложил все усилия к тому, чтобы вовлечь в антисоветские планы Соединенные Штаты, которые при президенте Трумэне готовы были сыграть в эту игру во имя обеспечения американского глобального лидерства.

Внешне все оставалось чинно. 11 мая Сталин получил телеграмму от короля Великобритании Георга VII: «Наконец, после столь многих лет доблестных усилий и героических жертв, Объединенные Силы Союзных наций окончательно и безвозвратно ниспровергли отвратительную власть гитлеровской Германии. Этим наши армии принесли освобождение замученным народам всей Европы. В течение этих лет борьбы наши два народа создали новую дружбу, которая была практически закреплена англо-советским Договором о союзе и послевоенном сотрудничестве, подписанным в июне 1942 года. Я надеюсь, что за нашей дружбой военного времени последует еще более тесное понимание и сотрудничество между нашими двумя народами в последующие годы мира».

Советский лидер немедленно исполнил долг вежливости, направив ответ: «Сердечно благодарю Вас, Ваше Величество, и весь британский парод за дружественные поздравления и приветствия вооруженным силам и пародам Советского Союза по случаю окончательного разгрома гитлеровской Германии. Ценой величайших жертв советского и британского народов и народов союзных стран завоевана эта победа.

Кровью, совместно пролитой в жестокой борьбе против гитлеровских орд, скреплена дружба британского и советского народов. От имени советского парода я шлю Вам, Ваше Величество, британскому народу и вооруженным силам Великобритании горячие поздравления в дни нашей победы над Германией и выражаю уверенность в том, что союзные отношения между нашими странами, доказавшие всю свою прочность в годы войны, приведут к еще более тесному и плодотворному сотрудничеству в годы мирного развития на благо всех свободолюбивых народов».

Но за высокопарными словами британских лидеров скрывались совершенно иные мысли, замешанные на жесткой геополитике, откровенном цинизме и предательстве.

Не успели отзвучать победные салюты, как Черчилль ужасался: «Мир был в смятении. Основа связи – общая опасность, объединявшая великих союзников, – исчезла мгновенно. В моих глазах советская угроза уже заменила собой нацистского врага. Но объединения, направленного против нее, не существовало».

Британский премьер 12 мая писал Трумэну: «Я всегда стремился к дружбе с Россией (!), но, так же как и у Вас, у меня вызывает глубокую тревогу неправильное истолкование русскими ялтинских решений, их позиция в отношении Польши, их подавляющее влияние на Балканах, исключая Грецию, трудности, чинимые ими в вопросе о Вене, сочетание русской мощи и территорий, находящихся под их контролем или оккупацией, с коммунистическими методами в столь многих других странах, а самое главное – их способность сохранить на фронте в течение длительного времени весьма крупные армии… Железный занавес опускается над их фронтом… Тем временем внимание наших народов будет отвлечено навязыванием сурового обращения с Германией, которая разорена и повержена, и в весьма скором времени перед русскими откроется дорога для продвижения, если им это будет угодно, к водам Северного моря и Атлантического океана».

Выступая по радио 13 мая, Черчилль призвал англичан проявлять бдительность. «Будет мало пользы от наказания гитлеровцев за их преступления, если не восторжествует закон и справедливость и если на место немецких захватчиков придут тоталитарные или полицейские режимы». Но не стал пока публично называть нового главного врага. Начальник британского генштаба Алан Брук в тот день написал о Черчилле: «У меня создалось впечатление, что он уже стремится к новой войне! Даже если это означает войну с Россией!» Так и было.

Неладное почувствовал и посол Советского Союза в Великобритании Гусев, который 18 мая встречался с Черчиллем в неформальной обстановке и отправил в Москву отчет об их беседе.

«Во время приема в посольстве 16 мая госпожа Черчилль пригласила меня с женой к себе на квартиру на завтрак 18 мая. На завтраке были: Черчилль, госпожа Черчилль, Керр и я с женой. Госпожа Черчилль с восхищением рассказывала о своей поездке в СССР и произнесла краткую речь, в которой отметила большую заботу, проявленную советским правительством, всеми лицами в тех местах, где она была, а также и теми, кто ее сопровождал».

– Прошу передать мою глубокую благодарность советскому правительству и всем советским представителям, которые так много сделали для меня во время пребывания в Вашей стране, – рассыпалась в любезностях Клементина.

– Я очень рад, что ее визит в СССР был приятным и полезным. И Вы могли при этом ознакомиться, в каких трудных условиях живет советский народ во время войны. Обещаю Вам передать в Москву слова благодарности, – не уступал ей в любезности Гусев.

Во время завтрака прозвучали тосты за дружбу между народами, правительствами и руководителями двух стран, за совместную победу. Когда Клементина и супруга Гусева удалились в другую комнату, Черчилль приступил к делу.

– Сейчас я веду переписку с президентом Трумэном об очередной встрече глав трех правительств, где-то на территории Германии.

– Какое место в Германии имеется в виду? – поинтересовался советский посол.

– Нужно подыскать какой-либо небольшой городок, например Йену, где можно было бы обеспечить безопасность. Хорошо бы организовать встречу в середине июня. Трумэн в принципе согласен, но его предложение – конец июня. Как только мне удастся договориться с Трумэном о приблизительной дате встречи, я немедленно пошлю телеграмму маршалу Сталину. Впрочем, я не уверен, пожелает ли маршал Сталин встретиться.

Черчилль взял глубокомысленную паузу, затянувшись сигарой. И перешел к главному:

– Теперь, когда победа достигнута, перед союзниками возникло так много больших вопросов, что без личной встречи лидеров трех стран, лишь с помощью телеграмм, невозможно разрядить весьма напряженную обстановку. Я считаю положение весьма напряженным и потому придаю встрече трех исключительно важное значение. От этой встречи зависит будущее мира, будущее отношений между тремя странами. Одно из двух: или мы сможем договориться о дальнейшем сотрудничестве втроем, или англо-американский единый мир будет противостоять советскому миру. И сейчас трудно предвидеть возможные результаты, если события будут развиваться по второму пути.

Тут Черчилль резко повысил голос:

– У нас много претензий!

– Какие претензии Вы имеете в виду? – спросил Гусев.

Теперь премьер-министр говорил не только на повышенных тонах, но и крайне раздраженным тоном:

– Первое. Триест. Тито подкрался к Триесту и хочет завладеть им.

При этом Черчилль продемонстрировал руками на столе, как Тито подкрадывается к Триесту, обхватывая свою тарелку.

– Второе. Прага. Вы не пускаете наших представителей в Прагу. Нашему послу, аккредитованному при правительстве Бенеша, не разрешили въезд в Чехословакию, нашим самолетам не разрешают прилетать в Прагу… Третье. Вена. Вы не пускаете нас в Вену. Наши представители сейчас, после окончания войны, не могут ознакомиться на месте с тем, что им предлагают для расквартирования своих солдат в Вене… Вы создали австрийское правительство.

Гусев напомнил:

– Советское правительство не создавало правительства в Австрии, а лишь не препятствовало австрийцам создать правительство, которое могло бы оказать помощь в борьбе против немцев.

– Я не критикую австрийское правительство, – пояснил Черчилль. – Может быть, оно и неплохое, но создано оно сепаратно от союзников. Четвертое. Берлин. Вы не пускаете нас в Берлин. Вы хотите сделать Берлин своей исключительной зоной.

– Ваши утверждения не имеют основания, так как мы имеем соглашение о зонах оккупации и управлении «Большим Берлином», – заявил Гусев. Мог бы еще добавить, что британцы и американцы в те дни вообще занимали значительную часть советской зоны оккупации и никого туда не пускали.

Черчилль перешел к вопросу о Польше и заговорил с еще большим раздражением:

– Пятое. Польша. Польские дела все ухудшаются, и я не вижу пути к удовлетворительному решению.

Наш посол попытался дать свои разъяснения, но Черчилль не захотел его слушать, вновь заговорив о серьезности положения:

– Ваш фронт проходит от Любека до Триеста. Вы держите в своих руках столицы и никого туда не пускаете, положение в Триесте угрожающее, польские дела загнаны в тупик, общая атмосфера накалена. Все это не может не вызвать у нас тревогу.

– Вам хорошо известна позиция советского правительства, которое не предъявляет каких-либо территориальных претензий и не претендует на европейские столицы, – парировал Гусев. – Наш фронт не проходит до Триеста. Там войска маршала Тито, и мы не отвечаем за его действия. Но и он, и югославский народ своей борьбой заслужили почетное место среди Объединенных Наций.

– Я знаю, – бросил Черчилль. – Вы являетесь великой нацией и своей борьбой заслужили равное место среди великих держав. Но и мы, британцы, являемся достойной нацией, и мы не позволим, чтобы с нами обращались грубо или ущемляли наши интересы. Я хочу, чтобы Вы поняли, как мы обеспокоены существующим положением. Я приказал задержать демобилизацию воздушного флота.

На этом Черчилль быстро свернул беседу, извинился за свою откровенность и ушел, сославшись на необходимость провести срочную встречу с лидером лейбористов Климентом Эттли о предстоявших парламентских выборах.

Гусев сел за отчет о встрече: «Во время своей речи Черчилль говорил о Триесте и Польше с большим раздражением и нескрываемой злобой. По его поведению видно было, что он с трудом сдерживает себя. В его речи много шантажа и угрозы, но это не только шантаж. После выступления Черчилля по радио 13 мая английская пресса взяла новый антисоветский курс в освещении всех европейских событий, пытаясь объяснить все возникшие трудности позицией СССР. Речь Черчилля была директивой для прессы. В парламентских кругах польские агенты ведут разнузданную антисоветскую кампанию и требуют новых прений по польскому вопросу. Иден уже заявил в палате общин, что после каникул состоятся прения по международному положению. Можно ожидать, что эти прения будут превращены в большую антисоветскую демонстрацию с целью нажима на СССР с применением угроз. У нас пока еще нет точных сведений о целях приезда Эйзенхауэра и Монтгомери в Лондон, но имеются основания полагать, что они были вызваны для обсуждения и оценки соотношения военных сил союзников и СССР.