скачать книгу бесплатно
Поясни за враньё!
Алина Николевская
Роман из серии «О дивный новый мир!».Посвящается светлой памяти ЭДИ – беспилотного, с высокими мыслительными способностями, летательного аппарата, который сознательно пожертвовал собой ради спасения людей – своих боевых товарищей. О чём повествуется в фильме «Стелс» (Голливуд, 2005 год).
Поясни за враньё!
Алина Николевская
© Алина Николевская, 2021
ISBN 978-5-0055-8360-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Поясни за враньё!
Роман
Роман из серии «О дивный новый мир!».
Посвящается светлой памяти ЭДИ – беспилотного, с высокими мыслительными способностями летательного аппарата, который сознательно пожертвовал собой ради спасения людей – своих боевых товарищей. О чём повествуется в фильме «Стелс» (Голливуд, 2005 год).
Евгений Михайлович Брагинский постучал по барометру, висящему в холле, и с неудовольствием отметил, что за ночь он упал на несколько делений.
«Вот только дождя нам не хватало», – сказал он про себя, потом растворил дверь и вышел в благоухающий утренний сад. Безоблачное небо ничего подобного не обещало.
Мимо прошёл садовник Явдат, толкая перед собой тележку со скошенной травой. Вначале, при устройстве на работу таджик Явдат предложил для простоты общения называть себя Яшей, что категорически не понравилось Евгению Михайловичу. Ведь Яшей величали его старшего сына, названного Яковом в честь прапрадедушки – Якова Моисеевича Срулевича – знаменитого закройщика из Белостока, откуда родом все лучшие портные эпохи СССР. Не считая львовских мастеров, конечно, основавших впоследствии Ленинградский Дом Моделей. Кстати, джаз Эдди Рознера тоже родом из Белостока. Так что Явдат остался Явдатом.
– Доброе утро, Явдат, – сказал Евгений Михайлович. – Похоже, сегодня дождь будет.
– Не.
– Барометр низко стоит.
– Ага.
– Ну и…
– Не, не будет.
– Почему?
– Птицы вокурог высоко летают.
Явдат говорил по-русски на удивление хорошо, почти без акцента, лишь изредка искажал слова и неправильно ставил ударения. Вот и сейчас – «вОкурог» вместо «вокруг».
– Ну да, если птицы низко летают, то это к дождю, – согласно кивнул Евгений Михайлович. – Это я ещё из уроков природоведения помню.
– Ага. – Таджик громыхнул тачкой, утрамбовывая, таким образом, рыхлую зелёную травяную массу, перемешанную с бурой прошлогодней листвой. – Когда дыню сеешь, тоже низко летают. У нас дома так. Семена клюют, а стебли съедают рогатые скоты. Сеткой накрывать надо.
Евгений Михайлович относился к словам садовника со всей серьёзностью.
– Неспроста англичане увольняют садовников в последнюю очередь, – часто повторял он, напуская на себя покровительственный вид. – Старики-садовники они кое в чём больше учёных смыслят.
При этом Явдат вовсе не был стар, и смыслил очень мало. Семена овощей и цветов, которые он сеял, всходили редко, и всякий раз, когда ему позволяли взять в руки секатор, казалось, будто по саду пронёсся ураган. Честолюбивые замыслы по части садоводства были у него очень скромные – он мечтал вырастить такую большую тыкву, раз уж в Подмосковье дыни не растут, какую никто здесь не видывал. И при этом Евгений Михайлович Брагинский относился к нему с простодушным доверием. Ибо Евгений Михайлович лишь совсем недавно уверовал в загородную жизнь и, как полагается новообращённому, свято чтил земледелие, загородный общественный уклад, местные забавы и развлечения, самый облик богатого подмосковного посёлка, называемого его обитателями «деревней». Как сверкает сейчас «деревня» в лучах нежаркого майского солнца, и плодовые деревья стоят в цвету, и каштаны в пышном зелёном уборе, на сирени распускаются почки, а на розах уже появились бутоны! Ещё он чтил здешние звуки и запахи – мелодичное пение птиц, ритмичное стрекотание секторальных автоматических поливалок, бодрое урчанье газонокосилок, запах влажной земли и несравненный аромат свежескошенной молодой травы. Короче, он чтил самую суть загородной жизни (вернее, то, что полагал её сутью), пронизывающую всё вокруг, чтил и собственное «Я», которое трепетало заодно с этой живой, трепетной сутью, ибо разве сам он не частица всего этого – он, истинный землевладелец?
Сказать по правде, земли-то у него было кот наплакал. Но вот сейчас он стоял перед домом, наслаждался утренней лучезарной безмятежностью и поздравлял себя с тем, что не поддался на уговоры агентов по продаже недвижимости и не взвалил на свои плечи миллион всевозможных забот, которых потребовали бы владения более обширные. У него около восьмидесяти соток земли, пожалуй, как раз столько, сколько надо; сюда входит парк при доме, гостевой домик, бассейн, гараж на три машиноместа, огород с теплицами и несколько небольших надворных построек. Он, разумеется, вполне мог бы себе позволить купить и соседний участок, как настоятельно советовали агенты по продаже недвижимости, соблазняя большим домом с колоннадой, двумя теннисными кортами (открытым и закрытым) и большой отапливаемой оранжереей с оригинальным стеклянным куполом. Но, на его взгляд, противоестественно и прямо таки грешно помещать капитал так, чтобы не получать вообще никакой прибыли – ни сейчас, ни в будущем, которое, возможно, сулит ещё и убытки. Тем, более, что в будущее Евгений Михайлович Брагинский уже активно инвестировал, обучая своих сыновей – старшего Яшу и младшего Аркашу – в Англии, в Лондонской школе экономики, что соперничает по рейтингу с Кембриджем и Оксфордом. Нет, ему требовалось мирное жилище для спокойной жизни. Хотя, чего греха таить, возможность расширения своих угодий продолжала слегка кружить голову, и он, время от времени, поглядывал в сторону соседнего участка (который всё не продавался из-за высокой цены), благо, разделял владения не сплошной глухой забор, а лёгкий, ажурный, с большими просветами между фрагментами ковки, что создавало эффект общего ландшафтного пространства.
От нечего делать Евгений Михайлович заглянул в гараж – и убедился, что за ночь с «Лексусом», «Ленд Ровером» и «Мерседесом» ничего не случилось, затем сунул нос в надворную постройку, где квартировали газонокосилки и хранились ольховые дрова для камина, приостановился в огороде у кустов чёрной смородины (как обильно цветёт, праздник варенья удастся в этом году на славу!) И вот обход закончен – и Евгений Михайлович не спеша направился к дому – завтракать. Кстати, то был красивый трёхэтажный дом, выполненный в классическом стиле и облицованный светлой гранитной плиткой; шесть общих комнат и шесть спален – с гардеробными и с санузлами, – все отмеченные печатью элегантности и комфорта.
Жена Зина уже сидела за столом.
– Я всё обошёл, – сказал он.
– Хорошо, дорогой.
– Всё идёт прекрасно.
– Хорошо, дорогой.
– Поддержка нужна?
– Да не помешало бы, дорогой.
– Всё сделаю, Зинуля, не беспокойся.
– Ты мой герой.
Жена встала и оставила его допивать кофе. Ей надо было потолковать насчёт обеда со своей дальней родственницей – Люсей Томиловской из Одессы, исполнявшей в доме функции поварихи и горничной. У Люси были тёмные, пожалуй, даже чёрные, коротко подстриженные волосы, большой улыбчивый рот и маленькие коричневые глазки. Было что-то эскимосское в её лице, на щеках постоянно играл румянец. А обхождения она была самого резвого, что полностью соответствовало её приверженности к глупым шуткам и затасканным речевым оборотам якобы свойственным одесскому «Привозу». Хозяин дома неизменно реагировал на эти словесные эскапады кислой гримасой, правда, до острой непереносимости дело не доходило. Люся хорошо готовила, и за это ей многое прощалось.
Евгений Михайлович Брагинский позавтракал и удалился в свой кабинет, где первым делом включил компьютер. Конечно, каждый уважающий себя мужчина начинает день с чтения интернетовских новостных порталов, но сегодня «Обозреватель» подождёт, и «РБК» подождёт, и «Коммерсант», и «Лента. ру» и ещё много, много кто подождёт. И Евгений Михайлович начал терпеливо продираться через посты и комментарии, посвящённые делам «Дамского кружка», членом и основателем которого была его жена Зинаида Исааковна Меерсон. Дела у «кружка» шли настолько плохо, что очень быстро пришло понимание: никакие восторженные отзывы реанимировать дохлое сообщество не смогут, интерес публики утрачен окончательно и бесповоротно. С минуту Евгений Михайлович размышлял – а не вбросить ли всё-таки для очистки совести в «кружок» опрос о том, станет ли женщина заниматься своим туалетом на необитаемом острове. Решил, что не стоит, и перешёл в индивидуальный блог Зинаиды Исааковны, который она вела под ником «Модистка Зина» и где научала женщин разных возрастов и сословий красиво одеваться, полагая себя выдающимся стилистом. Здесь жизнь ещё теплилась, и чахлый стебелёк общественного внимания имел, хоть и слабые, но всё-таки шансы произрасти в нечто большее. Евгений Михайлович открыл опцию «Комментарии» и после недолгого раздумья написал: «Последнее время меня грызла хандра: в свои 25 лет я ещё ни разу не была замужем, и не знаю толком в чём мой женский потенциал. И вот вчера, когда я уже совсем пала духом и поняла, что ничего не хочу и давно ни о чём не мечтаю, я наткнулась на блог „Модистка Зина“. И это было мне как бальзам на душу! Советы модистки Зины пролили в душу живительную волну радости, лёгкости и надежды. Она ничего не навязывает и не пропагандирует, а просто учит на своих примерах, как, следуя моде, подчеркнуть свою индивидуальность, как при выборе одежды экспериментировать с формой, пропорциями и цветом – смело, но не без оглядки на правила хорошего вкуса, чтобы не выглядеть смешной. Надо ли говорить, что после знакомства с блогом „Модистка Зина“ я уволила своего стилиста. Зачем мне дорогущий стилист, если отныне советы модистки Зины помогут мне достичь того, о чём я мечтала, но не делала из-за неверия в возможный успех».
Около одиннадцати Евгений Михайлович выключил компьютер и потянулся. Заглянул в спальню жены, которая крутилась перед зеркалом, готовясь к очередной фотосессии.
– Поддержал мой блог?
– Пришлось, – он шутливо развёл руками. – Деваться-то некуда.
– Спасибо, тупица.
– Интересно, кто у нас тупица, если «Модистку Зину» придумал я, а я тебя всё клинило на унылых «Советах опытного стилиста»? Вот уж был бы отстой, так отстой!
– И всё равно тупица ты! А ещё бестолочь!
– А ты Зина-корзина.
– А ты Жака-бяка!
Они осыпали друг друга словечками из их общего школьного детства и общей юности, словно снова были в классной комнате, как тридцать лет назад. Затем начали швыряться шарфами, перчатками, шляпками и прочей гардеробной мелочью, разбросанной по спальне в художественном беспорядке в качестве аксессуаров к Зининым нарядам. Но когда жена замахнулась на мужа подушкой, тот взмолился, шутливо прикрыв голову руками:
– Только по голове не бей. Ты же знаешь, моя голова нас кормит.
– Ладно, не буду. – Она опустила подушку. – Но ты сдаёшься?
– Сдаюсь, конечно.
Он взглянул на неё и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. У них была одна улыбка. Каждый видел себя в глазах другого. «Лучше Жени никого нет на свете» – подумала Зина, когда дверь за ним закрылась. – «Никого, когда он такой милый».
Так безоблачно начался этот день гнева.
Евгений Михайлович Брагинский, конечно же, отдавал себе отчёт в безуспешности попыток его жены стать гуру в мире моды. От её советов порой несло такой нафталинной зелёной тоской, что глаза сводило к переносице, и начинали самопроизвольно скрипеть зубы. Он деликатно давал ей понять: надо ограничиться дамской аудиторией 60+, а может и 70. Но Зина в своём убеждении, что её советам все возрасты покорны, была непоколебима. Особенно нелепо выглядели её попытки приладиться к молодёжной среде и объединиться с суровыми юнцами последнего десятилетия. Она не понимала или не хотела понимать, что сама её внешность служит поводом для насмешек – покатые плечи, пространный бюст, отсутствие талии, длинный нос и жидкие кудельки на голове. Глаза, правда, были хороши – большие, голубые, поэтичные, слегка навыкате. Но они положения не спасали. Положение спасал своими восторженными комментариями Евгений Михайлович. Пока спасал. И собирался делать это впредь – столько, сколько потребуется, ибо в основе их с Зиной союза лежала солидарность – во всём, всегда и везде, а скреплён этот союз был необычайно долгой (в нескольких поколениях) и верной дружбой двух семейств – Брагинских и Меерсонов. Старички-интеллектуалы – старожилы Москвы ещё помнят старую квартиру Меерсонов на Сивцевом Вражке. Высоченные, потемневшие от времени потолки, изразцовые печи, мебель красного дерева, на стенах угрюмились старинные гравюры с мачтами и парусами, что контрастировало с атмосферой царившего в доме гостеприимства, добросердечия и неизъяснимого семейного очарования. Адвокаты, искусствоведы, писатели, журналисты, музыкальные и литературные критики – короче, все члены этого большого и замечательного семейства, обладали в той или иной степени способностью обольщать людей своим умением легко воспарять над землёй в задушевных разговорах и беседах, не таящих под интеллигентским словесным флёром неизбывной русской маеты. Стоило попасть к ним однажды, как ты навсегда становился их пленником.
С тех пор, как они с Зиной поженились, Евгений Михайлович изменял жене лишь неделю в году, во время проходившего на Валдае общественно-политического форума, обычно с какой-нибудь девушкой из секретариата. И делал это без зазрения совести, полагая, что эта неделя, так сказать, выпадает из обычного хода жизни с её цепью верностей и обязательств; что это своего рода сатурналии, когда законы теряют силу. Всё остальное время он был ей преданным мужем.
Евгений Михайлович прикоснулся ко лбу, чтобы отогнать воспоминания. Он-то расселся тут в саду, в окружении туй, чтобы обдумать тему своей очередной статьи на «Рипаблик», но мозг так и не удалось заставить работать в нужном направлении. Да тут ещё Явдат отвлекает внимание. Таджик, вооружённый специальным садовым инструментом, расправлялся с одуванчиками на лужайке перед домом. У инструмента этого был красиво обшитый искусственной кожей черенок, плетёная рукоятка, и на конце – лопаточка из нержавеющей стали. Работать им было одно удовольствие, и почти безо всяких усилий садовник скоро уже изрыл довольно большой участок маленькими аккуратными ямками.
– Отличная штука, этот инструмент, а, Явдат?
– Угу.
– Ты эти ямки засеешь?
– Не.
– Думаешь, трава сама всё заглушит?
– Не. Одуванчик опять вырастет. Ему верх обрубишь, а корни опять в рост пойдут.
– Так. А если корни достать?
– Бульдозер нужен.
– Ну и тогда зачем ты этой хернёй занимаешься?
– Так купили же. – Таджик помахал в воздухе чудо инструментом.
Евгений Михайлович с внезапным отвращением взглянул на новую садовую игрушку, встал с шезлонга, отвернулся и, досадливо сунув руки в карманы, уставился вдаль, в сторону соседнего участка. Даже с такого расстояния он вдруг заметил незнакомые фигуры и стал с любопытством вглядываться.
Какие-то двое – старик и ребёнок лет семи-восьми расхаживали по соседскому газону, любуясь островками цветущих анемонов и провожая глазами птиц.
– Явдат, – встревожено позвал Евгений Михайлович, – иди-ка сюда.
– Угу.
– Видишь тех двоих на соседнем участке? Не знаешь, кто они?
– Новый хозяин и его внук.
– Откуда знаешь?
– А я вчера к забору подошёл, думал, он тоже садовник. А он тоже подошёл и сказал, что теперь будет здесь жить.
– Жить временно или постоянно?
– А я знаю? Да вон он сам к вам идёт, у него и спросите.
Старик действительно направлялся к забору с приветственно поднятой рукой. За ним поспешал ребёнок, поспешал с трудом, так как левой ногой загребал, а правую – приволакивал. На его непропорционально большой голове красовалась бейсболка, нижнюю часть лица закрывала антиковидная маска, руки были в перчатках, на ногах – кроссовки с устойчивой, явно ортопедической подошвой. Всё это Евгений Михайлович рассмотрел, когда в свою очередь приблизился к забору со своей, естественно, стороны.
– Добрый день, Евгений Михайлович, – произнёс старик с улыбкой – доброй и открытой. – Погода-то какая стоит! Просто райская погода.
– Мы знакомы? – холодно осведомился Евгений Михайлович, переводя взгляд с ребёнка на старика.
– Нет. Но кто же вас не знает, известного политолога. Вас все знают. А я Арсений Петрович Ярцев – ваш новый сосед. А это Тёма. – Рука старика коснулась головы ребёнка. – Он тоже будет здесь жить. Хочу обсудить с вами один вопрос.
– Какой вопрос? – напрягся Брагинский.
– Извечный русский вопрос, как жить не по лжи. В русской канонической библии есть слова: «Посему, отвергнув ложь, говорите истину каждый ближнему своему».
Евгений Михайлович завёл глаза к небу.
– Я в принципе не готов обсуждать слова из канонической русской библии.
– Хорошо, тогда зайду с другой стороны, – пожал плечами Арсений Петрович. – Вы же не можете не согласиться, что правдивость – это способ общения с окружающими и с самим собой, который позволяет воспринимать действительность такой, какая она есть, и именно таким образом действовать. А ложь – это преступление против совести, она искажает истину и никогда не является методом решения проблемы.
«Истина», «ложь», «правдивость», «совесть» – эти непотребные слова были вычеркнуты из благопристойного словаря элитной «деревни», и лишь изредка, со строго дозированной смелостью их употребляли социологи и журналисты, окормлявшие дикие племена за пределами здешнего благословенного прихода. И вот этот ужас пришёл сюда, возник, как знак чумы из «Декамерона», как наклейка «Опасно!» на коробке с химикалиями, как предостережение в виде разбитых автомобилей, которые ещё совсем недавно ставили на опасных поворотах дороги.
Оправившись после первого потрясения, Евгений Михайлович приготовился было действовать – мгновение поколебался: не дать ли отпор этому новому соседу в самой грубой вербальной форме, чтоб зарёкся, старый придурок, впредь вести такие разговоры, но решил – нет, не стоит, сейчас требуется осмотрительность. Надо посоветоваться с Зиной. И, сославшись на неотложные дела, он решительно припустил к дому.
Зина в новом прикиде изучала себя в зеркале с тем вниманием, с каким узник наблюдает проделки выдрессированной в темнице крысы. Профессия стилиста явно была не её стезёй, не её коньком и не развлечением, продиктованным самоуважением и вознаграждающим само по себе. Нет, Зина воспринимала себя и свои занятия со свирепой серьёзностью, и каждый новый образ давался ей с трудом, сравнимым с какой-нибудь тяжёлой тюремной повинностью.
– У нас появился новый сосед! – заорал с порога спальни Евгений Михайлович. – Какой-то старый придурок —правдолюб.
– Интересно. – Зина оторвалась от зеркала. – Ты с ним уже познакомился?
– Да вот только что. Имел удовольствие. Он такие речи с ходу стал задвигать, у меня аж мурашки по телу. Типа, как жить не по лжи, и ещё из библии что-то цитировал.
– Он что, сильно верующий?
– Да чёрт его знает. Похоже просто больной на всю голову. Такую ахинею при первой встрече нести! Да, а вот кто действительно больной, так это его внук.
– Всё интереснее и интереснее, – Зина пожевала губами. – Старик сам тебе об этом рассказал? И чем же его внук болен?
– Да я его видел, этого внука! – едва не сорвался на фальцет Евгений Михайлович. – Урод уродом. Голова большая, грудь узкая и еле ковыляет. Да ты сама на них можешь полюбоваться. Вон они, разгуливают по соседнему газону!
Со второго этажа дома из окна спальни соседний газон действительно был виден как на ладони, и по нему действительно разгуливал старик в сопровождении мальчика, который передвигался, мягко говоря, странно.
– Да у него церебральный паралич! – воскликнула Зина, всплеснув руками. – Ну-ка, погугли, Женя, как эта болезнь описывается в медицинских терминах.
– Уже, Зина, уже. – Евгений Михайлович впился глазами в экран своего смартфона. Вот послушай. Деформация туловища и конечностей, тяжёлый двигательный дефект рук, нарушения функций мышц ног. А ещё атрофия зрительных нервов и нарушения слуха. Ну, точно, всё совпадает! И со слухом, похоже, у него проблемы: стоял рядом с дедом и ни звука не издал. Потому что ни черта не слышит!
