Я помню твоё будущее

Я – это я, без особых изменений. Волосы чересчур отросли, подстричь бы их, но они даже не торчат в разные стороны. Щёки по-прежнему, как у малыша, круглые. Васильковые (так всегда называла их мама) глаза мои не потускнели, и даже краснота с них уже спала. Мешки, правда, были, и губы пожёванные. А в целом, вполне здоровый вид.

Только что это? Будто мыло попало мне в глаза, или зеркало отчего-то вдруг начало искажать отражение. Как бывает в кривых зеркалах: мой нос в отражении стал менять форму. Я уставилась на себя, потёрла глаза, попыталась остановить безобразную кожную массу, потёкшую мне на губы. Пока я смотрела на рот, нос в отражении проваливался в глубину лица. Шокированная я взглянула на руки. Ужасные руки в отражении! Старушечьи, мертвецкие. Я отвела взгляд от зеркала. Моя бледная рука выглядела вполне естественно.

Потрясённая, я снова глянула на отражение и заорала во всю глотку, отлетела от зеркала, стоявшего на полу, и, потеряв равновесие, упала навзничь. Ударилась мягким местом о каменный пол, а затылком – о край деревянной кровати.

Бессознательно я поползла прочь к массивному шкафу, в котором собирала провизию для побега. Страх сковывал движения, я боролась с желанием оглянуться назад, к злосчастному зеркалу, разлагающаяся деваха в котором, явный плод моего нездорового воображения. Казалось, она продолжала смотреть на меня и только моего ответного взгляда ждала, чтобы выйти из зазеркалья.

Всеми силами стараясь не поддаваться панике, я вытаскивала из глубины шкафа свои припасы. Если у меня будет с собой узелок, это явно привлечёт внимание маленького Густава. И он точно не позволит мне сесть на велик опять, что б я ему там ни наобещала продемонстрировать. Значит, всю необходимую одежду по максимуму надо натягивать прямо на себя. Засушенное мясо спрячу по карманам, бутылка с водой не вызовет подозрений, я и прежде брала с собой воду и предусмотрительно закрепляла её в багажнике, якобы, чтоб не таскаться. И… надеюсь, мне её хватит. На успех надо надеяться. Лишь бы не тормознули на выходе. А то оштрафуют за то, что весь день не покидала комнату и пропустила все занятия, – лишат вечерней прогулки. К чёрту всё! Я прошмыгнула мимо зеркала к двери, так и не взглянув в него и краешком глаза.

Тёмным, вероятно, дали выходной. Они не поджидали меня в холле, как это обычно бывало. Оно и к лучшему. Лишь бы маленький Густав пришёл…

К моему счастью, приятель не обиделся на меня за несостоявшуюся встречу и ждал на обычном месте. Я собрала волю в кулак, прогнала прочь отчаяние и постаралась выглядеть как можно более непринуждённой.

– Ну, дружище, давай! Продемонстрируй мне всё то, что ты успел освоить за это время, – с энтузиазмом предложила я после короткого приветствия и моего извинения за вчерашний прогул.

Маленький Густав растерялся, но всё же не мешкая, перекинул ногу через раму велосипеда.

– Начнём с последнего. Как ты усвоил прошлый урок. Получается? О! Вижу. Отлично! Схватываешь на лету. Рискнёшь покорить новый рубеж?

– А то! – вдохновился маленький Густав моим настроем.

– Супер! Для начала мы научимся отрывать переднее колесо от земли… – Честно говоря, я не верила в успех мероприятия. Потому что, чтобы начать осваивать трюк, так называемый «вилли», необходимо как минимум уверенно чувствовать себя в седле. Но это не мешало мне дать парнишке теорию, прежде чем угонять его велосипед. А вдруг он бы позже всё же освоил его, и это хотя бы отчасти загладило моё преступление. – Нет, ты должен сесть. Всё верно. Теперь переноси равновесие назад и попытайся оторвать переднее колесо рывком на себя. Оу-оу-оу!

Парнишка наклонился и рухнул.

– Ты в порядке? – Я помогла бедняге подняться.

– Что значит, «переноси равновесие назад»? Ты хотела, чтобы я сделал сальто вместе с великом? – недоумевал он.

– Ну что ты! Как ты это сделал? Во, силища! – забавлялась я. – Слезай, покажу.

Немного помявшись на месте, маленький Густав всё же решился довериться мне, передавая заветный транспорт. Я демонстрировала ему езду на заднем колесе, а он сосредоточенно, будто даже восторженно внимал. И когда я отдалилась на достаточное расстояние, с которого по моим расчётам был шанс от него удрать, я стартовала. Но немного отъехав, я не сдержала драматичного прощания.

– Прости, дружище! – Я притормозила на мгновение, обернувшись, столкнулась взглядом с ним. Он сразу понял.

– Нет! Ты не можешь! – Его полные обиды глаза смотрели на меня с упрёком. – Ты же знаешь, чем обернётся твой побег для меня! Ты понимаешь… ты должна!

– Прости, маленький Густав, что использовала тебя. Но я бесконечно буду тебе благодарна. И поверь, не самый ужасный я человек! – прокричала я, и оттолкнулась от брусчатки, понимая, что только усугубляю своё положение: ни к чему ему мои извинения, мои действия уже определили его отношение ко мне.

– Спасибо, что призналась! – добил меня во след приятель. – Призналась, что ты ужасный человек… Пусть и не самый…

Чёрт! После этого мне точно не отвертеться от угрызений совести.

После нашего прощания с маленьким Густавом, было ясно, что он не станет гнаться за мной и пытаться сбить с велосипеда. Несмотря на это, я крутила педали так быстро, как только могла, опасаясь преследования кого бы то ни было ещё. И когда я, уже немного подуставшая, миновала стороной хозяйственное поселение, выехала к дороге, – моему счастью не было предела. Заветная свобода ощущалась столь явственно, что мне даже стало немного стыдно за то, как долго я решалась и откладывала побег.

Надо же! Как просто всё оказалось. Я ликовала. И почему только доктор Беньямин был так уверен в моём провале?

Погода мне, однако, не благоволила.

Это что, снег? Снег пошёл! Я удивлялась, вытирая лицо. Начало июня! Природа, за что? За то, что подставила паренька! Разве этого недостаточно? Обернувшись на оставленную позади деревеньку, я поднажала на педали. Леденящие снежные крупинки, учащались вместе со скоростью моего движения, всё чаще врезались мне в лицо, словно крохотные льдинки, оставляли микропорезы на коже.

«Ужасный человек… Пусть и не самый…» – угрызения совести раздавались слишком отчётливо. И если сначала я сомневалась, будто услышала их ушами, то зазвучавшее их продолжение повергло меня в шок: «Ужасный человек!»

Неужели он бежит за мной? Я снова обернулась назад, уверенная, что увижу маленького Густава, нагоняющего меня и выкрикивающего свои упрёки.

И не увидела.

Судорожно я озиралась по сторонам. Разинув рот и забыв о дороге, искала источник услышанных мною фраз, когда перевернулась вместе с велосипедом. Падение не было эпичным, скорее привычным, каких я насобирала в детстве целую коллекцию.

Я поднялась. Оттряхнула грязные мокрые джинсы. Потерла ушибленный локоть. Оценила масштаб ущерба велосипеду. И поняв, что всё в порядке, внимательно посмотрела назад. Дорогу от лесополосы отделял поросший свежей травой луг, и негде там было скрыться маленькому Густаву.

Вот и приехали! После терапии Беньямина, я «погнала» настолько, что помимо жутких отражений, теперь ещё и голоса стала слышать. Потрясающе! Пролечилась полгода в психушке, будучи здоровой, теперь мне там самое место. Ладно, не время на жалость к себе! У меня в запасе не так много его до темноты, и хотелось бы убраться от этого места как можно дальше.

Я подняла велосипед и отправилась в путь. Чтобы не потерпеть очередное фиаско, старалась не озираться назад, как бы сильно мне того ни хотелось.

Неужели Беньямин даже не отправил никого за мной по следу? Да что с ним такое? Он будто специально делает наоборот – всё так, как нельзя делать. Чего он добивается таким образом? Даже если хочет окончательно доконать меня, то что скажет моим родителям? Как будет объясняться?

«Не придётся, – голос доктора прозвучал настолько отчётливо, будто ударом по голове, что я не сдержалась и стала озираться. – Куда ты направляешься, ты уже решила?»

«Ты же не думаешь, будто мы рады будем видеть тебя… – голос мамы, такой знакомый и родной, который я не слышала столько времени и так скучала по нему, и так хотела услышать его, вдруг едко резанул по ушам и колким эхом отразился в груди. – Или ты рассчитываешь, что, услышав твои объяснения, мы изменим решение?» Мамин голос не скрывал презрительных нот, в нём слышалось и обвинение.

– Но в чём, – не знаю, кому, я проорала это во всю глотку, – в чём вы меня обвиняете? Что я сделала такого? – я прогнала наступающие слёзы, стараясь концентрироваться на своём возмущении.

«Это ж какой недалёкой надо быть, чтобы думать, будто в её беззаботной жизни нет ничьей заслуги! Будто родители жили столь же непринуждённо, как она. Будто не старались и не стремились дать ей возможность на достойное будущее. Будто жили для себя и не отказывали себе ни в чём в её пользу…» – папины слова выбивали из меня остатки стойкости.

«Она просто хрупкий цветок… – заступился за меня бабушкин голос, – настолько хрупкий, что сломался от столь лёгкого дуновения ветерка, как высшее образование. – На самом деле, поддержала бабуля родительские обвинения на мой счёт. – То, что делает людей сильнее и гораздо более адаптированными для выживания в этом мире, заставило её пожелать сбежать из него…»

«Иона не в себе, нет сомнений, – резюмировал Вэл. – Я старался списать её состояние на период адаптации. Но он затянулся. Мне, в самом деле, становилось страшно за неё. Это заставило меня прочесть её дневник, что она вела в своём ноутбуке. И я ужаснулся!»

«Вот как она отплатила нам за своё счастливое детство, – снова завела мама. – Наша принцесса слишком ранима…»

«Я думаю, мы должны попытаться помочь ей справиться с собой, – голос Вэла дал мне надежду. – Я нашёл вариант её лечения. Но мне необходима от вас полная поддержка. Вы не должны сомневаться в методиках доктора Беньямина. У него весьма инновационный и нестандартный подход. Но оно стоит того. Я читал рекомендации о нём, неоднократно мелькала фраза, что его пациенты прошли полную перезагрузку и несказанно счастливы теперь…»

Мама согласилась с доводами младшего брата, даже не пытаясь разобраться, что за методики, и на кой чёрт они сдались её дочери.

Мою попытку поспорить с голосами в собственной голове, пусть и реалистично звучавшими, пресёк звук приближающегося старого, судя по работе мотора, автомобиля. Я тут же спрыгнула с велика и обернулась назад. Свет фар ослепил в сгущающихся сумерках. Судя по направлению, автомобиль едет, если не из самой клиники за мной, то из хозяйственного поселения, уж точно. Могу ли я просить подбросить меня до города? Стал бы Беньямин оповещать всех рабочих о побеге заключённой? Возможно ли, что этот человек, не зная о сбежавшей больной, примет меня за случайную городскую девчонку, которая, катаясь на велосипеде за городом, не заметила, как далеко забралась, и сейчас хотела бы просто попасть домой поскорее? Очень вряд ли. К тому-же, что мешает ему спросить из какого я города и района. Информация, о которой я могу только догадываться и точно посыплюсь. Тем не менее, мне уже не скрыться. Если что, буду тупить, будто знаю пару слов на английском и не понимаю его вопросов.

Затормозивший напротив меня автомобиль оказался старым, жутким. Древняя, ржавая защитная решетка в стиле хоррора, заляпана засохшей грязью неизвестного происхождения, как и сам грузовик. Не менее пугающего вида, без возраста мужик с грязным лицом, будто дымовые шахты чистил, уставился на меня совсем необъяснимо дико. Если он сейчас просто затолкает меня в машину и отвезёт обратно, это станет наименее плохим концом моей попытки побега. Но отчего я в этом так сомневаюсь? Выглядит он реально стрёмно… Я помахала ему рукой, мол, «в помощи не нуждаюсь, у меня всё в порядке, проваливай». А вот и момент истины, – он открыл водительскую дверь. Не дожидаясь, пока он покинет грузовик, и не раздумывая, я запрыгнула на велосипед и съехала с обочины в кювет.

Едва избежав падения, я, не оглядываясь, устремилась по заснеженной скользкой траве поперёк просёлочной дороги в сторону лесополосы. Холодный сильный ветер больно ударял в лицо, глаза то и дело закрывались в попытке защититься от погодных напастей. Сообразив, что рискую ещё и потеряться, если отъеду далеко от дороги, я решила взять влево и двигаться вдоль. Заодно и посмотреть краем глаза, не испугался ли дядька моей реакции и не оправился ли восвояси.

Нет! Он едет! Реально едет не спеша по дороге наравне со мной и не собирается никуда. Оглядываясь на него, я не заметила на пути углубление, успевшее наполниться осадками, и угодила в глубокую лужу с размаху. Одной рукой смахивая с глаз грязь, другой пытаясь удержать буксующий велосипед и почти справившись, я потеряла равновесие. С грохотом приземляясь на единственный огромный горный валун в этой равнинной местности, на пороге злосчастной лужи, я одновременно расшиблась о него и промокла целиком и полностью в холодной грязной воде.

Едва встав на ноги, озираюсь в сторону грузовика. И он стоит на дороге. Огонь! вытираю грязь с лица, – больно! Рана в районе лба. На ладони – кровь. Левое запястье болит… Мизинец, похоже, в двух местах переломан и поразительно несуразно торчит вывернутым, будто, вообще, не принадлежит мне. Дьявол! Чувствую кровавые ссадины в нескольких местах под насквозь мокрой одеждой. Как скоро они загниют? Как скоро я замёрзну? Чего ждёт тот отморозок на дороге?

Ну, я хотя бы попыталась, да? Получу ответы на свои заветных два вопроса… И что? Так просто сдамся? Не смертельные же раны. А, может, Беньямин, раскусив меня, на то и рассчитывал? Куда мне, изнеженной родительской заботой, проблем не знавшей, городской девчонке выбраться из нежилой и недружелюбной местности. И так ли он не прав? Чушь! Поеду дальше! Холодно-то как…

Я подняла несчастный велик и снова осмотрела его.

Роковым поворотом в принятии решения о продолжении побега стало состояние моего железного соратника. Если вернуть спавшую цепь на место мне не составит большого труда, то справиться с жуткой «восьмёркой» на колесе, каких мне видеть ещё не приходилось, без ключей и помощи друга, я точно не смогу.

Закончив осмотр, я обречённо выпрямилась и посмотрела по сторонам, взвешивая свои шансы. С одной стороны, – жуткий тип, с неведомыми мне мотивами, лучше их и не знать, продолжает караулить меня, не пытаясь при этом даже вмешаться. С противоположной, – равнинная местность с редкими порослями дикого кустарника, переходящая в лесополосу. Держать путь в ту сторону было бы совсем недальновидно с моей стороны. Дорога ведёт к городку. Расстояние мне неизвестно, я, конечно, предположила, что оно невелико, потому как в Великобритании я не видела больших интервалов между городами. Но, судя по акценту моего маленького друга и горному окружению, ландшафт легко мог подвигнуть шотландцев не заселять свои территории тесно. И моя дистанция как раз может оказаться какой-нибудь стокилометровой. Так каковы мои шансы её преодолеть на велосипеде с погнутым колесом?

Я наклонилась, упёрла руки в разбитые колени. Отчаяние, словно звук из плохого сабвуфера, вибрировало в моей груди. Сдерживать его не было сил. Я прорычала его в замёрзшие зубы. Всхлипнула. Опять вытерла нос рукавом. И повержено вернулась к осмотру велика.

Вернуть цепь на место оказалось не так-то просто с ушибленным запястьем и сломанным пальцем. Но я справилась. А вот ехать по мокрой траве, местами и просто по грязи, с таким колесом оказалось невозможно. Я спешилась и, стараясь сдержать рвущуюся наружу истерику, двинулась в направлении треклятой психушки, толкая велик рядом с собой, когда услышала рёв автомобильного двигателя.

Грузовик уехал в сторону города, куда, видимо, и направлялся. Маленькое счастье пришло на смену гнетущему страху, когда я поняла, что одной проблемой у меня стало меньше. Надо же, как мало для счастья надо! Сначала попасть в дерьмо, а потом радоваться тому, что один из прилипших кусков отвалился.

Полная «энтузиазма», я вернулась на дорогу. Очередная попытка оседлать отнятый у маленького Густава велосипед не увенчалась успехом. Пришлось признать, что обратный путь мне предстоит осилить пешком. Но это не самое страшное. Игрушку приятеля я разломала окончательно, – если её и можно ещё как-то реанимировать, то только полной заменой колеса.

Глава 4

Жизнь или иллюзия

– Вы беспробудно проспали целый день и почти две ночи. Как вы себя чувствуете?

Доктор Беньямин выглядел на редкость увлечённым происходящим, даже не пытался скрывать, как наслаждается своей маленькой победой.

– Сносно, – я не была настроена на разговор, пусть даже он и должен был мне обещанную информацию. Не была я готова и услышать долгожданные ответы на вопросы, которые меня так волновали. А вдруг от них мне стало бы только больнее? Может, не зря он на них не отвечал всё это время: пытался сберечь мой рассудок от, возможно, неприятных сведений. К тому же я не определилась с выбором, не решила, что мне хотелось бы узнать, в первую очередь. Да и в целом, не было настроения.

– Как ваши травмы? – продолжал докучать док.

– Потрясающе! – процедила я сквозь зубы.

– Ну, разумеется!

– Так и есть! А что, выглядит разве иначе? Похоже, даже с пальцем вашим медикам удалось справиться, вон как вправили. Было бы забавно, если б он так и остался торчать крючком, – я разглядывала ладонь и то, как аккуратно мизинец примотали к безымянному пальцу. – Хотя «потрясающе» не то слово. Потрясающе было бы, если б у меня был доступ к «болотной жиже» чудесной. Тогда бы даже и шрама на лбу удалось избежать.

– Не будет у вас шрама на лбу, уверяю. Рана совсем не глубокая, – доктор проигнорировал нарочито брошенный мной «камень»: намёк на то, что я не намерена отрекаться от своих воспоминаний, и всё ещё продолжаю верить себе, а не ему. – Но что пошло не так? Почему вы вернулись?

– Всё! Всё пошло «не так», вообще-то! Я даже не могу назвать хоть какой-то свой малейший успех, который мог бы мне гарантировать счастливый финал.

– Попробуйте вспомнить главное препятствие, которое развернуло вас и заставило взять обратный курс.

– Нет необходимости вспоминать! Я вам сразу скажу. При последнем падении транспорт, который я одолжила у маленького Густава, серьёзно пострадал. А мне так и не удалось выяснить насколько далеко отсюда до ближайшего населённого пункта. Я не рискнула преодолевать пешком расстояние, масштаб которого мне неизвестен. Кстати, раз уж заговорили. Если можно, я бы хотела попросить вас поднять вопрос о компенсации нанесённого мной ущерба маленькому Густаву. Не знаю, кому вы его адресуете – моим родителям или Вэлу, кто там из них меня здесь содержит.

– Увы, это не в моих возможностях.

– А в чьих?

– Ему способны помочь лишь вы сами.

– Но как? Я сижу взаперти, в моём кармане ни копейки!

– Для решения вашего вопроса вовсе не нужна чья-либо финансовая поддержка. Вы могли бы преподнести своему другу новейший, самый продвинутый велосипед, способный на выполнение разного рода трюков. Или, скажем, такой, который способствовал бы передвижению по просёлочной местности без ощутимых проблем для вас при побеге. Судя по всему, байк вашего друга не относится ни к первому, ни ко второму из озвученных вариантов, – док склонился напротив меня, согнул руку в локте и стал перебирать свою щетину, создавая характерный звук, отчего-то так сильно меня раздражавший.

– Я будто бы понимаю, к чему вы клоните… Но не хочу в это верить… – Моё недовольство выходило за всякие границы, кажется, впервые в жизни я физически ощутила его на своём лице. Это уже ни в какие ворота не лезет! Ополоумевшей меня выставляет? – Скажите прямо. Иначе у нас не сложится разговор.

– Вы усердно настаиваете на своём, – неожиданно просто он пошёл мне на встречу, – клянёте меня, требуете доказательств и держитесь за свою правду. Но что есть та «правда», когда вы, находясь даже здесь, под контролем, продолжаете расширять границы своей реальности.

– Да прекратите вы уже! Скажите!

– Вы ближнего своего воссоздали! И вовсе не смутились абстрактности происходящего.

– Вы серьёзно сейчас говорите? Я проецирую нашу дружбу с Густавом на маленького Густава?

Невозможно даже поверить, что доктор Беньямин способен так заблуждаться.

– Я говорю о том, что нет никакого «маленького Густава» и велосипеда, уж тем более!

Убил.

– Вы за дуру меня держите? – с сомненьем я подняла бровь.

– Такого диагноза нет.

– Но вы сами интересовались нашими с Густавом уроками «верховой езды»!

– Я лишь подлил немного воды в ваш и без того уже пробившийся росток, где с вымышленным другом вы заговорить не решались. Хотел научить вас вымысел от истины отличать. А для этого вымысел стоило обличить, создать для него яркий образ, такой, который вероятнее стало бы ставить под сомненье. И что-то подсказывает мне, что достучаться до вашего благоразумия у меня получилось. Я готов предоставить и необходимые вам доказательства.

Я зажмурилась, потом потёрла кулаками глаза и промычала, растягивая слоги:

– И где же они?

– Взгляните сюда, – он повернул ко мне ноутбук, где уже транслировался какой-то ролик. – Перед вами видеозаписи с прогулок, на которых вы разговариваете и, судя по вашим движениям, «обучаете» невесть кого езде на велосипеде.

– Это с дрона что ли запись? – не поверила я своим глазам.

То, как я всё это время могла не замечать летающий рядом дрон, не самое пугающее в происходящем. Жуткое зрелище, в котором неадекватная я общаюсь с кем-то невидимым…

– Ага. Я поняла. Чуть не повелась ведь. Вы его удалили. Удалили маленького Густава с записи. Ха! Этот раунд остался за мной.

– Хм… Ну что ж… – Беньямин задумчиво почесал, опять с противным шелестом, щетину на подбородке. И, как мне показалось, не собирался настаивать на своём. Но я ошиблась, потому что он продолжил меня добивать. – Рискнём злоупотребить немного поддавшимся трезвости разумом! Найдутся, может быть, рациональные объяснения у вас и на это?

Не могу сказать, сколько времени я продолжала ещё смотреть запись съёмки, но в результате мне стало невыразимо жалко себя саму. Как песочный замок от удара волны, моя вера рухнула, растворилась потоком хлынувших слёз.

На видео, транслирующем мою неудачную попытку побега, я передвигалась бегом, держалась за руль, в самом деле, воображаемого велосипеда. Расстояние, которое я сумела преодолеть за всё время, нельзя сравнить даже и с половиной пути от поместья до хозяйственного поселения. А удвоенная скорость воспроизведения сделала этот документальный фильм «ужасов» и его восприятие ещё более горьким. Словно совершенно потерявшая голову, в бредовом припадке я бегала по поляне, беспричинно падала, спотыкаясь о несуществующие преграды, с опаской оборачивалась по сторонам, боролась с кажущимися неблагоприятными погодными условиями. Всё происходящее там со мной со стороны выглядело просто донельзя чудовищно, безумно, кошмарно.

Не было никакого побега!

Беньямин не переживал, так как даже не сомневался ни во мне, ни в моих действиях. Максимум, что могло случиться со мной там, произошло: неуклюже я сломала палец, набила пару болячек и испачкалась о траву.

Неужели он прав?

Прав во всём?..

…Или частично?

Если я не могу верить собственным глазам, кому мне тогда доверять?

…Мама! Я так хочу к маме…

– Вы не станете возражать, если я вернусь в свою комнату? – Не дожидаясь ответа, я встала и поспешила на выход, предчувствуя абсолютный упадок сил.

* * *

Что есть мой мир, моя действительность? Что правда?

Всё окружающее нас. Что, если весь этот смехотворный отрезок, гордо зовущийся Жизнью, на самом деле, всего лишь очередной спешный забег души. И любые её «результаты» – всё едино, и вовсе не важно, сколько успеет она пробежать, не важно вовсе, каких достигнет высот, продолжит род, умрёт в утробе, – что, если всё это просто игра? Игра без стратегии, не на результаты: бессмысленный симулятор, банальная развлекуха.

Стоило ли тогда стремиться, планировать, распыляться? Быть может, проще было наслаждаться каждым мигом, каждым шансом. Неужели я, действительно, настолько себя измотала, что стала создавать свою собственную реальность, свою фантасмагорию, в которой могла просто чувствовать? И ведь неоднократно я сомневалась в происходящем, сама с трудом верила в то, что происходило.

Но если так, какая вовсе тогда разница? Если смотреть на этот забег, как на один из раундов, не всё ли равно, в какой реальности будет находиться мой разум? В удобном, общепринятом для всех, или в сказочной пародии с собственными декорациями и гораздо более впечатляющими действующими лицами?

Я считала слабостью усталость и никогда даже к мыслям своим усталость не допускала… Все силы бросила на достижение поставленной задачи – получение гранта, поступление в заграничный вуз, серьёзная литература и вот это всё… Но… Я не чувствовала утомления, привыкла так жить. Ещё с детства приучилась: хочешь жить – умей вертеться. Был ли смысл в такой философии, если она привела меня к тому, что я имею? Я «расслаблялась», изучая сложные музыкальные композиции, и мне казалось, я делаю правильно. Кто диктует правила? Надо ли их придерживаться? Есть ли понятие «плохо и хорошо», может, оно нам тоже кем-то навязано?